Глава девятая. Распутная Марибет

Дневник Дженнифер

22 июля, вторник, полдень

Прямо с урока меня вызвала леди Элинор. Я прямо даже обеспокоилась. Что за срочность? Неужели из-за этой сучки Марибет? 

Захожу. Она на меня смотрит как-то… изучающе и начинает расспрашивать, чем это мы в спальне вечером занимались? Молчать нельзя, врать нельзя, она же Марибет спросит. Говорю, что, мол девушки рассматривали следы после порки, а потом Марибет повела себя непристойно… Короче, все рассказываю. Ну, кроме слов Марибет потом. С этим сама разберусь, леди до такого дела нет. 

Леди делает вид, что ничего не знает (можно подумать, ей же горничные и служанки все докладывают!) и удивляется, а когда это меня пороли. Вчера, говорю, сэр Эдуард меня наказал. 

И тут она себя, можно сказать, выдает. Не спрашивает как, да за что, а спрашивает такое, что меня сразу в жар бросило! "И как он тебе?" Я голову опустила, чтобы леди не видела, как у меня щеки пылают, и говорю: "Строгий". "Да неужели?" - удивляется леди, а сама чуть не смеется. 

А потом предлагает мне сесть и уже серьезно говорит, что понятно, мол, ей все, молодые девицы часто в учителей влюбляются. И опять улыбается и добавляет: "Особенно строгих". Я хотела возразить, только рот открыла, а она палец подняла и говорит: "Лучше молчи. Лишний раз врать не стоит". 

И потом целую речь произнесла. 

- Послушай меня, девочка. Никто, кроме меня, тебе это и не скажет. Могла бы мама твоя сказать, да вот ведь как получилось… 

Я, когда она про маму вспомнила, чуть не расплакалась, но сдержалась. Леди продолжает:

- То, что ты влюбилась - ничего страшного. Когда еще и влюбляться, как не в девятнадцать? Мужчина он красивый, богатый, умный… Но ты же сразу замуж за него собралась! Можешь даже не отвечать, по тебе видно. А знаешь его третий день! Пошлепал он тебя, слабенько пошлепал, пожалел. Надо было ремнем выдрать! Или розгой! Тогда бы у тебя задница болела и ты о ней думала, а не о свадьбе! Но ничего, я ему скажу, чтобы драл тебя сильно, не жалел! Ну, а о женихе думать - запрещай, не запрещай - все равно будешь. Дело девичье, я в твоем возрасте тоже только об этом и думала… 

Я даже удивилась, как она резко разговор повернула. 

- Но ты, девчонка глупая, хоть узнай его поближе! Летишь, как бабочка на огонь, обо всем забыв! Короче, так: месяц о свадьбе и не помышляй! А после приходи, поговорим. Разрешаю тебе с ним гулять наедине и вообще… общаться. 

"А он-то захочет?", думаю. А она, как будто мысли читает:

- Ты ему тоже понравилась, захочет… А не захочет - сама будешь виновата - счастье девушки в ее руках, с неба оно не свалится. 

И продолжает:

- Гулять с ним будешь, целоваться там, обниматься - это все можно. Но в руках себя держи. Невинность ему отдать - даже не думай! Попозже, когда в любви признается, ну, или хотя бы понять даст, что любит, мужчины на слова скупы - что-то позволить ему можно. И даже нужно, пожалуй. Недотроги мужиков мало привлекают. Но и шлюх в жены она брать не стремятся. Так что сама думай… 

А я сразу о сегодняшней порке подумала и о решении своем первоначальном. Ведь точно за шлюху бы принял! Пусть лучше Марибет шлюхой посчитает. 

А леди Элинор опять, словно и вправду мысли читает:

- Кто такая Марибет, я знаю. И о прошлом ее знаю. Ее и в пансион мне отдали, чтобы совсем уж беды не вышло. Она сегодня же попытается Эдварда соблазнить. Но будь уверена, девочка, ничего у нее не выйдет. Эдвард, конечно, еще легкомысленный, мальчишка еще, несмотря на возраст. Мужчины все мальчишки, пока не женятся. А дальше - какая жена попадется. Ну, об этом мы еще с тобой поговорим. 

Потом помолчала и говорит:

- И учти - обязанности у него такие, что ваши голые задницы он каждый день видит и трогает. И будет и видеть и трогать. А иногда, может, и кое-что еще делать… Ты пойми - мужчине в таких делах устоять очень трудно. В конце концов, когда он долго возбужден, а попробуй не возбудиться, все девичьи части наблюдая, да трогая, у него боли начинаются. Внизу живота. И тогда или терпеть или… Ну, ты понимаешь… Так что ревновать сильно не стоит. Так они устроены. Да и насмотрится постепенно и надоедят они ему. А будешь дуться на него, или, не дай Бог, упрекать, он и подумает: "А зачем мне такая? Еще даже не помолвлены, а уже пилит". Поэтому пока прощай ему все. Ну, не прощай, не замечай просто. 

Посмотрела на часы и говорит:

- Ступай! Мне еще с этой вашей Марибет поговорить надо. Зайди ко мне через недельку, может, и подскажу что… 

Вот и все, пора уже к Эдварду идти. Даже страшно немного. По-настоящему меня еще и не пороли. Вдруг это невыносимо больно и сделаю что-нибудь такое, что Эдвард во мне разочаруется? Ну, пукну… Или описаюсь… Как тогда жить?

Дневник Эдварда

21 июля, вторник, два часа после полудня

В полдень я пришел в кабинет, и стал листать тетрадь мистера Кларка. Читать не получалось. Мысли были совсем о другом. Сегодня придет Дженнифер, мне надо будет ее наказать, притом строго. А хотелось опять положить на колени и шлепать. Шлепать и гладить. Ну, может быть, если будет подходящий момент, немного потрогать в тайных местах. И за грудь… Груди же я еще не видел! 

Кроме Джен придет и ее соученица Марибет. Буквально четверть часа назад, когда я уже шел сюда, тетя остановила меня в коридоре и предупредила, чтобы я был настороже с этой девицей, иначе меня ждут неприятности. Я начала не понял, что тетя имеет в виду, но когда она многозначительно добавила: "Неприятности с Дженнифер…", я все понял. Похоже, сезон охоты на меня среди благородных девиц открыт. Но мне же не нужен никто, кроме Джен! Хорошо бы наказывать эту девицу при свидетелях. Но где их взять? Больше нарушителей и нарушительниц на сегодня не планировалось. Хотя кто знает?

В дверь постучали и в кабинете, к некоторому моему разочерованию, появилась не Дженнифер, а невысокая шатенка, которая представилась как Марибет Санлис. 

Я, делая вид, что ничего не знаю о ее визите, осведлмился, что же привело юную леди в мой кабинет. Девица, потупя взор, сказала, что она плохо себя вела и леди Элинор считает, что она должна быть наказана. Обратите внимание - не "должна быть наказана", а "леди Элинор считает, что должна…"! Может быть, без предупреждения тети я и не обратил бы внимания на столь многозначительную оговорку. 

Я записал девушку в журнал наказаний. Оставалось заполнить лишь графы "провинность" и "назначенное наказание". Я оторвал глаза от журнала, собираясь расспросить Марибет о ее провинности. Девушка стояла передо мной совершенно голая, не прикрывая тела, а, наоборот, распрямив спину и выставив грудь! Мое сердце застучало, а некий орган напрягся. Девица была весьма привлекательна: полные, но не отвислые груди, плоский животик, узкая талия, переходящая в круглые бедра, соблазнительный каштановый треугольник… "Но моя Джен лучше" - заставил я себя подумать, хотя, признаюсь, и с некоторым трудом. 

Удерживая на лице выражение спокойствия и безразличия, я приподнял бровь и спросил: "В чем дело, юная леди? Мне представляется, что я не отдавал вам распоряжения раздеться…". 

"Но, сэр, - ответствовала мне девица, - ведь я провинилась и вы будете меня пороть. Девушек ведь наказывают по голой попе? Поэтому я и разделась… Мне лечь, нагнуться или встать на четвереньки?" 

Да, с ней действительно надо быть осторожнее! Слишком шустра и, кажется, отлично умеет использовать свои прелести. Я даже начал сомневаться, что в ходе наказания я смогу сохранять должное спокойствие и невозмутимость. 

Сказав девушке, что в будущем, при посещении этого кабинета, она не должна проявлять самостоятельности и делать только то, что велю ей я, я спросил о том, в чем же она провинилась? Марибет с готовностью ответила. 

Возмутительно! Она подралась с моей Джен! Конечно, всю вину девушка возлагала на соперницу, но ее объяснения были столь туманны и невнятны, что я не до конца поверил ей. Точнее, не поверил совершенно! И не поверил бы, даже будь ее соперницей не Джен, а любая другая ученица. Девка явно лгала! 

В этот момент в дверь кто-то постучал. Я машинально, забыв, что в кабинете находится обнаженная девушка, разрешил войти. В кабинет вошел юноша лет семнадцати. В спину его толкала женщина. Кажется, я видел ее на кухне. 

Марибет взвизгнула и не слишком поспешно повернулась боком, прикрыв грудь и низ живота. 

"В чем дело?" - спросил я женщину. Мальчишка, раскрыв рот, не сводил глаз с обнаженной девушки. Женщина сообщила мне, что этот юноша, Джон Рассел, попытался украсть из кухни булочки. Поблагодарив ее и отпустив, я повернулся к мальчишке. 

В этот момент меня посетила гениальная идея. Впрочем, почти все идеи Монсли близки к гениальности, так что удивляться этому не стоило. Вот и свидетель! Я выпорю девицу при юноше, а затем разберусь и с ним. Вряд ли самая распутная девка будет пытаться соблазнить меня в присутствии другого человека. А заодно она получит и дополнительное наказание. Порка в присутствии юноши, ее почти ровесника, вряд ли оставит Марибет равнодушной, сколь бы не была велика ее распущенность и бесстыдство! 

Я сказал Джону, он появился здесь несколько не ко времени, но раз уж так случилось, то ему следует снять с себя всю одежду и стать у стенки на колени. "Лицом ко мне!" - добавил я, увидев, как он, видимо, стремясь скрыть от девушки свой вздыбленный пенис, попытался повернуться к стене. Изо всех сил пряча в ладонях низ живота, юноша стал на колени. Но попытка прикрыться не удалась - я тут же велел ему положить руки на затылок. Коли уж перед тобой стоит абсолютно обнаженная девушка, будь добр не прятаться, прикрываясь руками. Наказание есть наказание! 

Пора было заняться Марибет. Сказав юноше, что ему придется подождать, ибо правила хорошего тона требуют пропустить леди вперед, я велел девушке лечь на спину на низенький столик (ну, или очень широкую скамью), предварительно выдвинув его на середину кабинета. Согласно тетради мистера Кларка этот столик служил для одного из наиболее стыдных наказаний девушек (возможно, и юношей, но Кларк вообще не упоминал юношей в своей тетради). Подробностей Кларк не раскрывал, тут мне пришлось додумывать самостоятельно. Ну, для Монсли это не проблема! 

Марибет повернулась и, неожиданно для меня, опустила руки, перестав прикрываться. То ли она поняла, что все равно скрыть ничего не удастся, то ли она преследовала иные цели - судить не берусь. 

Подойдя ко мне почти вплотную (еще пара дюймов - и она коснулась бы моих, несколько вздыбленных внизу живота, брюк) и нежным, каким-то воркующим голосом, спросила: "Дорогой сэр, может быть, этот молодой человек проведет некоторое время в коридоре? Мне кажется, что нам будет удобнее без его присутствия". 

Я всегда удивлялся и восхищался тем, как мастерски женщины интонациями и выражением лица умеют передавать то, что невозможно высказать словами. Сейчас в голосе Марибет явственно слышалось: "Прогони мальчишку и мы займемся тем, что послаще этой дурацкой порки" 

Но не ей пытаться как-то управлять Монсли! Строгим голосом я велел девице замолчать, добавив, что в ближайшее время, года два-три, по меньшей мере, я не собираюсь использовать ее советы. Девушка, видимо, пуская в ход последние резервы, изменила позу и слегка раздвинула бедра, открыв передо мной что передо мной верх ее нижних губок. Зрелище, что и говорить, было соблазнительное! В другое время я, возможно, и не устоял бы. Но не сейчас!

После слов: "Извольте лечь туда, куда я вам велел, юная леди, если, конечно, не хотите, чтобы я удвоил ваше, и без того немалое, наказание!", девушка перестала пытаться воздействовать на меня. С ее губ исчезла улыбка, она злобно сверкнула на меня глазами и, наконец, подчинилась. Впрочем, идя к столику, она, видимо, по инерции или из желания показать мне, что я потерял, качала бедрами. 

Заперев дверь (я вовсе не хотел, чтобы в кабинет зашел еще кто-то), я вернулся к столику. Зря я подумал, что Марибет исчерпала все свои средства. Теперь она, как ей и было велено, лежала на столике на спине. Но ее ноги были согнуты в коленях и широко разведены. Пытаясь соблазнить меня, распутная девчонка даже не постеснялась присутствующего здесь юноши! Я сделал вид, что не обращаю внимания на столь явное приглашение и приступил к делу. 

По периметру столика было закреплено множество ремней с пряжками. С их помощью я плотно притянул к столику талию девушки и закрепил ее руки. Затем я руками задрал ее бедра вверх, так, что округлый таз девицы полностью оказался в воздухе. И тут, (я еще не успел закрепить ноги Марибет ремнями), она вдруг дернула коленом и едва не попала мне в низ живота! Конечно же, она сразу же начала извиняться, уверяя ангельским голоском, что ногу просто свела судорога от неудобной позы. Но я был полностью уверен, что девка сделала это специально, желая причинить мне боль в отместку за то, что я отверг все ее прелести. 

Затянув последние ремни, я отошел на шаг в сторону, проверяя проделанную работу. Ну, и слегка любуясь юным девичьим телом, находящимся в столь откровенной позе. Кстати, я обратил внимание, что лоно девицы не выказывало никаких следов влажности, а следовательно, и возбуждения. Это окончательно укрепило меня во мнении, что все попытки соблазнения были предприняты исключительно с целью отменить или, хотя бы, смягчить наказание. 

Я отошел к шкафу, выбирая инструмент для порки. После небольшого раздумья мною был выбран деревянный паддл среднего размера с достаточно большими отверстиями по всей его площади. Эти отверстия, как известно, усугубляют наказание, причиняя дополнительную боль. У меня в колледже паддл считался весьма строгим инструментом и применялся достаточно редко и только по разрешению инспектора. Сейчас получить подобное разрешение не составило никакого труда - инспектором был я! 

Подойдя к Марибет, я остановился, обдумывая, сколько ударов заслужила эта испорченная девица. Вначале я был склонен ограничиться дюжиной. Все же это была девушка с нежной, мягкой попой, а не продубленный постоянными порками (а у нас в колледже на них не скупились) юношеский зад. Но,  вспомнив ее усилия по моему соблазнению (хотя, что здесь особо страшного - каждый пользуется тем оружием, которое у него есть) и попытку причинить мне серьезную боль (а вот это - подлость!) остановился на двух дюжинах. Да, это причинит ей страшную, едва переносимую боль, сидеть на своих прелестных (что греха таить?) ягодичках девица не сможет неделю, а то и больше, но виновата она сама. Как там писал этот русский писатель с трудным именем, которым все почему-то восхищаются? Есть преступление и есть наказание. 

Прежде, чем нанести первый удар, я оглянулся на Джона. Юноша стоял с совершенно обалдевшим видом, его лицо было красно, а пенис пульсировал. С кончика пениса по каплям стекала прозрачная жидкость. Джона можно было понять - подобного зрелища он, наверняка, не видел ни разу. Я вообще сомневаюсь, что он хоть раз в жизни видел обнаженную девушка. А уж в столь откровенной позе - точно. Думаю, что это заслонит ему боль и неприятные впечатления от предстоящего наказания. 

Я нанес первый удар, пришедшийся на обе ягодицы сразу. Возможно, я не рассчитал силу, но Марибет дернулась всем телом и громко задышала, видимо, пытаясь унять этим боль. Через несколько секунд на ее коже появилась быстро краснеющая полоса. 

В мои намерения не входило превращать наказание в истязание, поэтому второй удар был заметно слабее первого, но он пришелся по самому низу ягодиц, там, где они переходят в бедра. Возможно, средняя часть паддла коснулась при этом половых губ девушки, находившихся в этой позе почти на одном уровне с бедрами. Марибет громко закричала и стала извиваться, пытаясь любой ценой выбраться из удерживающих ее ремней.

Я еще умерил силу ударов. Но, в конце концов, не мог же я едва касаться ее задней части, превращая порку в легкое пошлепывание? В глубине души я уже ругал себя за то, что выбрал столь тяжелый и жестокий инструмент. Но порку надо было продолжать и надо было завершить.

Ударяя не сильно, но размеренно, в постоянном ритме, я наказывал Марибет, стараясь, чтобы ни один участок ее достаточно обширного зада и верхней части бедер не остался обиженным. Девушка в голос кричала, по лицу ее текли слезы. 

Паддл оказался довольно тяжелым и после двадцатого удара я опустил руку, давая ей отдохнуть. О том, что это отдых и для измученного зада Марибет я не думал, я все еще был зол на нее. 

И тут стала стала что-то тихо говорить, почти шептать. Я подошел поближе и наклонился, стараясь расслышать слова. "Пожалуйста…, умоляю…, я не выдержу больше…, меня никогда так…" - шептала Марибет, глядя на меня полными ужаса глазами. 

Вы, наверное, уже поняли, что чрезмерная жестокость не относится к чертам моего характера. Но я ждал других слов, слов раскаяния. И, наконец, их дождался. Девушка предельно искренним голосом стала уверять меня, что никогда не будет драться, что никогда не будет делать то, что делала здесь. Я молчал. Наконец, когда Марибет, уже не зная, что еще можно пообещать, начала просить наказать ее потом, на следующий день, я смягчился и начал развязывать ремни. Ее просьба перенести остальное наказание на следующий день слегка рассмешила меня. Неужели она не понимала (а может, и не знала, если ее действительно никогда не пороли паддлом), что на следующий день не сможет даже сидеть и что порка по ягодицам в этом состоянии  причинит ей не сравнимую с сегодняшней боль? 

Развязав ремни и погладив все еще роняющую слезы Марибет по голове (да, я знаю, что сделал это зря!) я, почти на руках, снял ее с ложа страданий. И в самом деле, чтобы встать, ей надо было сесть, а сесть на свою избитую попку девушка не могла. Пришлось ей помочь. 

Отправив Марибет на колени к стене, я повернулся к Джону. Видимо, юноша, внимательно рассмотрел то, вот что превратился зад девицы. Выражение интереса в его глазах уступило место страху. Его пенис опал и сильно уменьшился в объеме. 

Взяв мальчишку за ухо, я вытащил его на середину комнаты и заставил стать на четвереньки и выставить зад. В этот раз я не планировал особо жестокого наказания, которого, видимо, и страшился Джон, поэтому в ход пошел всего лишь короткий широкий ремень, разрезанный на полосы. 

Отсчитав им тридцать ударов, я велел юноше вставать и убираться. Напуганный увиденным и боясь, что я передумаю, он подхватил свою одежду и голым выбежал за дверь. 

Марибет, получив разрешение, одевалась медленно, постанывая от каждого движения и от прикосновений одежды к пострадавшим местам. Надеть панталоны она так и не решилась и, свернув их в тугой комок, с трудом сделала книксен, поблагодарила меня и вышла из комнаты.