de omnibus dubitandum 101. 218

ЧАСТЬ СТО ПЕРВАЯ (1872-1874)

Глава 101.218. ФЕРЕЙН…

    Сейчас, восстанавливая в памяти прошедшее, я пытаюсь понять: когда же я потерял Веру? Когда наступил тот перелом, который сделал нас чужими?
 
    Разумеется, в значительной степени этому способствовала сама атмосфера в университете и за его пределами, насыщенная до предела самыми крайними ниспровергательскими идеями. Но ведь я тоже жил в той атмосфере. Почему же одни и те же влияния оказали на нас столь разное действие?
   
    Все большую роль в Вериной жизни занимала Бардина. Каждый раз после  общения с нею Вера приходила домой задумчивая и всякий наш разговор переводила на политические темы. Я ей о том, что из дому денег давно не шлют и нечем платить за квартиру, а она мне о том, что мы и так проживаем слишком много денег, которых не заработали, которые добывает за нас своей непосильной работой русский мужик. Я ей, допустим, говорю, что устал, готовясь к экзамену, а она мне отвечает, чтобы я подумал, как устает мужик, который от зари до зари, не разгибаясь, идет за сохой, получая за это нищенскую плату.
   
    Однажды, помнится, я рассердился,
   
    - Да что ты, - говорю, - меня своим абстрактным мужиком укоряешь? Ведь кроме этого мужика, самодержавия, капитализма и социализма есть еще мы с тобой - два молодых человека, у которых своя жизнь, свои устремления. Мы с тобой все равно не сможем переделать всю жизнь в мировом масштабе, давай как-то построим ее между нами двумя.
   
    Как всегда, она заспорила:
   
    - Как же можно смотреть равнодушно на то, что мир устроен несправедливо?
   
    - Конечно, несправедливости должны возмущать каждого, в ком есть совесть, - отвечал я. - Но для того, чтобы браться перекраивать мир, надо слишком хорошо о себе думать, надо верить в свои силы и в то, что ты имеешь право навязывать другим тот образ жизни, который считаешь правильным.
   
    Странное дело, когда я говорил с Верой, все мои доводы казались мне убедительными и даже бесспорными, но наедине с самим собой я начинал сомневаться. Настолько ли я прав, как мне кажется? Вера - натура цельная. Если уж она исповедует какие-то убеждения, то непременно стремится проводить их в жизнь. А я? Может быть, я просто боюсь взглянуть правде в глаза и прячусь от нее за ширмой красивых слов?
   
    Как сейчас, помню тот вечер, когда, вернувшись от Владыкиных, я не застал ее дома. Часов до восьми я был спокоен, к девяти начал волноваться, с десяти стал выбегать на улицу. В двенадцать я уже места себе не находил, к часу подумал, что надо обратиться в полицию, но решил подождать до двух и заснул, сидя за столом. Проснулся я от какого-то шума на улице. Выглянув в окно, я увидел несколько фигур и разобрал отдельные слова, выкрикиваемые звонкими женскими голосами:
   
    - Нормальный!
   
    - Ненормальный!
   
    - Тетка, спокойной ночи!
   
    Последний голос был Верин.  Я прикрутил в лампе фитиль, быстро разделся и лег в постель. Услышав шаги на лестнице, отвернулся к стене и притворился спящим. Она вошла на цыпочках и остановилась, я почувствовал, посреди комнаты. Я лежал с закрытыми глазами.
   
    - Э! - позвала она шепотом.
   
    Я молчал, отвернувшись к стене.
   
    - Алеша, не притворяйся, ты ведь не спишь.
   
    - Да, я не сплю, - повернулся я, - потому что уже третий час, я не сплю, волнуюсь, не знаю, что подумать.
   
    Она села на кровать рядом со мной:
   
    - Ну не сердись.
   
    - Я не сержусь, - сказал я, - но если ты собираешься ночевать где-то в другом месте, надо хотя бы предупредить.
   
    - Да я не собиралась, - вздохнула она. - Понимаешь, встретила Тетку, она позвала меня на женский ферейн.
   
    - Что это еще за ферейн?
   
    - Да так, наши студентки решили организовать свою компанию, чтобы выступать друг перед другом с рефератами, обсуждать, спорить, потому что женщины при мужчинах чувствуют себя скованно. Я сначала не хотела, а потом думаю, отчего ж не послушать, что там говорят.

    Забежала домой, тебя нет, ну, думаю, посижу там немного, а потом вернусь, но там было так интересно. И вот приходим, большая комната, длинный, покрытый скатертью стол. Эмме садится во главе стола и спрашивает: "Господа, для начала мы должны избрать председателя. Какие будут предложения?" Все стали кричать "Эмме! Эмме!".

    Потом встает Роза и говорит: "Господа, мы учреждаем этот ферейн для того, чтобы дать возможность женщинам научиться логически мыслить и говорить. Мне кажется, что будет лучше всего, если мы будем писать рефераты, читать их и обсуждать". Согласились.

    Теперь, говорит, мы должны решить, из кого должен состоять наш ферейн. Из одних только женщин или можно приглашать мужчин? Сразу поднялся такой базар, все кричат, все ругаются. Одни говорят, что мужчины будут нас отвлекать. Другие говорят, если мы будем сейчас собираться без мужчин, то потом, когда придется выступать при мужчинах, мы все равно будем стесняться. Так раскричались, что у одной итальянки кровь из носу пошла.
   
    - Ну и что решили?
   
    - Решили все-таки собираться без мужчин.
   
    - Революционный женский монастырь, - усмехнулся я. - Ну, и что было дальше?
   
    - Дальше Роза прочла реферат о самоубийстве.
   
    - О чем?
   
    - Ну, она в своем реферате доказывает, что самоубийство может быть только результатом ненормальной психики.
   
    - А с чего вдруг возникла такая тема?
   
    - Не знаю, - растерялась Вера. - Просто так. А ты как считаешь: человек, лишающий себя жизни, нормальный или нет?
   
    - Я считаю ненормальными тех, кто до поздней ночи обсуждает такие  глупости и не дает спать другим.
    
    Собственно говоря, с этого женского, пропади он пропадом, ферейна пошла наша жизнь наперекос, хотя поначалу еще и не так заметно. Так, бывает, лошадь, запряженная в телегу, бежит под уклон, сперва просто быстро бежит, то есть обыкновенно быстро, и еще не страшно, а вот глядишь, уже разогналась и не может остановиться.
   
    Однажды я застал Веру за чтением какой-то тетрадки. На мой вопрос она сказала, что подруга ее, Варя Александрова, просила прочитать к очередному ферейну ее реферат.
   
    - Ну и как?
   
    - Очень интересно, - сказала она. - Можешь почитать, если хочешь.
   
    - Особого желания не испытываю, а впрочем, оставь. На сон грядущий отчего и не почитать.
   
    Перед сном я действительно взял эту тетрадку и полистал. Кажется, сие сочинение называлось "Бунт Стеньки Разина" или что-то в этом духе. Сейчас я уже не помню, что там, собственно, говорилось, но помню, что написано было шаблонными фразами и изобиловало междометиями. Разин, конечно, изображался, как могучий вождь народных масс. Бунтарь и разрушитель.
   
    Утром за завтраком я уклонился от высказывания своей оценки, но, когда Вера все же не выдержала и спросила, что я думаю об этом труде, я сказал, как думал, что реферат показался мне малоинтересным, вернее, вовсе неинтересным, написан он языком дурным и бесцветным. А что касается деятеля, который здесь описан, то это скорее, пожалуй, кто-нибудь из нынешних революционеров, может быть Бакунин, только не Стенька Разин.
   
    - Может быть, ты и прав, - сказала Вера, подумав, - но я не считаю это недостатком. Понятно, что исследователь, беря исторический факт, использует его для передачи своих современных мыслей.
   
    - Все это справедливо, - сказал я, - но только до тех пор, пока исторические события не переиначиваются в угоду современным мыслям исследователя.
   
    - Ну а как же исследователь может использовать исторические факты, если они не соответствуют его мыслям?
   
    - Если исторические факты не соответствуют мыслям исследователя, - сказал я, - исследователь должен изменить мысли, а не факты.
   
    Она опять замолчала. Мне казалось, что сказанное мной бесспорно, но я чувствовал, что она замолчала не потому, что согласилась, а потому, что опять сочла меня человеком с отсталыми взглядами, против которых нечего даже и возражать.
   
    Реферат о Разине они опять обсуждали чуть ли не до утра.

    На этом, кажется, их ферейн и закончился. Но зато начался период "фричей". Некая Фрич была хозяйкой дома, где жила Бардина со своими подругами. По имени этой Фрич и стали называть всю компанию. Деятельность "фричей" вскоре стала весьма заметной. Основание новой библиотеки, покупка Русского дома (то есть дома для русских студентов) - все эти идеи исходили оттуда. Я, как закоснелый ретроград, и к тому же ретроград мужского пола, приглашен в эту компанию не был.