Беломор фабрики Урицкого

Жаркое лето 1975. Возвращаюсь из Ленинграда в свою донбасскую Никитовку поездом Ленинград-Кисловодск.
Стоянка в Харькове – тридцать минут. Однокурсник Володя из Армавира побежал на привокзальную площадь за пивом, а я, покуривая, прогуливался на перроне.
Мимо меня прошёл седой сгорбленный мужчина в изрядно потёртом пиджаке в стоптанных туфлях.
Он проходит мимо меня, неожиданно замедляет ход, а затем, словно о чём-то вспомнив возвращается. Правый рукав пиджака пуст и аккуратно заправлен в карман пиджака. Открытое красное обветренное и испещрённое морщинами лицо, на котором выделяются серые глаза и копна седых волос над ними. Мужчина хриплым голосом обращается ко мне:
- Привет, сынок! Знакомый до боли запашок дыма у твоей папироски. Чай, ленинградский «Беломорчик» фабрики Урицкого покуриваешь? Угости старого солдата офицерским «Беломором».
- Да что ты, батя, конечно угощайся, возьми покурить, - я привычным движением выбил из пачки пару папиросок, а затем тут же протянул инвалиду начатую пачку «Беломора». Чиркнул спичкой и поднёс зажженную спичку старому солдату.
- А я, сынок, с боями протопал в твоём возрасте за четыре года вот этими самыми ногами,  понурив голову и сцепив зубы, от нашей западной границы до самой Волги, а потом - назад от Волги до самой Праги. Но это уже дело был веселее, и головы мы уже держали на петушиный манер. Но и осталось в нашей части от наших ребят 1922 года рождения всего то и почти никого… Меня мой ротный Володя Кудряшов урицким «Беломорчиком» угощал. Мы с ним прошли горящими дорогами до самой западной границы. А в Польше снайпер положил нашего Володю выстрелом в спину, а ведь мы с ним вместе с осени 1941-го по весну 1945 сколько прошагали и скольких ребят похоронили, что страшно вспоминать…
Старый солдат смачно затянулся папироской и махнул единственной рукой в сторону здания вокзала:
- А ведь я помню Харьков и этот вокзал в августе 1945-го. На месте этого красавца-вокзала были тогда ещё руины. Вернулся я тогда в свою Балаклею, а там вместо моего дома одна горькая чёрная труба стоит. И никто из оставшихся в живых соседей ничего не знает про моих Нюрку и малого Саньку. Вот вкратце моя такая история, дружок!...
- Да уж, отец, серьёзные испытания выпали на долю Вашего поколения. У меня один дед и все дядья воевали, трое не вернулись в родную Архиповку, что в новосибирской глубинке. Это точно Вы отметили, что в Харькове вокзал - настоящий красавец. По мне – так это один из самых красивых, если не самый лучший из тех, что я видал на просторах Союза.
 Мой ответ ветерану был достаточно аргументирован. И видал я, должен заметить, даже в том возрасте уже немало наших вокзалов. Как никак, а с отцом несколько раз уже проезжал через Москву и напрямую через Харьков в Новосибирск. Ездили мы родителями несколько раз в отпуск к отцовым родителям –  к деду Евтею и бабушке Домне через обширные просторы нашей великой и прекрасной страны в Новосибирскую область.
Я рассказал своему новому знакомому (звали его Виктором Петровичем, а разрешил мне обращаться просто «Петрович»), что у меня отец у меня  – заядлый курильщик. Офицер-артиллерист. Традиционно предпочитал «Столичные», однако, когда приезжал ко мне в Ленинград в гости или в Сестрорецк поправить здоровье в военном санатории, то обязательно прихватывал для себя и для своих донбасских друзей и сослуживцев несколько пачек «Беломора» фабрики Урицкого. Вот такой традиционный ленинградский сувенир и скромный подарочек с ленинградским приветом.
Тут по вокзальному радио диктор объявила, что наш поезд отходит через три минуты. Я с опаской начал всматриваться в людской поток из выхода подземного перехода, высматривая в толпе задерживающегося Володю. Интересный разговор прервался…
Поезд медленно тронул, я наскоро попрощался с новым знакомым и запрыгнул на подножку вагона. Тут же появился и запрыгнул в движущийся вагон и Володя с харьковским «Жигулёвским». Я напоследок помахал новому знакомому рукой…
На протяжении ряда лет я ещё пару десятков раз проезжал через Харьков по дороге в Питер или в Никитовку в ленинградских скорых поездах, следовавших из северной Пальмиры на наши черноморские и кавказские юга. И что Вам сказать - всякий раз, когда я проезжал и останавливался в Харькове я невольно ловил себя на том, что я с напряжённым вниманием всматриваюсь в толпы народа на Харьковском перроне, прекрасно осознавая, что я не увижу Петровича. Но изменить своё невольное ожидание мне не удавалось, да и не хотелось вовсе, если честно. Очень хотелось бы ещё разок увидеться с этим простым и заслуженным человеком с нелёгкой судьбой и стойким солдатским характером. В разговоре с отцом о произошедшей случайной встрече и знакомстве. я назвал Петровича «стойким оловянным солдатиком», на что отец сказал, как отрезал: «Петрович – настоящий русский солдат, как и большинство из того поколения советских людей – НАСТОЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК ИЗ СТАЛИ, а не выдуманный Андерсоном сказочный персонаж».   Это отцовское определение и запало мне в память на всю жизнь…
Вот и Вам решил рассказать о короткой встрече с Петровичем – скромным простым солдатом Великой Отечественной Войны, Стальным Воином славной Советской Эпохи…
С тех пор я невольно заинтересовался ассортиментом фабрики имени Урицкого и её историей.
Пожалуй самые известные и популярные папиросы в Советском Союзе были придуманы и выпущены на ленинградской фабрике имени Урицкого, бывшей фабрике «Лаферм» на Васильевском острове, в 1932 году. Традиционная рецептура «Беломора» представляла собой смесь азербайджанских и молдавских табаков. Смесь изобрёл Василий Иванович Иоаниди, выдающийся табачный мастер, проработавший на фабрике с 1905 по 1957 год.
Действительно, в довоенное, военное и послевоенное время, по рассказам моего отца (курсанта Новосибирского Военного училища комсомольского призыва 1952 года) ленинградский «Беломор» производства фабрики Урицкого - славился на весь Союз.
В советские времена стоимость "Беломора" была довольно демократичной (22 коп. за пачку 25 папирос), однако, далеко не все курили эти папиросы именно по этой причине. Курить их считалось в определённой мере стильным – это придавало курильщикам определённую брутальность и вульгарность (по крайней мере нам в юности так казалось). Папиросы курили работяги и колхозники, популярные актёры, инженеры-технари, профессура, и безусловно лучшим и самым популярным традиционно считался ленинградский «Беломор», произведенный на фабрике имени Урицкого.
Наш профессор математики Сергей Павлович Медведев покуривал именно ленинградский «Беломор» и мой друг–хирург Олег предпочитал папиросы именно этой торговой марки…
Мне в середине 70-х довелось пару раз побывать в студенческих стройотрядах, где стала особо понятной эксплуатационная ценность «Беломора» и, в частности, его папиросных гильз. Можно было курить даже в холщовых и брезентовых грубых рукавицах или держать пальцами, измазанными в мазуте, битуме, растворе, солидоле, патоке и прочих расхожих материалах…
Кстати, когда я из Ленинграда в 1977 году вылетал из Пулково в Софию, со мной летел болгарин лет 35-40 в клетчатой рубахе, который летел с наших Северов и вёз в «авоське» пару десятков пачек «Беломора» и именно фабрики Урицкого. Но для меня тогда это было уже понятная и близкая лично мне история. 
Казалось бы, человек везёт в Болгарию, где в те годы выращивали прекрасные сорта черноморских и средиземноморских сортов табака, можно сказать, что человек ехал в Тулу со своим самоваром.  Ан, нет!!!! Знающий человек сразу поймёт, что таких папиросок и с такими эксплуатационными параметрами в те годы Вы ни в Болгарии, ни в любой другой стране народной демократии, а тем паче – в странах капиталистического враждебного окружения нигде и ни за что Вы не нашли бы!
Кстати, в том же Пулково экипаж проходил таможню с пакетами в которых было строго по паре бутылочек «Столичной» - универсальной конвертируемой «валюты» Советского Союза в те времена. Ну это я так, чисто ностальгически вспомнил.  А вот я по молодости прихватил с собой для болгарских друзей пару бутылок сладкого грузинского вина «Хванчкара» и «Киндзмараули» и с удивлением для себя узнал, что болгары у себя на Родине креплёного вина практически не употребляют. А ведь наши –то болгары-студенты, наши однокурсники употребляли вместе с нами практически все напитки, которые мы тогда пили, не смотря на традиционную высокую культуру виноградарства в этой теплой балканской стране…
Вот такая неожиданная ода ленинградскому «Беломору» у меня получилась, несмотря на то, что я не курю уже более четверти века и отрицательно отношусь к этой пагубной для здоровья человека привычке. Но как, говаривали знакомые студенты истфака ленинградского университета: «Что было, то было, а из песни слов не выкинешь!...»