Русская готика

1

На обед была жареная картошка и кола. По стенкам стеклянного бокала носились пузырьки. Со стороны они напоминали созвездия. Рядом с вилкой бесполезно занял место нож.

— Приятного аппетита,— сказала мама. — А то мы всё как-то с непривычки.

— Приятного,- поддержала Нина и сделала глоток.- Мне ещё ехать сегодня. Не хочу наедаться.

— Ешь. А как наешься, оставь. Я выкину.

— Всё это? Зачем?

— Или оставлю в холодильнике. Съешь, когда вернёшься.

Лицо Нины скривилось и на мгновенье побледнело. Рука осторожно вернула вилку на место. Рядом с ножом.

— Гадко, — сказала она.

— Ты теперь себя брезгуешь? — спросила мама. Она хотела пошутить.

— Наверное, - ответила Нина. — Я, наверное, вообще не буду. Мне от запаха уже тяжело. Кажется, она такая жирная, — и запила свою фразу колой.

Мама отложила вилку. Взяла Нинину тарелку и перевалила всю еду к себе:

— Я впервые за полгода приготовила нам обед, и теперь ты отказываешься?

— Ну, мам…

— Может, хотя бы бутерброд?

— Не хочу. Лучше поем там. Или после. Ну, как всё закончится. Там недалеко есть Мак.

— Ладно, принцесса-слэма, — мама вернула тарелку на место, — тогда посуду моешь ты. Времени у тебя много.

— Ма-ам… Да тут всего же две тарелки!

— Вот и именно! — ответила мама. — Дочь отказывается от моей еды, должна же я позлорадствовать.

Нина никак не отпускала стакан. Стенки запотели от тепла её рук, а пузырьков становилось всё меньше.

— Справедливо.

— Всё, теперь можешь идти, — улыбнулась мама.

— Ну, нет, — заныла Нина, — я хотела поболтать. Как мы раньше делали. М? - она вытянулась, выпрямила свою легкую спинку и сложила руки на стол. Как прилежная ученица. - Любящая дочь к вашим услугам!

Мама улыбнулась.

— Я соскучилась, — добавила Нина.

— Я тоже соскучилась, солнышко…

Мама отложила вилку. Прожевала картошку и потянулась поцеловать дочку. От неё пахло луком, губы оказались жирными, а руки влажными и холодными, всё от волнения.

— Ну… — наиграно захныкала Нина. — Я же в футболке.

— Ничего, — сказала мама, — жирные пятна даже украшают такие вещи. Особенно, если идёшь на концерт. Кто там у тебя? — она посмотрела на дочку. — Джой Дивижн? Да ладно, их ещё кто-то слушает?

— Не знаю… — сказала Нина. — Мне их обложка понравилась, вот и купила.

— Я тоже раньше носила такие майки. У меня ещё была похожая с Нирваной. Но если ты мне включишь их сейчас, я не услышу разницы, — призналась мама. И вздохнула. — Мне больше нравилось, когда ты увлекалась французской культурой. Помнишь? Пару месяцев назад. Мы с тобой даже несколько фильмов посмотрели вместе.

— Ага! Мы посмотрели с тобой «Такси» и «1+1», но это так, фигня полная! Вершина гигантского айсберга. И то даже отражение какого-то другого, уродского айсберга! У этих киношек ничего общего с Трюффо или Бертолуччи.

— Какой же ты невыносимый эстет… — мама снова решила пошутить.

— Молодость простит, — посмеялась Нина.

— Только она и прощает. Но не сейчас и не здесь, — мама снова подцепила вилкой картошку. — У прощения есть срок эксплуатации. Я свой уже пропустила… — и запила всё колой.

Нина осторожно дотронулась до руки мамы. Повела своими бледными, будто прозрачными, пальчиками по её потвердевшей коже, усыпанной мелкими желто-коричневыми пятнышками. Ощутила вмятину, где ещё восемь месяцев назад было красивое серебряное кольцо…

— Ничего, — зажмурилась мама. — Молодость-то нас простила, — ей стало смешно, но по щеке пробежала одинокая слеза. Она вздохнула. — Молодость нас отпустила. Отпустила в грубые объятия взрослой жизни. С которой каждый справился по-своему.

— Ты так говоришь, будто он умер…— убрала руку Нина.

Папа долго готовился к тому, чтобы уйти из семьи. Около двух лет он скрывал свой наглый и дешёвый роман с бывшей одноклассницей.

— Спустя столько лет мы можем с чистой совестью быть вместе, — сказал он жене.

— Спустя столько лет она позволила себя полюбить, и ты готов потерять всё, потерять себя ради кусочка молодости. Кусочка времени, которому ты больше не нужен.

— Ты не понимаешь…

Мама понимала его. Она понимала, что история имеет привычку заканчиваться. И даже спустя девятнадцать лет момент оказался непредсказуемым. Она выбросила кольцо в окно и придумала пять способов самоубийства. Его самоубийства.

Первый. Выпрыгнуть из окна своего офиса на Маросейке. И приземлиться прямо на штыри забора. Проткнув шею, усадив голову на кол. Ей казалось, так делали с предателями на войне.
Но он всегда боялся высоты. Его бы поразил инфаркт, открой он окно самостоятельно.

Второй. Повеситься. Благородно, но вонять будет. И так как они ещё юридически не разведены, ей бы пришлось заниматься опознанием. Или ещё хуже, если его обнаружат повешенным в номере какого-нибудь отеля. Конечно, это будет ночью. Позвонит грубый голос… Позвонит и разбудит. А это непреодолимый грех.

Третий. Повеситься в ванной. Затянуть ремень не шее и привязаться к змеевику. Только если они где-то ещё остались. Эти старые чугунные змеевики, на которых он постоянно сушил носки.
Черт! И тут провал. Он слишком высокий. Затянется, рванёт вниз и осядет. Даже тяги не будет…

Четвёртый. Уснуть. Но без таблеток. Таблетки отменяются, потому что он толком и не разобрался бы, какие таблетки и сколько пить. Да и не может всё закончиться для него так легко! Тут интереснее, старая школа. Открытая газовая плита.
Но он всегда спит с открытым окном…

Пятый. Зарезать самого себя. Ножом. Или проткнуть каким-нибудь штырём. Тогда-то уж точно. Тогда-то наверняка. И это даже в некотором роде поступок настоящего джентльмена.

— Так не доставайся же я никому, — бывшая жена представляла его последние слова.

И сама же их критиковала:

— Какой эгоист! — отвечала она сама про себя. И обижалась на мужа, бывшего мужа, ещё сильнее.

Так прошёл месяц, потом ещё несколько. Полгода… Папа сменил Кузьминки на Новые Черёмушки. Как и Нина с мамой. Они продали старую трёшку в считанные дни. Переехали. Новая квартира оказалась с двумя комнатами, но с широкими окнами. На солнечной стороне. Недалеко от Рязанского проспекта.
О разводе Нина узнала в последний момент. И совсем не плакала, только злилась. Злилась на себя, потому что потратила личное время на общение с парнем, который ничего не смог ей пообещать. Не смог признаться в чём-то большом и честном и ушёл в армию.

— Растратив себя на парня, мечтающего жить в Бруклине, — сказала она как-то раз, — я потеряла свою семью, которая жила в соседней комнате.

Раковина жадно проглотила оставшуюся воду. Мама голыми руками собрала кусочки размокшей картошки и лука, и выкинула их в мусорный пакет.

— Выбросишь мусор по дороге.

— А я думала, что помою посуду! — послышался голос Нины из комнаты.

— Посуду помыла я! - закричала мама. - Спасла твой маникюр от гадкой участи, — она подошла к порогу Нининой комнаты.

— Нет разницы, у меня сегодня всё черное, так что я бы закрасила царапины маркером. Хотя и с царапинами будет выглядеть круто, — она рылась в своих вещах. - Мам, а где мои берцы?

— И кто тебя всему этому учит? — она начала оглядывать комнату. — Может, они ждут тебя в кладовке?

— Черный есть всё, — возвела Нина пальцем к потолку, не отрываясь от шкафа с одеждой.

— Представляешь, а мне Валя с работы подарил бутылку вина.

— Какого?

— Да какая разница? Ты всё равно не разбираешься ещё, — отмахнулась мама. — Дорогого вина. Я такое пила только пару раз, когда мы ездили в Италию.

— Я для поддержания разговора, — она вылезла из кучи белья с обувным мешком. — Нашла!— торжественно обозначила она.— Да и я поняла, про какое ты. Оно ещё пахнет травой и орехами.

— Мускатом!— возразила мама. — Так. И откуда ты знаешь?

— Было интересно. Попробовала, пока ты ходила оплачивать счёт, — дочь решила не напоминать о папе. — Мне всё равно не понравилось.

— Господи, Нина, но это же некультурно! Допивать вино до последней капли!

— Я же ребёнком была!

— Как много я в тебе ещё упустила, — наигранно разочаровалась мама и улыбнулась. — Нам надо устроить с тобой винный вечер.

— Хорошо, — сказала Нина. — Завтра. Когда я вернусь. Как раз планирую проснуться к вечеру.

Она вытащила берцы из мешка и откинула его в сторону. Обратно на гору одежды, вываленной из шкафа.

— Собери только всё перед уходом.

— А ты ждёшь кого-то?

— Нина…

— Я просто разговор поддержать, — она села на кровать и принялась расшнуровывать обувь. — Да и я заметила, как ты накрасила губы помадой.

— Не хочется ходить мрачной, — ответила мама.

— И лифчик тот красный, с узорами. А значит, целый комплект! Я права?

— Ну и что? — спросила мама. — Даже если я жду кого-то, то это совсем не важно. Сейчас, по крайней мере.

— Извини. Прошла неделя была дедуктивной, я пересмотрела всего «Шерлока» и «Обмани меня»…

Мама улыбнулась. Она так и стояла на пороге Нининой комнаты, прислонившись к двери, и смотрела на то, как дочь развязывает шнурки. Узел оказался очень крепким.

Завибрировал телефон.

— Это мой, — сказала Нина и улыбнулась новому сообщению.

— Мальчик пишет?

Нина, не отрываясь от переписки, сказала:

— А вот я ничего не буду скрывать от тебя, — и взглянула на маму. — Это девушка.

— А…

— Моя девушка, мам.

— Кто? — она устремила свой взгляд на дочь. — Что ты говоришь?

— Моя девушка. Мы встречаемся.

— Ты стала лесбиянкой?

— Лесбиянкой? Нет, я так, попробовать. Мне нравится, как она ко мне относится. Вчера мы целовались весь вечер.

— Только целовались? — мама быстро подошла к кровати и села рядом.

— Мам, ты серьёзно?

— Покажи её! — мама прильнула к телефону дочери. — Ой, это так мило. Так трогательно…

— Мам, да ты чего…

— Когда я была в твоём возрасте, у меня тоже была подружка. Её звали Олеся. Мы учились вместе, она часто оставалась переночевать у нас, потому что жила где-то в Раменском, кажется.

— Что ты сейчас мне хочешь рассказать, мам?

— И вот однажды мы решили поцеловаться. Это было так нежно, мне тогда это так понравилось, что мы даже, - но тут же оборвалась. — Так что, Ниночка, доченька, я не против твоих отношений с девушкой. Просто знай. Может, я даже за!

И повторила ещё раз:

— За!

— Мам. Это было откровение, — проговорила медленно Нина. — Но я пошутила.

— Что ты?

— Пошутила, - сказала она строго.

— А…ой.

— Мамочка, — Нина обняла её, — Олечка, мамочка, я не против твоих отношений с девушкой. Просто знай!

— Да ну тебя! — и девушки рассмеялись. — Ты же так опоздаешь…

— Было бы кому ещё меня ждать, — сказала Нина.

— А кто с тобой идёт? Аня?

— Да, Аня, — ответила Нина. — Я сама её долго ждать буду.

Нина поднялась с кровати. Подошла к куче своего белья, захватила его двумя руками и засунула в шкаф. На пол упала кофта, шапка и лифчик.

— Ты не пробовала раскладывать всё по местам?

— Мне так удобно, — она докинула остатки и прижала дверь шкафа плечом, чтобы точно утрамбовать все свои шмотки. — Дашь мне свои духи?

— Конечно, бери. Они на…

— …на зеркале, — и Нина убежала в коридор.

Мама ещё посидела на кровати, рассматривая всё вокруг. На стене над кроватью висел коллаж из распечатанных фотографий и стикеров, которые заходили краями на новенькие обои. На письменном столе лежал рюкзак с учебниками. Она окинула взглядом и не встретила знакомого названия. Только разобрала что-то на испанском, но сама забыла этот язык навсегда после финальной пятёрки в зачётке. Из коридора послышался брызг духов.

— За что я в этот раз заплатила? — спросила мама.

— Концерт русской рок-группы, — сказала Нина. — Ты такую не знаешь. Я публиковала у себя на странице, ты не слушала?

— Нет ещё. Но послушаю.

— У этого парня, солиста, много проектов. И везде он поёт со своей женой, — рассказала Нина. — Кстати, мне бы пошла чёлка? Как в нулевых, знаешь, — и накинула на лоб волосы.

— Мне кажется, чёлки вообще редко кому идут. По-настоящему. И то, если им идут челки, то лоб у них, значит, очень большой…

— Ну и вот. Они приезжают к нам с концертом, а потом едут в тур. Мне, конечно, нравится другой проект этого парня. Там песни поспокойнее и поинтереснее. Но я подумала, что пока у меня есть интерес и возможность, надо сходить. Верно?

— Да, — сказала мама. — Эх. Сейчас столько групп всяких. Я просто не успеваю следить. Раньше, может, так же было, но знали мы только о самых лучших. А сейчас каждый, у кого есть под рукой неплохой диктофон, может прославиться в интернете. Зачем вы все слушаете музыку в таком плохом качестве?

— Мама, это жанр, — поправила Нина.

— Плохое качество не может быть жанром, Нина.

— Может, — парировала дочка. — Всё есть творчество. И именно таким я сейчас слышу этот мир.

— Ну ладно, — сжалилась мама. — Слушай. Только осторожно. Не участвуй в слэмах только, пожалуйста.

— Мам, откуда ты такие слова-то знаешь?

— Ты, может, забыла, что ты родилась только в две тысячи первом? И до тебя это уже изобрели?

— Да я так, разговор поддержать, — посмеялась Нина.

Мама посмотрела на дочь. Кожанка, шотландка, берцы, лёгкая рубашка. Ладно, она же будет танцевать. Как и выглядит со стороны.

— Эх, только сейчас подумала, что лучше бы ты творчеством Климта занималась, — заговорила мама. — Мы бы сходили с тобой в галерею какую-нибудь. Поели бы в ресторане.

— Не переживай. Сегодня пятница. Последний день рока. На следующей неделе, обещаю, займусь химией, — заявила Нина. — Хотя нет, для неё слишком поздно… Ну, или начну смотреть турецкие сериалы! — улыбнулась Нина. — Или в религию подамся.

— Не говори таких страстей, — улыбнулась мама.

— Мы же можем построить свою жизнь такой, какой мы сами захотим. И ничего нам не помешает.

— Мне помешала беременность…

— Да-да, переехать в Петербург. Знаю я эту историю. Но не заставляй думать, что я ненужный ребёнок!

Мама подошла поближе и обняла дочку.

— Нет, я просто, — сказала мама. — Ты самый нужный человек.

— Мяу, — сказала Нина.

— Всё, беги! Это гостей прилично заставлять ждать, а не музыкантов! Особенно любимых.

— Я напишу, как всё закончится.

— Да, хорошо, — сказала мама, их разговор разнёсся на весь подъезд. — Может, попрошу купить чего-нибудь.

— Чего?

— Чего-нибудь!

Но Нина уже её не слышала. Мамин голос растворился в писке домофона.

- Ты… мусор… забыла! Мусор!


2


Метро под Interpol. На переходах Нина бежала вниз по эскалаторам, чтобы лучше разносить обувь. Со стороны это выглядело, как опоздание. Она вышла на Электрозаводской и пошла к подземному переходу. Оступилась, но успела схватиться за поручень и поспешила дальше. Ветер подземки развевал её шотландку. Её волосы. Локоны закрывали глаза. Прилипая к губам.

Аня не пришла. Она и не собиралась ехать в такую даль, на синюю ветку, из Беляево.

— Ещё и готика, — она записала голосовое сообщение. — Я русскую музыку не переношу. Даже не заставляй меня.

— Я и хочу услышать «нет», — ответила Нина. — Но маме я скажу, что пошла с тобой.

— Переспи тогда с кем-нибудь. За меня!

— Как пойдёт!

Нина поднялась вверх по Барабанному переулку. Возле расшатанного забора стояли двое молодых парней с длинными волосами, но в кепи. Она прошла мимо, но не услышала их разговора. Только заметила, как один из них курит трубку.

— Иду по улице, — стала она записывать голосовое Ане, — а тут поэты какие-то. Парень курит трубку. Весь прыщавый какой-то.

— Фу. Не люблю поэзию.

— Просто ты не читала Гумилёва.

— И что? Он мне не нравится.

— Почему?

— Просто. Отстань.

Нина записала снова:

— Не знаю, куда здесь идти, но буду ориентироваться по толпе, — и угадала. Все, кто шёл выше, сворачивали в сторону старого офисного центра на Малой Семёновской.

Теперь она спрятала свой телефон в карман кожанки. Набралась дыхания и перешла дорогу, поближе к толпе. Сквозь неё, сразу к входу. По ступеням вниз, скинув куртку на локти. Так легко и свободно. Резко. Нежно и радостно.

Попала в очередь. Прождала десять минут. Со стороны они показались часом. Читала Анины сообщения, она рассказывала про парня-из-колледжа, который приходил недавно к ней домой. Они лежали на кровати вдвоём и за час он ни разу до неё не дотронулся. Идиот, показалось ей.

— Что с этими парнями не так?

— С ними всегда что-то не так, — написала Нина.

— Не полезу же я к ним сама.

— Всё, нас начали пускать, я пойду, ещё напишу, — записала она голосовое. - Мур.

— Лучше напиши, — ответила она. — У меня музыка в наушниках, — но никто уже не ответил.

Нина достала паспорт, распечатанный билет и отдала девушке за стойкой. Охранник, большой и лысый мужичок с впалыми глазами, провёл металлоискателем от её груди к бёдрам, но обыскивать не стал. Только спросил:

— Колюще-режущие, алкоголь, перцовки?

— Нет, спасибо, — пошутила Нина, но никто не улыбнулся.

— Проходите, — ответил охранник. Девушка со стойки вернула Нине документы и одела браслет.

В ночном клубе пахло сигаретами и потом. Алкоголь разливали в картонные стаканчики. В углу, сразу у входа, продавали футболки с лого нового альбома и кассетные копии. Нина отдала за всё 1,5 тысячи. Надела майку поверх своей рубашки и пошла ближе к сцене.

— А ты меня поднимешь на плечи? — спросила какая-то девушка своего парня.

— Но мы же не встречаемся.

— И что?

— Ладно.

Концерт должен был начаться двадцать минут назад, но никто ещё не вышел на сцену.

— Меня это достало, пошли курить, — сказала девушка-с-каре.

— Ты мне? — спросила Нина. От стеснения она не выпускала телефон из рук.

— Да, — ответила девушка-с-каре. — А то смотрю, стоишь тут одна. А девушке в таком возрасте, да как в любом, вредно находиться на концерте в одиночестве.

— Я так, — ответила Нина, — мимо проходила.

— Пойдём! — взяла Нину за руку. — Ты же куришь? Я тут тоже одна…

— Ну, пошли, — ответила Нина. — Но как тебя зовут?

— Ирина! — сказала девушка. — Но друзья зовут меня Эль. Скажи, я похожа на Эль Фаннинг?

— Только если бы Эль Фаннинг носила каре, а так не очень.

— Поэтому каре! — ответила Эль. — Ненавижу, конечно, каре! Но эту Фаннинг ненавижу больше!

— Почему?

— Она идеальна! Невозможно быть идеальной. Да и любят её все только за внешность, - Эль вывела Нину на улицу, достала сигарету и зажигалку. - Она ложится под стандарты патриархата! Носит платья, мило улыбается и…как же это меня бесит! Как меня бесит, что есть в этом мире стандарты, понимаешь?

— Понимаю, — она достала из пачки Эль сигарету. Play.

С неба, тяжелого и черного, изредка падали снежинки. Их можно было заметить только в свете фонарей. Они таяли, не успев долететь до асфальта. До чьих-нибудь волос. Эль поднесла огонь к губам Нины.

— Но ты же, — Нина раскурила, — ты же никому не обязана. Ведь это только со стороны так выглядит, что патриархат занимает большую часть в нашей жизни. Делай, что хочешь, мы свободны.

— Как же ты ещё заблуждаешься, девочка, - посмеялась Эль. - Ведь в этом и проблема! Никто не видит. Никто, сука, не замечает, - она повысила голос, чтобы все услышали, - что он давно уже под властью патриархата! Это так страшно…

Нине не нравилось спорить. Особенно с незнакомками. Особенно, если те угощали её сигаретами. Или выпивкой. Тогда она была готова принять любую точку зрения, лишь бы хорошо провести время.

— Кажется, я поняла, — и сбросила пепел.

— Мужчины ужасны, но до сих пор не понимают насколько. В этом вся соль, понимаешь?

— Цимес? - спросила Нина.

— Цимес? Это же вроде какое-то еврейское блюдо.

— Так ещё обозначают смысл идеи.

— Ну, я и говорю: «Соль».

— Да, цимес.

Из клуба послышался треск. Народ загудел. Топот, крики, аплодисменты.

— Начинается,— сказала Эль. — Пора! Докуривай!

Нина услышала, как из колонок ночного клуба нёсся знакомый голос. Голос, с которым она засыпала каждую ночь вот уже пятый день. И сердце её забилось сильнее. И будто из груди вырастут самые красивые цветы. Прямо сейчас. Хотелось кричать. Эль увела её с собой.

— Добрый вечер! — сказал солист. И начал играть. Вот так просто. Со стороны он выглядел гением. Богом сегодняшнего вечера.

— Девушки! Я принёс выпить! — прокричал незнакомый парень.

— НЕТ! Я ВАС НЕ ЗНАЮ! СПАСИБО! — ответила Нина.

— Зато я знаю! Её-то уж точно, — и он обнял Эль, а она забрала у него картонный стаканчик.

— Это мой парень. ДИМА, — представила его Эль. — Он как ходил мне за виски-с-колой. Ты будешь? — кричала она.

Нина удивлённо посмотрела на Диму, потом снова на Эль. И взяла в руки стакан. Выпила.

— Но ты же говорила, что ненавидишь патриархат и мужчин!

— ДИМА РАЗДЕЛЯЕТ МОЁ МИРОВОЗЗРЕНИЕ. ОН ДЕРЖИТСЯ ЗА МЕНЯ, КАК ЗА ГЛАВНОЕ СЧАСТЬЕ В ЕГО ЖИЗНИ! — прокричала Эль. — НО Я ЛЮБЛЮ ПОИЗДЕВАТЬСЯ, СКАЗАТЬ, ЧТО СКОРО ОТ НЕГО УЙДУ! ОТ ЭТОГО НАША ЛЮБОВЬ ТОЛЬКО КРЕПЧЕ!

— Кажется, это моя любимая песня! — попыталась выкрикнуть Нина.

Дима принёс ещё выпивки. Свет. Грохот. Дребезг. Крик. Кто-то наступил на ногу. Толкнул в плечо. Зацепил волосы. У Нины ноги стали заплетаться уже на третьей песне. Липкие руки от колы. Одёрнутая юбка. Улыбка солиста. Она решила отойти в сторону и отдышаться. Встала рядом с большим парнем в майке с Риком-И-Морти.

К ним подошёл парень-в-пиджаке. Подвальные крики. Мерцание потной кожи. Грубые тона. Он что-то спросил:

— Что? — ответил большой парень. И посмотрел на Нину. — Нет. Я просто рядом стою.

— Мы не знакомы, — обратился он к Нине.

— Нет ещё, — ответила она.

— Просто ты стоишь рядом с моим другом, я думал, что вы с ним познакомились.

— Нет ещё, — повторила она. И еле улыбнулась.

Следующая песня. Холодными руками по басу. Мокрой грудью на свет. Возле сцены стал собираться круговорот. Грай. Топот. Слэм.

— Хотите покурить? — спросил парень-в-пиджаке. — Меня, кстати, зовут Слава.

— Я не курю. Не сегодня. — А Слава — это Станислав или Святослав?

— Это Вячеслав!

На сцену залез парень в белой футболке. И разбрызгал на людей воду. Охранник скинул его со сцены. Прямо в руки толпы.

— Вот урод! — сказала Нина. На неё попало. — Она воняет!

Слава с другом посмеялись. И ушли. Их тут же съела толпа. Треск колонок. Раздирающий свет прожекторов.

Появилась Эль:

— Ты нужна мне! Пойдём!

— Куда?

— Идём же! — она увела Нину в толпу.

Дима стоял в стороне и качал головой. Эль подобралась к сцене, залезла и сделала выпад назад. В объятья толпы. Они несли её всё дальше от сцены.
И съели. Словно утонула. Эль исчезла за горизонтом рук. Длинных. Колких. Сильных.

Нина подошла ближе. К сцене. Пока солист пел о слезах, которые никогда ещё не ронял. Нина схватилась руками за сцену. И подняла одну ногу. Залезла.

— Говорят, моя тоска…

Это просто. Толпа подпевает:

— СОМНИТЕЛЬНЫЙ ФОН!

Перед её лицом промелькнули колени солиста. Его гитара. Цветок, торчащий из грифа.

— Уоу! — поддала толпа.

Нина встретилась глазами с группой. Она никогда не была так близка. Близка к своей мечте. К любви. К самой себе.

— Ты не чувствуешь боли! Действуешь смело!

Нина кинулась в толпу. Не раздумывая. Не глядя. Не поймав волну. Не ощутив рук… Длинных. Колких. Сильных.

И утонула в толпе. Свалившись куклой на танцпол.

Только через несколько минут её забрали из толпы охранники. Двое оттащили её к выходу, посадили на стул. Один из них начал стал бить её по щекам. Трясти плечи. Светить карманным фонариком в глаза.

— Твою мать! — сказал Слава.

Пол лбу Нины тонкой струйкой текла кровь. На лице застыла улыбка. Глаза закатились.

— Ты её знаешь?! — спросил охранник.

— Н..нет. Я не знаю, кто это.

— Тогда проваливай отсюда!

— Эй! — кто-то схватил Славу за руку. — Чувак, они начали играть Готику. Пошли!

Всхлип. Слэм. Музыка.