19

                (предыдущее http://proza.ru/2022/05/31/669)


  Следующая кара

  Новый пожар возбудил всех. Из жён, чьи мужья поджигали, на пепелище пошла одна Мара – разведать и, если надо, дать направление общим мыслям в нужном направлении. Маресий лёг спать и договорился с женой, что у него недомогание, болит голова.
Женщины гадали, стоя у догоравшего дома.
- Что ж это делается? Теперь и пророчицу! Вдруг она сообщить что могла?
- И не говори! Но кто?
- И почему сначала тех, а теперь…
- А если не кто, а что?
- Что это значит?
- Высшая сила, что нас сюда забросила.
- Хочешь сказать, что потом и остальных?..
- Если будет скоро новый пожар, то да.
- Это что же, теперь сидеть и трястись?!
- Вон Мара, ейный супруг любые загадки разгадать способен. Помните, как Моде он нашёл?
- Да!
- Да!
- Надо спросить её.

Мара, окружённая женщинами, сообщила, что муж болеет, потому и не пришёл. Голова раскалывается, ночь не спал. Дала сейчас отвар, может, уснёт. Спросит, когда тот придёт в себя, конечно.
- А выжил кто? – спросила, в свою очередь, она.
- Нет, куда там… Оба сгорели.
- Эх… - притворно вздохнула Мара и повернула к дому.
Женщины посмотрели ей вслед, и крупная Флегонтиха сказала, прищурясь:
- Хитрожопая, как и её Маресий.
- Думаешь, знает? – поинтересовалась Геласия.
- Не скажу точно. Но чтобы он не поинтересовался и не влез сюда….
- Но предыдущий пожар его не заинтересовал, - возразила Пармена.
- Как же не заинтересовал, - усмехнулась Флегонтиха, - Я за ним следила. Он и слушать не стал, что эта Яна вещала, а пока все уши развесили, он шасть за дом и к забору заднему.
- К забору? – переспросила Геласия.
- Да, к забору, - подтвердила Флегонтиха, - и вдоль него с факелом прошёл, вглядываясь за забор.
- Надо ж… Сыщик!
- Что он там нашёл?
- Думаю, следы.
- Кто-то с тыла зашёл?
- Видимо.
- А потом?
- Потом вы пошли за телом, а он вернулся за Марой и её отвёл к забору, показывал.
- А потом?
- Суп с котом! Перелезли оба через забор и ушли. Думаю, по следам тем.
- Оо…
- Надо же!
- Что ж никому не сказал?
Флегонтиха шумно выдохнула и проговорила задумчиво:
- А может, и сказал кому надо… А кому не надо и знать не стоит.
- Кому же надо-то? – не выдержала Геласия.
Флегонтиха усмехнулась.
- Ну, к примеру, тому, кто поджёг.
Женщины её не поняли.
- Для чего?
- Чтоб откупился.
Пармена ахнула, Геласия ошеломлённо прикрыла рот рукой.
- Но не обязательно это, - успокоила Флегонтиха, - Может, Полковнику доложил. Он у нас смотрящий за этой частью посёлка.
- А как же новый пожар?
- Он мог быть не связан с предыдущими. По иной причине. Крепко квасила Василиса с мужем последнее время. Я её видела на том пожаре и его. Лица испитые, бледные – жуть! Мне рассказывать не надо, как пьющие выглядят. У самой муж пил так, что чудом жив остался.
Она вздохнула.
Пармена участливо поинтересовалась:
- Перестал?
- Перестал, когда здоровья не осталось, - ответила Флегонтиха, - А какой был мужик! Видный, сильный, интересный. Бабы к нему так и липли. Не успевала отшивать. Всё выпивка…
Флегонтиха снова вздохнула. Остальные женщины её молча пожалели.
- Хотите знать, что у Василисы было? – отойдя от воспоминаний, спросила она.
- Конечно…
- Хотим!
- Я на покойников смотреть не могу, да ещё сгоревших. Но слышала, как Силантий, мужик рассудительный, говорил приятелю, своему соседу Мокею. Мол, спали они на кухне, за столом. Ясно же почему… Мужик её, как загорелся, принялся метаться и упал в коридоре, где и погиб. А она на кухне осталась. Видать, не проснулась даже, так мертвецки пьяна была. Предыдущие-то, матюгальщики, тоже по пьянке сгорели, а подумали на соседей. Куда этим барчукам поджигать! Эта Яна тела увидела и в обморок.
Такие дела… - завершила Флегонтиха свою речь. 

  Эта версия из уст в уста и распространилась  в посёлке.

  Василисков уже привычно забросали снегом, а сверху накрыли горелыми брёвнами. Никто не сказал над ними ни слова.
Расходились тихо. Только в одном месте послышалось: «Баня уцелела и дрова». А в ответ: «Барчуки мыться смогут. Их-то сгорела».

  Доша долго не засыпал, вспоминая, как не мог решиться ударить обухом топора в окно. Не мог и Паша, то снимая топор с плеча, то возвращая назад. Он стоял на углу дома, а не у тыльного окна. Но со всех сторон уже звенели стёкла, и Доша первым, остервенело, принялся крушить окно, зажмурив глаза от летевших осколков, а за ним и друг.
Он подумал, что и Паше наверняка не спится. Какой визг раздавался из дома… Живыми горели. Ну, а что делать было? Аристарх всё показывает нас с разных сторон. Что будет следующим в его представлении? Видимо, то, что ещё не пробовалось. А что не пробовалось?
Первыми женщины были лишены речи. Потом наоборот. Свет померк совсем. Остаётся  или прикончить или… лишить речи одновременно. 
И Доше, проваливаясь во тьму сна, почудился смех старца.

  В любом собрании людей, включая случайное (вроде посёлка, о котором идёт речь), всегда есть лидеры, формальные и неформальные, их немного, но именно они решают за остальных, что тем делать, а что нет, как оценить различные события. Ибо большинство, которым они крутят, как хотят, даже зная о случившемся, не знает, что об этом думать, ожидая, что им подскажут авторитетные люди. Попросту обычный обыватель подобен флюгеру, держащему нос по ветру, а когда мнения авторитетов не совпадают, то готов крутиться вокруг собственной оси, опасаясь остановиться на чём-то одном, пока оно не будет принято наверху.
Иначе говоря, подавляющее (на деле, подавляемое) большинство реально не интересуется событиями, что непосредственно не касаются вопросов их бытия. Они верят тому, что рассказывает об этом власть, с подозрением относясь к тем, кто мнение власти не разделяет. Неприученные составлять об этом собственное мнение, они до последнего будут держаться официальной точки зрения, даже когда та противоречит очевидному. Когда точка зрения власти сменится (нередко с самой властью), они также перейдут на новую спущенную для них сверху версию. Власть это понимает и цинично использует, посмеиваясь: «Проглотят всё, что им предложим!»  (На сленге то же самое звучит, как «пипл схавает!»)
Поэтому хорошие в личных отношениях люди становятся готовы одобрить, принимая это за собственные убеждения, любое преступление, если их уверят, что так необходимо, и если бы не мы, то нас… А враг зол и коварен.
Как говорят философы, в основе подобного поведения (в чём никто не признается) лежит приспособление для выживания в массе здесь и сейчас, веками выработанное предками, ими переданное и воспитанное в потомках. Сплочение вокруг вожака в момент опасности идёт ещё от обезьяннего прошлого людей, а тому миллионы лет. Когда ж тут думать, да ещё тем, кто даже не ведает, что это и с чем его едят.
Поэтому не удивительно, что в посёлке верили в то, что приносило успокоение. Что все эти огненные события не связаны между собой и свершились по вине самих сгоревших. Тогда не нужно искать причины, связи между случившимся и (не приведи Господь) ждать новых бедствий от неведомых злодеев. Умные могли бы добавить: злодеев вне и  в нас.

  Разумеется, ни Доше, по-своему очень неплохому человеку, ни Пафнутию, человеку очень милому, ни множеству других в посёлке, подобные мысли не приходили и не могли прийти в голову. А значит…
Будь даже в посёлке тот, кто понимал это, что он бы изменил? Больше скажу, был понимавший. Не в посёлке. Потому как был холост.
Хотя вру, имелся в посёлке один бунтарь, на всё глядевший критически, не веривший ни во что и считавший нынешние кары заслуженными. Имелся. Звали его Гордей. Но он слишком любил свою Дею, а она его. И супруга, боясь за него, категорически запретила говорить соседям что-либо, кроме «здрасти» и вопросов о здоровье. Особенно, после того, как он испортил отношения почти со всеми, с кем они познакомились. Поэтому в посёлке никто не подозревал о его бунтарстве, а просто считали желчным, неприятным типом, без чего-либо святого и жалели несчастную, милую Дею, его жену.
Гордей лишь криво усмехался, слыша от жены версию Флегонтихи, принятую в посёлке за истину. Гордей был конспирологом, за всем видя чей-то умысел. Но он лишился на подобные темы права голоса в доме ещё до потери оного, почему лишь усмехаться ему и оставалось.

  Доша проснулся от всхлипов жены. Он повернулся на левый бок и дотронулся до дрожавшего плеча. Дора отбросила его руку. Что-то плохое приснилось?
Он подождал, но всхлипы продолжались. Ладно, схожу в туалет, а вернусь, глядишь, объяснит, что случилось.
Доша сел на постели, нашарил босыми ногами тапки, наощупь нашёл на стуле у изголовья свечу и коробок. Зажёг. Посмотрел на отвернувшуюся к стене жену, продолжавшую плакать. Вздохнул и стал одеваться.

  Выйдя на крыльцо, он выбрал левую верёвку, привязанную к ручке двери. Другим концом она крепилась к бане, а если пройти вдоль той, обогнув по стене справа, то там, на краю, привязана была верёвка, держась которой попадал к сортиру. Правая верёвка от входной двери вела к срубу колодца. В сарай можно было попасть, идя от крыльца направо вдоль стены. Одна стенка у сарая и дома была общей. Тут верёвка не требовалась.
Это было придумано с целью экономии света и давно разошлось по посёлку, независимо появившись в разных его местах. По пути следования предварительно были расчищены дорожки. К калитке приходилось идти со светом.
Когда Доша вернулся, заодно принеся воды, жена уже не плакала, но лежала лицом в подушку. Пламя свечи качнулось, он присел на кровать. Ждал.
Наконец Дора повернула к нему заплаканное лицо и вместо слов показала на свой рот, издав странный звук. Он понял: теперь опять онемела она. Доша попробовал заговорить. Ничего не вышло. Нет, немы оба. Ему вспомнился смех старца на его предположение: что же будет следующей карой… 

  После Дора долго пыталась объяснить ему жестами, но что? Она злилась, начинала снова, изображая то якобы речь ему, потом указывая на язык, затем плача. Наконец до него дошло. Она думает – это ей наказание за то, что ругалась на него!
Доша подумал: «Удивительно… нет, удивительно не то, что я угадал или меня «послушал» Аристарх, удивительно, что Дора сделала такой вывод. Что вполне возможно… с точки зрения мужчины. У нас было наверняка столько всего в жизни, учитывая наши характеры… но не развелись же. Умирать вместе будем. Надо её успокоить».
Он покачал головой и обнял её. Дора вновь начала всхлипывать. Доша гладил её по голове и убирал слёзы губами.

  Доша не ошибся, женщины снова лишились речи. Поэтому рыдали в каждом доме, утешали тоже. Гордей утешал свою Дею, Паша – Пату, Тривун – Триву, Майор – Майю, Януарий – Яну …

  Продолжалось это несколько дней. Потом жизнь вернулась в свою колею. Слова в привычном уже быту были без особой надобности, действия знакомы, да и знали благоверные друг друга много лет, чтобы понимать с полуслова или без слов. Эмоции можно выражать подобиями звуков, жестами или прикосновениями, а в играх в карты или домино довольно улыбок или притворного гнева.
Иначе говоря, вскоре Доша убедился, эта кара не достигла своей цели. Значит, - сделал он вывод, - нужно ждать следующей. После, испугавшись своей мысли, он хотел перестать о том думать, чтоб не накликать новых бед, но в голову ему тогда пришло, что в этом случае он перестанет понимать то, что происходит и чего ждать. Хотя чего теперь ждать он не представлял. 


                (продолжение http://proza.ru/2022/06/02/577)