Сказ Второй. Глава Двадцать шестая

26. ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ И ВСЯКИЕ ЗАМОРОЧКИ.

 «- По нашему-то обряду и к венцу на жениховых лошадях невеста не ездит…»
П.П. Бажов

Первым-то Фрол Иванович Арапов обвенчался, всех опередил, только-только дом в Каменке построил, а уж и молодую жонку привел. Не сказать, что совсем молод был жених-то, двадцать три лета сполнилось, вполне взрослой мужик!  Чьей дочкой его жонка была, да где присмотрел красотку? - то не ведомо мне. В новой церкви Чусовской слободы и причащались молодые, и исповедовались попу Кирилу Федорову, а затем и обвенчались. Вот только записи церковные, дьячком Олексеем Марковым выполненные, в бунт сгорели дотла. Но про грядущие суровые времена слобожане еще и не догадывались, плясали да веселились на свадьбе – первой в Чусовской слободке, а Афанасий и Кирилл Гилёвы «поднесли» молодоженам подарок необычный. Привезли на речку Каменку железо кричное и кирпичи обожженые, собственного производства, да баню на свой манер перебрали, теперь и у Араповых она по белому топиться стала.

 И все у Араповых ладком пошло, а через год и первенец на свет появился. Якункой назвали. Имя, по понятным причинам, дали не в честь деда Арапова: какой родитель ребенку тяжелой судьбы пожелает? А еще сказывают, что испокон веку первенцам не принято было давать имя отца матери. А тогда откуда имя такое?  Быть может, по святцам выбирали?

Вот я из переписей разных лет выбрал сыновей Фрола Ивановича:

1. Якунка родился в 1658;
2. Митка родился в 1667;
3. Якунка родился в 1673, да-да второй Якунка;
4. Стенка родился в 1675.

С дочками меня Фрол Иванович, увы, не познакомил. Да и власти московские упорно не желали в переписях XVII века женские имена видеть, не являлись женщины «плательщицами налогов», а потому и неинтересны царским полномочным были.

Уже давно бы надо и Афанасию Ивановичу невесту себе подыскать да свадьбу сыграть, чай не вчера за тридцать возраст-то перевалил, а он все в делах и заботах. Фрол-то Арапов, хотя по-прежнему прозывался садчиком слободским, но все реже в Чусовской появлялся, а как молодую жонку в свою безымянную деревушку на Каменке привез, так и совсем недосуг ему стало.

А тут опять где-то на дороге в Сибирь поветрие моровое объявилось (Ау, википедия, сроки пандемии пересмотреть бы надо!), и нарочный в конце октября в слободку прискакал. Наш старый знакомый, стрелец Лука Евсевьев. Привез полную копию письма Верхотурского воеводы Ивана Савостьяновича Хитрово в адрес первого Тобольского воеводы стольника и князя Алексея Ивановича Буйносова-Ростовского. (Буйносов-Ростовский сменил в 1656 Василия Ивановича Хилкова). Приведем отписку:

«Господину князю Алексею Ивановичю – Иван Хитрово челом бьет. В нынешнем во 165 (1657) году, сентября в 28 день, писал ты ко мне на Верхотурье, а в отписке твоей написано: в нынешнем во 165 году, сентября в 1 день (только-только Новый год отметили), по сказке Тоболского пешого казака Пашки Кириловца да Туринскаго острогу пашенных крестьян прикащика Максимки Захарова, что в прошлом 164 (1656) году, августа в 21 день, приехал на Тюмень при них Пашке и при Максимке Тюменской сын боярской Яков Рязанов, и на Тюмени он, Яков, сказывал воеводе Ивану Шадрину и всяким людям, что в Казани де, посещением Божиим, на люди моровое поветрие большое, и чтоб по государеву указу послать мне с Верхотурья на Казанские дороги, которыми дорогами из Казани ездят на Верхотурье и на Тюмень и в Тоболеск и в иные Сибирские городы всякие люди, Верхотурских детей боярских и служилых людей добрых, и учинить по всем Казанским дорогам заставы крепкие, и велеть на тех заставах заставщиком жить с великим бережением. И из Казани и из Казанского уезду и из иных Понизовых городов, где моровое поветрие, на Верхотурье и на Тюмень и в Тоболеск и в иные Сибирские городы, сухим и водяным путем и степными дорогами, никаких бы людей не пропускали, и отписок у них не имали, и близко с ними не сходились.

А которые отписки из которых городов с ними будут, а везены те отписки мимо тех городов, где моровое поветрие, и им с теми отписками тех людей близко себя припускать не велети ж, а велети те отписки к себе подавать через огонь в щипцах долгих, да с тех отписок велеть им списывать списки и присылати им те списки на Верхотурье, а подлинные отписки велеть жечь, а тех людей с заставы ворочать назад в те городы, из которых они приехали; а кого именем с Верхотурья на заставы детей боярских и служилых людей пошлю, и что у меня на Верхотурье из которых Руских городов про моровое поветрие объявитца вестей, и мне б о том отписать к тебе в Тоболеск, не замотчав.

И в нынешнем же в 165 году, сентября в 29 день, по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, и государя благоверного царевича и великого князя Алексея Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии, указу и по твоей отписке, послал я с Верхотурья на Казанские дороги, которыми дорогами из Казани ездят на Тюмень и Верхотурского уезду на слободы всякие люди, в Исецкой острожек к Верхотурскому сыну боярскому Григорью Лимареву да слободцких беломестных казаков к атаману Андрею Липину, в Пышминский острог к слободчику к Пятку Ощепкову, в Новую Чусовскую слободу к слободчиком к Офонке Гилёву да ко Фролку Арапову памяти, за государевою Верхотурскою печатью и за приписью подьячего Григорья Похабова, и велел я тому сыну боярскому Григорью Лимареву и атаману Андрею Липину и слободчиком на заставах жить с великим береженьем, не оплошно, и того беречь накрепко, которые люди приедут на те заставы из Казани или из которых из Руских городов, и им тех людей роспрашивать накрепко: в Казани или в которых в Руских городех нет ли какого морового поветрия, и не от поветрия ли они в Сибирь бегут, и есть ли у них государевы грамоты?

Да будет они скажут, что они бегут из которых городов от морового поветрия, или через те городы ехали с какими государевыми делами, и им Григорью и Андрею и слободчиком и служилым людем однолично на тех заставах из Казани, или из Казанских уездов и из иных городов, где моровое поветрие, на Верхотурье и на Тюмень и в иные Сибирские городы, сухим и водяным путем и степными дорогами, ни каких людей пропускать и отписок у них никаких имать и близко с ними сходитца не велел; а которые отписки из которых городов с ними будут, и везены те отписки мимо тех городов, где моровое поветрие, и им с теми отписками тех людей близко себя припускать не велел же, а велел им к себе подавать через огонь, в щипцах долгих, да с тех отписок велел им списывать списки и присылать им те списки велел на Верхотурье, а подлинные отписки велел жечь, а тех людей с застав ворочать назад в те городы, из которых они бегут.

А ныне ни с которых Руских городов на Верхотурье о моровом поветрие вестей нет; а будет что впредь на Верхотурье из которых Руских городов про моровое поветрие от кого объявятца какие вести, и я к тебе с Верхотурья в Тоболеск отпишу безо всякого замотчанья».
В конце отмечено: Октября в 20 день, послана такова отписка с стрелцом с Ондрюшкою Сартаковым.

- Упросил вот подьячего грамоту еще на раз переписать, - сказал Лука Евсевьев, когда Афанасий закончил чтение. – Так оно понятней тебе будет, чем меня допытывать. А на словах воевода Иван Савостьянович вам с Фролом велел передать, что не стал в Чусовскую слободку сынов боярских с беломестными казаками посылать для снаряжения заставы, потому как окромя Томилы Нефедьева послать некого. А вам Томилу…

Стрелец выжидательно замолчал, а Афанасий рассмеялся:

- Прав ты, как всегда, Лука Евсевьевич. Все сами делать станем, токмо бы прикащика на Верхотурье подальше держали.

На следующий день Фрол Арапов привез крепкие веревки, которыми ему дом на Каменке подымали, и стрелец показал им с Афанасием, как крепить опуск через дорогу (своеобразный опускающийся шлагбаум). Вот вам и развлекуха на весь 1657 год. Уж и померзли мужички-то Чусовские, прыгая вокруг костров да зимнюю дорогу охраняя, пока избушку у самого опуска не срубили. Потом уже, летом, в конце года кто-то из проезжающих с Сибири «своих» купчин шепнул Арапову, что в Исецком острожке заставу сняли. То-то счастье для дежуривших слобожан.

(Ну, а что же Москва? Неужто грамотой в Тоболеск ограничилась, и все? Неужто Сибирский приказ сплоховал? Да нет же! Подзадержались токма. Но на то были веские причины: 17 сентября 7165 (1657) года родилась царевна Софья Алексеевна. В отличии от родившейся в 1655 году царевны Анны Алексеевны, Софьюшка оказалась вполне здоровым ребенком. Радовались царь с царицей, радовались бояре и весь двор. Долго-долго лилось вино и поднимались кубки за здоровье Романовых! И только в феврале, окончательно протрезвев, дьяк Сибирского приказа Григорей Протопопов вспомнил про Верхотурье). 

«От Царя и Великого Князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии Самодержца, в Сибирь, на Верхотурье, столнику нашему и воеводе Ивану Савастьяновичу Хитрово да подьячему Федору Каменскому. Указали есмя, для береженья от морового поветрея, от Казани и от Уфы и от Осы, на летних Сибирских дорогах учинити заставы крепкие, и с Руси, из Казани и с Уфы и с Осы, из моровых мест теми летними дорогами никаких людей в Сибирь пропущати не велели.

И как к вам ся наша грамота придет, и вы б для береженья от мороворо поветрея послали с Верхотурья на летние Сибирские дороги, куда ездят из Казани и с Уфы и с Осы всякие люди в Сибирь, верхотурских детей боярских добрых, кому мочно верить, и с ними служилых людей, по сколку человек пригоже, и на тех дорогах, в которых местах пригоже, велели б есте поставить заставы крепкие, чтоб никому мимо тех застав и около проехати было нельзя; и кто будет из Казани, или с Уфы, или с Осы, какие люди учнут на те заставы приезжать, и вы б велели заставщиком тех приезжих людей роспрашивати накрепко; не из моровых ли они мест на те заставы приехали? Да будет они скажут, что едут они в Сибирь из моровых мест, а в тех местах, откуда они поехали моровое поветрее по то число, как они поехали, не престало; и вы б тех людей однолично из тех из моровых мест в Сибирь пропущать не велели никоторыми делы, а велели их отсылати назад, кто откуды приехал; а про то б те заставщики на тех заставах приезжим людем говорили с болшим пристрастием; будет те приезжие люди хотят ехать в Сибирь откуды из моровых мест, а им заставщиком на заставах того не скажут и утаят и в Сибирь проедут, и тем людем быть кажненым смертью, безо всякие пощады.

А будет приезжие люди учнут на тех Сибирских заставах Заставщиком сказывать, что они едут не из моровых мест, и вы б тех людей велели в Сибирь пропущати, а речи их записывати и к тем речем, кто грамоте умеет, велели руки прикладывати самим, или друг за друга, кто кому верит. А Верхотурским бы есте заставщиком, которых на те заставы пошлете, потомуж приказали накрепко, под смертною казнью, чтоб они однолично из Казани и с Уфы и с Осы и из иных из моровых мест, где моровое поветрее было, а не перестало, никаких людей в Сибирь не пропущали, и от того себе посулов и поминков ни у кого ничего не имали никоторыми делы; и из Сибири б, мимо тех Сибирских застав, Сибирских всяких людей в Руские моровые деревни потомуж не пропущали, чтоб Сибирские всякие люди с заморными Рускими людьми не съежалися и пеши не сходилися; а будет те заставщики, воровством, каких людей из моровых мест, где моровое поветрее не перестало, в Сибирь пропустят, а от тех приезжих людей в Сибири учинится Сибирским людем в котором городе или в слободках моровое поветрее, и тем Верхотурским заставщиком быти кажненым смертью.

А на Верхотурье будет и в Верхотурском уезде Божиею милостию здорово, морового поветрея нет и преж сего и в нынешнем во 165 (1657) году не бывало, и вы б с Верхотурья писали к нам о всяких наших делах, и всяких людей к Москве отпускали, и приказывали гонцом и всяких чинов людем, которые учнете к Москве отпускать, накрепко, чтоб они ехали к Москве здоровыми месты, а на заморные места, где будет здоровое поветрее не перестало, однолично не ездили и с заморными людми нигде не съезжались и пешие не сходились никоторыми делы; а будет кто на заморные места поедет или пеш пойдет, и из тех заморных мест на Москве объявится, и тем людем за то быти кажненым смертью. А будет изволением Божиим на Верхотурье и в Верхотурском уезде моровое поветрее есть, а по се число не престало, и вы б к нам опричь самых скорых дел ни о чем не писали, ни посылок каких не посылали, и никого не отпускали, и около заморных мест держали б есте заставы крепкие, и из заморных мест в здоровые места никого пропущать не велели.

А будет на Верхотурье и в Верхотурском уезде, в нынешнем во 165 (1657) году, моровое повертрее и было, а милостью Божиею то моровое поветрее престало, и болных с язвами нет, и минуло будет тому моровому поветрею по се число два месяца, и вы б с Верхотурья потомуж писали к нам о всяких наших делах и всяких людей к Москве отпускали, и приказывали б есте гонцом и всяких чинов людем, которых учнете к Москве отпускати, накрепко, чтоб они ехали к Москве здоровыми местами, а на заморные места, где будет моровое поветрее не престало, однолично не ездили и с заморными людми нигде не съезжались и пеше не сходились никоторыми делы; а будет кто на заморные места поедет или пешком пойдет, и из тех заморных мест на Москве объявится: и тем людем быть кажненым смертью.

А в которых дворах на Верхотурье и в Верхотурском уезде люди мерли, а в тех дворах после умерших осталось платье всякое в коробьях, и вы б то платье велели вымыть и розвесить на мороз и выморозить; а которое платьишко было у тех умерших носящее и на чем они лежали, и вы б то платье и постели велели сжечь, чтоб после тех умерших того платья никто не имали; а которые люди после умерших во дворах оставались, и вы б из тех дворов тех людей велели посылать в иные дворы, в которых дворах морового поветрея не было, и в тех выморочных дворах быти им не велели две недели, чтоб в тех дворах от морозов гораздо прозябло; а как две недели минет, и вы б в тех выморочных дворах велели избы вытопить мозжевеловыми дровами и положити полыни, чтоб гораздо понатопить, а велеть топить дни по три, чтоб в тех избах духу мозжевелового и полынного понадержалось гораздо, и велели в тех дворах жити по прежнему.

А в которых будет местах в Верхотурском уезде в селах и в деревнях моровое поветрее было и около тех мест учинены были заставы, а ныне будет в тех местах моровое поветрее перестало, а тому минуло два месяца и болных с язвами нет: и вы б от тех сел и из деревень заставы велели свесть. А будет которые люди в выморочных местах платья и коробей не перемоют и из дворов в иные дворы не перейдут, а нам Великому Государю про то будет ведомо: и тем людем за то быти кажненым смертью. А будет в которых местах моровое поветрее не минуло и болные с язвами есть, и вы б около тех мест заставам и сторожам велели быть крепким, по прежнему нашему Великого Государя указу, и к Москве и никуды никого из тех мест, как престатью морового поветрея минет и пройдет два месяца и болных с язвами не будет, не отпускали. Писан на Москве, лета 7165 (1657) февраля в 22 день».

«Подлинник, из архива Верхотурского Уездного Суда, писан на девяти листах. На обороте по склейкам скрепа: диак Григорей Протопопов; внизу: справил Гришко Зверев. Был сложен и запечатан, имеет на пакете надпись: В Сибирь, на Верхотурье, столнику нашему и воеводе Ивану Савостьяновичу Хитрово да подьячему Федору Каменскому; там же помета: 165 году марта в 25 день подал Государеву грамоту Тарский сын боярской Василий Былин».

(Обратите внимание, как быстро Василий Былин грамоту доставил! Во скакал!)

Много в Истории русской было таких лет, которые становились определяющими для всего государства. При чем случившиеся в это время события не являлись на первый взгляд судьбоносными, и только спустя время они выходили на первый план. Ну кто бы в сентябре 1657 году мог подумать, что новорожденная Софьюшка станет царицей огромного государства аж на семь лет – цельный президентский срок! Ну да, ну да, царицей не объявлялась, регентшей была при малых братьях, но ведь правила! В двадцать пять лет такую ношу на себя взвалила! Сразу же в жестких руках нарождающуюся империю держать стала, не дала слабинки. Конечно, история не терпит сослагательного наклонения, но право, интересно было бы взглянуть на Россию, если бы Софью Алексеевну официально возвели на престол, и деяния ее первым президентским сроком не ограничились.

И еще случилось значимое событие в этот год. Стали новые серебряные монеты чеканить. Вот одна из царских грамот по этому поводу (с сокращениями):

«От Царя и Великаго князя Алексея Михайловича… По нашему указу сделаны серебреные ефимки рублевые да ефимкиж с признаками и четвертинки полуполтинники, и медные полтинники, и алтынники (3 копейки), и грошевики (2 копейки), и медныя копейки и денги. На рублевиках подпись: наше имя, а в письме человек на коне, а на другой стороне орел двоеглавый в клейме, над главою подпись: лета 7162 (1654) год. (Причем год указан не цифрами, а старославянскими буквами), а в подножии подпись: рубль. Да серебреные же ефимки, на них начеканено копеешным чеканом да цыфирными словами, цена им против нашего указа по двадцати по одному алтыну и по две денги ефимок (64 копейки). Серебряныяж четвертины полуполтинныя, на них человек на коне, по сторонам подпись: полуполтины, а на другой стороне подпись: наше имя. На медных полтинниках подпись: наше имя, а в письме человек на коне, а на другой стороне орел двоеглавый, в клейме на верху подпись: лета 7162, а в подножии подпись: полтинник. На медных алтынниках и грошевиках человек на коне да подпись: алтынник; да на грошевиках же под конем подпись: четыре денги, а на другой стороне наше имя; на медных копейках и на денгах признака таж, что и на серебреных копейках и денгах.

И мы указали имать на Москве и в городех в нашу казну у всяких чинов людей за наши долговые деньги и за товары, которые имали в прошлом во 7164 (1656) году, также и за кабацкое питье и за всякия таможенныя и мытныя пошлины ефимками и четвертинками и медными полтинниками и алтынниками и грошевиками и мелкими копейками и денгами по нашему указу по той же цене, по чему даваны им из нашия казны; а за прошлые годы указали есьмя за долговыя деньги имати в нашу казну мелкими серебреными деньгами. Также есьмя и торговым и всяких чинов людям ехать к Москве и по городам со всякими своими товары и с хлебными и съестными запасы, а уездным с дворы и с хлебом, и торговать и деньги имать торговым людям за всякие товары… безо всякого сумнения и о том указали есмя кликати биричам по многие дни. А будет кто сего нашего указа слушать не учнет, серебреных ефимков и четвертин и медных полтинников и алтынников и грошевиков и мелких копеек и денег с признаками за всякие пошлины и за кабацкое питье, а торговые люди за товары и за съеестные имать не уснут, и тем людям чинить наказанье, чтоб в том меж торговых и служилых и всяких людей смуты не было.

А с Немцы Руским людям ефимками и четвертинками серебреными и медными ефимкамиж и денгами отнюдь не торговать, а торговать с ними мелкими серебреными деньгами. А в Сибири во всех Сибирских городех указали есьмя имати в нашу казну у всяких чинов людей за наши долговыя деньги и за товары . . . имать серебреными одними деньгами . . . А медными деньгами в Сибири торговать не велели, чтоб тех медных ефимков и алтынников и грошевиков и копеек и мелких медных денег в Сибирских городех не было, и о том в Сибирские городы указали есьмя послать наши грамоты… Писана на Москве, лета 7165 (1657), апреля в 8 день.»

(Как там у Николая Васильевича Гоголя? «Э! – сказали мы с Петром Ивановичем. – А с какой стати?» С какой стати хождение медных денег ограничили? Немцы-то, знамо дело, медных денег и без царева указа не возьмут, а почто Сибирь обделили? Купчины пудами медяки и сами в даль не повезут, а крестьяне бы при случае полтинники взяли: свинку там прикупить, али детям на синяки да шишки прикладывать. Вообщем, сразу народ руский понял: дело-то нечисто, война только-только началась, а в казне уже пусто; что парсунов «великаго господина и государя» Никона даже на медных копейках и денгах не оказалось - это здорово, однако серебро еще с древней гривны ценилось; видать, обмануть народ захотели. Да еще и налоги вскоре подняли. Забыли, знать, про Соляной бунт? Вот так в 7165 (1657) году царевы советчики заложили основу грядущего Медного бунта).

Многажды пытались в последующие годы ушлые торговые люди медные деньги в Сибирь провезти через Чусовскую таможню, да еще и пошлину медяками оплатить, потому как Чусовская слобода, можно так сказать, приграничным городом Руси с Сибирью была. С одной стороны – Кунгур, а это руский город с медным денежным ходом, с другой – Сибирская Чусовскаяй слобода «в серебре». Поначалу-то, может быть и просто путались, но, когда медные деньги стремительно обесцениваться стали, только ленивый не попытался с медью проскочить. И еще, что любопытно, на Верхотурье служилым людям жалованье стали выдавать тоже медной монетой.

Так и это еще не все! Как только пошла медь (монеты) в ход, разом в Росии умельцы объявились, и давай медную монету чеканить. Чай не серебро заграничное, свои месторождения медные были. Да еще научились иные умельцы маточники изготавливать, с которых штемпели чеканили, и так тонко гравировку выводили, что поди разбери, где монета медная отчеканена: на Государевом ли монетном дворе, али в схронах воровских. Были и такие, кто серебро (монеты) пытался подделать. Эх, чего только не придумывали умельцы руские! И наказание им грозило страшное, а все едино фальшивую монету чеканили.

Впрочем, всю эту «чехарду», связанную с выпуском новых монет, подробнее Алексея Михайловича нам никто не расскажет. Читаем в «Актах Исторических, собранных и изданных Археографическою коммиссиею» в 1842 году. Том 4.

«7170 (1661) сентября в 18 день, Великий Государь указал и бояре приговорили: денежным мастером, которые до ныняшнего времени объявилися в денежном деле и приговорены были к смертной казни, тем учинить казнь перед прежним с пощадою, отсечь по левой руке; а которым велено сечь руки, тем учинить наказанье, бить кнутом нещадно; а которых велено бить кнутом нещадно, тем чинить наказанье тоже с пощадою. А кто после нынешняго его Государева указу учнет впредь делать для денежного дела матошники (выгравированные на торцах стальных стержней позитивные изображения аверса и реверса будещей монеты, с их чекана делали негативные штемпели, потом штемпели закаливали, и можно было серийно штамповать монеты-близняшки) и чеканить денги, или в иных каких причинах того дела объявятся, и тем чинить казнь и наказанье по указанным статьям, которые писаны ниже сего:

1. Будет которые воры (преступники) учнут денежные матошники резать, и с них чеканы переводить и денги делать, и тем вором чинить казнь, сечь у них по левой руке да ноги обе. (Сердобольный был «Тишайший» царь, оставлял преступникам возможность ложку держать и креститься).
2. Которые воры учнут чеканы резать, а иные с чужих матошников чеканы ж переводить и денги делать, и у тех воров сечь по левой же руке да по ноге.
3. Которые воры учнут матошники и чеканы находить, а объявлять не учнут, или покупать и красти и денги на них делать, и у тех воров сечь левыя ж руки; а в покупке и в краже матошников и чеканов, до казни, пытать и сыскивать про то допряма.
4. А будет которые воры учнут маточники и чеканы покупать или красть, и денги делать хотели, а не делали, и у тех сечь у той же руки по два перста.
5. Будет которые воры учнут маточники и чеканы находить же, а не объявлять, и денги делать хотели, а не делали, и у них у левыя ж руки сечь по одному персту и свобожать их не задержав.
6. Будет которые воры учнут на горячие чеканы набивать копейкою и воровские денги делать, и у тех воров сечь левыя ж руки.
7. Будет которые воры учнут на воровское дело медь тянуть и в прутье ковать, а денги делать не учнут, и у тех сечь левых же рук по два перста.
8. Будет которые воры учнут делать медныя денги гладкия, а отдавать было им печатать их денежным мастером, или которые учнут медныя ж и оловяныя денги лить в опоки, или делать укладныя, и тем вором чинить казнь, сечь у них левыя руки.
9. Будет которые воры учнут делать жестяныя денги и набивать на них шилом, и у тех воров у левыя руки сечь по два перста.
10. Будет которые воры учнут делать медныя денги и посеребривать, у тех сечь левыя руки.
11. Будет которые воры медных денег делать не учнут, а воровския денги у денежных воров учнут имать заведомо, а иные воровския денги покупать, и у тех воров сечь левыя ж руки.
12. Будет которые люди денежным ворам у себя пристан держать учнут, а сами денег делать не учнут, и у тех сечь левая рука, а двор и животы взять на Государя.
13. Будет которые воры учнут продавать медь денежного дела ворам, ведаючи, а иные вором де медь покупать, и тем вором сечь левыя руки.
14. Будет которые воры учнут приносить медь в хлебе и в платье на денежной двор, а мастеры у них учнут приимать, чинить им против вышеписанной статьи.
15. Будет которые люди продадут какой товар и возмут воровских денег, и с теми денгами будут в Приказ, а скажут, у кого они те денги взяли того не знают, и имали те денги за прямыя (настоящие), не знаючи: и про таких приводных людей, в ком чаять воровства, розыскивать допряма и указ чинить по сыску.
16. Будет которые люди будут в приводе с медью, и с чеканы, и с воровскими денгами, а с пыток скажут, что их нашли, а никому не объявили, и у тех сечь по персту.
17. Будет которые денежные мастеры на Аглинском денежном дворе денги учнут красть и с двора сносить давать, и для денежного приему на тын лестницами ходить и денги приимать, и в том учнут виниться, и тем вором чинить указ: которые учнут денежного двора к тыну, для денежного приему, лестницы приносить и денги приимать, у тех сечь у левой руки по два перста; а которые учнут красть и носить, и у тех сечь у левыя руки по персту; а которые красть не учнут, а учнут сносить, тех бити кнутом.
18. А которые работники на денежном дворе поиманы будут с денгами, а с пыток скажут, что нашли, а с двора хотели снесть не объявляя, и тех бити кнутом.
19. А будет которые воры, делав воровския денги, или медь покупав, а после того вину свою Великому Государю принесут и на товарищев своих известят: и которые вину свою объявят, тем наказанья не чинить и их освобождать, а на кого известят, тем чинить указ по сыску.
20. Будет кто на кого скажет воровское денежное дело, а с пыток скажет, что тем поклепал с хмелю или по недружбе, и за то бить их кнутом.
21. Будет которые воры в приводе будут с воровскими чеканы, и с денгами, и с медью, и в том с трех пыток учнут виниться и на иных людей говорить, а оговорные люди на себя с трех же пыток говорить не учнут: и тех оговорных людей давать на поруки с записми.
22. Будет которые люди поиманы будут с медью, а с пыток скажут, что нашли и хотели продать кто б купил, а не на денежное дело, тех свобождать без наказанья.
23. Будет которые люди, поимав денежных воров и с них взяв выкуп, отпустят, учинить им против тогож, что учинить вору за воровство.
24. Будет которых денежных воров из тюрем отпустят сторожи, или воры ж из-за пристава уйдут по отпуску сторожей и приставов: и им велеть тех воров сыскивать, а буде не сыщут, и им чинить то ж, что было довелось учинить вором за их воровство; а будет сторожи и приставы учнут говорить, что те воры ушли не по их отпуску, без хитрости, и тем чинить указ по Уложенью.
25. А в которое время на денежном дворе мастеров и работников учнут спускать, и у смотру выймут у них в платье алтын по пяти, и по гривне и менши, и тех бить батоги вместо кнута.
26. А у которых денежного дела у работников, у осмотру, найдут денги в проходе, и тех бить кнутом нещадно, и оковав их велеть им делать полгода.
27. А которые в денежном воровском деле поиманы чернецы и попы, а в распросе в денежном деле винятся, а иные не винятся, а без пытки сыскать не чем, . . . . . (не дописано).

7170 (1661) октября в 21 день, Великий Государь указал и бояре приговорили: денежных воров, которые объявились в воровстве до ныняшнего Государева указу, Сентября до 18 числа, тем чинить казнь и наказанье перед новым его Государевым указом, с пощадою; а после казни и наказанья в ссылку их не ссылати, а давать их на чистые поруки с записми, а дворы их и животы взять на Великого Государя. А кто после нынешнего его Государева указу, впредь, сентября с 18 числа, объявится в денежном воровстве, и тем чинить казнь и наказанье по статейной росписи; а после казни и наказанья в ссылку не ссылать же, а давать их на чистые ж поруки с записми, а за воровство дворы их и животы имать на великого Государя».

На Москве-то не торопились «миловать», как всегда, только к началу 1661 года выработали понятные для всех законы. А ранее – кинули на колоду, да хрясь топором! За что? А медь в кармане звенела, а у черни не должно быть денег в карманах! А значит? Воровские денги! Поддельные!

Афанасию Гилёву с Фролом Араповым еще свезло, что у них Сибирская таможня была, с медной монетой они не заморачивались: много везешь, назад в Росию вертайся, не велено пущать; а ежели мало, то и проезжай, взад с Сибири будешь вертаться, в городах руских да на таможнях понадобятца. А вот с серебром, с новым чеканом, им близкие Фролу купчины услугу оказали. И рубли, и ефимки с признаком, и четвертинки – полуполтины свежей чеканки, все им задарили, всякие образцы в Чусовской таможне имелись. А то привез нарочный от воеводы Верхотурского грамотку с описание монет, так под то описание любой фальшивомонетчик свои изделия проведет. Ну, а про серебряные копейки, да денги с полушками старого чекана и говорить не приходится, все знали их доподлинно, да и не подделывали мелочь такую.

Афанасий Иванович, как таможенник, после пары неприятных моментов, прежде чем очередной купчина кошель доставал для оплаты проезжей пошлины, выкладывал на стол имеющиеся образцы серебряных монет. И это было замечательное решение! Никто из проезжих впредь не пытался подсунуть ему медные монеты с посеребрением. А ведь был соблазн: считай, пошлина проезжая с рубля товара – денга, значит с тысячи – пять рублей; а иные серьезные купчины и на бОльшую сумму товаров с городов руских в Сибирь отправляли; да еще сено на закуп, с воза 18 копеек, только в отличии от Верхотурских в Чусовской слободке реальное сено предлагали. Ой, был соблазн у людей лихих крестьян Сибирских обмануть.

И не только с медно-серебряным подлогом были заморочки. С купчинами-то «ближними» Фрола Арапова, там все просто решалось, там Фрол сам считал товары и проверял, и можно было расслабиться – лишнего через таможню не повезут. А вот иные прикащики людей торговой сотни, особливо которые впервой через Чусовскую таможню проезжали, те в любой малости пытались выгоду извлечь. Самая суть прикащиков торговых в этой выгоде была, Афанасию Ивановичу непонятная, но он принял ее, как данность таможенной работы. К проверке возвращающихся из Сибири с мехами, слободчик Левку Якутова привлек и, чтобы Левкины труды вознаградить, разрешил тому сено к таможне поставлять. Своего-то сена у Левки маловато было, так он у других слобожан перекупал, потому и слыл в слободке состоятельным человеком.

А число проезжающих через Чусовскую слободу все росло и росло. Отчасти в этом сам Афанасий Иванович повинен был, что не гнобил купчин или их прикащиков на таможне и, хотя и не получал за таможенную работу ни копейки, проверки проводил быстро, не хитрил и от всех посулов отказывался. А другой причиной возросшей популярности Чусовской слободы явились Крылосовы, которые взялись разводить лошадей, да на подмен с ямщиками и обозниками торговыми тех лошадей сдавать или менять, к собственной выгоде.

Вот и потянулись обозы через Чусовскую. И докучать стали. А на кого обязанности сии переложить? За таможенные-то сборы отвечать на Верхотурье надобно. Да как всегда у слобожан извечные просьбы бытовые, от которых не отмахнешься. Спасибо брату Кириллу, тянул полевые работы за двоих. Так и крутились братья Гилёвы. А где и когда невест для себя приглядеть? Все недосуг.

С поздней осени 1658 года и вовсе невмоготу стало: что ни день, то обоз. Пока Афанасий Иванович с выборным целовалником товары по проезжей грамоте сверят, да записи в книги учета внесут (а это долгая история, потому как перья гусиные в корявых крестьянских пальцах то и дело ломались, и подьячий церковный, Олексей Марков, лишь горестно вздыхал, выдавая целовалнику очередное стило), да пока проездную пошлину возьмут и запишут, глянь, а уже и смеркаться стало.

А с наплывом этим обозным такая история случилась. (Фрол Арапов про пожар на Верхотурье от «ближних» купчин узнал, а до нас историю эту Герхард Фридерик Миллер донес в своей «Истории Сибири»). Читаем:

«Отписка в Москву Верхотурского воеводы Ивана Хитрово о пожаре на Верхотурье»

«Государю царю и великому князю Алексею Михайловичю, всеа Великие и Малые и Белые Росии самодержцу, холопи твои Ивашко Хитров, подьячей Федка Каменской челом бьют. В нынешнем, Государь, во 7166 (1658) году октября против 9 числа, в ночь, судом божиим на Верхотурье на гостине дворе [згорело] твое, Государь, богомолье, а церковь во имя нерукотворенного образа Господа нашего Иисуса Христа с пределом святого и праведного Алексея человека божия, да на том же гостине дворе згорело твоих государевых старых и новых 48 лавок и амбаров да мшевик, где ставили твое государево верхотурского куренья горячее вино, згорело. Да от того ж пожару на посаде згорел двор с всеми хоромы, на котором дворе по твоему государеву указу жили прежние воеводы и я холоп твой Ивашко. Да на наседех, Государь, выгорело верхотурских всяких жилецких людей болши 40 дворов. Да с того ж, Государь, пожару выгорело острогу по мере и по смете на 80 сажен. А строены, Государь, на гостине дворе твои государевы лавки и амбары старые иные наперед сего для приезду и торгов на Верхотурье торговых и промышленных людей и твоею государевою денежною казною из верхотурских избылых денежных доходов, и с тех лавок и амбаров с торговых и с промышленных людей збирали в твою государеву казну пошлину . . . . . не имали. А острог ставили и двор строили верхотурскими городовыми и Верхотурского уезду деревень и слобод всяких чинов людьми. И ныне, государь, бес твоего государева указу на Верхотурье на гостине дворе на погорелом месте вновь лавок и амбаров твоею государевою казною и остроги ставить и воеводцкого двора строить верхотурскими всяких чинов людьми мы холопи твои не смеем. И о том Государь Царь и Великий князь Алексей Михайлович что укажешь».

(Потом уже, спустя время, кто-то из служилых Верхотурских, рассказывал слободчикам, как они с пожаром боролись. Да все нахваливал Томилу Нефедьева, который пуще других водоносов бегал, даже молодые угнаться не могли. Кстати, конец Томилиной улицы отстояли, спасли от пожара).

Вот после пожара на Верхотурье и случился этот обозный кошмар для таможни Чусовской слободы. Торговые и промышленные люди разом передали во все стороны, мол пока на Верхотурскую таможню лучше не соваться, там и зиму можно встретить. Вот народ и попер на Чусовую с двух сторон. Радовались этому наплыву разве что жонки крестьянские, пекли хлеба да проезжим продавали, да так увлеклись, что мужья их одергивать стали: будет, мол, муку-то таскать, самим бы на зиму хватило. Жонки отбрыкивались: у деревенских, мол, Завьялковских потом прикупим, им-то не с руки с хлебами в слободку бегать.

Как-то под вечер к бывшему прикащиковому дому, что Афанасий Иванович под таможенную избу определил, подъехал Фрол Арапов, а с ним и купчина верхом. Фрол протянул Афанасию проезжую грамоту и серебро на стол высыпал.

- Все до полушки, пересчитывай, - сказал он целовалнику и глазами на купчину указал: - Обоз в низовой чрез Чусову переправлятца. Досмотрите скоро ли, Офанасей Иванович?

- Досмотрим, Фрол Иванович, - в тон ему ответствовал таможенный глава. - Пущай едут.

Довольный купчина из избы выскочил, кинулся в низину, обоз с переправой поторапливать. А Фрол Арапов, посмотрев на лопатообразные кисти рук целовалника Елески, покачал головой и взял книгу учета. Быстро сделал необходимые записи. Афанасий Гилёв и Левка Якутов, который теперь редко отлучался с таможни, смотрели на Фрола Арапова с некоторым восхищением.

- Вот бы нам такова писца! – не сдержавшись, воскликнул Левка. – А то Елеска, токмо перья ломать!

- Оне сами хрупают! – враз набычился Елеска.

- Где писца-то надти? – Афанасий только рукой махнул от огорчения.

- Олексея Маркова сговорите, - подсказал Фрол и достал из свертка с десяток гусиных перьев. – Купил вот, по случаю.

- Дак он подьячей церковной.

- А Елеска – из крестьян, - пожал плечами Фрол.

- Дак Олексею жалованье надобно, - не сдавался Афанасий.

- А Елеске и Левке, значитца, не надобно?

Афанасий промолчал. Из собственного опыта знал, что ежели Фрол Арапов ввязался в спор, его не переспорить. А Елеска с Левкой притихли вдруг и только глаза переводили с Афанасия на Фрола и обратно.

- Они, прикащики-то торговых людей да промышленные, вида не подают, а за спиной посмеиваютца над нами, Офанасей Иванович, - опять пошел в наступление Арапов.

- Почто? – вырвалось у Афанасия.

- Дак не понимают они отказов твоих. Посулов не емлешь, а делашь все быстро. На таможне долше не держишь. Да есче и переправу через Чусову организовал, и за переправу денег не емлешь. Нет, не понимают, потому и посмеиваютца. А будет узнают они, что воевода Верхотурской вас в оклады не записал, то-то смеяться учнут! Как там Олексей Марков давеча сказал чудно? – Фрол прикрыл глаза, вспоминая слова подьячего: «Офанасей мзду не берет, ему за державу обидно».

- Да токмо посулы – не мзда, а  их уважение за твое внимание к ним. Так сие и люди торговой сотни, и промышленные люди разумеют. Се ля ви! И по ним, своими отказами ты, Офанасей Иванович, рушишь устои Государевы!

- Как так? – опешил Афанасий.

- Таможня, служба Государева, и служилые люди на ней пошлины сбирают в казну и жалованьн из той казны получают за службу свою. А на твоей таможне никто жалованье не получает. Значица, рушишь ты устои царевы!

Афанасий, не зная, что ответить, только головой мотал. Совсем заболтал его Фрол.

- Ладно, пущай Елеске с Левкой денги не нужны, - продолжал наступать Арапов, при этих словах лица у помощников таможенных непроизвольно вытянулись. – Дак, видать, и воевода Верхотурский эдак же думает. И знамо ему, что в казне государевой пусто, и удобно с тобой, потому как ты безотказной. А вот ежели вскоре новоприборные крестьяны в слободке объявятца, чем помогать станешь? Где денги на подъем возмешь? Не знашь? Быть может, к воеводе просить поедешь? Токмо в казне пусто, сказывают, служилым жалованье медными денгами выдают. А вот ежели инородцы взбунтуют? Самопалы у нас есть, а где свинца да зелья к ним много возмешь? Мы на краю, сам ведаешь, сюды помошчи не жди.

- Да есче всяких товаров в слободку надобно. Глянь, крестьяны-то как поизносились, а покупать – денег нет, хотя из лготных лет не вышли. Не должно так быть в слободке таможенной. Вперед нас с тобой жонки удумали хлеб продавать, а мы с тобой все спешим купчинам услугу оказать и денег не взять. Али боимся, что бедствовать они от нас будут?

Афанасий Иванович молчал. И, хотя Фрол и не стал отделять себя от нерешенных проблем, и в конце разговора все повторял «мы с тобой», Афанасий прекрасно понимал, кто именно не додумал. Кто, решая государевы дела, напрочь забыл о делах своей слободки.

- И есче, Офанасей Иванович, купчины сказывают, что вскоре убудет обозов через нашу слободку. – Верхотурье после пожара отстроитца, и внове на ту таможню да на гостиный двор многие поедут. Поспевай.   

- Благодарствую, - сказал вдруг Афанасий, поднялся с лавки и в пояс Арапову поклонился. – За учебу благодарствую, Фрол Иванович.