Раскопанная жизнь

Раскопанная жизнь.
Рассказ



В тот год мне было лет двенадцать. Я, мама и бабушка жили в небольшом провинциальном городке в самом центре Вологодской области. Только-только отгремела перестройка, жизнь перевернулась с ног на голову. От спокойной и мирной Советской стабильности не осталось и следа. Деньги вдруг у всех исчезли, а у кого-то, наоборот, неожиданно появились. Помню ваучеры, они как те безделушки, за которые ушлые европейцы когда-то купили у наивных индейцев Америку. Только в этот раз продавалась уже наша страна. Столько мороки с ними было, явно не столько, сколько в своё время у индейцев. Впервые появился выбор, хочешь  –  продавай их, хочешь – покупай. Но главной аферой новой жизни стала финансовая пирамида «МММ». Бабка моя все свои накопления туда отнесла, да там они и остались.
В городских магазинах, в которых и так не особо что было, стали появляться красивые иностранные товары. А рынки, где раньше продавали лишь выращенные на собственных огородах плодово-ягодные достижения, вдруг оживились челноками. Они бойко выгружали на прилавки из клетчатых полиэтиленовых сумок красивые ярких цветов куртки, рубашки, футболки с изображением новых героев нового мира. Наскоро сколоченные деревянные стеллажи оказались завалены коробками с жвачками, шоколадными батончиками, леденцами на палочке и всякой незнакомой нам ранее заморской снедью.
Я помню, как клянчил у матери тысячу рублей, чтобы купить свой первый калькулятор, такой маленький, тонкий, с пластинкой принимающего элемента солнечной батареи. Откровенно говоря, я использовал его не по назначению. В школе, я считал с его помощью простенькие уравнения, но в основном этот девайс (такого слова тогда ещё не было) играл для меня роль некоего устройства управления - вы не поверите - космическим кораблём.
В то время в наш хрупкий мир только начали проникать первые американские фильмы. Мы сами не заметили, как «Терминатор» захватил наши умы, а «Рэмбо» - наши тела. Все бросились качать мускулы в стремлении стать похожими на Арнольда Шварценеггера или Сильвестра Сталлоне.
Мне больше нравились единоборства. Я был в восторге от Джеки Чана, Брюса Ли и Чака Нориса. Мне импонировала возможность схватиться в подворотне с кучкой хулиганов и, раскидав их с помощью великого искусства кунг-фу, завоевать сердце одноклассницы Светки. Чуть позже, лет через пять, когда меня избили возле городской дискотеки до полусмерти, я окончательно оставил идею стать великим мастером боевых искусств. Как говорится: «Против лома нет приёма», увы - это горький факт. Но тогда я этого ещё не знал и был наивным мальчишкой, который верил в истинность великого искусства. Я даже не знал, что все эти красивые кино-схватки являются постановочными трюками.
В тот год на летних каникулах я впервые остался без пионерского лагеря. Если бы я не был настоящим пионером, то слово «лагерь» вряд ли бы воспринималось мною в положительном контексте. Мама и бабушка работали, а я оказался предоставлен сам себе. В результате, после первого месяца откровенного безделья, которое выразилось в моём неуёмном любопытстве познания окрестных строек, свалок, и заброшенных развалин, мама съездила в областной центр и купила мне приставку Денди. Это был фантастический подарок, я чуть не умер от счастья.
Зато теперь моё постоянное присутствие дома было абсолютно обеспечено. Целыми днями я сидел перед экраном и рубился во всевозможные прыгалки, бегалки, стрелялки и лазалки. Иногда мы играли с друзьями, но в основном я играл один. Ближе к концу каникул, когда и это моё занятие всем порядком надоело, аукнувшись внушительным счётом за электроэнергию, мать выгнала меня из дома на свежий воздух, под весьма благовидным предлогом мытья полов.
Как сейчас помню, это был Ильин день. Бабушка моя, Нюра, была очень религиозна и набожна, часто ходила в церковь. Вот и в тот день тоже убежала туда ни свет ни заря. Она вообще была у нас старушкой бойкой, работала на пенсии, и в огороде сама, и постирать на речку сходит, и с дровами сама управлялась, и со скотиной. Мы с мамкой её отговаривали, мол, возраст, а она только рукой махнёт на нас и дальше свои дела делает. Так сама себя и сгубила работой.
Так вот, это потом, спустя восемь лет, Ильин день стал для меня днём ВДВ, а пока это был просто обычный день, ничем особо не отличавшийся от остальных. Я шёл по проторенной тропинке в сторону небольшого елового лесочка, который располагался неподалёку от нашего дома. В здешних краях, вообще с природой хорошо: зима как зима, весна как весна, лето как лето, а осень как осень. Пожив на крайнем севере, в атмосфере полярных ночей, я часто вспоминаю малиновое зимнее солнце родного края.
В те годы ещё было живо пастушеское дело. Каждое утро по улице, на которой мы жили, гнали коз и коров, которых держала практически каждая семья. За домами на опушке леса скотина паслась, нагуливая молоко и подкожный жирок. От каждой семьи по определённому списку в пастухи был обязан выходить человек, который пас скотину с утра и до вечера. Я и раньше ходил к пастухам. Они готовили вкусную похлёбку и угощали парным молоком. Если вы хоть раз бывали в походе или ездили на рыбалку, то прекрасно представляете, насколько вкусной может быть еда, приготовленная на костре. А ещё они рассказывали смешные истории, травили анекдоты, одним словом, всячески коротали время.
Мой путь был предсказуем. Я прошёл через осушенное торфяное болото, перепрыгивая через длинные земляные рвы, поросшие набухающим камышом. Проходя через линии высоковольтных передач, я невольно ускорился, ведь поговаривали, что ходить под жужжащими проводами высокого напряжения весьма и весьма опасно и излучение этих проводов может прожечь в голове неприятную дырку. Бред. Или нет?
- Эй, парень!
У опушки леса на пеньке сидел старик. Обычный старик с седой бородой и в длинном рыбацком плаще тёмно-зелёного цвета. Он курил сигарету, вставленную в самодельный мундштук.
В то время я не курил. Хотя мои друзья, Серёжка и Лёшка, меня подначивали попробовать, и пару раз я затянулся. Но вот однажды эти самые друзья дожидались моего возвращения с обеда, сидя за сараем моего дома. Как уж там вышло, но попались они на глаза моей бабуле, царствие ей небесное. Они не просто попались, а прямо покуривши попались, чем навлекли на свои головы истинное проклятие небес и её звонкую ругань. После этого злосчастного случая я не курил аж до армии, а точнее до того дня, как попал под миномётный обстрел у села Хатуни в дружественной республике Ичкерия в феврале 2000 года.
А ещё я знаю, что мундштуком пользовался мой дядька, работавший шахтёром в Воркуте. Он выкуривал по три пачки сигарет в день. От него пахло табаком даже после того, как он попариться в бане, и у него были коричневые, словно гнилые пеньки в лесу, зубы.
- Вы кто? Пастух? – спросил я, даже не успев испугаться от неожиданности.
Старик выпустил струйку дыма и искренне мне улыбнулся. У него была такая мягкая улыбка, словно нарисованная морщинками и обрамлённая пушистой бородой.
- Ну, можно и так сказать. – Он смотрел на меня неким оценивающим взглядом, затем, будто удостоверившись в чём-то произнёс: - Ты не поможешь мне?
Я подошёл к нему и увидел, что сидит он не на пеньке, а на старом, окованном железом сундуке, который с виду был не большой, но явно увесистый.
- Он, наверное, тяжёлый, – предположил я. – Вы как его сюда дотащили?
- Дотащил, – Вновь улыбнулся старик. – Деваться некуда, вот и тащу.
- Конечно, помогу, – согласился я.
Откровенно говоря, мне было всё равно. Я даже не задумался о том, зачем этот старик тащит свой сундук. Да и куда он его тащит, я тоже не думал. В тот момент мои мысли не цеплялись за этот предмет и за его владельца. Быть может, из-за моей простоты, а может, из-за глупости.
- Ты хороший парень. Спасибо тебе.
Старик докурил сигарету. Выковырял окурок из мундштука и, поднявшись с сундука, ухватился за одну из кованых ручек. Я взялся за другую, и, подняв сундук, мы не спеша двинулись в сторону леса.
- А почему мы идём в лес? – спросил я.
- Нет лучшего места, где закопать сундук. – Ответил откровенно старик.
- В лесу?
- Ага.
- А в сундуке что?
- Так, жизнь моя там, – ответил спокойно старик. – Закончилась она, так вот и решил закопать.
- А как можно жизнь закопать? – удивился я. – Мамка говорит, жизнь самое дорогое. А вы закапывать…
- Мамка твоя правильно говорит, – старик закивал. – Ты слушай её. Она ради тебя живёт. Работает. Отца твоего она тоже ради тебя прогнала. Ты сейчас у неё про это не спрашивай. Время придёт, она сама расскажет.
- Вы откуда знаете? – Я даже остановился. Слова старика прозвучали для меня неожиданно.
Старик тоже остановился. Поставил сундук и, вновь усевшись на него, достал сигаретку.
- Ты хороший парень, – сказал он, закуривая. – Мамку слушай, она тебя любит. А ещё попросить тебя хочу. – Он посмотрел мне прямо в глаза. Пристально так посмотрел, как смотрят, доверяя сокровенную тайну. - Ты свечу не разрезай и с девкой рыжей не связывайся. Но ты не расстраивайся, твоя жена будет именно такой, кокой ты её себе представляешь. В остальном всё у тебя будет хорошо. Да, хорошо. Лампадка уже не Божия.
Я в тот момент ничего из сказанного стариком не понял. Какую свечу? Какую рыжую девку? И при чём тут жена? Мне всего двенадцать лет. А слова про лампадку вообще не к месту. Возможно, я бы и не запомнил этих слов, но старик вдруг неожиданно выхватил их-за пазухи нож и полоснул им меня по руке. Я вскрикнул больше от неожиданности, чем от боли. Глядя на растекающиеся по пальцам красные струйки, я с ужасом осознавал произошедшее, а старик уже достал из кармана длинную белую тряпицу и наспех перематывал мою рану. Я поднял на него взгляд, в котором читался страх, вопрос, изумление, непонимание. Но взглянув в глаза старика, я понял, что мне ничего не грозит, даже не смотря на нанесённое ранение.
- Мы почти пришли, – спокойно сказал старик, заканчивая перевязку и указывая на большую ветвистую ель. Её густые лапы касались земли широкой юбкой, за которой виднелась куча свежевырытой земли и торчал черенок лопаты. – Давай дотащим сундук, закопаем его и пойдём домой.
Мы дотащили сундук. Старик медленно опустил его в яму и принялся забрасывать землёй.
- Мне почему-то знакомо ваше лицо, – произнёс я, хотя в данный момент думал о порезанной руке, о рыжей девчонке и свече.
- Конечно знакомо, – рассмеялся старик. – Мы же соседи с тобой были раньше. Просто ты этого не помнишь.
- Как такое может быть? – поинтересовался я.
- Так бывает. Мы познакомились, когда ты был ещё совсем мал. Поэтому ты помнишь моё лицо, а значит, и не боишься. Ведь я всегда был добр к тебе. Ты, вот что, приди сюда потом, желательно ещё до осени, раскопай сундук. – Старик пожевал беззубыми губами. – Я прошу тебя сам, потому что ты всё равно сделаешь это. Юношеское любопытство очень сильная штука. А раз я тебя попросил сам, значит, это не считается плохим поступком. Договорились?
Я немного подумал и согласно кивнул.
- Хорошо.
- Ну вот и добре. – Старик вновь достал сигарету и, затолкав её в старый мундштук, закурил. – Вот и хорошо.
Он покурил, и мы пошли в сторону моего дома.
- Сыночка, я полы намыла, уже всё высохло. Ты чего домой не идёшь? - Услышал я голос матери, раздавшийся из огорода.
Я вдруг словно очнулся от размышления, погружённый в которые, шёл в сторону дома.
- Я домой пойду, – сказал я, оборачиваясь. Но старика сзади меня уже не было.
Примерно с минуту я стоял и смотрел на пустую тропинку, ведущую в лес. Удивление сменилось непониманием, а потом превратилось в недоумение, которое вдруг шепнуло мне, что всё произошедшее со мной в лесу мне померещилось.
Вечером я рассказал про случившееся маме, которая предсказуемо поругала меня в своей обычной манере, что нечего шляться где не попадя и разговаривать с незнакомыми людьми, ещё не хватало беды какой. На мой вопрос про то, что старик назвался нашим соседом, она сделала вид, словно вспоминает, а потом сказала, что жил когда-то тут деда Вася, но он уже лет десять как умер.
А на следующий день у наших соседей ночью сгорел дом. Я помню грязное лицо тёти Иры с размазанными по щекам слезами, её чёрные от сажи руки, обессиленно свисающие, как плети с набухшими венами.
- Ирочка, слава Богу, что все живы, – утешала её моя мама. – Слава Богу, что все живы.
- Всё сгорело, Галя, – плакала соседка. - Всё, даже документов нет. Всё сгорело. Прав был дед Вася, лампадка уже не Божия. Зачем я её всё зажигала. Убрать уже давно надо было.
Меня аж передёрнуло от этих слов!
- А дед Вася - это такой седой бородатый старичок в рыбацком плаще и мундштук курит?
Тётя Ира вдруг посмотрела на меня совершенно испуганным взглядом. А я рассказал ей про вчерашнюю лесную встречу.
Утром мы все вместе пошли в лес туда, где вчера старик закапывал сундук. К моему пущему удивлению, земля там не была свежей, а оказалась заросшей травой, да так, что верхний слой пришлось срезать штыковой лопатой.
Копать доверили Егору, старшему сыну погорельцев. Он как раз должен был этой осенью пойти в армию. Через несколько минут лопата Егора ударилась обо что-то твёрдое. А когда из земли был извлечён окованный железом сундук, присутствующие едва стояли на ногах и осеняли себя крестами да шептали молитвы. В сундуке обнаружились старые фотографии, на которых тётя Ира сразу же узнала своего деда Васю. Там лежали связанные лентой треугольники пожелтевших писем, документы, когда-то принадлежащие деду, копия завещания на всё его имущество, военные ордена и медали, а ещё на дне лежала толстая исписанная от руки тетрадь в переплёте из кожи и мундштуки, штук с десяток.
- Боженьки мои! – бормотала тётя Ира, рассматривая найденные в сундуке вещи. – Я уж думала, всё это потерялось давным-давно. Никто же не знал куда дед эти вещи девал. После его смерти мы, конечно, поискали по дому, думали, может, убрал куда. Но так и не нашли ничего. А он, погляди, закопал. Вот же старый плут, даже копии умудрился сделать.
Она даже рассмеялась и так и сидела, улыбаясь, пока мы не собрались идти обратно.
Позже я узнал, что благодаря этим находкам их семья смогла полностью восстановить свои документы на дом и имущество. В те жуткие годы развала страны сделать подобное без документов было бы практически не возможно.
Многие люди меня расспрашивали: что да как? Но я почему-то с каждым днём помнил о случившемся всё меньше, поэтому мои рассказы вскоре начали путаться, и интерес к ним вскоре пропал.
Однако в тот вечер, после встречи со стариком, я снял с руки повязку, чтобы посмотреть на свою рану. Но кроме маленького шрама там уже ничего не было. А однажды в церкви, на Пасху, спустя шесть лет после произошедших со мной событий, мой друг попросил передать ему свечу.
- У меня одна, – прошептал я в ответ.
Знаете, что он сделал? Он достал нож и протянул его мне.
- Разрежь пополам, – сказал он спокойно, словно просил порезать кусок хлеба. – Одну половину тебе, вторую мне.
Я принял нож, но в этот момент шрам на моей руке проснулся режущей болью. «Ты свечу не разрезай». Нож выпал из моей руки, огласив помещение церкви громким звоном.
Позже, когда я вернулся из армии и переехал жить в холодный Мурманск, на одной из дискотек я познакомился с Машей, у которой были огненно-рыжие волосы. Каждый раз глядя на неё, я чувствовал эйфорию, которую наверняка испытывают вознесённые Валькириями в Вальхаллу викинги. Её зелёные, малахитовые глаза пленили мою душу, а мягкие алые губы сводили с ума и наполняли тело неистовым желанием. Я знал, что встретил свою судьбу. Я знал, что это моё счастье. Я был влюблён душой и телом.
Но в одну из ночей, я вновь ощутил режущую боль в руке, там, где был старый шрам, оставленный стариком Василием. «С девкой рыжей не связывайся». Память огненной вспышкой вернула меня в тот день, когда мы закапывали сундук. Я долго думал и размышлял над этим. Но вышло так, что слов деда Васи я не послушал и остался с Машей. Спустя годы я сильно корил себя за эту глупость, так как за всё время, что мы были вместе с этой девушкой, я столько хлебнул горя, что не пожелаешь и врагу. А расставшись с ней, ещё много лет не мог заставить себя поверить людям.
Прошло двадцать лет. В один из дней, когда я гостил у матери, она рассказала мне про отца. Как он запил, когда я был совсем маленьким, и как был нужен матери в то трудное время. Как она плакала, дожидаясь, когда он вернётся с очередной попойки. А я плакал в кроватке и ничего ещё не понимал. В конце концов, она выгнала отца и всю жизнь боялась, что я стану таким же, как он. Но я не стал таким, как мой отец. У меня прекрасная семья и жена такая, какую я себе и представлял. Мои дети не знают, что такое жить без отца и этим своим достижением я очень горжусь.
Я не знаю, существуют ли призраки на самом деле или нет. Но то, что у каждого из нас есть свой собственный сундук, который мы всю жизнь тащим на себе – это факт. Много чего в нём лежит, и плохого и хорошего. Знаете, как говорят: «И нести тяжело, и бросить жалко», так у нас всегда. А вот закапывать этот сундук, выбрасывать, скрывать или передавать по наследству - решать, конечно же, должен каждый сам.
Спасибо!