Погладить собаку

       Он был везде такой разный, этот пёс, и такой одинаково приятный от кончика носа и до кончика короткого хвоста.

      Около большого  мокрого, а когда горячего спящего и ровно дышащего  носа располагался рот, такой же чёрный, как и нос,  рот   с огромными белыми крепкими зубами, пёс ведь  был молод и крепок.  А зубы прикрывали мягкие, как у лошади, губы. Такие мягкие и такие приятные губы, что хотелось бесконечно их трогать, накручивая себе на пальцы.
 
        Целовался пёс с помощью языка, который в отличие  от губ был хоть и мягким, но шершавым, но не как у кошки,  и потому тоже был страшно приятен.

    Впрочем, как и сам пёс от кончика носа до кончика своего короткого обрезанного хвоста, где расположилась шерстяная кисточка, за которую вечно хотелось дёрнуть, особенно, когда пёс  поворачивался к тебе спиной и начинал этой кисточкой шевелить, которая восторженно  тряслась от радости  вместе с  коротким хвостовым обрубком.
 

       И можно было при желании  за этот обрубок схватиться  кистью руки  и начинать месить эту часть тела пса.
 
   
         Это было так здорово, ты чувствовал как под ладонью и пальцами перекатывался шерстяной покров его шкурки и продолжал массировать эту мягкость и нежность, зная, что когда рука плавно  перейдёт выше, там будет шёрстка дикобраза.

    Пёс ведь везде был разный, но везде одинаково приятный, и хвост  был так же приятен на ощупь, как и  шейка, украшенная кожаным с шёлковой шёрсткой жабо. Его, это жабо,  можно было теребить без конца, засовывая пальцы рук все  глубже и глубже, и видя при этом,  как млеет, зевая во весь свой зубастый рот  пёс, любящий ласку, и сам будучи таким же ласковым и нежным, вечно с нежностью взирающий  на тебя своими суровыми глазами  большой собаки, желая прильнуть к  твоему рту теми гуттаперчевыми лошадиными губами, а потом, высунув язык трубочкой,  облизать  уже твои  губы, и так без конца, давая понять как любит, как нравится, чтобы нежно гладили замшевые  короткие висячие уши, всегда горячие и всегда отвечающие  на ласку еле заметной вибрацией,  а там коротко стриженая голова и такой же мягкий лобик, а на затылке шерсть уже иная, похожая на ту,  что сформировалась в  жабо под мордочкой.

      Её,  эту шёрстку, напоминающую своим  внешним видом дикобраза с чуть укороченными иголками, тоже хотелось гладить, пропуская эти шерстяные иголки между пальцами, зная к тому же, что это обоюдное удовольствие — для тебя и для  того ласкового пса, готового в любой момент ответить тебе нежностью, тем взглядом суровых карих глаз, в глубине которых притаилась вся любовь этого мира, которой не было во всём мире, она была в глазах у того пса, любящего до изнеможения тебя и твою ласку, с готовностью всегда подставляющего  свой живот, принимая в этот момент  позу ракушки...Там, внутри ракушки,  на животе он был тоже другой и тоже такой же  приятный, как и  везде.

     Потому  без разницы было в каком месте касаться этой собачки, большой и маленькой одновременно, её всегда хотелось касаться, трогать, месить  её короткошерстное тело, без устали заглядывать в глаза, что с любовью смотрели на тебя, зная что в них та самая любовь, которой так не хватало в этом мире и в твоей жизни, нехватку которой восполнял этот пёс, который везде был разный и такой везде  одинаково приятный.  До того приятный, что однажды дотронувшись до него, уже больше не захотелось отрывать от него руки, а только погружать в него ладони всё глубже и глубже, проникаясь его чувствами взаимной  любви. И ты так и поступал, зная, что это большое  мохнатое тельце,  податливое и такое благодарное,  всегда будет с тобой, даже, когда не будет рядом. Это же незабываемо, ваша обоюдная приязнь и ваши ласки с теми чувствами навсегда.

03.06.2022 г
Марина Леванте