На косе

 ДЕНЬ ЛАНЫ И ЛИНЫ
 
 Лина и Лана, пятилетние двойняшки, умеют общаться без слов. Они читают мысли друг друга. Мысли мамы не читают. Папы тоже. Вообще больше ничьи. Зато друг с другом молча болтают без остановки. Они могут что угодно обсуждать, а никто не догадывается. Даже мама. Только иногда удивляется - как это они одновременно что-то захотели или решили? А они не одновременно. Они договорились.

 У Ланы и Лины сегодня очень ответственная работа. Лана архитектор, а Лина дизайнер. И сегодня они должны сдать новый объект. Замок для ЛОЛ и Барби. А рабочий у них сегодня только один - папа. У мамы сегодня выходной.

 Она об этом объявила еще вчера, когда они собирались в эту поездку. Сложила сумку с продуктами и сказала: "Всё. А теперь я выходная. Меня нет. Совсем. Вообще нет. Ясно? До понедельника. Никто, слышите? никто меня не трогает, не задает вопросов, не просит питьписитьестьсладенькоедавайпоиграем, не ноет яусталаспатьхочунехочунебуду. Всё. Все вопросы к папе. У меня вы-ход-ной. Все поняли? Ну, поехали. Вадим (это папа), не забудь сумку с пледами. Стрекозы (это они - двойняшки), взяли свои рюкзаки! Никто за вас ваши вещи носить не обязан. Кстати, вы проверили, всё ли нужное вам вы взяли с собой? Там купить негде (почему негде? есть там магазины. папа там им мороженое уже покупал в прошлый раз). Вадим, ещё вот эти две сумки захвати. Ну, я пошла. Догоняйте". Взяла свою пляжную сумку, надела белую шляпу и вышла. Даже руки не дала с ними вместе идти. Что за мама? Ладно, выходной, так выходной. С папой даже веселей. Он им никогда замечания не делает!

 Вчера было немножко неприятно, конечно. Когда папа все вещи сложил в багажник и пристегнул их к креслам, то предупредил, чтобы не болтали много. Они и не болтали. Всю дорогу молча спали. Как мама. А когда приехали, уже темно было, а спать больше не хотелось. Но папа их всё равно спать положил, лёг рядом, начал сказку рассказывать и захрапел сразу. Пришлось самим сказку придумывать. А мама даже не подошла и не поцеловала со "спокойнойночи". Ладно, проехали... У неё выходной...

 Зато утром... Папа даже завтрак в постель принес. И маме тоже. Потом сказал, что на пляже уже всё готово, и повёл к морю. А мама осталась дальше спать.

 Пришли на берег, а папа уже и парасоль поставил, и плед расстелил, и вещи все сложил аккуратненько. Они по воде побегали, янтаринки пособирали, меленькие ракушки и цветные камушки тоже, с новой девочкой познакомились, потом девочка ушла к своей маме, а они квас попили, печенье поели, водой побрызгались... и только тогда пришла мама.

 Пришла, легла на бок под зонтом, книжку раскрыла и всё. Ни тебе никакого ласкового слова, ни "привета" даже. Совсем оборзела. И что, теперь до понедельника будет делать вид, что их нет, а в понедельник, как ни в чем не бывало, снова начнет:"Доченьки, лапочки..."? Ну, и ладно. Нет её и не надо!

 Зато у папы настроение прекрасное. С ним весело! Жалко только, что в понедельник он на работу уйдёт. И отпуск у него не скоро...

 Всё, хватит рассуждать, пора замок строить. "Папа, вот здесь нужен тоннель. А я пока водички принесу". Работа идёт весело. Вот уже и ров глубокий выкопали, и воду в него налили, и тоннель сделали и три башни... Это Лана придумала, про тоннель и башни. Теперь надо всё цветами украсить. Так Лина решила. И про воду вокруг замка тоже она. Мостик из щепки через ров сделала Лана, а украсить этот мостик ракушками, придумала Лина. У них всегда так - Лана делает, а Лина украшает.

 "Ну, украсить вы и сами сможете, тут моя помощь не нужна", - сказал папа и начал стоя загорать, а двойняшки побежали к дюне за травой. Нарвали несколько штук и тут Лана порезалась. Больно-больно. Побросали они свою траву и с рёвом к маме: "Мама! мама, Лана порезалась!" А мама почему-то рассердилась. Не на них. На папу. "Неужели я не могу без этих воплей хоть один день пожить? Неужели так трудно присмотреть один день за детьми? Чем на полуголых красоток заглядываться, лучше бы за своими детьми смотрел!" - зашипела мама, а папа покраснел, наверное, и вправду заглядывался. Мама достала из сумки влажную салфетку, обтерла ладошки обеих близняшек, рассмотрела царапину: "Ничего страшного. До свадьбы заживет".

 - До чьей свадьбы?
 - Все вопросы к папе.
 - Пап, до чьей свадьбы?
 - До свадьбы ЛОЛ.
 - Эээээээ, это когда будет? У неё еще и жениха-то нет! И что, всё это время терпеть?
 - Что терпеть?
 - Ну, больно же!
 - Ну, вы даете! Уже зажила твоя царапина. Нет её.
 - Нет, есть! И совсем не прошла! Вот, смотри.

 И обе девочки выставили ладошки вперед. Папа растерянно начал рассматривать по очереди эти ладошки. Первой ему попалась ладошка Лины.

 - Ну, вот, я же сказал, нет ничего.
 - А у меня ничего и не было. Это Лана порезалась.

 Отец вздохнул горестно: "И как вас мама различает?"
 - А мы разные.
 - Одинаковые.
 - Нет, разные.
 - А я говорю, одинаковые. И не спорьте с отцом.
 - Разные. Разные.

 Двойняшки взялись за руки и закружились с криком: "Разные, мы разные, мы вовсе не похожие!"

 С соседнего пледа подняла голову какая-то тётка и пробурчала: "Чего разорались? Разные они! Нет ещё! Одинаковые. Вот прямо одно лицо, а орут, что разные", - и повернувшись к ним спиной стала доставать из корзины пакеты с едой: "Славик, Славик! иди покушай". Из воды ей ответил толстый противный мальчишка: "Я не хочу. Я еще поплаваю", - и снова лёг пузом на мелководье.

 - Папа, папа, мы тоже поплаваем!

 Двойняшки побежали к воде.

 - Эй, далеко не заплывать!

 И тут мама просто рассвирепела. Вскочила с пледа, книжку бросила, встала перед папой и, размахивая руками, закричала на весь пляж: "Нет, люди добрые, вы только посмотрите на этого папашу. У него, наверное, детей в запасе еще несколько пар имеется! У тебя что, голова перегрелась на солнышке? Или девицу еще не присмотрел как следует? Ты куда детей одних отправляешь?" - и побежала к девочкам. Девочки стояли у кромки воды, одинаково наклонив влево головы и с интересом слушая крики матери. Отец, поперхнувшись, спросил: "Ты чего? Я же смотрю за ними". А мама, схватив дочек за руки потащила их к дому: "Всё, хватит. Кончился выходной. Отдохнула. И не ревите (а они и не собирались реветь)! Сейчас обед приготовим и поедим, и пойдем гулять к парому. А лучше мы на пароме в Балтийск поедем! Прямо сейчас. Переоденемся и поедем. Как раз успеем на паром. А пообедаем в кафе в парке". "Ура!" - закричали двойняшки и побежали впереди мамы.

 Ополоснулись под душем и переоделись они почти мгновенно. Даже причесались без воплей. И побежали на причал. Тут как раз и паром подплыл. С парома стали выходить толпы людей, машины поехали. Просто невозможно много машин. Наконец, паром разгрузился и они поднялись на палубу, кроме них да еще какой-то раскормленной коричневой собаки уезжать с косы никто не хотел. Палуба была пустая, только матрос возился с цепью. Капитан наверху приказал: "Отдать швартовы!" и погудел в сирену.

 "А папа? Он с нами не поедет?" - вдруг спросили Лана и Лина хором. "Папа хочет загорать" - отрезала мама. И тут они увидели папу. Он бежал, размахивая руками: "Подождите, подождите, пожалуйста!" И капитан подождал. Папа, запыхавшийся, потный, весь красный, вбежал на палубу, сказал почему-то матросу: "Спасибо!", - и подошел к жене и дочкам. Паром погудел еще чуть-чуть и переваливаясь на волнах, оставшихся после прошедшего большого военного корабля, пошёл в сторону Балтийска.

 - Ну, и куда ты в таком виде собрался?
 - Вид как вид. С вами.
 - Ты себя в зеркале видел? С нами он...
 - Не видел. Довольно того, что ты видишь. Сама выбирала, между прочим. Никто не принуждал.
 - Я выбирала нормального, а получила донжуана, разглядывающего на пляже чужих полуголых баб.
 - Да никого я не разглядывал, что ты выдумываешь!
 - Что же ты не сразу с нами пошел, а еще один торчал на пляже сколько времени?! Или ты стал клеиться, а она тебя отшила?
 - Ну, это ни в какие ворота! Я же ваши вещи с пляжа собирал. Пока собрал, пришел домой, а вас уже и след простыл.
 - Вот-вот, я же и говорю, что не спешил с пляжа уходить...
 - Мам, пап, не ссорьтесь! Смотрите, смотрите, чайки! А вон лебеди! Смотрите, лебеди, два лебедя летят! А там их сколько! Ух-ты! мама, давай хлеба купим, покормим их.
 - Ладно. Купим.

 Потом они долго гуляли вдоль канала, кормили лебедей и чаек, поели мороженое, покатались на карусели, еще раз поели мороженое, еще раз покатались, прогулялись до плаца, полазили по корабельной пушке, по трибуне, поели пирожные в кафе около церкви и с последним паромом вернулись на косу. Но домой пошли не сразу. Сначала уговорили родителей пойти на пляж, проведать замок.

 Замка не было. Волны лизали оставшуюся от него кучку песка и оплывший ровик с щепочкой. "Ну, и ладно, завтра новый построим", - решили двойняшки и обняли ноги родителей, обнимавшихся около дюны. Все вместе молча постояли в сгущающихся сумерках, глядя на море и звезды. Потом папа взял их, посадил себе на плечи и понес домой, а мама смеялась и просилась тоже на ручки.

 Укладываясь спать, прижались друг к другу и согласились мысленно, что это был лучший день в их жизни, жалко только, что мама его пыталась испортить, но потом исправилась. Молодец, что вовремя одумалась. И девочки с писком побежали в кровать к родителям: "Мамочка, папочка! вы самые-самые, самые хорошие! Как я вас люблю..."- и мгновенно уснули.
 

 


СОЛНЦЕ УПАЛО

"Всё. Солнце упало. Бежало, бежало, споткнулось о горизонт, упало и нет его.

 Как оно так устроено? Целый день медленно, еле-еле, катится, потом почему-то ускоряется, бежит к горизонту, медленно тонет до экватора и, ...бац, проваливается за долю секунды. Как жизнь человеческая - пока ребенок, жизнь катится не спеша, потом ускоряется, ускоряется, ускоряется... каждый день короче предыдущего становится, потом перед самой пенсией слегка затормаживается, и снова берет разгон, а потом, бац, и всё, врач констатирует смерть и никакой жизни нет. Вот как солнца сейчас. Было. Упало. И нет его. И так в каждый ясный вечер.

  Хотя у нас тут редко ясные вечера бывают. Балтика... Вот сегодня ясно. Потому и видно было, как солнце ныряет.  И вот, только рыжая полоса света осталась.

 Никак не услежу в какой момент оно падает за горизонт.

 Рыжая полоса, а облака розовые. И песок на дюне розовый...

 Красная полоса и рыжие облака.

 Эти полосы долго держатся. Особенно на облаках...

 Чайки исчезли. Наверное, уже сидят на волнорезах, ждут утра. Забавно смотреть на них. Белой тучей облепят мол, волнорезы, парапет набережной и почти не двигаются всю ночь. Стоит одну вспугнуть - всей тучей взлетают с криком, шумом. И снова рассаживаются друг друга греть.

 ...Багровая... Скоро стемнеет...

 Утром, едва рассветает, чайки с рыданиями устремляются от канала к морю. Или, иногда в залив. Тогда жди шторма. И летят они с воплями за каждым отплывающим кораблем. Провожают. А с рыбацкими возвращаются. И тоже кричат. Хохочут на радостях, что еды много. А ловят рыбу-то как ловко! Парит, парит, парит над водой и вдруг камнем вниз, и снова взлетает, а в клюве уже салака блестит. А когда промахивается, то на волне покачивается детским корабликом. Забавно.

 ...Фиолетовая...

 И лебеди тоже ловко рыбу ловят. И так могут долго дыхание задерживать, словно в школе дайвинга обучались.

 Вот же что телевизор с людьми делает! Что ни слово теперь, по-английски шпрехаю. Совсем по-русски разучился говорить. А как, действительно, дайвинг по-русски? Ну, нормально. В школе ныряльщиков этих лебедей учат рыбу ловить".

 Старик засмеялся коротким дребезжащим хохотком, больше похожим на кашель, а не на смех.

 "А бакланов не люблю почему-то. Вроде тоже, птица и птица. Не хуже утки, а душа не лежит к ним, хоть ты что. Какие-то они ... на меня похожие. Неухоженные, что ли?

 Вот, удивительно. Столько лет живу, а всё еще из ума не выжил. Ведь, вот, соображаю же. И суждение свое имею обо всём. Ну, во внешней политике, допустим, понимаю не много, так оно мне и не надо, а всё остальное, даже про себя, вполне здраво оцениваю. И что старый, и что неухоженный, даже неопрятный. Что поделать, никому не нужен, сам себе неприятный. Так и для кого стараться? Вот была бы Лидушка, совсем другое дело было бы. Но она, как то солнце, шла, шла, упала и нет её. И не будет. А я есть почему-то и даже мозги пока работают. Даже кое-какие стихи помню. Со школы ещё.

 А Маринка и в школе не могла больше трёх строк запомнить. Постоянно рыдала из-за литературы. Ну, так, на инженера выучилась в конце концов. Моя кровь оказалась. Технарская. А Лидушка - типичный гуманитарий. Вот и стихи тоже... Лидушка их очень любила. Вот эти, например"

 Старик повернулся лицом к морю и, грозно потрясая руками, обратился к нему, патетически завывая сиплым голосом:

"Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?...

 Всё. Хватит Пушкина... Лучше это. Лермонтов."

 Старик повернулся спиной к Балтийску и, глядя на высокое фиолетовое небо и набегающие с тихим шипением волны, покивал головой, обхватил плечи руками: "По синим волнам океана, Лишь звезды блеснут в небесах, Корабль одинокий несется, Несется на всех парусах..."

 Да что же это я? Что-то сегодня они меня до слёз доводят... С чего бы?  Ну-ка, вот это:

"Буря на небе вечернем,
Моря сердитого шум -
Буря на море и думы,
Много мучительных дум
Буря на море и думы,
Хор возрастающих дум -
Черная туча за тучей,
Моря сердитого шум".

  Что-то всё тоскливое какое-то сегодня вспоминается. А море... Море тоски не терпит. Всё. Всё, хватит стихов на сегодня.

 Ночь уже. Пора домой".

 Старик оглядел пустынный холодный пляж, заметил в ложбинке на вершине дюны, черной на фоне отливающего перламутром неба,  красный огонек далёкого костра. Несколько минут всматривался, пытаясь разглядеть силуэты людей у огня. Потом повернулся к морю, развел руки в стороны, словно обнимая ночь и море, и горизонт, и весь мир. Потом бессильно уронил руки и сгорбившись побрел по влажному песку в сторону своего дома.

 "Ну, вот и еще один день окончен. Как это странно. То, что я всё это вижу. Что я живу. Странный, нелепый дед в нелепой вязаной шапке и потертой куртке. Шапку Лидушка вязала. На Новый Год подарок делала. Шапка эта и новая была дурацкая. Но я ей об этом не сказал. Зачем обижать? Она старалась. С любовью вязала. Тайком. По ночам. Чтобы сюрпризом вышла. Вот и сделала сюрпризом. Маленькую. Едва натянул тогда на голову. Но похвалил её. А что? подумаешь, маленькая... Решил тогда, что растянется. Она и растянулась, так теперь мало уши не закрывает, так ещё и вся продувается и вовсе всякую форму утратила и цвет потеряла. Какого она была цвета изначально, уже не помню. Зато теперь, просто бьюти-эталон. Сколько ей уже лет? Лет десять точно будет. Была бы Лидушка, перевязала давно. Новую сделала.

 Хотя, если подумать, зачем это нужно? На эту личность какую шапку ни натяни, всё красивее не стану. Разве только балаклаву. И брови кустистые закрыла бы, и уши от ветра, и рот беззубый, и щетину серую на щеках и бороде. Вот интересно, если я сам о себе так нелестно сужу, остальным, наверное, вообще отвратителен. Потому Маринка и не хочет лишний раз позвонить. Да, балаклава этому горю не поможет...

 Хотя во всем остальном балаклава - это, конечно, хорошее дело. Вон пацаны Сенькины в балаклавах на промысел ходят. Ровно, бандиты какие, медвежатники. То ли рыбу ловят, то ли разбоем занимаются".

 Старик остановился, всматриваясь в смутные тени вдали.

 "Разбоем. Однозначно. Знают, что сезон закрыт, а снова свою моторку в воду тащат. А что делать? У них семьи, дети. Всех кормить надо, а работы-то на косе никакой нет. Вот и разбойничают. А рыбалить у них хорошо выходит. Каждый день с уловом. И не жадные они. Завсегда поделиться готовы. То леща какого подкинут, то салаки кило два, а то и на угря расщедрятся. Ну, угря, положим, продали они. Но совсем недорого. Потому как сосед, во оно как! На рынке им раза в три больше бы отвалили. А угорь знатный был! Жирный. Здоровенный. Месяц его ел. Аж надоел под конец. А сейчас бы не отказался от него. Вкусный, зараза".

 Старик пожевал губами. Вздохнул и побрел снова к далекому дому.

 "Завтра, если Бог попустит, снова сторгую у них угря. Пенсию, по-любому, тратить не на что. Только на еду да коммуналку надо. Маринке в кубышку собирать, смысл не велик. Она и сама не плохо получает, и муж бизнесмен. Хреновый он, конечно, бизнесмен. Сам в своем цеху гайки завинчивает. Однако, бизнесмен... Зарабатывает, короче. А откладывать эти копейки пенсионные... Только инфляцию кормить, лучше самому питаться".
 
 Старик втянул ноздрями терпкий морской воздух, тяжело выдохнул.

 "Да, лучше самому питаться. А как? Если пасть болит? Вот вся болит. И язык.  И нёбо. И гортань. И дёсны. Места здорового нет. А к стоматологу ехать... это же целое дело... Первым паромом в регистрацию..., всё одно, в очереди уже человек десять будет. То ли хватит талонов, то ли нет... И сколько так ездить за этими талонами? А в платную клинику никаких денег не хватит. Светка,вон, себе зубы вставила. Теперь, как акула улыбается. А чему лыбится? Что сто тысяч Наташка прислала на эти зубы? А теперь, поди, свои зубы на полку кладет. Сколько она там, в Питере своём, заработать может на съемной квартире? Ну, да это их дела. Молодец Наташка, матери помогла. Нечасто такое бывает. Чаще родители детям, чем могут... А у меня и вовсе - паритет. Ни я, ни мне. Ни им не надо. Ни мне.

 А что, пенсия вполне себе хорошая... Маленькая, но хорошая..."

 Старик посмеялся дребезжащим смешком когда-то где-то услышанной шутке.

 "Н-да уж. Маленькая, но хорошая. Хорошая, но маленькая. Вот и куртку бы надо купить новую. А денег на новую нет. Не в сэконд, же, хэнде покупать... Уж лучше свою донашивать. Это Лидушка покупала её. Словно руки Лидушки на плечах лежат. Тепло.

 Маринка бы эту куртку давно выбросила. Хорошо, что далеко живет. Как-то она там в своем Забайкалье? Вот, жизнь, разбросала. Маринка с мужем в Забайкалье, дети её, кто на Севере, кто в Москве...

 Это я, наверное, виноват. Первый от родителей отлепился. И понеслось. Ни Маринка дома не усидела. Ни дети её к ней не прилепились.

 И когда Маринка здесь последний раз свои порядки наводила? А уж лет пять, пожалуй. Хотела в свою дыру затащить. Это же надо, удумала. Отца старого из центра Европы, можно сказать, в какую-то глухомань сманивать. К медведям...

 Ну, и пришлось послать её подалее с её предложением. Ладно, хоть звонит после того.

 Что-то давно не звонила. Ну, наверное, всё хорошо у неё. Обычно звонит, когда что-нибудь случается. А раз не звонит, значит, ничего не случилось, слава Богу. Жаль, конечно, что далеко живет. Были бы они здесь все, рядом, веселее было бы как-то.

 А если так подумать, то зачем Маринке сюда ехать? Там муж, работа, друзья, дом большой... А здесь? квартира двухкомнатная со стариком впридачу? И никого знакомых. И работы никакой. Тут и не пенсионеры без работы сидят, рыбу на продажу ловят. А ей, поди, уже лет шестьдесят стукнуло... И точно, в прошлом году. У нас сейчас двадцать второй?, а она, аккурат, в день полета Гагарина родилась. Мы еще с Лидушкой смеялись всегда, что Маринка наша космонавтом будет.

 А какой из Маринки космонавт? В лучшем случае бомбардировщик тяжелый. Сколько живет на свете, всегда толстая. Даже в школе. Самая толстая девочка в классе... В детстве даже пятки толстые были. И падала постоянно. Вечно коленки в ссадинах. Космонавт... Столько падать, это талант особый надо иметь, чтобы ничего себе не переломать.

 И в кого такая? Мать стройная, я всю жизнь костлявый был, только последнее время пузо нарастил. А всё пиво это... Лидушка правильно ограничивала меня. Да, теперь-то уж что. Пузо оно и есть пузо. Жить не мешает".
 
 Старик вздохнул. Вгляделся в далекие огни кораблей на рейде.

 "Коль жизнь есть, ничто ей не мешает. Ни море, ни суша, ни горе, ни болячки разные, ни толпа, ни одиночество... А, если задуматься, ...зачем такая жизнь нужна? Если она никому больше не нужна?

 Вот была Лидушка. Мы с ней сколько всего пережили, пятьдесят семь лет вместе прожили! А теперь я уже семь лет без неё. И эти семь лет, вроде пролетели невидимо, а тянутся дольше тех пятидесяти семи. И как это устроено? И зачем?

 Вот солнце было и нет его. И ночь целую не будет. Зато будет луна. И звёзды. Или тучи на небе. Что-нибудь да будет. А человек был... ...Ушел. И ничего нет... Ничего нет".

 Старик остановился. Громко всхлипнул. Закашлялся. Вытащил из кармана мятый носовой платок, громко высморкался. И неожиданно для себя громко, в голос, зарыдал. С моря налетел резкий шквал. Волна плеснула пеной старику в лицо. От поселка за дюной донёсся недружный лай бездомных собак.

 "Что это я раскис? Бог, он всё лучше знает. И каждому свой срок определён.  Раз живу, значит, зачем-то это кому-то надо. Ваське, паршивцу негодному, наверное, надо. Кто-то же его гладить по шерстке должен?".

 Старик опустился с трудом на корточки, с всхлипом наклонился к морю, зачерпнул ладонью тепловатую воду. Обмыл лицо.

 "Столько лет живу, а слёзы не кончаются. Правду говорят, что человек, как огурец, из воды состоит".

 Волна с шорохом накатила на берег, облила водой до самой бесформенной шапки.

 "Ну-ну, не шали мне! Ишь, удумала. Мне еще метров триста шлепать, а я теперь с головы до ног без места сухого".

 Старик опустился на четвереньки, оперся руками на одно колено, почти выпрямился, наконец, с кряхтением поднялся, стёр воду с лица.

 "Ну, бывай! До завтра! Утром вернусь, чтобы всё в порядке тут было!"

 Старик шутливо погрозил морю пальцем, повернулся к нему спиной и медленно побрел в поселок, зябко ёжась в промокшей до последней нитки одежде.

 Навстречу ему из-за дюны выбежала кудлатая собачка, ткнулась носом в его колени и побежала рядом, виляя хвостом.

 "А ты кто такая? Чьих будешь? Что-то я тебя не помню. Или тоже здесь хозяева бросили? Ну, не боись. Не пропадешь. Тут таких, как ты, каждый год десятками оставляют. И на тебя куска хлеба с супом хватит. А мне веселее с такими нахлебниками. Больших-то на улице кормлю, а тебя и в квартиру взять можно.  Маленькая. Как моя пенсия, маленькая, но хорошая".

 И дрожащий от холода старик засмеялся снова своей шутке.

 "А что? Заодно и согреешь меня, а Васька, скот ленивый, перетопчется. Будет теперь спать в гостиной на диване".

 
НОЧНЫЕ ГОНКИ

  "Это счастье, что аэродром далеко от поселка", - выглядывая за кружевную занавеску на рёв проезжающих мимо мотоциклов, сама себе прокомментировала происходящее Тамара Васильевна, - "тут проедут всего два раза за сутки и всё, слава Богу! Ещё бы знать, когда обратно поедут... Хорошо бы на это время свалить куда подальше. И как они на своих жеребцах не глохнут?! Наверное, в шлемах не так громко слышно. Это ж сколько их сегодня? Это уже семеро проехали и ещё едут, и едут... И мотоциклы-то какие у них огромные. Танки прямо, бульдозеры какие-то. С чем сравнить даже не знаю. Я таких еще никогда и не видала. Слёт у них тут какой, что ли? Надо депутату сказать, что прежде, чем слетаться сюда, пусть объявление вывешивают на причале. Что это за манера такая, без учета мнения местных жителей проводить мероприятия? Ну, вот, слава те, Господи, закончились. Это я их еще и не всех посчитала, а насчитала почти двадцать."

 Байки промчались по темной улице в сторону ангаров. Тамара Васильевна со вздохом опустила уголок шторы, перекрестилась, зевнула, еще раз перекрестилась и сказала вслух сама себе: "Пойти соснуть, нешто? Да уж пора. Ночь эвон какая глухая. Да и эти оглашенные утром поспать не дадут, туда-сюда колготиться будут". Оглядела комнату суровым взглядом, выключила свет и отправилась спать.

 А потому и узнала она о ночных гонках только днем. Ближе к вечеру. Точнее, о гонках она и сама догадалась ещё накануне, едва первые байки проревели мимо, а о том, что случилось ночью с этими байкерами, узнала только днем. От продавщицы Верочки. Та знает всё обо всех на косе. У Верочки же Тамара Васильевна уточняла и позже все подробности.

 А случилось вот что.

  На этот раз байкеры решили устроить гонки не на старом аэродроме, а на прибрежном пляже. И носились они по этому пляжу и по дюнам прыгали столько, что весь песок перебудоражили. Ровно бульдозером ямы нарыли на пляже. Туристы потом не могли себе места найти, где полежать позагорать не на рытвинах. А дюны, те и вовсе оказались в нескольких местах осыпаны. Да ещё в придачу к этому весь пляж и лес  рядом оказались загажены алюминиевыми банками от пива и энергетиков.

 Но не это было главное. Хотя, если судить с точки зрения природы, то именно это главное. Даже пакеты с мусором и бутылки пластиковые по кустам, с точки зрения экологии, не так страшны, как тот разор, что устроили на своих тяжелых машинах байкеры.

 Только, кто на косе судит с точки зрения природы  и экологии? Гораздо важнее оказалось то, что среди этих гонщиков затесались два нарушителя границы.

 Пока остальные байкеры соревновались, кто быстрее, кто круче вираж завернет, кто дальше с дюны спрыгнет, эти двое заложили такой крутой вираж и так далеко сиганули, что оказались аж в Польше.

 Запросто границу переехали.

 Пока солдатики-пограничники свой блок-пост караулили, эти двое по пляжу посреди ночи разогнались и укатили со свистом.

 А какой переполох потом поднялся! Весь посёлок неделю новость обсасывал. Погранотряду численность командование добавило, командира со службы выперли, поляки, в свою очередь, возню подняли по этому поводу.

 Слава Всевышнему и всему Его воинству, те двое оказались латышами, решившими просто сократить свой тур до Швеции, что и проделали с успехом.

 Латыши укатили, а остальные байкеры пострадали. Нельзя им больше без согласования с погранцами даже по аэродрому раскатываться, а уж про пляж и вовсе могут не заикаться.

 "Ну, и правильно. Давно пора укоротить их всех" - удовлетворенно констатировала Тамара Васильевна, когда весь этот сыр-бор попритух и все решения были приняты. Одним она осталась недовольна. Что депутат поселковый не пострадал в результате. "Как был сытый дармоед на государевых хлебах, так и остался жировать дальше", - сокрушенно думала она, - "а виноват-то он во всём".