Ключик

  Мамаша моя работала на заводе, слыла женщиной общительной и нуждающейся в постоянном мужском внимании, которое она щедро оплачивала. Она неплохо зарабатывала, но все деньги уходили на кутежи, устраиваемые у нас в квартире, когда приглашались сразу три или четыре кавалера. Конец у этих посиделок был всегда один, приняв на грудь, мужчины дрались, за возможность остаться на ночь и самый сильный выкидывал остальных. Однако его победа была не долгой, на следующее утро мать, как правило, навещала побеждённых, приносила им опохмелиться, одаривала своим вниманием и просила всенепременно захаживать ещё.   У неё была отвратительная привычка проводить со мной вразумительные беседы, в которых не было ни капли логики, но которые должны были привить мне мораль, а по сути, сделать её жизнь удобнее. Я росла сорняком, не имея в нашей однокомнатной квартирке даже своего угла.  Особенно тяжелы для меня были пятницы, когда у нас дома всю ночь торчали пьяные рожи, и если в теплое время года, ещё можно было пересидеть в подъезде или на улице, то зимние морозы делали моё существование совершенно невыносимым.
  Однажды, когда я была в шестом классе, случилось событие, которое очень-очень медленно, но верно, изменило всю мою жизнь. Во время школьного субботника я случайно нашла ключик с биркой от двери в актовый зал, который находился на пятом этаже нашей школы. Этим помещением пользовались не более десяти раз в год. Скорее из любопытства, чем из корысти, я решила оставить его себе и как-нибудь посмотреть, что находится за роскошным бархатным занавесом с золотыми звёздами. Подходящий случай не заставил себя долго ждать.
  Уже через месяц в ноябре, я, вернувшись из школы, домой застала как обычно весёлую компанию. Всё бы ничего, но на этот раз в компании были тётки, а это всегда раздражало мою маму и, после двух-трёх стаканов горячительного, она уже не могла сдерживаться и начинала к ним задираться. Вечеринка была в самом разгаре, гости сидели в комнате и, судя по ругани, выпили уже достаточно:
– А вот и дочка вернулась – нарочито громко объявила о моём приходе тётка Нинка – Как выросла, сколько ей уже Нюра? – спросила она маму, намекая этим вопросом на её собственный возраст.
  Мать, чувствуя камень в свой огород, резко вскочила, схватила моё пальтишко и боты, яростно сгребла меня в охапку вместе с портфелем и выставила без слов за дверь.  Была уже ночь, я постучалась к соседям, но они не открыли.  Выйдя из подъезда, я бесцельно поплелась по улице, и, в задумчивости, не заметила, как дошла до школы. В окнах первого этажа горел свет, наверное, Анна Петровна наша уборщица ещё не ушла. В моей голове крутилась только одна мысль – согреться! согреться! Согреться хоть на десять, хоть на пять минут! Я судорожно думала, что сказать – забыла тетрадку, потеряла дневник, давайте я помогу вам вымыть полы. Последнее показалось наилучшим вариантом, и я тихонечко приотворила школьную дверь. На первом этаже было светло, но уборщицы нигде не было видно.  Я взглянула на лестницы, одна была влажной, а другая сухой, следовательно, тётя Зина наверху с этой стороны.  Я не спеша поднялась, наслаждаясь тем, как теплый воздух, попадая в лёгкие, медленно согревает меня изнутри.  На верхних этажах было темно, и только слабый свет проникал с улицы.      Добравшись до самого верха и так и никого и не встретив, я упёрлась носом в дверь актового зала.
  И тут неожиданно у меня мелькнула мысль о моей находке. Порывшись в портфеле, я достала ключик, вставила его в замок и аккуратно провернула. Громадная дубовая дверь открылась, и я прошмыгнула внутрь. В сумерках актовый зал выглядел ещё более торжественно, чем днём. Свет с улицы проникал сквозь огромные, арочные окна, украшенные сверху витражами. Роскошный коричневый занавес теперь казался серым, а звёзды серебряными. Огромные кованые часы, были, словно невесомы и парили над всем этим великолепием.  Я робко поднялась по ступенькам на сцену, отодвинула тяжёлую портьеру и оказалась по ту сторону занавеса. Здесь сцена была пыльной, а на дальней стене было две двери, за одной из которых оказалась подсобка с реквизитом, а другая вела в крошечный туалет, на один унитаз с раковиной. В подсобке я обнаружила деревянные ящики и, не зная, что делать дальше, прилегла на них и моментально уснула.  Проснулась я от какого-то внутреннего беспокойства. В зале было всё также темно, а часы показывали половину седьмого. Неужели уже суббота. Я растерялась, но всё же сходила в туалет, умылась, привела, насколько это было возможным в порядок свою одежду. Все эти действия должны были меня как-то успокоить, ведь я провела ночь не дома и нарушила школьный режим. К тому же меня мучил голод. Я вышла из актового зала, закрыла его на ключ, тихонько спустилась вниз, оставила верхнюю одежду в гардеробе и села на лавку как ни в чём не бывало.
 – Как ты рано сегодня – мимо меня прошла уборщица и, вздохнув, понимающе добавила – твоя всё гуляет?
  Я молча кивнула. Уборщица ушла, а часа через полтора стали приходить ученики. Прозвенел первый звонок, и все стали подтягиваться к классам. С утра у нас было два урока – зоология и литература. Голод превратил это время для меня в настоящую пытку. Я уже не думала ни о том, что я скажу дома, ни о речных обитателях, ни о Паустовском, а только сглатывала слюну и то и дело поглядывала на часы, которые висели над доской. Наконец-то прозвенел звонок на большую перемену и завтрак. Мы чинно спустились в столовую и… о радость! На моё счастье, давали манную кашу, такую жидкую и склизкую что почти все из нашего класса ею брезговали.  Я же с голодной яростью набросилась на кашу и менее чем за минуту тарелка была идеально чистой, …однако, нисколько не насытила меня. Я хищно озиралась по сторонам, когда моя соседка Рита Меньшова подвинула мне свою тарелку:
– Хочешь?
– Угу! Спасибо –  быстро ответила я, уже поглощая её порцию. Увы, и этой тарелки было недостаточно. И я съела кашу у Веры Решетниковой и Пашки Семенова. А по нашему ряду пробежал шепоток:
– Посмотри, как жрёт!
– Уже четвёртая тарелка!
– Смотри, за Семеновым доедает!
– Фу!
– У нее точно глисты!
– Гляди, как за глисту жрёт!
  Конечно, все эти разговоры были не приятны, но сытость, разливавшаяся по моему тощему телу, сделала меня удивительно умиротворённой. Не обращая ни на кого внимания, я поднялась в класс на урок рисования, нарисовала и сдала картинку к праздникам, и спокойная пошла домой.
  Дома мать сидя перед зеркалом, старательно закрашивала синяки и царапины, оставшиеся после вчерашней вечеринки. Она массировала и без того красное лицо, тщетно пытаясь избавиться от мешков под глазами. Кавалера в её постели не было, следовательно, она сейчас побежит делать визиты.
– Надя, как ты считаешь, кто из нас моложе выглядит я или тётя Нина?
– Конечно ты! – интересно, что ещё она ожидала услышать.
  Сразу повеселев и победно взглянув на себя в зеркало, она быстро закончила свой туалет и ушла. А я впервые за свою жизнь начала думать. Ведь, несмотря на то, что мне было уже почти тринадцать лет, я никогда раньше не осмысливала происходящее, не сравнивала, даже не осознавала себя в этом мире, а просто принимала все события как должное. Теперь же контраст между нашей убогой и сырой квартиркой на первом этаже с окнами на помойку и тем местом, где я провела ночь, заставил мои мозги шевелиться.
  Я встала и начала прибираться, потом сделала уроки. Мать не появлялась в квартире до вечера воскресенья. А я всё думала, думала и к следующей пятнице я уже была полна решимости, не возвращаться домой, а до понедельника спрятаться в актовом зале. Я заранее подготовила все, что могло мне понадобиться - набрала в столовой хлеба, стащила у матери пакетик сметаны и початую банку кабачковой икры. Чтобы не скучать, взяла с собой «Приключения Гекельберри Финна» и вязание - по труду нам задали связать прихватку по заданной схеме с узором. В пятницу я просидела в школе до вечера, заранее отнесла наверх сменную обувь, а потом, сделав вид, что забыла что-то наверху, поднялась в пальто. В зале я спрятала вещи и запасы в подсобку, а к субботним урокам вышла налегке. Ах, что за чудные это были дни. Пока было светло, я читала и вязала, а в сумерках мечтала, разглядывая звёзды. За окнами бушевал ветер и дождь со снегом, а в актовом зале грели огромные батареи, и можно было ходить в майке. В подсобке, где не было окон, я включила свет и спокойно сделала домашнее задание по всем предметам. Незаметно наступило утро понедельника, я рано встала, умылась, привела себя в порядок и в половине восьмого осторожно перенесла своё пальто и сменную обувь в гардероб.  На уроках я получила две четверки, а на переменах позавтракала и пообедала. Дома всё было ожидаемо. Злая после выходного и рабочего дня мать прочитала мне наставления, но судя по количеству пустых бутылок, она и не заметила моего двухдневного отсутствия. Что бы её порадовать я прибралась в комнате, пожарила яичницу, собрала и сдала все бутылки, разжившись при этом рублём и двадцатью копейками.
  А на следующий день в школе случилось примечательное событие, я получила свою первую в жизни пятёрку. Мне поставила её учительница труда. Я выполнила задание полностью и точно по схеме, в то время, как остальные связали не больше половины. Анна Сергеевна похвалила меня и, пока девочки доделывали задание, показала и объяснила мне ещё один тип вязки. Вязание длительный процесс, поэтому учительница предложила мне связать ещё одну прихватку, пока одноклассницы доделают первую. Я согласилась, так как уже предвкушала, как буду делать это одна в актовом зале.
  Жизнь моя круто изменилась, теперь все выходные я проводила в своём секретном месте, занимая себя вязанием, уроками и чтением. Гекельберри Финн, Оливер Твист, маленький оборвыш Джимми, Реми и его пудель Капи – все они невидимо оживали на пыльной сцене. Позже к этой компании присоединились герои Жюль Верна и Дюма. Все они стали моими друзьями, и мы часто разговаривали, я рассказывала им о своих неприятностях, а они давали советы как бы кто из них поступил. Во всех книжных драках и сражения я тоже принимала участие, чтобы поддержать своих новых друзей. «Ничего, что я девчонка!» – думалось мне–«У нас в Замоскворечье девчонки ого-го как дерутся!».  Выходные превратились в необыкновенные, удивительные дни, которых ждёшь с нетерпением. Так незаметно пролетел ноябрь, за ним декабрь. Мои оценки медленно поползли вверх, двойки исчезли и, хотя троек по-прежнему было много, теперь их разбавили четверки по русскому языку и литературе и, моя особенная гордость - пятёрка по труду. Мне грустно было уходить на каникулы. Они пролетели в каком-то сумрачном угаре, на праздник к нам никто не пришёл, хотя мать наготовила и пригласила многих. И только после трёх спокойных рабочих дней, случились выходные с обыкновенной пьянкой и мордобоем.
  Наступила третья четверть учебного года. Мать по-прежнему не замечала моих отлучек, а когда стала замечать, я врала ей что ночевала у подруг или соседей, её это устраивало. В школе из-за своей бедности и слухов о весёлой жизни мамаши, я была изгоем и моими делами никто не интересовался. Ключик – это единственное, что было у меня тогда. Как-то раз в субботу вечером, когда я уже расположилась в подсобке с очередной книжкой, дверь актового зала заскрипела и внутрь вошла уборщица. Я быстро выключила свет и спряталась с вещами за ящики. Она набирала воду в туалете, мыла сцену и пол, вытирала пыль, а я сидела, затаив дыхание, не смея пошевелиться. К счастью, подсобку она решила не мыть, и, кряхтя, покинула зал.
  Между тем мои успехи по труду очень радовали Анну Сергеевну - нашу трудовичку. Это была замечательная женщина, она учила нас готовить, вязать и шить. Всякая хозяйка хранит свои секреты, но Анна Сергеевна была другой! Она щедро делилась ими. Как вкусны были её соленья и маринады! Какой аромат разлетался по школе, когда мы вместе с ней пекли пироги! Какие восхитительные супы она готовила! Только такой вечно голодный подросток как я, способен был всё это оценить. Со второй четверти начиналось изготовление одежды, она успевала, не только всё объяснить, но и рассказать нам о таких великих портнихах как Ломанова, Шанель, Скиапарелли. Она приносила нам книги и просто вырезки из журналов. Ещё у Анны Сергеевны, было много остатков – маленьких разноцветных клубочков.  Она научила меня подбирать шерсть, показала, как делать незаметные переходы нити, и вещи стали получаться яркими и нарядными. В тишине актового зала я всегда успевала освоить вместо одного типа вязки два, а то и три, вязала, варежки, носки, шапки, горлышки. Как–то на Новый год учительница сделала мне роскошный подарок - шесть килограмм монгольской пряжи, поручив смотать её за каникулы в клубки, но работу не начинать. Я всё сделала и когда началась четверть, все девочки начали вязать безрукавку, а я самый настоящий свитер с рукавами реглан. Спереди и на спинке решено было вывязать косы, а по рукавам ромбы. На работу ушло два месяца, и я была несказанно рада обновке.
  Но, когда пятёрка была получена, мать решила, что должна получить подарок. У неё как раз случилась новая любовь, серьёзная настолько, что она рассчитывала на замужество. Мне всё это было преподнесено как выгодное вложение – я вкладываю сейчас свитер, а потом получу «папу», и, несмотря на то, что «папа» мне как-то не был очень нужен, свитер у меня забрали. Кавалер, однако, не спешил жениться, и через полгода мамины дружки, огорчённые тем, что он один занял место, которого раньше хватало на всю компанию, крепко избили и выгнали его.
  В восьмом классе у меня тоже случилась Любовь. Она случилась в тишине огромного, залитого светом актового зала, среди золотых и серебряных звёзд. Возможно, именно она изменила всю мою дальнейшую жизнь. В начале года ко мне в руки попал роман «20 тысяч лье под водой». Сначала чтение шло ни шатко, ни валко, но стоило только героям попасть на «Наутилус» и познакомиться с его создателем и капитаном, меня уже было не оторвать. Очарование этого героя, его ум, мужество и воля покорили моё сердце. Я снова и снова вчитывалась в описание его детища, его экспериментов, однако мои знания в точных науках были скромными. На моё счастье книга изобиловала редакторскими сносками и пояснениями. Шаг за шагом я преодолевала своё невежество, а любовь, та первая наивная, восторженная любовь давала мне силы. Ведь встреча с капитаном в реальной жизни, представлялась мне чем-то неизбежным, и я не могла допустить, что бы он счёл меня недалёкой особой, не способной понять ни его благородной души, ни его технического гения.
  Тайный роман был в самом разгаре, когда подошло время ежегодной районной олимпиады по физике. Обычно на неё посылали лучших учеников школы, но в ту весну, как назло почти все отличники болели или по тем или иным причинам вынуждены были отказаться. Молодой учитель физики грустно просматривал оценки в журнале и вдруг остановился на моей фамилии, напротив которой стояли четыре пятёрки подряд.
– Титова, задержитесь сегодня – сказал он.
  После уроков Александр Семёнович принёс мне задания из прошлогодних олимпиад, попросил их решить и озвучить ход моих мыслей. Я сделала пять из семи, и физик, посовещавшись с завучем, решили отправить на олимпиаду меня в надежде, что я не слишком опозорюсь, а они не останутся без районной надбавки. В тот год к обычным задачам добавили творческий конкурс. Нужно было написать о том, как люди используют законы физики в жизни. И тут я вспомнила «Наутилус», хозяйкой которого уже давно себя считала. Удивительно быстро я написала о подводной лодке, законах Паскаля и даже снабдила своё сочинение рисунками и схемами.
  Через две недели меня неожиданно вызвали к директору. Там уже была завуч -громогласная тетка необъятных размеров, и наш молодой физик, лицо последнего было, как будто растеряно и смущенно.
–Титова – начал он, а потом ласково добавил – Наденька, Вы в последнее время сделали определённые успехи, в определённых предметах. Но Вам недостаёт общего уровня.
– Да Титова – влезла завуч – у тебя четыре тройки в четверти.
– Ты в какое ПТУ собираешься? – поинтересовался директор моими планами.
– Я ещё не решила – растерявшись от натиска и немного опешив, отвечала я.
– Высшее образование ты не потянешь – авторитетно сказал директор - тебе не хватает общего уровня знаний. Так Александр Семёнович?
– Так – ответил физик и отвернулся к окну, мне показалось, что он стыдится своих слов.
– Ты же собираешься в швейное после восьмого класса? У нас очень хорошее швейное ПТУ. Это важная и нужная профессия! – и он вопросительно поглядел на меня
– Я ещё не решила – всё больше теряясь, произнесла я.
– Но ты же сама понимаешь, что это надо решать сейчас! – директор встал – Надо сейчас делать выбор!  Да, вот тут ещё такое дело. Ты, наверное, знаешь, что Лида Афанасьева собирается поступать в МГУ. Это её мечта и она много и усердно работает.
– Но до поступления в любом случае ещё больше двух лет – робко заметила я
– Ну и что – директор повысил голос и торжественно, как на собрании, объявил – человек идёт к мечте!
– Мы с коллегами считаем, что правильнее будет послать на городскую олимпиаду её! У неё все шансы на победу! Ведь, чтобы ни опозориться, надо не только блестяще знать физику, но и хорошо ориентироваться в химии, геометрии, да и писать без ошибок, ведь неграмотную работу даже проверять не станут!
– Конечно – согласилась я –  жаль, что Лида не сможет поехать в этом году, она же пропустила районную олимпиаду.
– Ты что хочешь сама ехать на городскую? – завуч презрительно фыркнула – тебе три взрослых человека, три заслуженных педагога пытаются втолковать, что тебе не хватает уровня, и ты собираешься в ПТУ!
– На городскую отправляют ведь только тех, кто выиграл районную – робко сказала я.
В кабинете повисла пауза. Александр Семёнович вдруг резко повернулся ко мне и сказал:
– Титова, я поздравляю Вас, Ваша работа оказалась лучшей на олимпиаде. Вы победили! Вот – он протянул мне грамоту и похвальный лист, сегодня пришли   документы, и мы все за Вас рады!
 Я взяла в руки два плотных листа с позолотой, красным знаменем и гербом СССР и стала рассматривать. Меж тем в кабинете послышалось угрожающее сопение.
–  Давай сделаем так, –  директор вкрадчиво прервал тишину - школа, которая выходит на городскую олимпиаду может выставить любого ученика, если победитель районной по каким-то причинам не сможет поехать.
– А? Что? –  я всё ещё не понимала, куда он клонит.
– Ну, ты же собираешься в швейное, и олимпиада тебе ни к чему, а Лида Афанасьева, будет так расстроена, она ведь после болезни.  Надя ты же понимаешь это не по- товарищески.
И тут до меня, дуры, наконец дошло. «Далось же им это швейное!» – гневно мелькнуло у меня в голове.
–  Нет, Анатолий Валерьевич – довольно резко ответила я – на городскую олимпиаду я собираюсь поехать сама.
– Титова у тебя уровень ПТУ, куда ты со своим рылом влезть хочешь! – грубо рявкнула завуч.
– Анатолий Валерьевич, Анна Петровна – вмешался физик – я позанимаюсь с ней, мы успеем подготовиться!
– Помолчите, Александр Семёнович! – продолжала завуч, надвигаясь на нас своей огромной тушей –   давай сюда грамоту! – и она протянула ко мне руки. «Беги» – шепнул внутренний голос и я, отпрыгнув, выскочила из кабинета директора и опрометью побежала из школы, крепко сжимая свои награды. Дома, отдышавшись, я спрятала наградные листы под ванну, предварительно завернув их, в, пожалуй, самое ценное, что было в нашей квартире – полиэтиленовый пакет. Однако Анна Петровна не собиралась так просто отступать. На следующий день завуч, грозно зависнув надо мной во время обеда, повелела прийти с матерью. Но я, набравшись храбрости, соврала:
–  Мама велела Вам передать, что она напишет в РОНО.
Анна Петровна покраснела от гнева и прошипела сквозь зубы:
– Ну, это выйдет тебе боком!
 В тот день физика была последним уроком, и Александр Семёнович обрадовал меня, сказав, что наша взяла и директор с завучем решили не привлекать РОНО и отправить через две недели меня на олимпиаду. Начались дни подготовки. Теперь я каждый вечер оставалась в школе с Александром Семеновичем, и он объяснял мне, какие подводные камни могут мне встретиться в заданиях, как сделать рисунок или схему, на что обратить внимание в задаче.
 
  Однажды я сильно задержалась и стала собираться домой, когда на улице уже наступили сумерки. В школе было пусто и темно, а дрожащие тени деревьев придавали интерьерам коридоров и рекреаций пугающий вид.  Спускаясь по лестнице, я увидела трёх главных хулиганов нашей школы. Они стояли у входа и явно кого-то подкарауливали.
– Эй, глиста! – крикнул мне самый главный из них – поди-ка сюда!
Эти подонки уже как-то раз избивали меня, поэтому я развернулась и что было мочи, рванула вверх по лестнице. Они кинулись следом. В школе наверняка уже никого не было, и звать на помощь было бессмысленно. Парни отставали от меня на два пролёта, они рассчитывали загнать меня на пятый этаж, который не был проходным. Судорожно, на бегу я нащупала в кармане ключ от актового зала. С ним наготове, в два прыжка я оказалась у двери, секунда и я внутри, ещё секунда и я закрылась на замок и, зажав себе рот, глотавший воздух отползла в тёмный угол.
– Глиста наверху! – донеслось снаружи – В сортире спряталась!
    На пятом этаже было только три двери: в зал, в кабинет труда и в женский туалет.Для мальчишек, даже для хулиганов всегда считалось чем-то позорным зайти туда, и во время школьных разборок девчонки часто там прятались. Но сейчас всё было иначе. Я слышала, как эти подонки с грохотом и матом ввалились в женскую уборную, как они яростно выбивали двери в кабинках и никого не найдя, продолжая грязно ругаться кинулись вниз, полагая, что мне удалось ускользнуть от них на четвёртом этаже. В тот вечер я так и не решилась покинуть своё убежище и вернуться домой. Словно испуганный зверёк, я спряталась и затаилась в своей норе. А на следующий день в школе все обсуждали страшные новости.
 Не поймав меня, все трое выскочили на улицу, где в потёмках столкнулись и набросились с кулаками на припозднившуюся Женю Калинкину из параллельного класса. Они дубасили ничего не понимающую Калинкину минут десять, когда неожиданно появился её отец. Мужчина сразу кинулся на защиту дочери, и, не рассчитав своих сил, проломил Петрухину череп, а Круглова отбросил в яму, где главарь напоролся на ржавую арматуру. Третий, видя такой расклад, убежал.  Петр Петрович крикнул прохожему, чтобы тот вызывал скорую помощь, у его дочери, как, оказалось, были сломаны челюсть и два ребра. Врачи забрали её и Петрухина в больницу, а Витьку Круглова повезли сразу в морг, так как он успел скончаться от кровопотери ещё до приезда скорой. Самого Калинкина забрали до выяснения всех обстоятельств в милицию.
 
  Это событие, за исключением, пожалуй, смерти Круглова, не было для меня чем-то выдающимся, так как драки и побоища частенько происходили в наших дворах. До олимпиады оставались считанные дни, и я не обращала внимания на разговоры, которые вели педагоги и которые потом пересказывали ученики. Я никак не связывала эти события с собой, а была просто рада тому, что избежала мордобоя и тому, что из-за всей этой суматохи директор и завуч стали тише воды, ниже травы и больше не запугивали ни меня, ни Александра Семёновича.
  Городская олимпиада в тот год была устроена по высшему разряду. Участников на выходные вывозили в детский подмосковный санаторий, где помимо олимпиады были организованы конференция и мини лаборатория. Я не стала говорить матери про олимпиаду, так как она бы всё равно бы не поверила и сказала, что я держу её за дуру. К тому же она с легкостью могла запереть меня дома. Потихоньку собрав всё необходимое, я вместе с Александром Семёновичем отправилась на площадь трёх вокзалов, где участников ждали рейсовые автобусы. Физик проводил меня и пожелал мне удачи:
– Вы, Надежда, главное не волнуйтесь –  сказал он мне – кроме соревнования там будет много всего интересного и для Вас это будет прекрасный опыт.
 Ах, Александр Семёнович легко Вам было сказать «не волнуйтесь», а ведь я была словно Алиса, попавшая в страну чудес! По приезду нас всех расселили в двухместные номера с огромными балконами, а через час пригласили на самый вкусный в моей жизни обед, после перед нами выступали студенты из МГУ и МИФИ с интереснейшими докладами об электрическом токе, о магнитном поле и инертных газах. Когда доклады закончились, студенты проводили нас в экспериментальную лабораторию, где с помощью обычного лимона мы смогли заставить лампочку светиться, где, смешав два порошка, добыли огонь.
– Ребята, вы, наверное, устали – сказали наши шефы – на первом этаже есть бассейн, кто не взял купальник может получить его и всё необходимое в гардеробной. До этого я ни разу не была в бассейне, да и плавать не умела. Однако ни у одной принцессы в мире, когда она собиралась на первый в своей жизни бал, не билось так сердце, как, пожалуй, билось оно у меня, когда я надевала старенький купальник и жёсткую резиновую шапочку, когда входила в огромный сверкающий зал. Какое это было восхитительное чувство. Я смело зашла в воду и, держась рукой за бортик, стала перебирать ногами. Моё тело сделалось легче и я, как чудо, ощутила закон Архимеда в действии.
 Олимпиада была на следующий день сразу после завтрака. На удивление быстро, я решила все задачи и хотела уже перейти к творческому конкурсу, как вдруг некое внутреннее беспокойство заставило меня вернуться к одной из задач первой части, уж слишком простой для олимпиады она была. Я вновь прочитала условие, пересмотрела своё решение, оно показалось мне верным, но нет…что-то здесь было не так, уж слишком всё просто. Впереди меня сидела девочка в красивом свитере, в задумчивости я стала его разглядывать и случайно вспомнила главное наставление нашей трудовички: «Наденька не забывай о плотности пряжи, плотность должна всегда совпадать» Ну конечно! Плотность! Плотность вещества! Вот в чём уловка этой задачи. Я переписала решение и со спокойным сердцем перешла к следующим заданиям.
  В воскресенье по возвращении домой на меня градом посыпались неприятности. Сизая с похмелья мать, завидев меня во дворе, набросилась с кулаками:
– Где ты шлялась дрянь? Я второй день тебя разыскиваю потаскуха! – кричала она на весь двор, отвешивая мне тумаки. Из окон стали выглядывать соседи, а во двор с улицы заходить любопытные прохожие. Заинтересованные шумом бабушки на лавочках и мамочки с колясками тоже подошли поближе, чтобы ничего не пропустить.  Мать, чувствуя заинтересованность публики, решила добавить огня:
–  Снимай пальто! – кричала она и сдирала с меня одежду – Всё, что на тебе, куплено на мои деньги! Мои деньги! Всё снимай!
 Несмотря на моё яростное сопротивление, ей удалось прилюдно стянуть с меня пальто свитер, и только узелок на трениках крепко затянулся, и стащить с меня штаны у неё не получалось. Воспользовавшись этой заминкой, я вырвалась и, расталкивая собравшихся соседей, кинулась в квартиру, в надежде избежать ещё большего позора. Мать бросилась за мной, продолжая отвешивать тумаки и пытаясь сорвать с меня остатки одежды. За ней в вдогонку кинулись её двое постоянных собутыльников, заинтересованных неожиданным стриптизом, но для виду пытавшихся нас разнять. Принимая их интерес на свой счёт, мать моментально изменилась и с криков перешла на рыдания и жалобы:
– Толик –  всхлипывала она через секунду –  я два дня её искала, вся извелась. Я четыре бутылки водки одна выпила, так перенервничала!
 Она висла то на одном, то на другом и лила пьяные слёзы. Толик и Вован раздосадованные её болтовнёй толкались в дверях квартиры и хищно наблюдали за мной. Понимая, чем грозит их любопытство, я шмыгнула в комнату, быстро достала из шкафа старую куртку и, напялив её на себя, вылезла в окно. Во дворе я собрала свою одежду, которую разбросала мать. У пальтишка был оторван рукав, но самым ужасным было то, что маленький ключик от актового зала во время потасовки вылетел из кармана. Я бросилась искать и к счастью, обнаружила его под лавкой, однако ужас от возможной потери, был несравним ни с позором публичного скандала, ни с хищными глазами Вована и Толика. Холод пробежал по спине, ведь потеря ключа означала потерю целого мира, возвращение к жизни с видом на помойку. Я до боли сжимала его в руке, до тех пор, пока в моей голове не созрел новый план действия.
  Пойти в воскресенье в школу и переночевать актовом зале, было невозможно, да и возвращаться домой тоже было никак нельзя, гости явно собирались задержаться до утра. Я пошла гулять и гуляла, весь вечер и всю ночь. На скамейке я увидела чью-то забытую авоську, и недолго думая прихватила её с собой. После выходных в Лефортово можно было здорово разжиться стеклотарой. Я обходила дворы и очень скоро авоська была доверху забита бутылками. Не желая упускать свою выгоду, я спрятала бутылки в будке бомбоубежища и продолжила обход. Соседи догуливали свадьбу и под утро к моей добыче добавились четырнадцать бутылок из-под шампанского.  В семь часов, когда открылся пункт приёма, заспанный приёмщик, поёживаясь от утренней свежести, оценил мои труды в фантастические шесть рублей. Два, из которых я тотчас потратила, заказав в соседнем окошке дубликат заветного ключика.
 
  В понедельник в школе я стала героиней дня и дело было вовсе не в олимпиаде, она вообще никого уже не интересовала. Неожиданно для себя я стала фигурантом уголовного дела, в котором уже несколько дней рвали друг друга на части трое уважаемых людей нашего района. Дело в том, что придурковатый Петрухин пришёл в себя и на первом же допросе показал, что поломать мне кости им предложила завуч, пообещав в обмен исправить все неуды. За отца Жени Калинкиной горой встал коллектив нашего завода, где тот работал главным мастером. Директор лично нашёл адвоката, который мудро посоветовал Калинкину отвечать только одно «Ничего не помню» и тянул дело в сторону «нанесения телесных повреждений в состоянии аффекта», а смерть Круглова выворачивал как несчастный случай. Такой расклад не устраивал отца погибшего - заместителя прокурора. Он, лишившись единственного сына, решил раздавить всех. Завуч, чувствуя, что пахнет жареным, отнекивалась от показаний шпаны и утверждала, что эта троица давно держала в страхе и школу и район, а отец Круглова их покрывал. У неё скопилось достаточно жалоб от родителей и неких документов посерьёзнее. Моё имя, произнесённое Петрухиным, заинтересовало помощника прокурора и он, надеясь заручиться важным свидетелем, потребовал, что бы допросили и меня. Следователь первым делом решил получить справку от гинеколога, он, почему-то был уверен, что я беременна. В поликлинику со мной направили толстую тётку из отдела работы с несовершеннолетними. Всю дорогу она мерзко похохатывала и подталкивала меня вперёд, то руками, то животом, то своей огромной грудью. Гинеколог такая же толстая и неприятная тётка, давно её знала, и они, нисколько меня не стесняясь, стали обсуждать такие подробности интимной жизни, о которых я даже и не подозревала.
– Трусы сняла и лезь на кресло, – рявкнула мне врач, когда ей надоело болтать с милиционершей – и ноги шире расставляй шалава малолетняя!
Я, сгорая от стыда, устроилась на кресле. Врач склонилась у меня между ног и начала осмотр. Она прищурилась и, не веря своим глазам, взяла со стола очки и ещё раз посмотрела через них.
– Слезай –  разочарованно скомандовала она, и, подойдя к моей спутнице, недовольно буркнула – Virgo.
– Чё? – милиционерша слышала это слово впервые.
– Целка –  перевела докторша.
Обе тётки заметно погрустнели; разговаривать дальше в моём присутствии им было как-то неловко, и они поспешили закончить бумажную волокиту. В околотке следователь также был разочарован медицинским освидетельствованием, ведь все его стройные версии разбились о мой гимен. И, несмотря на то, что и Петрухин и удравший от Калинкина Дымов утверждали, что целью была именно я, а не Женя, мне задали несколько дежурных вопросов и отпустили. Но если следователю я не показалась подозрительной, то другой человек с более утончённым мировосприятием, начал подозревать неладное. Почему дочь заводской пьянчужки вдруг стала хорошо учиться? Почему она ещё ни разу не сделала аборт, как другие безотцовщины?  Каким образом ей удалось избежать хулиганской расправы? Почему погиб мальчик из приличной семьи, а эта сопля не получила даже затрещины и поехала на городскую олимпиаду? Три уважаемых человека: заслуженный учитель, передовик производства и помощник прокурора – являются фигурантами уголовного дела, а она явно нацелилась поступать в МГУ! Все эти мысли крутились в голове мамы Лизы Афанасьевой, той самой, которая так некстати заболела накануне районной олимпиады. Эта женщина тоже работала в нашей школе – преподавала английский язык, и изо всех сил тянула свою хорошистку-дочь на золотую медаль. Виолетта Аркадьевна, так её звали, почувствовала во мне угрозу. Нет, даже не для Лизы, а всего порядка вещей и решила по возможности от меня избавиться. Однако испортить мне аттестат она не могла, так как я изучала немецкий, натравить хулиганов тоже. Она выбрала выжидательную тактику и стала наблюдать за мной, а я, считая всех своих врагов поверженными, проявила тогда удивительную беспечность.
 
  Конец учебного года был для меня и радостным и грустным. На городской олимпиаде я заняла второе место, и разговоры о моём поступлении в швейное ПТУ прекратились, я осталась заканчивать девятый и десятый классы в школе. Мой учитель физики получил премию, а также ему предложили перейти работать в экспериментальный физико-математический интернат. Единственный человек на свете, который обращался ко мне на «Вы», который верил в меня, теперь уходил из моей жизни. Мне было так грустно, что я бы отдала все сокровища «Наутилуса» и даже добавила свои деньги, заработанные на сборе стеклотары, лишь бы он остался. Наша трудовичка тоже уезжала на всё лето на дачу. Школа закрывалась на каникулы, и я избалованная хорошим отношением двух замечательных людей, теперь отчаянно нуждалась близком человеке. Мне не нужны были ни золото, ни заграничные тряпки, я хотела…людей! Иных людей, а не тех, кто пил горячительное на скамейках в заводских дворах. Людей, с которыми можно обсудить книги, которых можно просто послушать, да даже тех, с которыми можно просто помолчать.  Я вдруг разом почувствовала, что в них моё счастье! Да, оно не в богатстве, не в славе, даже не в любви! Моё счастье в людях! В людях вокруг меня!
 И вот тут-то Лиза Афанасьева предложила мне свою дружбу. Это было удивительно, ведь раньше она даже не здоровалась и не разговаривала со мной. Я, признаться, была польщена её вниманием! Оказалось, что будущая медалистка совсем не в обиде за то, что я поехала на олимпиаду вместо неё, а напротив очень рада моим победам. Вот это Человек, думалось мне тогда. Лиза была очень красивая уже оформившаяся девушка – высокая, с густыми золотистыми волосами и огромными голубыми глазами, которые внимательно смотрели в самое сердце любому, кто с ней разговаривал. Наше общение было чем-то нереальным, чем-то сказочным, хотя она очень быстро превратила меня в маленького пажа при своей особе. Я выполняла десятки её поручений, но гордилась быть с ней рядом и не чувствовала себя в чём-то ущемлённой. Лиза была очень добра ко мне. В конце лета она отдала мне свои старые джинсы и джинсовую куртку со словами:
– Бери, бери они такие рваные, что маме и продавать их стыдно.
Мне было не стыдно, я запросто разрезала её подарки на лоскуты и сшила себе отличный джинсовый сарафан, а что бы юбка у него получилась пышнее, сделала яркие вязаные вставки.
– Как хорошо, однако ты вяжешь – сказала Лиза, рассматривая мой сарафан – и как тебе удаётся в вашей весёлой квартирке? – последние слова она произнесла с презрением.
– Да всё просто – рассмеялась я и выложила новой подруге всё о своём убежище последних двух лет.
– Ах, как восхитительно! Как необычно! – Лиза даже подпрыгнула от удовольствия – а можно и мне как-нибудь зайти с тобой? Ну, пожалуйста, ну Наденька, ну очень-очень тебя прошу!
– Конечно можно! – моментально согласилась я, радуясь угодить ей.
– Давай завтра, когда будем получать учебники, зайдём наверх.
– Хорошо, отлично придумано.

 На следующее утро в школе мы поднялись на пятый этаж, и я открыла перед своей подругой двери в мой сокровенный мир. Но Лиза казалась разочарованной, она презрительно морщилась и демонстративно чихала якобы от пыли, хотя зал был на удивление чистым и, казалось, что его вымыли накануне. Зайдя в подсобку, она сморщила нос:
–  Ну и вонь! Ты что здесь гадила? – спросила она
–  Нет – от её грубости я растерялась – здесь есть туалет, вот, смотри! – и я открыла соседнюю дверь.
Лиза лишь мельком заглянула:
– На таком стульчаке только твоей костлявой жопой и сидеть!
Мне стало совсем не по себе. Слова Лизы как-то не вязались с ней самой. Словно хамоватая торговка с рынка сидела у неё внутри и говорила её голосом.
– Ладно, если тебе здесь не нравится, уйдём!
– Да пора, пора кое-кому убираться отсюда! –  чеканя каждое слово, сказала Лиза, открывая дверь.
– Что ты такое говоришь? я ничего не понимаю –  от её грубости я готова была зареветь.
Я подошла к открытой двери и … остолбенела. Передо мной стояла толпа учителей во главе с директором. Моя так называемая подруга ловко, как угорь, проскользнула и исчезла за их спинами.
– Так Титова – протянул директор – нарушаем режим! Ну, вот товарищи – обратился он к учителям как вам такое хулиганство? И ведь это не в первый раз! Давай сюда ключ!
Похолодевшей рукой я протянула ему ключ.
– Нет, в школе такую оставлять нельзя! – подала голос Виолетта Аркадьевна-нарушение многократное, и кто знает, кого она сюда водила и чем занималась!
Я от удивления не могла даже защищаться. Словно в тумане спустилась вместе с секретарём вниз к кабинету директора, и, словно из колодца, услышала слова:
–Сиди здесь – мне указали на лавку – с тобой решат после собрания.
Да, в этом было для них какое-то особое удовольствие, заставить меня ждать подольше, пока они вывихнут моё будущее. Из-под двери дуло, и скоро моя правая нога совсем замерзла. Я вспоминала своих друзей, своих настоящих друзей: Гекельберри, капитана Немо, Джимми Бализета. Последний был мне особенно любезен, я думала о его приключениях и то, как он преодолел все свои невзгоды, и вдруг… я поняла, что сейчас мне, как и ему, тогда перед отправкой в работный дом, терять особо нечего и надо действовать – быстро, смело, и неожиданно. Но что у меня есть? Пошарив в сумке, я нашла дубликат ключа. Тот самый, который был сделан после олимпиады. Зажав его в руке, я поднялась на пятый этаж и осторожно, сквозь щель заглянула в актовый зал. Там были все: учителя, руководство и даже уборщица тётя Маша сидела на табурете в углу. Рядом с Виолеттой Аркадьевной гордо восседала дочь. Директор требовал стопроцентного присутствия на своих выступлениях и теперь он явно чувствовал вдохновение.
  Я тихонько вставила дубликат в замок и аккуратно провернула его, замок тихо щёлкнул, а новенький ключ застрял в двери. Собрание продолжалось, и никто не заметил, что теперь они заперты.
 После, клацая зубами от напряжения, спустилась на первый этаж, вышла на улицу и влезла в кабинет директора, сквозь открытую форточку.  Я была готова вытряхнуть все шкафы и ящики, чтобы найти свой аттестат и личное дело, но на моё счастье и то и другое лежало на столе в открытом виде, рядом лежал готовый приказ о моём отчислении и черновики того что нужно написать в моём личном деле и аттестате. У них, оказывается, всё было готово заранее! Даже печати лежали рядом на столе! Я быстро проштамповала документы, и, что было духу, рванула из школы, вскочила в первый проезжавший трамвай и покатилась до конечной остановки, совсем не понимая, что же я наделала и что делать дальше. Теперь документы были у меня на руках, но куда идти с ними в конце лета. И тут судьба, словно в награду за мою смелость, подарила мне встречу с человеком, которого я уже не чаяла увидеть. На остановке в вагон зашёл наш физик Александр Семёнович.
– Александр Семёнович – захлёбываясь от счастья, закричала я, махая ему рукой.
Он обернулся, но не сразу узнал меня.
– Надежда это Вы – наконец-то ответил он – Как Вы выросли за лето! Вас просто нельзя узнать! Как Ваши дела?
– Да вот, – как можно спокойнее сказала я, показывая ему аттестат и личное дело, – из школы попросили выметаться.
– Всё-таки выгнали!
– Ну да. Теперь не знаю куда податься, в ПТУ тоже набор закрыт.
Он с минуту подумал и предложил:
– Вы же выиграли две олимпиады по физике! Может, стоит попробовать к нам!
– Но вступительные испытания уже закончились! –  я чуть не расплакалась, от своих собственных слов.
– Думаю, моё руководство пойдёт Вам на встречу! Захватите завтра свои награды! И…-он немного смутился
– Что? – не поняла я.
– Оденьтесь, как Вы обычно одеваетесь. Поймите меня правильно – он покраснел ещё сильнее – могут не так подумать и обо мне, и о Вас, не воспримут нас серьёзно…
Условившись обо всём, мы расстались. Я, окрылённая этой встречей, радостно поспешила домой.

Но этот день ещё не закончился. Дома сидела компания.
– Ну, ка кто там? – здоровенный бугай, по кличке Бутца выглянул из комнаты – Ох, ты ж моя красавица, иди сюда, присядь с нами, выпей.
Он явно чувствовал себя хозяином в нашей квартирке. Мать сидела пьяненько   улыбалась и, судя по её взгляду, уже давно ничего не соображала.  Из комнаты выглянули ещё рожи, и я похолодела от ужаса. Однако отступать было поздно.
– Я только на минуточку заскочу в душ – мило улыбаясь сказала я.
– А, – понимающе кивнул бугай и почесал своё голое пузо – это правильно, мы подождём.
  Я зашла в ванну, заперлась и включила воду. Хотя меня снова трясло, я не потеряла способности мыслить. На полотенцесушителе висел старый материнский спортивный костюм, который она уже месяц собиралась постирать. Не брезгуя ничем, я немедленно переоделась, достала из-под ванны полиэтиленовый пакет с моими наградными листами, и убрала его вместе с платьем в старую дерматиновую сумку, затем не выключая воды, вышла из ванной. Однако нетерпеливый Бутца подкарауливал под дверью и мой внешний вид его явно разочаровал.
– Ты чё напялила! В таком виде и к гостям! Неувааажение! – он протянул ко мне свои лапы и попытался стянуть костюм.
 «Ну что же делать? Как же вырваться?» –  проносилось у меня в голове. Неожиданно в дверь позвонили, а затем застучали кулаками.
– Кто там ещё? –  закричал Бутца.
– Откройте милиция!
– Какая ещё милиция? Я тебе открою, я тебе так открою! – закричал он в пьяном кураже, досадуя, что его отвлекают и всё ещё продолжая лапать меня. Но удача в тот день была на моей стороне, фанерная дверь в нашу квартиру не выдержала и, сорвавшись с петель, огрела Бутцу по голове.
– Ах, ты ж мать твою! – выругался он на ввалившегося вслед за дверью участкового – Ну куда? Куда прёшь!!!
  И, схватив дверь, прижал ею милиционера к стене. Из комнаты на подмогу Бутце выскочили Серый и Вован. А трусливый Чирок решил спастись бегством через окно. Однако будучи жирным и неповоротливым, он просто высадил его вместе с рамой, и вывалился в палисадник, прямо на директора школы, который пришёл вместе с милицией. Раздался жуткий крик, визг учительниц и, к счастью, это вывело меня из оцепенения. Схватив сумку, на карачках, уворачиваясь от ног дерущейся гопоты и милиционеров, я отползла на кухню, откуда осторожно выглянула в окно. Анатолий Валерьевич, окровавленный лежал на траве, вокруг него суетилось несколько педагогов, а Чирок тем временем отчаянно отбивался от физрука. Не теряя ни секунды, я распахнула окно кухни и, буквально перепрыгнув через всю эту кучу-малу и рванула что было сил. Погони не было. Скорее всего, меня приняли за одного из матушкиных гостей. Я же домой в тот день не вернулась, а потратила оставшуюся часть дня и ночь на поиски стеклотары, чтобы разжиться деньгами, хотя бы на проезд.
 
 На следующий день Александр Семёнович привёз меня в первый экспериментальный физико-математический интернат. Нам не пришлось долго ждать. Директор с удивлением оглядел меня с ног до головы. К счастью, мой внешний вид был таков, что никак нельзя было заподозрить в Александре Семеновиче финансовый или романтический интерес, следовательно, его честь была вне подозрений. Со мной побеседовали, посмотрели аттестат, награды и личное дело. Александр Семенович рассказал о сложной ситуации у меня дома. И мне разрешили остаться в общежитии, до начала учебного года и что бы хоть как-то поддержать оформили на должность уборщицы. Казалось, я снова нашла место, где спрятаться. В интернате вместо двух лет мы учились три, зато потом поступали сразу на второй курс. За эти три года ни мать, ни школа, ни участковый не интересовались мной. Я узнала, почему только тогда, когда через два года пришла получать паспорт по месту жительства. Побоище в день моего бегства было страшным. Милиционеры вынуждены были применить оружие, они убили Вована и тяжело ранили Бутцу. Чирок, во время своей эвакуации свалился на директора школы, который пришёл вместе с милицией и учителями задержать меня. Анатолий Валерьевич сильно ударился головой об асфальт и в тот же день у него случился обширный инсульт. Завуч, несмотря на то, что находилась под подпиской о невыезде по делу покойного Круглова, уволилась из школы и уехала из Москвы. Меня почти не искали, да и кому пришло бы в голову искать в одном из самых престижных учебных заведениях. Мать выгнали с завода, и она очень скоро совсем опустилась. Как-то я заходила домой, но она не узнала меня, а через два месяца она погибла опять же в пьяной драке. И только с её смертью, я, наконец, почувствовала, что прошлое окончательно отпустило меня.