Бубастис

Глава 1. Сражение при Пелузии.

Ноутбук неразборчиво похрипывал допотопным репертуаром Кипелова. Скрывшись в клубах дыма, Геннадий Егорович перечитывал только что собранный им материал.

«Toxoplasma gondii — это паразитическое простейшее, жизненный цикл которого проходит через двух хозяев. Промежуточного и конечного. Промежуточным хозяином может являться любое теплокровное позвоночное животное, конечный хозяин притом всегда представляет собой любого представителя семейства кошачьих. […] Находясь в организме промежуточного хозяина, токсоплазма способна размножаться лишь по бесполому типу (шизогония), и только в кишечнике кошки простейшее, наконец, может приступить к половому размножению (гаметогония)»

— Н-да, хоть оно простейшее, хоть сложнейшее, а все хотят только одного,  — прохрипел Геннадий Егорович, после чего откашлялся и сплюнул сгусток вязкой мокроты на пол, — шизогоний почему-то никто не хочет.

Звонким щелчком он открыл новую вкладку.

«Культ кошки появился в самый древний период египетской истории (II династия Египетских фараонов) и просуществовал вплоть до I века до нашей эры. Историческим центром считался город с греческим названием Бубастис (египтяне же называли его Пер-Бастет), расположенный в дельте Нила».

— Бабустис-Бубастис… ну и название. Херобора.

Вернулся на прежнюю вкладку.

«Оказавшись в организме мыши, toxoplasma gondii способна влиять на её нервную систему. Повышая выработку дофамина, паразит изменяет поведение мышей. Грызуны становятся намного активнее и смелее. Они больше не боятся ни вида кошек, ни их запаха, а даже проявляют к хищникам нездоровый интерес. В результате кошка, разумеется, съедает мышей-смельчаков и токсоплазма достигает своей сакральной цели – кошачий кишечник».

Снова звонкий щелчок, вкладка с миниатюрным значком в виде глаза бога Гора.

«После смерти фараона Неничера (II династия египетских фараонов) в Древнем Египте началась смута. Именно тогда страна разделилась на два независимых царства – Верхний и Нижний Египет. Причиной разделения Египта вполне могли стать религиозные конфликты фараона Сета Перибсена и Неферкары I. Первый – будущий правитель Верхнего Египта, впервые в египетской истории решил разместить над своим серехом вместо сокола Гора — зверя Сета, убийцу бога Осириса. По приказу же Неферкары был построен Пер-Бастет и первый храм Кошачьей Богини».

Теперь Геннадий Егорович переметнулся на яркий сайт заголовком, которого служит цитата профессора калифорнийского университета Кевина Лафферти: «Токсоплазма – паразит, управляющий человеческим обществом». Хотя в статье не было толком ничего, что подтверждало бы эту цитату.

«Зараженность токсоплазмозом в современной популяции около 35%. […] Повышение уровня дофамина в мозге может быть фактором риска развития шизофрении у инфицированных. Метаанализ подтвердил повышенную распространенность токсоплазмоза среди больных шизофренией. Притом шизофрения, индуцированная toxoplasma gondii, отличается от шизофрении у больных, не страдающих токсоплазмозом, анатомией головного мозга и большей интенсивностью бреда и галлюцинаций»

«Неферкара – шизофреник» — новая заметка в окошке с блокнотом.

Рассыпалась безжалостно раздавленная о неглубокое хрустальное блюдце дотлевающая головка сигареты. Геннадий Егорович судорожно застучал высушенными пальцами по столу. Оглянулся. Сзади на стуле с верхней одеждой спал Плешивый.  Над ним висела картина Луиса Уэйна, на которой антропоморфные коты с бантами и пенсне сидели за праздничным столом и поднимали бокалы. На их фоне старый кот Черпакова был похож на того, кто ожидает эту компанию на улице, дабы попросить милостыню.

— Что же ты такое? – Геннадий Егорович из приличия выждал, пока Плешивый ответит ему, — Спишь?! А?! Спишь?!

От трескающегося крика кот лишь ритмично подергал ухом, его сны были куда интереснее. За стеной послышался недовольный женский голос, вслед за которым стена задрожала от стука.

— Падла! – прошептал Геннадий Егорович и выкрутил ползунок микшера на полную громкость. Кипелов прокричал что-то своим победным тенором и принялся исполнять знакомое всем гитарное соло, которое успокоило одинокого кошатника.

Вообще, признаться честно, Геннадий Егорович всегда был холоден к животным, а в особенности к котам. Плешивый – сувенир, который оставила ему бывшая жена, которая сбежала от него несколько лет назад, не оставив никаких контактов.

В общем-то, Черпаков (он же Геннадий Егорович) давно понимал, что всё шло к подобному исходу, поэтому даже не пытался найти бывшую спутницу и, в конце концов, смирился с тем, что Плешивого, как и множество других оставленных вещей, она подарила ему за пару десятков лет семейной жизни среднего качества.

«В 943 году до нашей эры к власти в Египте приходит ливийский визирь Шешонк I. Своей резиденцией Шешонк выбирает город Бубастис, который затем утверждается столицей и при всех остальных фараонах ливийской династии. […] В 925 году до нашей эры Шешонк I организовал военный поход на Палестину. Фараон разорил Израиль, Иудею и Аммон. По возвращении в Египет, Шешок I обогатил храмы Бастет и украсил их награбленным, в том числе и золотыми щитами Соломона».

— Понятно – строго выдавил из себя Черпаков.

Новая запись в блокноте: «Шешонк I – тоже сраный шизофреник».

К слову, сам Геннадий Егорович, в прошлом служивый человек, давно уже находился на содержании у государства. Попал на «иждивение» досрочно, по состоянию здоровья. Затяжная простуда плавно перетекла в неведомую доселе военным госпиталем болячку под названием ревматизм. Мало того, что теперь вследствие сыпи, Черпаков был больше похож на заморский фрукт, сердце солдата больше не справлялось даже с мизерными нагрузками, а суставы скучивало от боли так, будто сами демоны Гоэтии решили устроить Черпакову дедовщину. Спустя месяц тщетной борьбы с заболеванием начальство приняло решение одобрить заявку Геннадия Егоровича на увольнение, дабы тот поправил здоровье.

На гражданке Геннадий Егорович так и не решился искать себе работу. Левиафан неплохо кормил своего бывшего легионера, на финансы грех жаловаться. Однако пару лет назад именно скука вынудила завести несколько профилей на Яндекс Дзен, куда Черпаков выкладывал различные самодельные статьи, в основном мистико-конспирологического характера. От «Тайн затонувших цивилизаций» до «Психотронных зиккуратов Ильича». Не сказать, что он сам верил в то, что писал, однако, ему всегда хотелось хотя бы немного приоткрыть ту самую ширму, которой «Тайное правительство» завесило все сакральные истины, спрятав их от уставших глаз рабочего класса. Знал бы он тогда, во что выльется это неразумное желание.

Бесконечный диапазон тем и настоящий графоманский запал позволяли Черпакову буквально жить этим хобби. К тому же писать он любил всегда, только стеснялся своего строгого милитаристского слога, который он приобрел, штудируя в свое время кипы воинских уставов. Так статья за статьей, и у Черпакова уже собственный взвод (а то и рота) верных читателей.

Однако вот уже где-то около месяца Геннадий Егорович ничего не выкладывал. Всё свободное время он только читал и оставлял заметки, притом на одну и ту же тему, всецело захватившую его разум.

Началось это всё с поликлиники, куда Черпаков пришел к знакомому ещё со службы хирургу. Пока дожидался очереди, обратил внимание на бездушные глянцевые плакаты, развешенные по стенам. Призывы к вакцинации, ВИЧ, гепатит, и вдруг внезапно взгляд его остановился на жизненном цикле простейшего с латинским именем Токсоплазма и надменном взгляде нарисованной кошки размерами с фигуру человека. В тот момент Черпакова будто током прошибло. 

— Я тебе говорю, Пал-Саныч, не может всё быть так просто! – стукнув рюмкой, вопил Черпаков на хирурга, когда оба уже оказались в неухоженной холостяцкой кухне второго, — чего думаешь, моя этого Плешивого чухает вечно? Нянчится с ним!

— Ну это… нууу – затянул Павел Александрович.

— Да шизофреники они все! Шизики конченные! Понимаешь меня?! — выкрикнул Геннадий Егорович перед тем, как осушить вновь налитую им рюмку. Однако воспаленное горло не справилось с гидродинамическими силами огненной воды, и Черпаков принялся истошно кашлять.

— Ну ты знаешь… Все твои эти токсоплазмы чухня! — наконец, смог вставить свое слово хирург, — ни одну я токсоплазму в своей практики не встречал. Да и твоя… понимаешь она это так материнский инстинкт… перекладывает. Бабам такое необходимо.

После этого разговора Геннадий Егорович понял, что поддержки со стороны верных товарищей можно не ждать и священную войну придется вести в одиночку.

Первостепенно требовалось оповестить своих читателей о происходящем мировом сумасшествии. Но как бы Черпаков не старался, статья всё равно казалась ему недостаточно убедительной.  Поэтому и этой ночью он продолжал перечитывать собранный им материал, пытаясь отыскать источник кошачьего безумия в исторических хрониках.

— И царапает небо когтями – тянулся певучий голос вокалиста группы Пикник, — легкий сфинкс, что стоит за спиной…

Геннадий Егорович обернулся, Плешивый и правда уже не спал, а сидел и наблюдал за своим вынужденным «промежуточным» хозяином. Его шерсть небрежными колтунами скапливалась по всему телу, что мешало ему нормально передвигаться, поэтому он смирился с тем, что проведет свою старость лежа на стуле в углу комнаты. Рядом с ним на тумбочке стояла пустая дочиста вылизанная алюминиевая миска. Раздался пронзительный высокий «мяу».

— Сейчас! Помолчи! – Геннадий Егорович снял очки, протер слезящиеся от яркого света монитора глаза и, наконец, постанывая, поднялся.

На столе выдыхался ещё недопитый стакан дешевого ржавого коньяка. Черпаков поглядел на часы: три-двадцать. «Поздновато». Геннадий Егорович потянулся и посмотрел в зеркало, что стояло в углу комнаты. У прежнего Аполлона уже несколько лет телепались задатки будущего живота и периферийных сальных наростов.

После осмотра Геннадий Егорович прошелся к окну и открыл шторы. Ночная Москва. Он подошел поближе к подоконнику. Вдалеке сияли зеленые шапки Кремля. Черпаков застыл, дабы насладиться видом златоглавой. Улицы были совсем пустыми, а огни, казалось, смотрели на него тысячами блестящих кошачьих глаз. Геннадий Егорович взял небольшой пластмассовый бинокль с подоконника.

«И всё-таки где же ты от меня прячешься, Бастет?»

— Может, ты мне подскажешь? Мм? — Плешивый продолжал протяжно кричать в сторону замершего у окна Черпакова, — нет, ты ничего, конечно, не расскажешь. Вам не положено.

— Вавилон! Вавилон! Что ты построил, что разрушил? – раздался позади крик Кипелова.

«Зиккурат…» – Черпаков попытался найти глазами мавзолей, но вспомнил, что его заслоняет несколько громадных офисных зданий. «Да какой там зиккурат. Египтяне не строили зиккуратов».

Внезапно ломаную сирену, которую издавал позади Плешивый сменила другая сирена, уже громкая и царапающая мозги где-то изнутри. В панике Черпаков опустил глаза. В голове проскочили мысли любого здравомыслящего гражданина златоглавого Бубастиса. «Менты. Что им нужно? Неужели за мной?». 

Машина быстро выключила сирену и остановилась у подъезда Геннадия Егоровича. В страхе он положил бинокль обратно на подоконник и отошел от окна. В отличие от металлического зверя, Плешивый продолжал кричать.

— Так, лысый, закройся! – рявкнул Геннадий Егорович, сел на ноутбук и быстрыми щелчками мыши принялся закрывать вкладки браузера.

Уничтожив за собой все улики, Черпаков переместился в коридор и прислонился ухом к двери. Чужак медленно шаркал по ступеням. «Это конец. Они пришли». Звук дверного звонка разрезал тишину. Черпаков посмотрел в глазок и тут же отпрыгнул от двери. Из темноты на него смотрела пара зеленых кошачьих глаз.

Паранойя гоняла Геннадия Егоровича из угла в угол. «Но я ведь ещё совсем не готов! Они застали меня здесь! В одних трико! В моей крепости!». Черпаков вернулся в комнату, на него всё также вопрошающе пялился Плешивый. «Ты-то мне и нужен, блохастый! Хоть раз в жизни ты мне пригодишься». Геннадий Егорович поднял Плешивого за лысую мягкую холку, отчего его морда растянулась в неестественной устрашающей улыбке. Морда Плешивого, разумеется, хотя Черпаков сам был несказанно рад своему импровизированному живому щиту. «Ну, теперь пусть попробуют мне что-то сделать! Против своей-то священной зверюги. Ничего, лысый, потерпи чуток».    

Тем временем незваный гость принялся царапаться в дверь. Черпаков, держа перед своим лицом сакраментальное животное, смог, наконец, взять себя в руки и открыть дверь свободной рукой.

В темный подъезд проник свет из квартиры Геннадия Егоровича, озаряя черный китель сотрудника МВД. На вид – паренек лет от силы двадцати пяти-семи, высокий, тощий. Геннадий Егорович успел осмотреться: «Один».

-Заканчивайте вечеринку, на вас тут жалобы от соседей поступают.

— А ты кто такой? – спросил Черпаков, выставляя вперед растянутую кошачью морду.

— Так, мужик, заканчивай этот цирк давай. Ты пьяный? Или ещё под чем-то?

— Покажите документ! Я должен убедиться вы тот, за кого себя выдаете! – усомнился Черпаков и снова отогнал сотрудника от двери кошачьей гримасой.

— Ты не нарывайся мужик, тебя забрать, я не пойму? Сам неси давай документы.

— Я устав знаю! Не по уставу ты себя ведешь! Уходи я тебе сказал! – выкрикнул Геннадий Егорович и повторил атаку живым щитом.

— Старший сержант Ткаченко! Устроит?! Соседи предъявили жалобу, что у вас тут посреди ночи хер пойми что происходит! Да и убери это от лица моего! – однако, выслушав речь сотрудника, Геннадий Егорович не стал отпускать Плешивого раньше времени. «Священная война так быстро ещё никогда не проигрывалась».

— Так, если ты, мужик, сейчас не прекратишь, я сам зайду и твой патефон выключу, — не выдержал старший сержант Ткаченко, и попытался агрессивно сдвинуть Черпакова.

Крупного телосложения хозяин панельного бастиона даже и не думал уступать дорогу врагу, тем более что из колонок кричали  победоносные строчки Океана Ельзы: «Я не сдамся без бою». Однако Плешивый отнюдь не привык участвовать в подобных подъездных единоборствах, поэтому тоже посчитал нужным выразить свою гражданскую позицию. По кителю сотрудника звонко застучали темные билирубиновые капли.

— Твою млять! – отпустил Геннадия Егоровича сержант Ткаченко и отпрыгнул в сторону, — ты что творишь, мужик? Совсем уже страх потеряли?!

Окропленный кошачьей мочой сержант, закрываясь пластиковой папкой, решил повторить попытку пробить оборону Черпакова и сиганул на Геннадия Егоровича во второй раз. Однако его соперник уже вошел в раш и не готов был просто так сдаваться. Черпаков сжал холку Плешивого так, что из пушистых лап выстрелили острые кошачьи когти, замахнулся с плеча и нанес сержанту Ткаченко последний победоносный удар котом по лицу.

Старший сержант взвыл от боли и схватился за кровоточащий то ли глаз, то ли щеку. Кровь пульсирующими сгустками вырывалась из-за пальцев напрошенного гостя и громко разбивалась о кафельный пол подъезда. «Враг повержен! Умница, Плешивый! Я тебе стооолько дерьма этого насыплю в миску сейчас!».

Геннадий Егорович захлопнул дверь и продолжил наблюдать за сержантом через глазок. Не отпуская кровоточащую половину лица, сержант сделал звонок, после чего покинул пределы лестничной клетки. «Вот как бывает, Плешивый, если узнать что-то очень важное. Похоже, я первый, кто перешел дорогу черной кошке».    

Ещё пару минут Геннадий Егорович с маниакальным выражением лица наблюдал за лестничной клеткой. Затем, убедившись, что на сегодня незваные гости оставили его в покое, Черпаков снова сел за ноутбук на одном дыхании, наконец, завершил статью, посвященную кошачьей богине, фараонам-шизофреникам и загадочному микроорганизму по имени токсоплазма.

Глава 2.  Весы Маат.

— Да не надо оно мне было сто с лишним лет! Я ехал к своему знакомому. Сослуживцу. Пал-санычу, он хирург сейчас в шестерке. Хотите, позвоните ему.    

После того инцидента Черпаков старался как можно меньше времени находиться дома. Чуть ли не с утра он оставил Плешивому препарированный посередине полуторакилограммовый пакет кошачьего корма, после чего налегке, заперев квартиру для надежности на два замка, покинул свою «крепость».

В качестве политического убежища выбор пал на скромную однушку Павла Александровича, который щедро согласился приютить военного товарища не неопределенный срок. Чтобы не чувствовать себя паразитом (никак ему не хотелось породниться с Токсоплазмой), Геннадий Егорович взял на себя обязанность ходить в ближайший гастроном и встречать товарища с работы с уже кастрюлей пельменей и пшеничным аперитивом.

— Такой вот взаимовыгодный союз.

Так, потихонечку терапевтируя тревогу «Столичной», Черпаков уже казалось начал забывать о кознях Бастет.

Однако праздник сердца и печени завершился десятым днем, когда Черпаков отправился за юбилейным алко-набором. Уже на подходе к гастроному он заметил нечто неладное. Возле привычной залапанной стеклянной двери собрался целый выводок кошек. Белые, рыжие, дымчатые, дикие, британские, персидские и даже шотландские вислоухие.

— Вот такая вот прелесть меня поджидала. А потом из магазина вышла она. Думаю, точь-в-точь моя студенческая любовь, ну которой я ещё на курсе втором в чувствах признавался, понимаете? Дай думаю, поболтаю с ней. Обознался получается!

«Я сразу понял, что это – она. Великая кошка». Миниатюрная девушка в длинном белом платье необычного дизайнерского пошива вышла из гастронома с двумя полупрозрачными пакетами и направилась вглубь дворов. Стая кошек, декларируя свои кошачьи молитвы, последовала за «Бастет». Завидев эту картину, Геннадий Егорович будто вновь проснулся, третий глаз тут же приказал ему следовать за кошачьей богиней.

Таким образом, совсем позабыв о запланированной попойке, Черпаков принялся следить за тем, кто мог снова привести его к новым ответам. К сожалению для него, район был тихий, да и время «рабочее», поэтому на улице было совсем пусто. «Бастет» часто оглядывалась, замечая широкую фигуру Черпакова. «Давай, Кошка, веди меня к вашим».

В конце концов, девушка вывела Геннадия Егоровича на небольшой скверик и сама присела на первую попавшуюся лавочку. Кошки выстроились вокруг неё полумесяцем и снова принялись хором восславлять свою богиню. «Бастет» водрузила пакеты на скамью и достала оттуда несколько пакетиков влажного кошачьего корма. 

Геннадий Егорович прошел мимо неё, дабы, как ему казалось, не вызывать подозрений и присел на скамейке через одну от «Бастет».

Девушка открыла несколько пакетиков с кормом и аккуратно выдавила их на тротуарную плитку. Кошки накинулись на манну небесную и перестали отвлекать свою хозяйку. И всё бы нечего, однако, внезапно Черпаков заметил, как содержимое одного пакетика, внезапно оказалось во рту самой «Бастет». Девушка с полным ртом оглянулась и осторожно вытерла уголки рта от рыже-коричневой подливы. «Извращенка». Затем «Бастет» достала какую-то карманную беллетристику и принялась увлеченно читать в обществе сытых мурчащих кошек.

Геннадий Егорович пристально наблюдал за ней, он ждал, когда же она в очередной раз выдаст себя, однако, более двадцати минут ничего не происходило. Изредка девушка посматривала за Черпаковым, а когда их взгляды пересекались, оба испуганно отводили глаза.

В конце концов, девушка не выдержала, поднялась со скамейки, схватила пакеты и направилась в сторону оживленной улицы. Геннадий Егорович тоже в момент подорвался и последовал за ней.

— Зачем? Не знаю. Говорю ж, хотел поговорить, а она от меня убегает.   

Явно было, что дело – дрянь. «Бастет» давно заметила вражеского разведчика и взяла стратегию запутать Черпакова. Девушка энергично цокала высокими каблуками, резко меняя свое направление. Несколько раз она пыталась уйти от погони, проскальзывая между плотной толпой прохожих и скрываясь за углами выступающих фасадов зданий. Геннадий Егорович старался не отставать, хоть и суставы, давно отвыкшие от спортивной ходьбы, давали знать о себе резкими сквозными прострелами в области коленей. Не каждый день ведь ему выдается шанс проследить за Великой Кошкой.

Однако за очередным поворотом, его самого поджидала засада. Свернув за угол вслед за «Бастет», Черпаков обнаружил её уже не одну, а в обществе двух патрульных центурионов. Стражи порядка схватили Геннадия Егоровича и потребовали его документы. Рассмотрев паспортные данные, оба переглянулись и сообщили, что визита в местный участок Черпакову не избежать.

— Так я и оказался здесь.

Всё это время упитанный участковый Василий Дмитриевич Попов ритмично отстукивал по столу своими пальцами-сардельками. Влажная пропитанная потом рубашка с трудом замыкалась на грудной клетке, которая у него по-жабьи раздувалась. Дослушав версию Геннадия Егоровича участковый устало протер свое красное распухшее лицо и блестящую лысину платком и обратился к девушке в белом платье:

— Гражданка Пономарева, у вас нет претензий к гражданину Черпакову?

«Бастет» сидела на стуле в углу и продолжала читать: Говард Лавкарфт «Кошки Ультриха». Услышав голос участкового, она вздрогнула и отвлеклась от книги. Пораздумав с минуту, она всё же помотала головой.

— Тогда вы свободны, а вас Геннадий Егорович, попрошу остаться.   

«Бастет» спрятала чтиво в шуршащий пакет, кивнула и удалилась за дверь. Участковый тяжело вздохнул:

— Ты меня, Геннадий Егорович, прости за панибратство, сам веришь в эту чушь? На молодух потянуло? Так ты аккуратнее с ними.

— Да нет же!

— Кхм… Ну да ладно, это всё лирика. Ты же понимаешь, почему ты здесь?

— Нет! Не понимаю, гражданин начальник!

— Хорошо, что сержант Ткаченко сегодня не сидит за этим столом. Оставили вы нашего сержанта без глаза.

— Как без глаза?…

— А вот так, Геннадий Егорович, так. Ты у нас теперь тут легенда, неуловимый «Убийца копов». А ведь я в тот день решил в машине отсидеться, надо было с сержантом подниматься, может и не случилось бы ничего.

Геннадий Егорович одновременно покраснел от стыда и побледнел от страха. Взгляд ушел далеко за массивный силуэт Попова.

— И что теперь со мной будет?

Участковый снова тяжело вздохнул и завалился всем весом на стол, который тут же издал протяжный жалобный скрип.

— А кто его знает. Сейчас сержант здоровьем занимается, потом, может, и за тебя возьмется. «Применение насилия в отношении представителя власти» — это не шутки, — погрозил своим отекшим пальцем участковый, — Я надеюсь, ты не собираешься бежать из города, Геннадий Егорович?

— Мне некуда…

— Вот и отлично, — оскалился в широкой улыбке Василий Дмитриевич, — но знаешь, Геннадий Егорович, я ведь всё понимаю. Какой из тебя убийца? Мы же уже не первый год знакомы. Ты же обычный акустический террорист. Сколько мы уже к тебе приезжали из-за твоих ночных пьянок.

— Так и есть, никакой я не убийца! Вы поможете мне?

— Разберемся, с сержантом я поговорю – дам знать. Ты мне вот лучше скажи, Геннадий Егорович! Почему кот? Не нож, не дубинка, а кот! У вас случаем среди родственников персов не было?

— Персов?

— Персы что ли, помню, как-то на египтян так напали… С кошками. А у тех кошки же типа святые. Ну и получается психотронное оружие, во.

— Сражение при Пелузии. А вы откуда про это?

— Да, возможно. Мы с женой смотрели передачу. «Тайны мира», «Мировые тайны», хер вспомню уже. Нравится мне такое. И тут ты, Геннадий Егорович, с кошкой…

У Черпакова загорелись глаза.

— А вы, Василий Дмитриевич верите в тайное правительство?

— Нам с головой и нетайного хватает, а чего ты хочешь?

— Я вижу, вам можно доверять. Дайте мне на минуту ваш компьютер.

Черпаков буквально с двух кликов нашел свой профиль на Яндекс.Дзен и с гордостью указал участковому на свою статью про токсоплазмоз.

— Так… Интересненько. Это ты сам додумался или подсказал кто?

— Сам, Василий Дмитриевич, что думаете?

— Теперь всё стало на свои места. Мне нужно отойти, ждите меня здесь.

Попов резко подорвался с места и, переваливаясь из стороны, в сторону ушел вслед за Бастет.

Черпаков тем временем уселся за стол участкового и откинулся на спинку кожаного стула, насквозь прогретого Василием Дмитриевичем. Смотря в потолок, Геннадий Егорович проклинал тот день, когда породнился с персидскими предками. Ещё больше он проклинал выпитый им коньяк и тут же пообещал себе, как только дело «Убийцы копов» закроют, сразу же бросит пить. Настроение поднимал лишь тот факт, что сегодня Черпаков нашел себе нового читателя. «Пошел, наверное, статью своим показывать».

Однако, завершив полет фантазии, Геннадий Егорович, опустил голову и сразу же волосы его встали дыбом. Календарь на столе смотрел на него недовольными кошачьими глазами. «Перс?». На траве в цветах сидел толстый пушистый кот экзотической породы и наблюдал за Черпаковым. Черпаков перелистнул страницу на другой месяц. «И тут кот». Этот же сидел за столом и что-то писал. «Дело мне шьют». Геннадий Егорович впал в панику. В голову закралась мысль, что рано он открылся перед Василием Дмитриевичем. «Человек, которого я годами знал, тоже состоит в это синдикате». Нужно было немедленно уходить отсюда.

Так Геннадий Егорович и покинул стены жандармерии Бастет, даже не попрощавшись с майором Поповым.   

Глава 3. Осада Александрии.

С тех пор паранойя больше не отпускала Геннадия Егоровича. Мышцы с суставами также разболелись ещё сильнее, что вынуждало Черпакова прибегать к народной медицине спиртовыми анестестиками перорально. Проще говоря, запой продолжался.

Паранойя закреплялась тем, что несколько раз, гуляя, Черпаков стал замечать вокруг своего дома небольшие патрульные группы. Соседи обходили, старались не здороваться. Одна соседка сказала, что часто здесь ошивается тот самый «одноглазый мент». А вскоре и вовсе за Геннадием Егоровичем принялась ездить черная машина с непроглядно тонированными стёклами и подозрительными литерами МУР на номерах.

В общем, возвращаться было страшно.

— А, может, ты сам себе всё это напридумывал? – поинтересовался в очередной раз Павел Александрович, в квартире которого уже третью неделю ютился Черпаков.

— Да как же! Я! Они! – глоток пива восстановил когнитивные способности, — Они смерти мне хотят! Ох, не тому человеку я дорогу перешел…

— Сержанту твоему?

— Кошке, Саныч! Кошке! Великой Бастет!

На что в ответ товарищ, как обычно, отмахнулся, выставив Черпакову диагноз не по профилю:

— Бредишь, идиот!

Черпаков не прекратил, вяжущейся речью изъяснять свои плачевно сложившиеся обстоятельства, казалось, даже увеличив экспрессивность подачи.

— Да помолчи ты! Кто-то в дверь ломится, слышишь? – рявкнул хозяин квартиры.

— Нет! Не открывай! Они это! По мою душу пришли. Не открывай!

Черпаков с бутылкой пива упал на колени и пополз в сторону друга, встречающего гостей. Через пару минут Павел Александрович вернулся в комнату. Гостья зашла вслед за ним.

— Что ты натворил?! – накинулась на него пропавшая супруга, — почему я даже сейчас должна решать твои проблемы?!

— Верочка, Верочка! – кинулся ей в ноги Черпаков, — я думал это они! А это ты!

— Почему ты живешь здесь? На кого ты оставил нашего фараона?

— Фараона, любимая? – внезапно Черпаков вспомнил паспортное имя Плешивого, — да я ведь ему оставил этого корма.

После чего последовал весь анамнез жизни Плешивого, переучет испорченной мебели и точный литраж его продуктов обмена, однако Черпаков вовремя остановил супругу:

— Черт с ним с котом, родная. Скажи лучше, что тебе «они» сказали. Зачем вызвали?

— Ахх, — Вера завалилась на диван, — ищут они тебя. Они были в нашей квартире, забрали твой компьютер. Скажи мне, ты с каких пор в оппозиционеры заделался? Что происходит?

— Ноутбук, значит. Не хотят, чтоб я дальше правду писал, кошачья шайка.

— Кошачья? – переспросила Вера, — ах да, они тебе кое-что оставили на том месте, где стоял ноутбук.

Супруга передала Черпакову картонку. Перевернув открытку, Геннадий Егорович в ужасе отскочил, выронив её и пластиковую бутылку из рук. На открытке был изображен кот с повязкой на глазу кисти Луиса Уильяма Уэйта. Черпаков сразу смекнул, кто именно проводил обыск в его прежнем убежище. Одноглазый не отходит от принципов своей богини, кошки любят играть со своей жертвой перед тем, как съесть её.

Черпаков сообщил, что они в опасности и ему самому срочно необходим доступ в интернет. Необходимо было сохранить резервную копию злополучной статьи. Павел Александрович любезно предоставил товарищу свой компьютер, дабы Геннадий Егорович закрыл свой новый навязчивый гештальт, однако, было уже поздно. Профиль заблокирован.

Павел Александрович стоял рядом и крутил в руках необычную открытку:

— Готов признать, теперь это выглядит более чем подозрительным.

***

Как оказалось, ноутбук и профиль на Яндекс.Дзене были последней каплей терпения Геннадия Егоровича. Многие активные читатели общались с Черпаковым по почте, поэтому не так уж и трудно было связаться с ними, чтобы-таки достать копию заветной статьи.

Статья, разумеется, была добыта. Более того, один из читателей посоветовал Черпакову не молчать. Раз они не хотят видеть правду на просторах кибер-реальности, необходимо учредить митинг, расставить черных промоутеров, в конце концов, захватить телевидение.

Последнее, конечно, не покинуло пределов фантазии Геннадия Егоровича. А вот остальные составляющие плана народного ликбеза вступили в силу. Строки статьи стали строками манифеста. Многие из них были запечатлены на самодельных плакатах и транспарантах.

Из трех тысяч подписчиков только лишь несколько десятков москвичей откликнулись на зов своего кумира. В сформировавшемся ордене Черпаков придумал себе кодовое имя Камбиз III Феликтон (прозвище «Убийца копов», данное ему Попвым, Геннадия Егоровича не устраивало), в честь предыдущего Камбиза, который и разработал концепцию живого кошачьего щита в сражении при Пелузии. Приписка же Феликтон была изобретена в маниакальном бреду от сложения латинского слова «кошка» и греческого корня глагола «убивать».

Реальные встречи обществом феликтонов предусмотрены не были. Разумеется, по той причине, что Геннадий Егорович не хотел подвергать членов ордена опасности, ведь повсюду за ним охотились слуги Великой Кошки. Договоренность была такова: неделя подготовки и активной пропаганды, затем общий сбор на красной площади.

Вера и Павел Александрович не поддержали идеи Камбиза III, однако, отговаривать Черпакова не стали и в день митинга даже согласились довезти Геннадия Егоровича до красной площади, дабы того не схватили по пути.

День выпал необычайно жарким. Черпаков долго не решался выходить из машины. Прилипнув к пассажирскому сидению, Геннадий Егорович перебирая в руках свертки нарисованных плакатов.

— Точно пойдешь? – неуверенно спросила Вера.

— Ну а кто если не я, — героически произнес Камбиз III.

— Осторожнее там, — прозвучало последнее напутствие Павла Александровича, — увидишь ментов – беги.

— Ты-то не надумал с нами? – с надеждой посмотрел на него Черпаков, — погода-то какая хорошая.

— Нет, мы с Верой будем ждать тебя тут.

Вера кивнула. Черпаков крепко пожал руку товарищу и, захватив свою крамолу, направился к назначенному месту сборов. Встретиться феликтоны условились у памятника Минину и Пожарскому, однажды также собравших народ и освободивших Россию от врага, укоренившегося у власти.   

У памятника Черпакова и правда уже поджидала толпа людей. Ещё издали ему помахал длинным рукавом паренек, стоявший в первых рядах.

Подойдя ближе, Геннадий Егорович, поприветствовал своих адептов. Некоторые из них стояли с уже готовыми плакатами, другим Черпаков торжественно вручил свои.

Необходимо было начинать, однако Черпаков насчитал от силы пятнадцать человек, трое из которых вечно куда-то пропадали из вида. Парень в цветной клетчатой оверсайз рубашке и сальными взъерошенными волосами объявил, что ответственным за привлечение людей выступал лично он и больше никто не изъявил желания присоединиться к революции на Красной площади.

Черпаков взглянул на других участников акции. Трем, казалось, ещё не было шестнадцати; одна бабушка; две сутулые женщины, дополняющие позвоночники друг друга как части пазла; лысый парень с красными зудящими глазами; миниатюрный зализанный «академик» с чемоданом. Замыкал строй паренек, сидящий в телефоне. Увидев его, Черпакова снова как током прошибло.

— А ну снимай эту гадость!

На майке у паренька красовался ещё один кот Луиса Уэйта: пестрый размазанный по всей майке зверек с цветами вместо глаз. Камбиз отобрал у своего послушника запрещенную символику и нацепил её на один из плакатов, вернув уже в виде знамени. 

— Итак! – продолжил Геннадий Егорович, — я хочу убедиться, что имею дело с людьми, на которых можно положиться. У кого был опыт борьбы с кошками?

Выяснилось, что некоторые участники акции даже не понимали, с какой целью пришли сюда. Лысый признался, что в 15 лет кидал бездомных котят со второго этажа заброшенной стройки. Бабушка, поразмыслив, вспомнила, как топила потомство своей плодоносной кошки. Девушки вообще оказались зоозащитницами, а «академик» — местный городской сумасшедший, который напрочь отказался говорить с Геннадием Егоровичем. Только юноши искренне решили поддержать своего вожака в клетчатой рубашке, которого, как оказалось, звали Володей.

Володя предложил Черпакову следовать с плакатами и лозунгами вдоль кремлевских стен: от Спасской башни до Арсенальной. Затем можно свернуть в Александровский сад или направиться в обратную сторону. «Главная цель – привлечь как можно больше внимания»

— Голова, Володя, — отметил Черпаков, после чего  ровным строем они замаршировали по площади.

Собственно говоря, начался митинг весьма бодро, однако Амон-Ра, казалось, сегодня выступал против демонстрантов. Пекло так, что Геннадий Егорович успел позавидовать соратнику, которого тот сам избавил от майки с фрактальным котом. Адепты активно рассекали воздух транспарантами и кричали хором что-то невнятное. Всё это неприятно резонировало в ушах на фоне шумных строительных работ на площади.

Кто-то из зевак, проходивших мимо, останавливался, забывая о своих делах, и доставал мобильник. За пару минут к феликтонам прилипло пять операторов. Вскоре среди прохожих можно было заметить несколько патрульных отрядов, с таким же любопытством глазевших на нестандартные требования демонстрантов «свергнуть кошачий деспотат», «вернуть власть людям», «убрать кошек с министерских постов», «перестать делать вещи из натурального меха», «легализовать давно доступные всем в части стран Европы вещества» и прочие хаотичные выкрики разросшейся кучи акционеров.

На половине пути у Черпакова от жары и шума стала кружиться голова. Ноги подкашивались, будто кто-то намеренно хотел помешать его маршу. Геннадий Егорович с презрением взглянул на мавзолей с расчетом, что ультразвуковые волны, выворачивающие его суставы исходят именно оттуда.

— Держитесь, Геннадий Егорович! – подбадривал его Володя, ещё полный сил и энтузиазма.

Вдруг Черпаков заметил черный кортеж, блестящие на солнце металлические звери выехали из-за стен Кремля и направились напрямик его маршу. Черпаков оглянулся на крикунов, картинка плыла и замыливалась. Шум толпы, собравшейся вокруг демонстрантов, еле-еле пробивался через подушки вакуума, казалось, сдавливающих голову с обеих сторон.

Народа вокруг демонстрантов скопилось уже так много, что вскоре кортеж скрылся из вида и Геннадий Егорович запаниковал. Казалось, опасность могла прийти со всех сторон.

Внезапно в непроглядной массе зевак Черпаков увидел знакомую мордочку. Это точно был он. На бетонной плитке сидел и щурился Плешивый. Геннадий Егорович протер глаза, в надежде, что иллюзия развеется, однако мираж не уходил. Плешивый таким же безразличным взглядом смотрел на своего хозяина. Когда же кот заметил, что их глаза нашли друг друга, он поднялся, потянулся и скрылся в толпе. Черпаков был уверен, что это знак, однако, не до конца понимал его значение.

— Володя, назначаю тебя за главного, мне нужно отлучиться, это важно, — Геннадий Егорович передал свой плакат с перечеркнутым андреевским крестом кошачьей мордой и направился к месту, где приметил Плешивого.

Пробившись сквозь зрительские ряды, Черпаков заметил, что Фараон ждал своего хозяина в нескольких метрах, так что Геннадий Егорович наверняка его заметил. Черпаков стал приближаться, но Плешивый неспешно убегал от него, казалось, сопровождая его до некого знакового места.

Спустя несколько минут погони это место гранитным монолитом предстало перед Черпаковым. Плешивый привел своего хозяина к самой двери мавзолея. Никаких постовых в округе не было, но крупная белая табличка справа гласила, что временно доступ гражданам в мавзолей прекращен. В принципе, ничего необычного. Наверное, снова Ильича реставрируют, пытаясь уже какой раз безуспешно омолодить вождя.

Однако дверь в мавзолей был приоткрыта. Плешивый, не обращая никакого внимания на объявление, юркнул в узкий дверной проем. Какое-то время Геннадий Егорович всё-таки сомневался в символичности этой погони, возможно, кот и вовсе был чужим, а от испуга забежал в первое попавшееся здание. Но всё же было в его восприятии что-то такое опьяняющее, что заставило, Черпакова проверить свою гипотезу. Он осторожно толкнул тяжелую металлическую дверь и проник внутрь.

Оказавшись в мавзолее, Геннадий Егорович уже не видел Плешивого, внутри не было ни единого источника света. Леденящий воздух мраморных стен приятно освежал, но притом напоминал о том, что где-то неподалеку находится забальзамированный когда-то Воробьевым и Збарским труп вождя.

Черпаков представить себе не мог, что скрывают внутренности советского зиккурата. Сделав пару шагов в темноту, Геннадий Егорович услышал медленные шаги, отдающие глухим эхом по всему окружающему пространству. Голова Черпакова закружилась, в горле появился густой тоншнотворный ком.

— Кто здесь? – выкрикнул Черпаков, с трудом сглатывая слюну.

Однако ответа не последовало. Черпаков принялся успокаивать себя, представляя, будто бы с таким звуком капля разбивается о мраморную плитку. «Только вот откуда в мавзолее вода».

Внезапно он почувствовал, как что-то задело его руку. По руке нежно проскользнула приятная на ощупь ткань. Теперь Геннадий Егорович понимал, что точно здесь не один. Он замер в ужасе. Ноги не чувствовали земли, оттого Черпакова начало ещё сильнее укачивать.

Притом тот, кто был с ним в одном помещении, не пытался прогнать незваного гостя. Черпаков подумал, что его просто напросто не услышали, хотя он горланил во всю. И как только Геннадий Егорович решился повторить свой вопрос, вдали от него некто вынес свечу.

Свеча горела так тускло, что, казалось, от неё не было никакого толка в таком большом помещении. Существо наклонило источник света, и свеча передала огонь на крупную бронзовую чашу. Северо-восточная часть большой комнаты обнажилась приятным желтым светом.

Черпаков заметил уходящий во тьму силуэт существа, держащего свечу. Худая невысокая женская фигура с непропорционально большой головой. Вслед за существом по полу тянулся белый подол. Волосы стали дыбом.

Бронзовая чаша, из которой вырывались острые языки пламени, на трех коротких ножках стояла на мраморном постаменте, украшенном золотым коптским крестом. Черпаков осмотрел освещенные стены. Неглубокие продольные швы разделяли несколько рядов стоящих в профиль египтян. На их фоне безграничным потоком уходило во тьму иероглифичное письмо. На стенах также висели золотые щиты, с еле заметной звездой Давида, на каждом из них.

«Соломоны Щиты в храме Баст», — подумал Черпаков. Его головокружение приняло приятный одурманивающий характер. Именно в этот миг Геннадий Егорович понял, что заветное желание его, наконец, исполнилось. Ему всё же удалось «заглянуть за ширму». Теперь Черпаков мечтал о том, чтобы без тяжелых последствий выбраться отсюда.

Тут же загорелась и вторая чаша, располагающаяся симметрично в западной части комнаты. Теперь существо приближалось к тому месту, где  стоял случайный посетитель гробницы. Черпаков сделал осторожный шаг назад. Глаза его начали привыкать к темноте, и вдруг он понял, что в комнате больше двух человек. Две массивные фигуры величественно стояли в нескольких метрах напротив Черпакова. Оставалась надежда на то, что ими окажутся статуи Осириса и Изиды, однако, как только пламя загорелось в чаше слева от Геннадия Егоровича, тот сразу разобрал во тьме двух меджаев.   

Фигурой слева оказался сержант Ткаченко, которого Черпаков сразу же узнал по бинтовой повязке на глазу. Фигурой покрупнее оказался майор Попов. Черпаков потерял дар речи, когда увидел их в таком виде.

Пояса обеих обвивали маисовые юбки-схенти до колена. Притом Попову набедренная повязка так сильно сдавливала голый живот, что майор даже потерял свой прежний пастозный вид и приобрел убедительный облик телохранителя фараона. Торс сержанта также оставался без одежды, однако грудь их покрывали искусно собранные ускхи, украшенные чередующимися зелеными и красными рядами крупных бусин. Даже ноги стражи были обуты в сандалии из толстого папируса.

Черпаков посмотрел на их каменные лица. Стеклянные глаза, аккуратно обведенные черной подводкой, не выражали никаких эмоций и смотрели далеко сквозь Геннадия Егоровича. Вместо привычной лысины на голове у участкового красовался черный парик из овечьей шерсти, такой же был и у его напарника слева.   

Вызывающий гардероб слуг правопорядка закрывали крупные, почти во весь их рост, деревянные щиты, обтянутые снаружи толстым слоем бычьей шкуры. В другой же руке они держали длинные копья с мерцающими от огня медными наконечниками.

Тем временем, пока Черпаков рассматривал застывших меджаев, существо с большой головой зажгло все чаши по периферии и, наконец, озарило центр комнаты. Теплый свет разлился по всему помещению, наконец, предоставив глазам Черпакова полную панораму гробницы.

Первое, что бросилось в глаза – Плешивый. Он сидел в центре комнаты прямо на теле вождя. Ленин был целиком завернут в ткань, отчего походил на самую настоящую мумию. Однако как оказалось, Плешивый был не единственным представителем семейства кошачьих. Вся комната была заполнена кошками. Казалось, их было около сорока или даже пятидесяти. Некоторые из них только проснулись, некоторые ходили по гробницы, обнюхивая ноги стражи и девушки со свечой.

Существо обернулось. Голова оказалась массивной позолоченной маской Баст. Великая Кошка была одета в длинный белый калазирис. Шея украшена ускхом, однако, вместо цветных бусин, он был украшен яркими драгоценными камнями, переливающимися на свету красными и голубыми оттенками.

Баст заметила гостя и сделала несколько шагов ему навстречу. Черпаков заметил, как стража тоже внезапно подорвалась и накренила медные копья вперед. Инстинкт самосохранения диктовал Геннадию Егоровичу как можно скорее покинуть эту черную мессу, однако ноги его будто по лодыжки утонули в затвердевшем вокруг них мраморе.      

— Аун-с`ап ба, — скомандовала Баст. Меджаи снова поставили копья наконечниками вверх, — Аммт-ха аби-авт!

Стражники синхронно повернулись направо и скрылись за высокой кафедрой мавзолея. Баст смотрела на Черпакова, высоко задрав подбородок, несмотря даже на предполагаемый вес маски и небольшой рост Кошки. Ловким движением Баст молниеносно сняла с пояса широкий бронзовый кинжал. Произнеся почти шепотом ещё несколько непонятных наблюдателю слов, Бастет по срединной линии разрезала свою одежду и оказалась совсем нагая перед гостем.

В тот момент что-то будто бы сильно ударило Черпакова по затылку, от чего по всей его голове прошелся первый разряд переменного тока. Геннадий Егорович не понимал, видит ли он всё это наяву или уже выжил из ума. Ничего из того, что наблюдал Геннадий Егорович в данный момент, совсем никак не вязалось с его привычной реальностью. Миниатюрная, но не менее величественная, как и сама Кошка,  грудь с двумя изумрудными сергами-пусетами на сосках, татуировка на животе в виде гиперболоида и двух полукругов, запах исходящий из догорающих в чашах трав и ароматических масел – всё это уводило случайного гостя процессии в дурманящий мир дереализации.

Через толпу трущихся о ноги кошек Бастет прошла к саркофагу вождя и двумя руками дотронулась до мумии. Кошка снова произнесла на неизвестном языке:

— Хасп`ан никту-и. Баст-авт-ау.

Тем временем сержант Ткаченко и майор Попов всё в тех же облачениях вывели в центр комнаты двух исполосанных царапинами рабов в железных кандалах, сцепленных друг с другом. Пленники упали на колени не издав ни звука. Это были мужчина и женщина, из одежды на них были только грязные набедренные повязки.

У Черпакова сильно кружилась голова. Он присмотрелся к двум мученикам и снова маленькая трансформаторная будка, находящаяся где-то в затылке пустила разряд по всему телу. Пленниками оказались Вера и Павел Александрович. Оба они смиренно смотрели в пол, не поднимая глаз на Геннадия Егоровича.

Внезапно обнаженная Бастет схватила за холку сидящего на мумии вождя Плешивого. Кот решил никак не сопротивляться. Черпаков хотел бы помешать ей, но руки от напряжения вытянулись по швам, будто его поразил столбняк. Притом Геннадий Егорович даже голосом не мог спугнуть живодеров, челюсти намертво сомкнулись так, что зубы, казалось, сейчас раскрошатся от давления.   

Вытянутой вперед правой рукой Баст держала Плешивого, левой — уже готова была заколоть животное, совершив жертвоприношение, то ли египетским богам, то ли Владимиру Ильичу.

Тут-то Геннадий Егорович, сам того не понимая, повторил подвиг Плешивого, видимо в надеждах спасти своего верного друга. Непроизвольное мочеиспускание последовало сразу же вслед за третьим ударом тока, который невозможно было по силе своей сравнить с двумя предупредительными. Сейчас же ток разлился по всему парализованному телу Черпакова. Руки Геннадий Егоровича затряслись с невероятной скоростью и амплитудой. Он пронзительно закричал не своим голосом и плюхнулся на пол в клонических судорогах, испуская изо рта пенящуюся густую слюну. 

Глава 4. Египетский плен.

Память Геннадия Егоровича скрыла от него череду эпизодов, случившихся после приступа. Для него осталось загадкой, как он выжил в гробнице, чем закончился ритуал Кошки и, наконец, кто вытащил его из мавзолея и передал скорой помощи. В разы проще было принять тот факт, что всё случившееся – часть психического расстройства, поставленного врачами в качестве предварительного диагноза.

Сейчас Черпаков сидел на старой деревянной зеленой скамье. Густые кроны деревьев скрывали за собой высокий бетонный забор. Двор загородного психоневрологического диспансера навевал тоску.

Черпаков не считал, сколько времени он провел здесь, однако, за всё это время никто так и не навестил его, ни Павел Александрович, ни жена. Внезапно металлическая калитка отворилась, и Черпаков увидел знакомое лицо – это был Володя. Медсестра встретила его у ворот и подвела к пациенту:

— Геннадий Егорович, к вам посетитель. Сказал, ваш близкий человек. Вы его узнаете?

Черпаков медленно кивнул, прикрыв глаза. Медсестра улыбнулась и покинула их.

— Как вы тут? —  Володя присел на скамейку к Геннадию Егоровичу, — держитесь, всё будет хорошо. Как только вы выйдете, мы с вами обязательно продолжим дело. Вы ещё не успели никому рассказать о ваших статьях? Здесь никому нельзя доверять. До смерти заколют. 

— Да нет, тут всё хорошо, — безразлично ответил Черпаков.

— Знаете, что было? Вы когда ушли, нас начали прогонять. Но мы продолжали кричать и сопротивляться! Аркадий Федорович молодец, сделал вид, что его мент ударил. Валялся на земле, кричал, это кто-то заснял и в интернет выложил.

— Зачем это?

— А чтоб знали все, что государство нас заткнуть хочет! Только вот все проплаченные СМИ вас обсмеяли. Сказали, вы сумасшедший сектант и находитесь на принудительном лечении. В общем, глупости какие-то. А вы почему такой вялый? Они вас чем-то обкалывают? Если будут угрожать электричеством, ещё как-то пытать, вы обязательно говорите, что будете подавать на них в суд, когда выйдете. Мы с вами ещё столько всего сделать должны! Феликтоны живы и мы вас ждем!

Черпаков тяжело вздохнул:

— Послушай меня, Володя. Ты где-то учишься ещё? Если уже нет, то иди лучше на работу устройся какую-нибудь. Со мной не водись. Я больной человек. Врачи сказали у меня это… психоорганическое какое-то, оттуда и бред у меня был… припадки… глюки реалистичные такие, понимаешь? И «секту» эту распусти от греха подальше. Им тоже судьбы не ломай.

— «Бред» — это вы сейчас говорите, Геннадий Егорович! Чем же они вас накачали там? Вы хотите похоронить всё, что мы с вами сделали?

Володя и не заметил, как к ним вернулась медсестра:

— Геннадий Егорович, вы не задерживайтесь, мы вас ждем.

— Я ведь только что из процедурного, — удивился Черпаков.

— Не в процедурный, нужно показаться врачу, — с улыбкой ответила медсестра и снова убежала в главный корпус.

Черпаков, желая как можно быстрее завершить неприятный диалог с бывшим адептом, поднялся со скамьи и протянул руку Володе с наилучшими пожеланиями в устройстве дальнейшей мирской жизни.

Геннадий Егорович вернулся в палату, откуда был доставлен к лечащему врачу. Им же по совместительству являлся заведующий отделения – Никонов Фёдор Степанович. Притом за всё время пребывания Черпакова в ясном сознании, он так ни разу и не видел своего врача, поручения которого в основном выполняли учтивые сестры милосердия.

Оказавшись впервые в кабинете Никонова, Геннадий Егорович осмотрел скромное рабочее место своего врача. Желтые под цвет дома стены, несколько массивных салатовых медицинских шкафов, заполненных различными психтропными препаратами. Посередине небольшой письменный стол из светлого дерева. За ним сидел Федор Степанович, представляющий собой небольшого роста засушенного старичка, уткнувшегося в кипу смятой макулатуры.

— Вы, садитесь, уважаемый, — проговорил врач, не отрывая глаз от документации

Черпаков уселся на черный офисный стул, стоящий сбоку от Фёдора Степановича. Геннадий Егорович смотрел в пол, будто бы ожидая очередного приговора.

— Знаете, Геннадий Егорович, если бы не мой опыт работы в целых тридцать с лишним лет, вас бы и дальше лечили одним карбомазепином. Представляете, что я нашел. Нет, вы себе не представляете.   

Черпаков поднял голову и сразу же заметил на стене напротив картину, оскалившуюся на него несколькими рядами желтых клыков. На него смотрели треугольные глаза ещё одной, казалось, насмехающейся над пациентом кошки.

— Это Луис Уэйн, вам нравится? – спросил Никонов, заметив реакцию Черпакова, — говорят, он нарисовал её, будучи уже в совсем безнадежном состоянии.

— Пождите, Фёдор Степанович, скажите, умоляю — не смог сдержать страха Черпаков, — я нахожусь здесь на принудительном лечении? Сколько меня ещё здесь продержат?

— Кхм, — перебил его Никонов, — Геннадий Егорович, вам необходимо успокоиться. Вы находились под аффектом. Вам следовало бы воспринимать нахождение здесь, как манну небесную, после совершенных вами поступков.

— Значит, да, — нахмурился Черпаков, — а Черпакова Вера, меня не навещала эта женщина? Я совсем ничего не помню.

— Нет, ни одна женщина вас не навещала, — холодно ответил Никонов, снова уткнувших в мятые листы истории болезни, — и дайте мне, наконец, закончить то, что я собирался вам сказать. Кто был вашим лечащим врачом, пока вы были на службе? Гнать в три шеи надо этого недоумка. Как же он мог пропустить эту инфекцию. Тоже мне ревматизм. В общем, не буду тянуть, я выяснил, откуда у вас поражение непосредственно ткани мозга. Представляете себе, запущенная нелеченная токсоплазма. Экзотика! Но вы не переживайте…

Дальше Черпаков уже не слушал Федора Степановича. Казалось, вместе с черным офисным стулом, он всецело провалился в потаенные уголки своего параноида. «Мой главный враг всегда был внутри меня».

Речь психиатра и витания Черпакова синхронно прервал потрескивающий звонок стационарного телефона. Никонов поднял трубку и несколько раз согласился с человеком на проводе.

— Ну что ж, Геннадий Егорович, танцуйте, к вам снова посетитель. Я думаю, я сообщил вам всё, что хотел. Теперь начинаем лечиться, я смотрю, вы не такой страшный, как о вас сейчас везде отзываются.

Черпаков попрощался с врачом, до сих пор пребывая в отрешенном состоянии. Медсестра, снова взявшая пациента под свой патронаж, вывела его из здания лечебницы и подвела к металлическим воротам. Тогда же растворилась последняя надежда Черпакова, у ворот его ждала не жена.

Посетителем оказался крупный мужчина в черной кожаной куртке. Никем не представившись, незнакомец уткнул в лицо Черпакова нечто похожее на удостоверение и сообщил, что ему немедленно следует «проехать» с ним. Медсестра одобрительно кивнула и передала одетого по-домашнему Геннадия Егоровича в руки посетителя.   

Всё ещё пребывая в прострации, Черпаков не сопротивлялся, пока его вели к черному тонированному внедорожнику, не задавал никаких вопросов по пути,  молча рассматривая плывущие пейзажи лесополосы.

Водитель тоже не проронил ни слова до тех пор, пока они не оказались «на месте». Затем последовало лаконичное «вылезай» и Черпаков оказался во дворе, больше  походившем на парковую зону, выдержанную в роскошном английском стиле. Среди аккуратно выстриженных кустов можно было заметить каменные статуи среди которых Черпаков сразу же узнал Сераписа, арки в виде богини Нут, сидящих на постаментах Осириса с супругой.

Обернувшись, Черпаков заметил монументально возвышающийся над садом дворец, встречающий его высокой гранитной лестницей и рядом кремовых колон с зеленой верхушкой. Над колоннами вдоль десятка окон простирался массивный выпирающий красный диск, от которого в стороны отходило два зеленых орлиных крыла.

Однако строгий сопроводитель поторапливал Геннадия Егоровича, не позволяя насладиться непривычным видом античных чудес. Оказавшись внутри дворца, Черпакова сразу же передали в руки более представительного молодого человека в костюме, который доставил Геннадия Егоровича к  кабинету номер 809 и наказал ждать на красном бархатном диване, пока его пригласят.

Черпаков осмотрелся. Комната ожидания представляла собой длинный коридор с однотипными золотистыми шторами, декоративными растениями, расставленными между чередой закрытых дверей из темного дерева.

Ожидал приглашения он в одиночестве. Проскочила долгожданная мысль, отчего же он так безразлично реагирует на собственную судьбу. То ли грамотно подобранный курс нейролептиков, то ли парализовавшее его отчаяние.   

Внезапно ручка 809-ого кабинета громко щелкнула, дверь сама принялась  медленно открываться, а из кабинета послышался командный женский голос:

— Черпаков, восемьсот девятый!

Геннадий Егорович подорвался и зашел в кабинет. В отличие от рабочего места Фёдора Степановича, помещение было в три раза больше, а интерьер как минимум раз в десять богаче. По бокам от двери располагались две золотые статуи кошек, от них же по бокам стояло ещё два дивана, подобно тому, на котором Черпаков ожидал своей очереди. Стены украшали картины. На некоторых из них были античные города, напоминающие Александрию или Вавилон, на других картинах - известные политики, изображенные с кошками на руках.

В центре кабинета стояла высокая стройная женщина средних лет в черном строгом костюме с коротким, но притом очень пышным каре. Лицо её также Черпаков находил очень строгим, высокие скулы, впалые щеки, небольшой прямой нос и «заячья губа», разделяющая верхнюю челюсть пополам.

Женщина какое-то время щурилась на Геннадия Егоровича небольшими темными глазами, презрительно рассматривая посетителя. Черпаков заметил у её носа следы от зеленоватого порошка, который сперва спутал с редкими усиками.

Слева от неё на полу лежала живая львица, которая, как только Черпаков вошел в кабинет, подняла свою массивную голову и не отводила от него взгляда. Экзотичного питомца сдерживала лишь стальная цепь, идущая к стене от кожаного ошейника, висевшего на шее у зверя.

Особа раздраженно протерла нос белым платком, развернулась и последовала к длинному столу, который располагался в конце комнаты. За столом Черпаков заметил высокую, касающуюся потолка статую шакалоголового Анубиса, держащего одной рукой люстру в форме весов.

— Подойдите ко мне, Черпаков, — усевшись за стол, скомандовала женщина.

Аккуратно пройдя мимо львицы, Черпаков подошел вплотную к столу, на котором, как оказалось, не было ничего кроме нескольких небольших пакетиков с кошачьей мятой. Один из них был вскрыт и собран на столе в длинную ровную дорожку. 

— Будешь? – спросила женщина указывая взглядом на размельченную мяту. Черпаков испугано помотал головой, — нет? Ну, в таком случае, к делу. Вы куда полезли, Геннадий Егорович, скажи мне? Вы понимаете вообще, какую ошибку вы совершили? Хотя бы в общих чертах.

Черпаков снова покраснел и уставился в пол.

— Простите меня, пожалуйста, я больной человек. Мне поставили шизофрению, я не хотел причинять вред сержанту Ткаченко. Я…

— Ой, Черпаков, мне искренне срать на твоего сержанта! Я спрашиваю о другом. И если ты мне сейчас же не объяснишь, как твоя бестолковая голова смогла сопоставить…

Внезапно речь прервал звук, открывающейся двери. Оба оглянулись. В дверной проем протиснулась девчушка в длинном фиолетовом платье. Черпаков сразу узнал её. Это была та самая «гражданка Пономарева», за которую он принял за Бастет на улице.

Девушка кивком поздоровалась с начальницей и посетителем и спешно пробежала к столу, прицокивая каблуками. Черпаков думал, что самое время извиниться и перед ней за эпизод преследования, однако девушка заговорила первая:

— Мария Анатольевна, я быстро, вот заморозка, — девушка передала белый шелестящий пакет в руки начальницы, — и  нож возвращаю вам, спасибо.

Из пакета «гражданка Пономарева» достала тот самый бронзовый нож, которым в мавзолее владела Баст.  Всё встало на свои места. Конечно, она и была женщиной в белом калазирисе. Девушке показалось, что Геннадий Егорович по памяти раздевает её взглядом, и она покраснела.

— Хорошо, Оленька, вы свободны.

Девушка снова кивнула и покинула кабинет.

— Ну что, Геннадий Егорович, хотели найти Бастет, а попали к Сехмет? — с надменной улыбкой произнесла Мария Анатольевна, — львице, напускающей миазмы. Вы ведь умудрились догадаться обо всем. Как у вас это так вышло? Случайно? Знаете, дуракам везет до поры до времени.

— Миазмы? Вы можете объяснить мне, что здесь происходит? Прошу вас. Весь мой привычный мир разрушен, я уже не понимаю болен ли я, или всё это происходит взаправду.

— Что ж, Геннадий Егорович, ну или Камбиз III Феликтон, — посмеялась Сехмет, — как к вам удобнее обращаться? Я сейчас говорю вам не о ваших липовых диагнозах, а о даре, который попал в ваш организм случайно. О культивируемых тысячелетиями простейших, обладающих поразительными возможностями. Вы когда-нибудь слышали такую популярную гипотезу о том, что именно гриб сделал из обезьяны человека? Не шампиньон, конечно же. Так вот, Государство из кучки голых кроманьонцев построила именно эта малышка. Фараон «Неферкара» был далеко не первым «шизофреников», как написано в вашей статье. Он лишь возвёл город, буквально древнейшую микробиологическую лабораторию.

— Бубастис в Египете?

— Пер-Бастед в Та-Кемет. Вы оскорбляете нас своей греческой номенклатурой. Именно там работали лучшие египетские жрецы. Таким образом, Геннадий Егорович, около четырех тысяч лет назад токсоплазма организовала человеческое общество. Со своей чертовски несправедливой иерархией, строгими законами, бесконечным насилием над личностью, страхом и подчинением. Разве человек способен был избрать подобную судьбу добровольно? Теперь немного об особенностях самой toxoplasma gondii. Весь секрет заключается в том, что молодые поколения штаммов безоговорочно подчиняются древним. Буквально как дочерние спорозоиты, которые попадают в организм мыши, заставляют животное безоговорочно принести себя в жертву кошке. К слову о кошках. Вы думаете, кошка – это священное животное, которому мы бьем челом? Кошка это идеальный резервуар. Идеальный резервуар сейчас лежит у каждого второго дома. Вы же, Черпаков – феномен. Я не могу и представить, как вы овладели столь древним штаммом, который позволил вам собрать хоть и небольшую, но весьма преданную армию поклонников, притом не позволял майору Попову задавить вас ещё в начале вашего тернистого революционного пути. Да, посмотрите на эту фотографию (Сехмет указала на фотографию Ленина на стене. Черно-белый вождь обнимает кошку у себя на руках). Штамм Ульянова  — всё тот же штамм Неферкары или царя Соломона, если вам интересно.

— А вы… тоже заражены?

— Разумеется, мой штамм был у первого инквизитора Токвемады, Геннадий Егорович – снова усмехнулась Сехмет. Ваш же штамм, переданный мне лично вашим психиатром неделю назад, можно сравнить с Вильгельмом Оранским, Жанной Д`арк, Яном Жижкой, Богданом Хмельницким и прочими, мягко говоря, неудобными людьми. Собственно, поэтому мы и закрыли вас в лечебнице, откуда вы больше никогда не выйдете. Так и закончил Камбиз III.

Завершив монолог, Сехмет принялась рыться в доставленном ей белом пакете.

— Я понял вас, — смиренно ответил Геннадий Егорович, — а что с моей женой, Мария Анатольевна, и с Пал-Санычем?

— Вы очень вовремя спросили, — сказала Сехмет и вытащила на стол освежеванную человеческую руку. Геннадий Егорович сглотнул внезапно возникший рвотный комок. Затем последовал целлофановый пакет с человеческой печенью. Сехмет пощупала его и, обнаружив, что печень практически разморозилась в пути, достала её из пакета и бросила изголодавшееся львице. Зверь тут же накинулся на свежие человеческие потроха.

— Извините, Мария Анатольевна, это они?

— Я не знаю, — усмехнулась Сехмет, — возможно. Знаете ли, Бастет требует жертвоприношения кошачьи, а Сехмет – человеческие. И выбор, Геннадий Егорович, у вас не велик. Либо мы отправим вас обратно в психодиспансер, либо я даю вам шанс последний раз услужить Великой Кошке, хоть и в лице её старшей сестры.

— Я готов, Мария Анатольевна.

— Тогда готовьтесь к омовению.

(с) Юрий Холин, 2022