В июле сорок второго

               

       Вот и отступает ночь, сменяясь предрассветными сумерками. Небо на востоке светлеет. Июльский рассвет лёгкой туманной дымкой плывёт над заливом и над  прибрежным селом. От воды тянет  прохладой. Сонные волны  лениво накатывают на песчаный берег, усыпанный мелкими ракушками. Солнце всё больше выглядывает из-за горизонта.  А ещё через  мгновение ярило, будто оторвалось от земли и поплыло в голубом небе, наполняя всё живое силой и энергией. Только  странная  пугающая тишина царила   в это утро в селении.  Там наверху,  на горе  не слышно ни мычания коров, ни лая собак, ни  даже петушиного крика.  Можно  подумать, что жители все сразу покинули  свои хаты и со всем   скарбом исчезли в неизвестном направлении.
      Если ещё  люди оставались на подворьях,  то, возможно, они попрятались по своим  подвалам потому, что всё ближе и ближе,  эхом  доносились разрывы от бомб и  снарядов.  Но, наверное, пытливый глаз  приметил, как  с противоположной стороны залива в небе двигалась тёмная точка, и  устрашающий гул  нарастал и разрушал пугливую тишину. Навстречу размалёванной   свастикой машине  из-за солнца, казалось, вылетела серебряная стрела. Над  сельскими хатами  в небе,  в схватке закружили   два боевых самолёта. Немецкий лётчик  надеялся  малой кровью уничтожить советский ястребок.   Столкновение длилось  всего несколько минут. К великой радости наблюдавших, из двигателя вражеской  машины  полыхнуло пламя  и, оставляя за собой в ясном июльском небе чёрный  след, вдруг она взорвалась и рухнула где-то посередине залива, не дотянув несколько километров до оккупированного фашистами  г. Таганрога.
    А ястребок,  качнув сверкающими под лучами солнца серебристыми крыльями, сделал над селом прощальный, победоносный круг, и  полетел в сторону  восходящего солнца.
    – Так тебе и надо, чёрт рогатый! – проводив  взглядом горящую немецкую машину, прошептала  женщина с ведром.
     – Подоить корову  изверг не дал,  и  сарай  не успела закрыть!  Хоть в хату  живёхонькая  вбежала.
    Она торопливо прикрыла за собой дверь, ни на минуту не переставая слать проклятья немецкому лётчику. В тёмных сенях на ощупь отыскала стол и  водрузила на него ведро с молоком.
    – Фу ты,   темень, хоть глаз выколи, совсем  запамятовала, что  окна завешаны.  –   воскликнула в сердцах, осторожно  снимая светомаскировку.
    –  Раиска, доченька, проснулась? На улице страх господний!   Помнишь того фашиста, что повадился   каждое утро летать над  нашим селом, собак да людей расстреливать?  Сегодня наш соколик отправил его  рыб кормить! С первого раза подстрелил, вот те крест.      
    Она набожно перекрестилась.
     –  Немец в море вместе с самолётом утоп. Теперь  не страшно ходить по улицам, пока нового не пришлют.   А такое утро  тихое выдалось, душа радовалась,  не верилось, что война на пороге!
    Девочка-подросток внимательно  её слушала.
    –  Мамка, ну чего  вы  панику наводите?  Дядя Нефодий, наш бригадир, любит повторять: «Всем смертям не бывать, одной не миновать. Живите  спокойно, пока поганец к нам в  село не пришёл».
    Дочь пыталась успокоить  напуганную мать, но  при этом  торопливо расчёсывала волосы, отливающие лиловой чернотой. Ловко заплела в  косы  красную атласную ленту.  Накинула  летнее платьице,  покрыла  голову  тёмным  платком  и направилась к выходу.
   – Жалко, что петухов  в селе не осталось, наши бабы всем им головы порубали, да засолили чтобы германцу не достались. – мать растеряно поддержала разговор  и   всё время с интересом наблюдала за дочерью. Потом, словно очнувшись, поинтересовалась:
    –  А ты, куда это собралась?
    – Так мы  с  пацанами и девчатами идём заканчивать прополку подсолнуха.  У дороги, где посадки шелковицы, помнишь? Бригадир дядя Нефодий говорит: «Война войной, а роботу забывать не следует. Что ж добру-то  пропадать?»
    – Куда вы идёте? – от услышанного ёкнуло в сердце,  грудь  вмиг сдавило железным обручем, и ей показалось, что задыхается от нехватки воздуха. Затем, через минуту яростное возмущение вырвалось наружу.
    –   Какая ещё работа, какой подсолнух? Только и слышу от тебя – дядя Нефодий, дядя Нефодий. Немцы на задворках, а они грядки полоть? Никуда не пущу. Мала ещё пока. Отец воюет, сын воюет,  под пули себя  кидают, и ты туда же?  Иди  тогда на ток, как все дети, там спокойнее, взрослые есть.  Или  же посажу  в подпол, и  будешь  у меня сидеть до тех пор, пока  немчуру поганую не прогонят с нашей земли.
     Разгорячённая пылкой речью, мать не  услыхала, как кто- то посторонний  вошёл в хату. Она резко повернулась к двери, и, охнув, прикрыла руками рот.
     –  Что бушуешь  Матрёна! К  сожалению, других рабочих рук у меня и нет. Только  надежда вот на этих «галчат».  Бабы, подростки постарше, сама знаешь, зерно на току убирают.    
     Он резко замолчал, словно что-то обдумывая.
     – А ты, почему задержалась?
     В хате наступила гробовая тишина.
     –  Ну, что замолчала?
     Матрёна, ошеломлённая внезапным приходом  самого бригадира, запричитала. Уж кто-кто,  а она-то знала его пытливый взгляд и хозяйскую хватку, и твердый, и дотошный характер.
      –   Да я уж, было, собралась, да стрельбы испугалась маленько. Видал, как наш соколик немца срезал? –   пыталась она представить   более правдоподобные оправдания, и ни на минуту не отводила  от него преданных глаз. Бригадир  иронически улыбнулся в усы.
    – Ладно, поверю! А  прополку последний раз сделать необходимо.  Если   живы  останемся, урожай соберем! –  на минуту задумавшись, проговорил он.
    –  Да!  Горько осознавать, что немецкие  войска   так быстро прошли пол страны.  А до нас-то рукой подать! Сам я не годен для военных баталий. Вот вами  и командую.   
      Затем, он с хитрым прищуром посмотрел на смущенную женщину.
    –  А ты, почему свою корову в общий гурт не сдала?  Мы  собрали  колхозное стадо, животных с  частных подворьев и отправили в плавни.  Твоя корова, смотрю я, в сарае!
Чем кормить собираешься зимой? А ежели немцы нагрянут? Отберут, а  тебя потом обвинят в пособничестве фашистам!    
      Райкина мать присела на кровать и испуганными глазами уставилась на бригадира.
      –  Нефодий, миленький, не губи,  жалко кормилицу  выгнать со двора, да ещё и в зиму? Да разве я совсем дурная? Как можно? Кто там присмотрит, кто выдоит до капелюшки? – она горько заплакала, уткнувшись лицом в фартук.
     – Ладно, хватит  тебе мокроту разводить! –  отмахнулся от неё бригадир, как от назойливой мухи,  раздосадованный  её причитаниями.
    –  Будем надеяться, что немец  стороной обойдёт. Но за коровой завтра пришлю пастуха-подпаска. А  мы пока  пойдём.
      Матрёна  резво подскочила и закрыла  собой дочь.
     – Не пущу,  одна она у меня осталась. Пожалей, дитё ведь ещё!  Тринадцать годков только.  А ты её в поле под пули.  Прилетит «мессер» и покосит всех твоих «галчат»  из пулемётов, как вы ту траву.
      Она  умоляюще смотрела на бригадира и теснила его к двери.
       –  Мамка,  да перестаньте вы людей смешить!  Опять вы за старое? Вам же сказали, нужна наша помощь.
      Мать кинулась, было, задержать  дочь, но натолкнулась на взгляд её тёмно карих глаз, и   увидела  в них непреклонность, решимость.
      –  Так решила? Ну что ж,  иди, но смотри, убьют, домой не приходи, не пущу. – в сердцах крикнула  ей  в след.
     Нефодий, почти уже вышедший из хаты на улицу, от этих слов  резко остановился. Не раздумывая,  вернулся назад.  В его глазах заплясали смешинки, но он их силой воли погасил  и с участием спросил:
     – Матрёна, ты ненароком не приболела? Что-то заговариваться стала! Видно, сильно тебя немец  напугал. Не ходи сегодня на работы, а дочь твоя быстро вернётся, обещаю.
     Оставшись одна в пустой хате, мать  почувствовала  внутреннюю опустошенность, присела на кровать. Солнечный луч, игравший на стёклах, проскользнул внутрь,  разыгрался, заскользил по стенам и шкафу, задержался на коврике, соскользнул на пол, и застыл  на пёстром, тканом половичке.
     Матрёна, наблюдая за ним, слёз не сдерживала, они  сами катились по разгорячённым щекам.  Наплакавшись, она ещё  некоторое время посидела отрешённо, словно видела  перед собой пропасть и  всем сердцем ощущала безысходность.  Тупо смотрела
Матрёна в пустоту, слегка  поглаживая натруженные руки. Потом,  спохватившись,  поднялась,   глубоко вздохнула, отряхнула передник, поправила платок на голове и вышла во двор. Думы о дочери не оставляли ни на минуту.
     – Надо же, словно глаза мужа увидала. Как похожа!

    
     – Вы, «галчата», не переживайте, что немчура  налетит. Вообще-то я приметил, они  так  рано  не курсируют у нас над головами. Спать, наверное, любят до часов десяти. А мы за это время, что господа почивают, успеем пройти оставшиеся рядки  и – по домам!  Правда, сегодня они, что-то изменили своим правилам. Вы уже всё сами знаете, как наш соколик сбил  немецкий самолёт, охотившийся за односельчанами.  Мы просили помощи, нам и помогли. – бригадир успокаивал подростков. Смотрел на доверчивые лица малолетних помощников, и  его сердце сжималось от сострадания. Худющие, только кости и кожа, загоревшие от знойного июльского солнца.
    – За  проделанную работу получите паёк пшеницы, пшена  и гороха. Будет вам и суп и каша на зиму.
     Он  старался отогнать  навязчивые горестные мысли и  подозвал Раису.
      – Ты  –  за старшую. Как закончите, сразу по домам. Увидите самолёты, падайте между рядками, поближе к стеблю. Шляпки уже большие, вас, мелюзгу, прикроют. А я ненадолго на ток сбегаю и обратно. Берите по рядку и поспешайте…
     – Рая, глянь ка, что там такое на дороге, не пойму! – воскликнул девятилетний Васятка, один из подростков. Он, после упорной часовой работы, подняв голову, заметил на прилегающей трассе столб пыли. Но  и другие дети тоже приметили это и с интересом  наблюдали   за непонятным  пыльным облаком, летевшим по грунтовой дороге. Через некоторое время  услыхали  и  гул машины.  Следом за машиной тарахтел мотоцикл.  Машину кидало по ухабам в разные стороны, но водитель не тормозил, а, скорее всего, нажимал на газ.
      – Самолёты! Немцы! Пацаны, падайте на землю! – крикнула Рая.
     Дети, словно куропатки, спрятались среди высоких стволов подсолнуха. Они спешили укрыться в ближайшей посадке из шелковицы. Над их головами засвистели пули. Гремело и ухало так, что закладывало уши.  Два  «мессера» в упор расстреливали машину. Недолго длился этот неравный бой, а  потом всё стихло. Лишь  звенящая тишина нарушалась жужжанием оводов да стрекотанием кузнечиков.
        Рая  выглянула из своего укрытия. Вокруг   – ни души! На обочине –  изрешечённая пулями кабина и кузов. От разрывов снарядов её развернуло и сбросило в кювет. Пахло гарью. Девочка, пересиливая страх, крадучись, мелкими пробежками направилась к машине и  замерла на месте. На земле  валялась искорёженная дверь.  За рулём никого, а рядом  с водительским сидением полулежал военный в морской форме. Из  небольшой раны на голове сочилась кровь. В кабине находились ещё трое раненых моряков, или убитых? Рая не смогла определить. На водительском сидении – сумка с красным крестом.
     – Ой, мамочка, страшно то как!
      Она кинулась назад, к полю, и стала тихо звать своих товарищей.
      – Куда вы все попрятались? Пацаны! Бегите в деревню, приведите взрослых, в машине  четверо раненых!      
      Постояв в нерешительности,  через мгновение она воскликнула:
       –  Нужно перевязать моряка! Боюсь, что  не смогу, боюсь, что  не получится! – со страхом  повторяла она, раз за разом, и  поминутно бросала быстрые взгляды в небо, и озиралась  по сторонам.
    Военный  застонал и открыл глаза. Он увидел девочку небольшого  роста,  с бинтом в руке.
    –  Я хотела вас перевязать. – тихо сказала она.
    –   Как тебя зовут? – спросил раненый.
    –  Рая. Вы потерпите,  скоро помощь подойдёт.  У вас небольшое ранение в голову. Дырки я не видела, но вот кровь всё время сочится. Здесь недалеко наше село,  и там есть больница. 
     В её голосе чувствовалась неуверенность, но ей всем сердцем хотелось, как-то подбодрить истекающего кровью моряка.
     –  Живые ещё есть, кроме меня? –  последовал   следующий  вопрос.
     –  Я не знаю, там, в кабине трое лежат и молчат. Возможно живые, а может, и нет. –  и она пожала  худенькими плечами.
     – А водитель где?
     – Не видела. Недалеко в кювете  лежит  ещё один, может, это и есть водитель? Рядом с ним  перевёрнутый мотоцикл.
     –  Посмотри, если живой, не ранен, пусть подойдет ко мне. Ты пионерка? Стрелять умеешь? – девочка уверенно кивнула головой, а  в глазах блеснули слёзы.
     – Бери винтовку, и если кто-либо  подойдет к машине, стреляй в воздух.  Это  твоё пионерское задание – охранять секретный объект. – военный, прикрыв глаза, замолчал.
     Рая,  услыхав рёв приближающегося немецкого самолёта-разведчика, не раздумывая,  залезла  внутрь машины, сжалась в комочек, притихла.
    Немецкий лётчик сделал несколько кругов. Сверху ему было видно перевёрнутый мотоцикл, тело убитого,  порушенная, тлеющая  военная машина.  Равнодушным взглядом  он осмотрел место боя, не нашёл ничего  для себя примечательного,  взял курс на
г. Таганрог, улетел.  Там фашисты сосредоточили крупные силы, укрепились прочно.

     Рая посидела в машине  некоторое время. Вылезая из своего укрытия, зацепила ногой одного из «мёртвых» бойцов. Он застонал.
     –  Они все живые, но раненые, а подмоги  всё нет и нет! –  воскликнула она, готовая заплакать от отчаяния.
     Девочка вздрогнула и замерла, когда  кто-то  тронул её за руку. За спиной стоял мотоциклист.  Лицо и руки у него были  испачканы землёй, тельняшка на  одном плече разорвана.
    –  Командир жив? У меня голова болит! Но представляешь, ни царапины. Только пить хочу! – с восторгом,  в один миг, доложил он  девочке.
    Рая обрадовалась взрослому человеку.
    –  Вас командир спрашивал. А я не решилась подойти, думала  вы мёртвый! –  засмущавшись, тихо проговорила она.
    –  Ты отойди в сторонку, мне с командиром необходимо посоветоваться, а потом будет к тебе просьба –  поможешь с мотоциклом.      
    Девочка смотрела на него,  не мигая,  а в тёмно карих глазах, мудрых и глубоких, застыло удивление. 
     –  Чудачка! –  только подтолкнуть, а ты что подумала? –  и он весело ей подмигнул.
     –  Ух, глазищи! Гордись своими глазами, они у тебя, как чёрные угольки нереального костра. 
      Мотоциклист  окинул её оценивающим взглядом.
    – Здесь недалеко стоит артиллерийская батарея, я к ним за помощью, вернусь быстро, только ты никуда не уходи. Эх, если бы не война, увидеться бы с тобой, годика  так через три – настоящая русская красавица!
    Когда он  уехал, Рая села рядом с машиной, с теневой стороны.
    – Какой смешной морячок! Наговорил с три короба! А время идёт.  – шёпотом разговаривала девочка сама с собой, прижимая к груди винтовку.
 
    
     Бригадир  подъехал на телеге.
     – Где вы были так долго? Военный моряк истекает кровью! Ранение в голову, и всё что- то  бормочет. Там, в машине, молоденькие ребята-морячки, вытаскивайте их, они  все живые. Я их поила из фляжки, перевязала, как могла. Мотоциклист, сопровождавший эту машину, живой и даже нисколечко не раненый, уехал. Его просто немного оглушило. – затараторила  девочка.
    – Не шуми так сильно! –  Нефодий устало посмотрел на  неё. – Мы тоже не сидели! Ещё одного контуженого нашли. Такой же безусый, как и эти! – Подытожил бригадир, когда заглянул в внутрь машины! – По улицам бегал, как полоумный, прятался под заборами. Мы его в госпиталь переправили. Васятка с соседкой  приметили. Шустрый малый! Ничего не понимал, всё думал, что к немцам попал.
      Он замолчал, изучающим взглядом осмотрел  девочку.
      – Говоришь раненые, так мы их  доставим по назначению, наши медики подлатают  и будут как новенькие!
Бригадир вновь окинул девочку пытливым взглядом.
     – Ну-ну! Плакала? Страшно? Но ты  герой! Даже винтовку тебе доверили!
    Рая  засмущалась
     –  Бросьте шутить, дядя Нефодий! Тоже  мне, героя нашли!
    Командир   открыл глаза и позвал.
     –  Кто из вас старший? Эта машина не простая, здесь находится секретная передвижная радиостанция Азовской флотилии  и секретные документы. Всё необходимо срочно перегрузить и доставить в Ейск.  Пока приедут с Павло-Очаковской батареи,  требуется выставить охрану. Эти   «мессеры»   нас сегодня здорово пощипали, от самого г. Аксая охотились, словно догадывались о назначении груза…
     Он застонал. На обескровленном лице – тёмные пятна вокруг глаз. Повязка на голове промокла от крови. Казалось, силы покидали его, он  с трудом выговаривал слова.
     –  Вот так дела! – воскликнул озадаченный бригадир.  –  Всё сделаем, товарищ командир. Не переживайте! – Как бы отдавая честь, отчеканил Нефодий.
     –  Рая, беги домой, мать с ума сходит. Мы уж тут сами постараемся. Ты своё время «откараулила», теперь наша очередь. Да Васятку не забудь поблагодарить за расторопность.
    Догорает ещё один «мирный» июльский  день в селении на берегу залива. Устрашающая   немецкая армада расширяет свои границы, но природа не сдаётся, она как мать, подбадривает людей перед  грозным испытанием. Солнце тёплыми  лучами ласкает всех живущих  в селе и медленно опускается за горизонт. Его диск  окрашивается в ярко-оранжевый цвет. Ярило начинает постепенно растворяться в заливе, отдавая ему все свои краски, тепло, самого себя.



Послесловие:
      После войны, бывший командир передвижной радиостанции Филипп Алексеевич Иванес разыскал свою спасительницу.
      Он написал статью в газету  «Красное Приазовье» №100  в 1991 году, эта статья была посвящена  Пятидесятилетию начала   ВОВ. Так сохранилась  история о храброй девочке. Что испытывала и чувствовала в тот момент, она не могла восстановить в памяти, когда родные задавали ей вопросы.
     Она потом рассказывала:
      –  И совсем не страшно. Просто переживала за раненых. Боялась, что умрут.
     Рая Николаенко  родилась  двадцать третьего августа 1929 года. Вышла замуж, поменяла фамилию на  Шаповалову, вырастила детей, помогала воспитывать внуков. У неё была большая, дружная семья. Всю свою сознательную жизнь она  жила и работала в  совхозе Приморский.   Жители села Семибалок уважали  Шаповалову (Николаенко) Раису Прокофьеву за её целеустремленность, мужественный характер, весёлый нрав. К сожалению,  этой храброй девочки-женщины уже больше нет с нами. Она умерла на семьдесят первом году жизни 1 января 2000 года, но в памяти земляков будет жить вечно.

 Февраль 2021года