Алкоголь и его роль...

... в истории развития роли личности в истории.

Повзрослев и поездив по эсэсэру, испытал и накопил большое удивление – как можно такую дрянь пить? «Червивка», свекольный самогон имени стахановки Марии Демченко (фиолетовая жидкость, о которой - страшные воспоминания!), чача, пивко в тошниловках, одесская абрикосовая, Хванчкара из рога (тоже исключительное дерьмо!). А тут, с детства, везде, вокруг – виноград такой, сякой, стены домов, беседки – все скрыто под толстенным буйным слоем листьев, из которого выглядывают ГРОЗДИ!!! И, конечно, большую часть осени – все взрослые ДАВЯТ. Ободрать темно-фиолетовый с балкона, годится как БАЗИС, килограммов этак пятьдесят, накупить за гроши еще примерно сто двадцать кэгэ «Изабеллы», не забыть приготовить бутыли – их надо много!, вытерпеть, пока отбродит, перелить, запечатать, отделить нужный объем для СИЮМИНУТНОГО – хвастаться перед соседями, друзьями, коллегами и другими примкнувшими. А еще на каждом углу – бочки с надписью «Квас», в которых никакой не квас, а «муст» – полу-вино, полу-сок, темно-розовый, играющий, пятнадцать копеек поллитра – раз, и готово!

А в Старом Городе до конца шестидесятых был вообще заповедник – зеленые жестяные вывески «Вино», каменные ступеньки, спускаешься в подвал, три-четыре допотопные бочки с кранами, вино черное, «Лидия», белое – для эстетов, и – непременно – никелированный сифон! Вино пополам с газировкой называлось «шприц», взрослые дули его в любое время дня, летом это было просто амброзия и отдохновение души! И, кхе, гхм, нам тоже давали. Не виноватый я, это было ПРИНЯТО. Пили там же, в подвале, стоя. Болтаешься у них в ногах, тебе перепадает кишиневский закусь ОТ ХОЗЯИНА для избранных - дивная гусиная пастрама и брынза. Это вкусно, остро, сильно! И, знаете ли, где-то формирует, не побоюсь этого слова, МЕНТАЛЬНОСТЬ. Лисс и Зурбаган. Блистающие облака. Потом, ближе к старости, выясняется, что весь мир мечты находился на Теобашевской  и в двориках Пушкинской Горки. Ну и дома, в книжных шкафах. Да, где это я?

Филателисты – это люди, пьющие только марочные вина. Это, конечно, о нас с отцом. Он - о ужас! о кошмар! ребенку?! - привил мне любовь к тонкому старому вину, причем начал это, гхм, скажем так, в некотором роде, рано. Годам к десяти я довольно отчетливо различал долю Мерло в купаже с Каберне-Совиньон, и, мать-перемать, уже ПРЕДПОЧИТАЛ. На мой счет отец был спокоен – меня зондировали психиатры, доктор Гринберг поклялся, что я не аддикт, шансов сорваться в алкоголизм или что-нибудь внутривенное - никаких, поэтому – вперед!

Сейчас осознаю, что выпито было много. Очень много. Судя по спившимся, впавшим в полное ничтожество и давно умершим друзьям и сверстникам. Ну что ж, хоть в чем-то повезло. Правда, в этом есть что-то глубоко несправедливое – получил огромное и разнообразное удовольствие от божественных вин и прочего достойного пойла, ценю, знаю, и - жив. И не алконавт. Непорядок, пароль д 'оннер…

Пришел Хемингуэй. Риоха альта, три бутылки, под жареного поросенка. Пиво blonde у Липпа, с картофельным салатом и сарделькой. Барбера. Белое капри в галерее у Биффи. Ликер «шамбери касси». Недоумение и брезгливость по отношению к слабосильному Скотту Фитцджеральду и его шизофренной жене Зельде. Смерть проспиртованного мозга задолго до финального выстрела в голову. Я пил названия вин, понятия не имея об их вкусе, форме бутылки, шрифте надписей на этикетках. Я чувствовал, что перевод сохранил магию – граппа! Граппа! Удар! И Хэм тоже должен был ее пить ради ощущения удара! Вообразил - граппа должна быть грубой, сладковатой, с тонами чернослива. Как потом и оказалось. Я видел - герой до выпитого был свежим, немного злобным, а после – умиротворенным и созерцающим. Никто, кроме Хемингуэя, не моделировал этот переход с таким искусством и точностью.

А потом Хемингуэй ушел. Растворился. Сделал свое дело. Любопытно, что вместо его не пришел никто. Вся остальная литература - литература пьющих - отчего-то не провела связь между гедонизмом процесса питья  и  прелестью опьянения. Горький, Достигаев и другие, на сцене Борис Бабочкин, о хорошем бордо, издевательски – ла-а-а-асковое винцо! Фи. Не могут. Не способны.

Ну и ладно.