Многа букафф. Гл. 3

     «МНОГА БУКАФФ» ;-)
   
     О феномене современной беллетристики и её «творцах»

     Поэма в клочках


     С кем мы имеем дело? Клочок 3

Несомненно, успех книги внутри серии — это, все понимают, не творческое достижение. Почему? Потому что серийная стратегия отечественных издателей строится на двух китах: экономии на авторском гонораре и отказе от политики рекламирования писательских имён в пользу серий. Рекламировать серию дешевле и менее трудоёмко. А автор что? Авторов много, среди массы пишущих одинаково плохо редакторы отберут сотню таких, кто за маленькие деньги быстренько напишет очень похожие и узнаваемые тексты. Узнаваемые в рамках серии, которая с помощью рекламы станет известной, но авторов, включённых в модную серию, никто и не вспомнит.

Безусловно, количественный подход, опять же все признают, не на пользу дерзким и рискованным творческим замыслам, которые и создают великую литературу. Конечно, как спокойно говорят сами издатели, рукопись стала рассматриваться как полуфабрикат, а издательство — как некий «литературный кластер», предприятие отвёрточной сборки. Но разве это повод, чтобы отказываться от денег?

При этом тиражируемый текст, независимо от качества, будь он в мягкой обложке или в жёстком переплёте, либо размещённый на сайте «Проза.ру», даёт ощущение счастья самим авторам, которые, однако, при каждом удобном и неудобном случае клянутся, что своим творчеством желали осчастливить читателя.

Зато о себе они самого высокого мнения: «Мы творцы! Мы достойны восхищения! Мы все так говорим — значит, это правда. А нас почему-то не замечают литературные критики».

Впрочем, обида на критиков лишь завершает претензии современных творцов. На первом месте здесь досада на редакторов и на тех, кто не желает признавать их писателями.

Тут самое время, как в таких случаях говорят, договориться о терминах. Я исхожу из того, что всё, что не стихи, — то проза; всё, что не наука, — то литература. Следовательно, и Пауло Коэльо, и, например, Т. Набатникова и А. Маринина, Т. Тронина и Г. Романова, М. Серова и многие другие есть литература. Но мне, любящему перечитывать Лабрюйера, Ларошфуко и Паскаля, после них не хочется, познакомившись с Пауло Коэльо, ставить его книжки на полку к художественной литературе, где стоят перечисленные писатели-классики. Моя дочка раньше меня прочитала Пауло Коэльо (мода, она во всём мода), собственно, через неё книжечки бразильского писателя и попали ко мне в руки. Дочь прочитала и тоже не изъявила желание оставить их дома.

Так что это какая-то особая литература. Модой и маркетингом она продаётся, читается, в памяти не остаётся, перечитывания не просит. Маринина раскручена телевидением и фильмами. Однако стоит начать читать то, о чём сама автор говорит, что это «настоящая проза», а не детектив (хотя маленький детективный манок там присутствует), быстро сознаёшь, что дочитывать эти тексты до конца не хочется. Тем не менее говорят, Маринина — писатель и создатель современной литературы. Или, если обратиться к Набатниковой, то смотреть гардемаринов на экране можно (мне так даже нравится), а читать текст, на мой вкус, невозможно. Язык, стиль — ужасны. Но она тоже писатель, и тоже создатель современной литературы.

Я сказал бы так: есть культура, есть поп-культура. Причём я даже не говорю, что поп-культура — это плохо; в определённой мере она имеет право на существование. Ходим же мы и в цирк, а не только на балет. Надеюсь, Вы понимаете, что последует в заключение? Есть литература и есть поп-литература, фрагмент масскультуры, массовая литература. Она тоже имеет… своих любителей и почитателей. И опять я не стану говорить, что она — явление со знаком «минус». Там есть образцы не только плохие, но и средние, и хорошие. Этим можно «заниматься»: одним — писать, другим — читать. На сей счёт даже спорить не приходится, памятуя об известных словах, звучащих в «Бесприданнице» А.Н. Островского:

Карандышев. Что же вы находите здесь прекрасного?
Паратов. Ведь это как кому; на вкус, на цвет образца нет.
Огудалова. Правда, правда. Кому город нравится, а кому — деревня.
Паратов. Тётенька, у всякого свой вкус: один любит арбуз, другой — свиной хрящик.

Зачем же лишать удовольствия любителей свиных хрящиков?
Но я, например, автор более двух десятков изданных книг разных жанров и для детей, и для взрослых, не имею обыкновения называть себя писателем, говорю спокойно: «Профессиональный литератор». Потому что не Лев Толстой и даже не Алексей. Сегодняшние поп-исполнители спокойно перестали называть то, что они поют, песнями, говорят: «тексты», а вместо музыки — «композиция». И всё встаёт на свои места. Ведь, если вникнуть, для того, чтобы написать текст, нужно уметь писать слова. А чтобы создать художественное произведение, нужно обладать чувством слова и чувством гармонии их расположения. В самой природе литературы — искусство слова, но никак не умение более-менее складно выстраивать буквы алфавита в линейку, склеивая их между собой в знакомые словосочетания.

Так что я считаю более точным о предмете нашего разговора говорить как о текстах в разных литературных формах, а не как о художественных произведениях. Не привнося в это ничего личного и тем более обидного.

Писатель, литератор, автор, творец — дело, конечно, не просто в том, как называть человека пишущего. «Назови хоть горшком, только в печку не ставь». Хотя, с другой стороны, можно вспомнить и несколько иное, недвусмысленное: «Назвался груздем — полезай в кузов». Всё же вопрос о том, с кем мы имеем дело, это в данном случае далеко не праздный вопрос о нашем современном понимании природы художественного творчества и характера русской литературы. Той самой, некогда пророчившей, по словам Гоголя, «другим народам неведомое своеобразное и самобытное развитие».

Как бы то ни было российский литератор во все времена имел возможность согласиться стать глашатаем официальных мыслей, мнений, оценок или явить себя в виде беллетриста для приятного чтения и развлечения в часы досуга. Но далеко не каждый писатель на это шёл. Всегда находились те, кто избирал первый путь, немало было и тех, кто шёл вторым путём, но были и другие, избиравшие иную дорогу. Хочу напомнить: уже первые из известных нам писателей относились к своему делу как к высокому служению всей русской земле, исходили из интересов всего русского народа, а не интересов того или иного князя. Пусть даже он и был для пишущего, говоря современным языком, и продюсером, и спонсором, и издателем в одном лице.

При всей разности лиц, приёмов творчества, линий мысли, богатстве языка некогда в России каждый писатель, из тех, кого мы читаем и почитаем сегодня, был резко индивидуален. Но в то же время всех их объединяло стремление понять, почувствовать пульс страны, нерв народа и его предназначение на земле. Хотя всегда было достаточно и литераторов с претензией на миссию властителей дум, выдававших свои «творения» за «откровения», в которых читалось желание превзойти других в забвенье общественных интересов.

Тем не менее, приходится констатировать: сегодня мы живём в период, когда изменились читатели, изменились писатели, изменились издатели, изменилась ситуация. Хорошо это или плохо? На сей вопрос можно услышать ответ:

«Хорошо ли, плохо ли, но это жизнь! Нравится ли это писателям и теоретикам литературы, нет ли, но жизнь не зависит от их мнения. У неё свои законы. Было бы нелепо и неправильно пытаться навязать ей свои правила».

Говорят, что любое сравнение хромает. А я почему-то всю жизнь всё сравниваю. И даже когда мне говорят, что, мол, «не принято, анализируя сценическое искусство, сравнивать оперетту и оперу, джаз и симфонию, кукольный театр и экспериментальный», изволю не соглашаться. Ибо знаю: потому культура и разграничивает оперетту и оперу, джаз и симфонию, кукольный театр и экспериментальный, что нашлись когда-то критики, которые сравнили эти виды искусства и вычленили свои особенности каждого из них. И теперь даже простые зрители понимают, что их ждёт, когда они покупают билеты в «Театр оперетты», а что, когда — в «Театр сатиры».

Или слышу я слова, мол, пытаться притянуть всё многообразие различных культур до уровня «высокой литературы» неверно и неумно, разве кто-то возьмётся сравнивать культуру росписи амфор с Рембрандтом?» А я опять своё талдычу, говоря, что мне почему-то так и просится ответить вопросом на вопрос: «А как быть с тем, что нередко под одной крышей музея встречаются именно амфоры и картины Рембрандта? Не затем ли они рядом, чтобы их можно было сравнить?»

Мне продолжают возражать, что это только «литкритики имеют обыкновение сваливать всё в одну кучу, а точнее, разделять на две: литературу и нелитературу». Тогда как «в каждом отдельном направлении может быть халтура, а может быть отличное произведение».

И если про литературных критиков моё мнение совершенно иное (по одной простой причине: я знаю, что они делают, а чего не делают, и кто конкретно, а у обвиняющего критиков мнение о критике несколько… — опять же воспользуюсь сравнением: напоминает одно из направлений примитивизма XVIII—XXI веков, включающее как самодеятельное искусство, так и изобразительное творчество художников, под названием «наивное искусство»).

То относительно халтуры и отличных произведений всё верно. И никакой зависимости от жанра при этом не наблюдается. О чём я, собственно, всегда и везде пишу. И делаю это искренне. Другое дело, что, сравнивая, не надо «ставить на одну доску», с чем порой мы сегодня на каждом шагу сталкиваемся, например, «неоконченный» роман Гроссмана «Жизнь и судьба» и великую книгу Льва Толстого «Война и мир». Или уравнивать главного персонажа дебютного романа Сергея Минаева «Дyxless. Повесть о ненастоящем человеке», ставшего героем одноимённого фильма, — топ-менеджера, много зарабатывающего и много тратящего на тусовки, бары и девиц, и пушкинского Евгения Онегина.

Поэтому разрешите уж сохранить за собой право сравнивать и дальше. Например, классику и халтуру, как, впрочем, и всё то, что располагается между ними. Не потому, что я самый умный (хотя и не дурак, кажется). А потому, что, живя в писательском общежитии, понимаю: кто-то должен хоть изредка подметать и мыть полы и вытирать в общем доме пыль. Тем более, что профессионально знаю, какими это делать тряпками, мокрыми или сухими, или с использованием специального средства, сколько времени на это занятие тратить и т.д.

В определённой мере эта «грязная» работа прямо возложена на критику, а значит, и критиков. Нужна ли она нынешним пишущим, пробующим установить в литературе свои нравы и законы, отрицая при этом необходимость правил? На память приходят слова критика, вряд ли знакомого сегодняшним авторам-беллетристам, не обременённым знанием прошлого, Юрия Селезнёва. Хотя вроде бы не столь давно, точнее, в 1979 году, он писал:

«Художественная литература и критика — как два крыла, равно необходимые для полёта. Писатель нуждается в достойном его таланта критике, критику необходим писатель, талант которого отвечал бы тем высотам и глубинам народного духа, глашатаем и проповедником которых является критик. Естественно, речь идёт об истинной, большой критике, как и о литературе в подлинном, высоком смысле этого слова. Думается, здесь нет необходимости повторять старую истину: не всякий пишущий (а ныне кто не пишет?) — писатель, не каждый критикующий — критик».

И он же в статье о Достоевском-критике, увидевшей свет уже после смерти талантливого автора, одного из тех, кто у всех на виду возрождал русский миф ХIX века о всесилии критического слова, сформулировал: «Истинная литература должна быть литературой дела». Да-да, дела, а не развлечения во время безделья.
Хорошо ли, плохо ли, но для Льва Толстого (первый, кто приходит мне на ум в подтверждение этой мысли) словесность наша была «серьёзным делом серьёзного народа», а вовсе не «перенесённой с чужой почвы детской забавой». И, если вдуматься, для настоящих созидателей отечественной литературы, которых мы именуем классиками, главным побудителем их творчества были задачи не собственно беллетристические, но духовно-нравственные, гражданские, общенародные. Потому и отношение наше к ним несравненно большее, нежели просто к писателям-беллетристам.
Так было, а что есть в наше время? Тут я позволю себе сделать два вывода.

Первый: читателей стало меньше. Согласно данным опроса, проведённого Левада-центром, процент жителей России, которые совсем не читают книг, вырос до 45! А читают ежедневно всего 10% россиян. За последние 15 лет снижение процента ежедневно читающих жителей России составило 8%. При этом наибольшим успехом у читающей части пользуются любовные романы и детективы. А наименьшим спросом — так называемая «серьёзная» современная проза и поэзия.

Вывод второй: писателей (во всяком случае, себя таковыми считающих) стало больше. Причём, именно в жанрах, пользующихся наибольшим спросом; выросло количество беллетристов, создателей любовных романов и детективов. По понятной логике: спрос рождает предложение.

Худо-бедно, но мы много знаем о тех писателях, кого числят по разряду «серьёзной» литературы — о них как-никак пишут литературные критики (как бы скептически я к современной критике ни относился). Но мы практически ничего не знаем о тех авторах книг, составляющих ряды многочисленных серий на полках магазинов под этикетками «Детективы», «Фэнтези» и «Любовные романы». Между тем, обойдённые вниманием литературных критиков, они смогли сорганизоваться, и сегодня их взгляды, симпатии и антипатии, умонастроения, если хотите, жизненная и творческая философия представлены в интернетовском «Живом журнале» на сайте сообщества belletrist_ru (Беллетристика сегодня и завтра. Открытый писательский клуб). Как заявляют модераторы сообщества, доступ в него открыт всем желающим, хотя большинство его участников — издающиеся авторы. Клуб стал площадкой, где писатели-беллетристы делятся своим профессиональным опытом, а начинающие авторы и читатели говорят о своём видении затрагиваемых вопросов. Возглавляют клуб два члена Союза писателей: петербурженка Галина Врублевская и москвичка Татьяна Тронина.

И мне захотелось поучаствовать в разговорах, идущих меж беллетристами. Из этих задушевно-драчливых бесед между собой, которые я здесь воспроизведу, многое в нынешнем состоянии отечественной литературы прояснится.