Записки графомана. 82. Так бывает

     Мы сидели на лавочке в старом парке. За тридцать лет многое там стало другим. 

     Парк, что показался жене похожим на тот, что в Паланге, изменился: берег «грязного» пруда отступил метров на двести, и в парке стало душно, жарко. Исчезла прохлада. Дорожки, что когда-то, в нашем детстве, были посыпаны песком, теперь укрывает фигурная плитка.

     Расстарались к юбилею завода. Директор, очкастый нардеп, похожий на Пьера Безухова, растранжирил кредитные деньги не на улучшение условий труда, новые печи и станы, а на благоустройство зоны отдыха да на престижное жильё. Микрорайон  так и не достроен, белея скелетами шикарно спроектированных домов. Но то - дальняя перспектива, для людей. Себя начальство обеспечило в первую очередь. В центре города построили элитное жильё. Квартиры в двух уровнях, британская сантехника, немецкая арматура. Здесь же - начальники цехов, прочие холуи рангом пониже... Тут уже - в одном уровне, соответственно, итальянское и чешское.

     Завод меж  тем выдирают из дерьма на деньги бюджета, то есть, даже не его рабочих, а нас, обычных граждан, не имеющих никакого отношения.

     Ему хотелось выговориться, прорвало. Да и мне тоже. Идти в столовую, к пьяным поцелуям не хотелось. Если честно, и говорить-то не о чем. Чужие. Пить есть с кем и без них. Мы стали совсем разными. Тех, кого так хотелось бы видеть, не было. Разъехались по шарику.

     Нашей классной уже не было на свете, да  её и тогда не особо-то праздновали.
 
     Мы с Лёхой сидели как раньше - глаза в глаза, И никакая тень не стояла между нами. Подводили итоги, пока живы.

     Один был благодарен другому, что тот не тянул пить, спешил на работу. Другому пить совсем уж было нельзя - мог сорваться снова. Один в двух словах о своей жизни, как удирал от голодухи из Поволжья. Другой - о себе, как продирался по жизни, неглупый человек, принципиально не желавший стучать. И не имеющий ни малейшей поддержки — ни от близких, ни от дальних. Впрочем, как раз близкие и оказались предателями. Если человек потерял родителей, то снабжать его врагов информацией о нём в обмен на должность для себя уже можно, уже не стыдно. Такая мораль.

     Я посадил его в маршрутку на Черёмушки, сам прыгнул в автобусик на Гвардейку. В кармане пиджака мялся листочек с телефонами, по которым, я знал, всё равно никогда не позвоню...

     Нет, нельзя возвращаться в прошлое. Там было, может быть, и хорошо, но там нас давно уже нет. И не будет.
 
     Школа превращена в админздание. Глупо смотрятся в нишах железобетонные стахановцы, обнимающие потрескавшихся пионеров с горнами и барабанами. Коридоры, знакомые тебе до последней царапины, отделаны пластиком. Кабинет, в который девчонки тайком подсматривали за нами, голыми, превращён в элитный буфет. Полы, на которых сбивали коленки, покрыты паркетом.

     Довести до ума школу, в которой училось столько поколений,  у власти с неснятой судимостью денег конечно же, не хватило... И людей, в чьи добрые глаза ты мог бы взглянуть хотя бы сейчас, в преддверии старости, уже нет. И мучительная заноза мыслей о том, что всё могло бы сложиться иначе...

     Это в Библии жена Лота, да, обернулась назад, забыв о запрете? И превратилась в соляной столб.

     Наверное, почувствовала, что много лет скитаний не протянет.

     Лучше уж сразу.