Шестеренка. Часть 1

                Я всегда буду признателен тем
                бескорыстным людям,  готовым
                прийти на помощь водителям
                на трассе …


                Часть 1.
    Прошло совсем немного времени после летней Московской олимпиады  – всего семь лет. Столько же лет прошло, как я закончил Станкин – «секретный танковый институт» и работал на заводе.

    Жил я тогда в небольшом подмосковном поселке, знаменитом огромными теплицами, где росли огромные огурцы и красные помидоры, а работал на станкостроительном заводе в Москве. А поскольку завод был в столице, то должен был оправдывать гордое имя «флагмана отечественного станкостроения». Вот он и оправдывал, как мог. Размещался завод тогда почти в центре города. Ну, не совсем, конечно, но уж точно, что рядом. В трёх троллейбусных остановках от Садового кольца. И место знаковое, старое.  Площадь Калужской заставы в пешей доступности; Донской монастырь – так совсем рядом, через дорогу: зубцы его крепостных стен красного кирпича виднелись из окон моей лаборатории, а зимой видно было, как вороны с храмовых куполов на задницах съезжали. Опять же, Шуховская телевышка в десяти минутах неспешной ходьбы. Ветка своя железнодорожная; свои тепловозики, суча тягами и будя по ночам жителей заводских многоэтажек,  ползали под окнами до станции Канатчиково. Это где Канатчикова дача, про которую тогда пел песню Владимир Высоцкий.

    Мне, родившемуся в небольшом посёлке Брянщины, начавшему жить на велосипеде, увидевшему мир на мотоцикле, а почувствовавшему вкус жизни – на машине, пришлось приспособиться к транспорту крупного города. Ездил я на работу каждое утро в «пролетарское время*» – в битком набитом автобусе, с пересадкой на другой, такой же набитый и вонючий от утреннего пролетарского выхлопа и бензиновой гари. Гаража или даже простого сарая для какой-либо техники в этом подмосковном поселке для таких как я, «не тепличных», не было и в помине. Гараж и машину в те годы меняли на квартиру.

         В неспокойное время оголтелой капитализации всей страны, флагман не пережил рейдерского захвата и почил в бозе, а вот вышка и Донской монастырь как стояли, так и стоят на месте. Есть что-то в этом мире незыблемое… А пока мы работали на заводе и производили так нужные народному хозяйству токарные станки и промышленные роботы. И лаборатория наша – единый коллектив, решающий проблемы улучшения качества выпускаемой продукции и между делом – свои.

    За эти годы моя инженерская зарплата выросла на треть и составила всего не облагаемых налогом 165 рублей, что для жизни в столице на семью было, мягко говоря, маловато. Приходилось тем или иным способом подрабатывать. Создать себе отдушину в жизни я попытался велосипедом, но это было сезонно и совсем не то.
И вот, накопив некую сумму, в которую входили заработанные с великим трудом наши деньги и заем у родителей, я попытался штурмовать высоты свободного автомобильного рынка. Интернета тогда не было, даже газета «Из рук в руки» выйдет только через пять лет, поэтому в рынок приходилось погружаться в прямом смысле, прощупывая ботинком дно каждой лужи, перед тем как в неё вступить. Площадки, где торговали бывшими в употреблении отечественными легковушками – бывал я не раз в комиссионном у завода АЗЛК, а так же на площадке в «Южном порту», были далеки от совершенства и не благоустроены. Следует отметить один важный момент того времени: новые машины тогда можно было купить по записи, и годами стоять в очереди. Или быть передовиком производства, ехать осваивать Сибирь или целину; но главное – иметь хорошие накопления, поскольку с ценами правительство баловалось по-серьёзному, периодически повышая их процентов так на пятьдесят-шестьдесят. Куда тут угнаться простому советскому инженеру! Поэтому и лечили в гаражах поколения самоделкиных всякое гнилье на четырех колесах и творили чудеса. С таким «чудом», лет на десять помоложе меня, модифицированном  моим соседом Татаром сорокасильным мотором, я и пытался дружить. На синего цвета «горбатом», по доверенности, я колесил по Москве три летних сезона, основательно вкусив прелести обладания «самобеглой коляской».

    Посещая заведения вторичного рынка, я пришел к выводу, что на убитые «жигули» мне ещё копить-копить, на гниловатый «москвич», чтоб можно было выехать за ворота – тоже не хватает денег, а вот на кой-какой «Запорожец» помоложе возрастом можно было замахнуться.

     «В воскресный день с сестрой моей мы вышли со двора, я поведу тебя в музей – сказала мне сестра». Так в стихах, начиналось утро книжного героя, выдуманного отцом одного из известных кинорежиссеров. Мне тоже хотелось туда, в музей, но суровая правда жизни мартовским днем повела  меня  с женой на Южнопортовую, смотреть «выставку» отставных «Запо». Отставники были всякие, от напрочь убитых, но на ходу, до вполне приличных, ухоженных экземпляров. В общем, глянулся мне работающий аппарат, ЗАЗ 968М, пятилетний, вроде крепкий, с закрашенными внизу пузырями ржавчины, работающими агрегатами и устройствами, с пробегом 55 тысяч. И мужик за рулем, в очках таких, круглых, прямо интеллигент, внушал доверие. (Знал бы я, как порою обманчив вид русского купца, что дурит мужика)! Сговорились мы с этим мужиком, там же в магазине и оформили покупку. Сели с женой и поехали. После «горбатого», где мы сидели плечом к плечу, салон «мыльницы»,  с ремнями безопасности, казался просторным. Да и ехал и рулился мягче.

    С тех пор я стал ездить на работу на нем, красном «Запорожце». Езда на машине по Москве в то время доставляла удовольствие. О пробках ещё не задумывались, парковаться нельзя было только на Красной площади, на светофорах стояли не больше одного красного огня и ездили по «зелёной волне».


* Примечание.  Время «пик» между 6-00 и 8-00. Далее оно плавно переходило в «дворянское время» с 8-00 до 10-00, когда на работу в более комфортных условиях неспешно ехали работники магазинов, райкомов, министерств, бесчисленных НИИ, посольств  и «прочие разные шведы».

(продолжение следует)