Кто там дышит, в темноте?

«— Поехали с нами», — говорили они. — «Будет весело! Свежий воздух, рыбалка, ягоды с куста!»
— Гады. Хоть бы один обмолвился, что тут на всю деревню один фонарь, и тот на другом конце улицы и не горит. И комары размером с собаку. И удобства на улице.
А ещё этот сосед, дядя Миша. Маньяк не иначе. Вечно смотрит на меня из-за забора и топор точит.

— Я, — говорит, — хочу колодец дедовский поправить. А для этого топор нужен острый. Что б в дерево, как в масло входил. Что б срубы ровненькие были.
А сам топор с руки на руку перекидывает, и лыбится.

А соседка, баба Шура? Вот откуда у пенсионерки каждый день пироги с мясом? И ведь ещё хвалится, — Заходи мол, сегодня особенно начинка нежная.
Ага, вот откуда у пенсионерки деньги на мясо? Да ещё и на нежное. Наверняка, вместе с этим маньяком Мишей, на большой дороге промышляет.

Да где же фонарик то этот? В туалет хочу, мОчи нет. А идти через огород. Не дай бог грядки потопчешь, Витькины старики семь шкур снимут. Блин, у фонарика батарейки садятся, мигает гад. Ладно, главное, чтобы до туалета дойти хватило, а там посмотрим.

Темень, хоть глаз коли.
— Ай… Блин, крапива. Так и заикой остаться можно. Мокрые листья хватают за ноги, словно чьи-то тонкие пальчики, и покусывают при этом. Брр… Надо было Ленку с собой взять. Не так страшно было бы. Стоп. А кровать подруги-то пустая была, когда я уходила. Наверное, как я, по тропинке к дорогому другу побежала.

— Лена, Ленка… Отзовись ты что ли. И так мурашки по коже. Чего молчишь? Это я.
Слегка скребу ногтями по двери деревенского клозета. Никто не отвечает. Потянула на себя. Открыто. Странно. Ленка тогда где? Не важно. Главное свободно. Тьфу ты, фонарик погас. Ладно, так справлюсь.

А кто это там пыхтит за дверью, и тяжело дышит?
— Лена, это ты? — шепчу я в щель двери. Пыхтеть перестали. Тяжкий вздох. Слышу, как кто-то обходит туалет вокруг.
— Ленка, кончай пугать. Ща как выйду, дам больно!
Снова вздох. Протяжный такой, аж с присвистом.

Тут где-то защёлка на двери была. Чё так-темно-то? Да где этот чёртов крючок? А этот, за дверью, дышит и вокруг клозета ходит. Тяжёлые такие шаги, гулкие. Молчит и дышит.
Блин, это дядя Миша, точно. Маньяк недоделанный. Что делать-то теперь? Тихонько ощупываю доски. Может где отходит? Может лаз потайной есть? Аж в туалет перехотелось.

Вот так люди в деревнях и пропадают. Психи деревенские их топором – тюк… и в колодец. А потом новый ставят. А ты, как сторож, потом вечность охраняешь эту воду, как последнюю драгоценность.

А что делать, если он сейчас рваться начнёт? Куда бежать? Или в эту, в дырку лучше прыгнуть? Да, отмываться долго, зато живой.

Блин, там ещё кто-то. Только шаги полегче. Почти не слышно. Что-то притихли. Прислушиваюсь. Нет, слышно, что дышат. Звук странный. Шепчутся. Точно! Баба Шура. Вот откуда у неё мясо каждый день. С ней Миша делится. Чёрт! Что делать-то?

Ленка. Ну да, конечно же, она ещё вчера в город уехала. Обещала позвонить. И не позвонила. Ни куда она получается не уехала! Это её мясо, в пирожках у бабы Шуры…

Сползла по стене в низ. Сижу, кулак в рот засунула, что б не закричать. А эти так и стоят под дверью, ждут, когда выйду. Подожду, что бы хоть один отошёл и буду прорываться к дому. Хрен с ними, с грядками. Жизнь дороже.

Снова вздох. Глубокий такой, протяжный. Через щель в двери, с той стороны проник лучик света. Слышу, тяжёлые шаги, с другой стороны.
Вот он мой шанс. Откидываю крючок, и с воплем вылетаю из туалета. Чьи-то сильные руки хватают меня, и отрывают от земли.

Кричу, кажется даже кусаюсь. Вырываюсь, бегу к дому. Закрываюсь на все замки.

— Ну, ты даёшь… Пол деревни перебудила. Мне в окно влезать пришлось. Ты чего?
— Меня убить хотели! Я слышала! Они шептались под дверью, и ходили вокруг.
— Кто?
— Соседи твои! Они Ленку топором! И на пирожки!
— Да кто?
— Баба Шура с Мишей! Я в туалете сидела, а они вокруг него топтались!
— Дурочка, там ёжик круги наворачивал, а за ним Бонка, собака наша ходила, принюхивалась…