Света

"С Нехлюдовым не раз уже случалось в жизни то, что он называл "чисткой души". Чисткой души называл он такое душевное состояние, при котором он вдруг, после иногда большого промежутка времени, сознав замедление, а иногда и остановку внутренней жизни, принимался вычищать весь тот сор, который, накопившись в его душе, был причиной этой остановки"

(Отрывок из романа Льва Николаевича Толстого "Воскресение")

***

"Всё совсем не так! Ты посмотри, тут же по другому пальцы расставлены, Жень. Вот, вот здесь у тебя пассаж, который ты начинаешь средним пальцем, а не указательным. Тебе потом на струну другую переходить так легче, сколько раз сказано! Играй заново", - произнесла Светлана, огнедышащая Светлана, Светлана в самой дикости своей. Всегда ей казалось, что этот мир кто-то украл, испортил и превратил в бардак. Она потянулась к столу за кружкой кофе и, совершив пару нервных глотков, ярко цокнула языком, потом заново уставилась на Женю. Девочка 10-12 лет, сидевшая напротив, глядела на нотный лист и нервно перебирала левой рукой лады на гитаре. Видимо, пока Света увлеченно глотала кофе, та смогла позабыть всё: ритм, последовательность нот, тональность. "Что? Что опять? Ты посмотри на неё. Только что ж это играла!" - хлопнула по ноге Светлана и закрутила головой, имитируя плевок в сторону. Женя, заметив, что её учитель заметил её забывчивость, ещё быстрее принялась болтать рукой. Её левое веко задергалось, нога на подставке застучала, она сама по себе заёрзала на стуле в попытках найти ноту, первую ноту. "Женя! - прокричала резким гласом Светлана. - С до, с до начинай! Кошмар!". Женя пустила невинное и страдальческое "ой" и, имея у себя в голове информацию о первой ноте, принялась искать её саму; оказывается, корни её бед были ещё глубже. "Да вот же на третьем ладу, пятая струна, Жень!" - изливаясь нервами, сказала Светлана. Девочка, найдя эту долгожданную ноту и в сотый раз обвинив себя в своей же тупости, поставила указательный палец. Светлана взорвалась, взорвалась бомбой с ядром из плутония и урановой оболочкой, выпучив тем самым глазные яблоки и заскрипев зубами в неописуемой злости. Она встала со стула и заходила по кабинету так громко, что каждый стук каблуков её туфель раздавался в ушах Женечки как выстрел. "Что ты делала летом, а? Ну я же передавала родителям листы с нотами. Они вам их не передали, что ли? Хотя чего это я, дурочка, буду предполагать? Конечно, выкинули ведь просто, положили куда-то в ящичек, скинули с балкона, может, выставили на продажу, разорвали или закопали в землю. Кто вас знает то?" - отчаянные речи исходили от Светланы. Сев за свой столик, она принялась записывать что-то в дневник, не переставая периодически тереть свой глаз, истерично поправлять нос в попытках успокоить свои страдания.

Женя: Они у вас испорченные какие-то, блин.
Светлана: В каком это смысле?
Женя: Ну, мне их передали, а я, короче, посмотрела на них, ну, а они там смазанные какие-то все. Чё-то с принтером.
Светлана: А они у тебя с собой?
Женя: Эмм, ну...
Светлана: Что?
Женя: Ну, с собой, да

Светлана, почувствовав второе пришествие гнева, быстро перевала дух, подошла к окну и резким движением приоткрыла форточку. Затем повернулась к Жене, уставилась на неё.

Светлана: Почему сразу нельзя было об этом сказать? Меня как будто три месяца этих не существовало, как будто выпала куда-то, исчезла и не появлялась нигде и никогда, ни в какое время, Женя! Ну нельзя было позвонить, написать в конце концов?
Женя: Извините...
Светлана: Ай, как вы... (покачала головой). Нет, Женя, так нельзя. Так доведёте человека до нервного срыва. Ты же понимаешь, что тебе выступать на неделе с этим. Марк сейчас после тебя придет, скорее всего всё выучил, всё сделал.

Женя на её слова со спокойным лицом выдернула из кармана согнутый в несколько раз нотный лист, передала учителю. Светлана посмотрела на него: действительно, линии нотного стана, как и сами ноты, были слишком размазаны. Было непонятно, где нота, на какой линейке, а про знаки диезов и бемолей говорить даже не было смысла, ибо от них остались только какие-то абстрактные ужасы.

Светлана: И такие вот я тебе дала?
Женя: Да.
Светлана: Да я не могла. Погоди, это получается, я всем такие распечатки, что ли, дала?
Женя: Не знаю.
Светлана: Ничего не понимаю. Я ж не могла такую размазню дать просто. Нет, надо думать здесь, Женя.

Светлана стояла и задумчиво рассматривала нотный лист, как будто пытаясь прочитать хотя бы что-то. Однако, конечно, думала она не только об этом, ибо более её волновали уже не эти записи, а как будут обстоять дела у других учеников. Это было начало года, и никто пока не явился к ней. Ещё и взялся этот чёртов концерт на день города, который выпадает именно на конец сентября. Светлана корила эту дату, потому что каждый год нужно было напрягаться до поседения. А ведь напрягаться до поседения - не работа Светланы, никогда не была ею. Ей бы только пустить мышь по трубе, и пусть она бежит да не возвращается. Прямота - вот аспект, который для Светланы важен и необходим, чтобы не впадать в кошачье бешенство, чтобы учить детей, чтобы продолжать ходить на работу. А вот эта вот участь, которая колким градом высыпается на неё каждый год, совсем не впечатляет и не подбодряет.

Женя: Светлана Игоревна! Ну так что?
Светлана: А! Женя, не пугай так! Я ж говорю, думаю.
Женя: Сколько можно думать? Если принтер не идёт, так, может, вы?
Светлана: Чего?
Женя: Ну, как вы делали иногда.
Светлана: Да что? Чего тянешь?
Женя: Ну, возьмите и пропишите сами ноты, вы давно ещё когда-то так делали.
Светлана: Поняла, поняла, черт возьми.
Женя: Я тогда пойду?
Светлана: Давай, до свидания.

Женя повесила гитару, взяла дневник и, взглядом попрощавшись, исчезла. Светлана, всё так же стоя, будто нависая над кабинетом, помрачнела, впала в бездонное уныние.

***

Спустя 20 минут бездействия и раздумий Светлана решила выйти из кабинета и зайти в преподавательскую каморку. Это была небольшая комнатка с белыми стенами, куда можно было заказать еды и неплохо пожрать. Однако стоит сказать, никто этого так и не сделал из чувства приличия, даже сама Светлана; хотя желание было. Единственная причина, по которой Света там оказалась - это  пакетик растворимого кофе, нужный ей так сильно, что даже челюсть сжало. Вот она, вот там в углу стояла прямоугольная коробочка из-под кофе, будто притягивала Свету. Подойдя и просунув руку в коробку, усталая женщина застыла в тревоге, потому что почувствовала пустое пространство, почувствовала космос. "Стоп", - раздалось небольшое предупреждение в голове у нее. Она задвигала рукой, щупая стенки, углы и дно коробки, но ничего не попадалось, ни единого пакетика. И снова бесы постучались к ней на миг, и, не вынимая руки, она замотала ею в разные стороны, тихо нашептывая матерные выражения. Бешенство руководило Светой целые 2 минуты, на протяжении которых она вертелась по комнате с рукой, просунутой в коробку от кофе. Вскоре наступил момент, когда бороться было бесполезно, когда силы даже на глупые психи исчерпались. Света выкинула коробку в ведро, затем тихо вышла из каморки, чувствуя себя не то вором каким-то, не то колдуньей, пробравшейся в секретные владения и перевернувшей там всё с ног на голову.

"Точно, у Карпенко ж по-любому найдется кофий, она же баба нежадная", - прояснилось немного для Светланы. И действительно, Карпенко, учитель по игре на баяне, могла всегда при себе иметь что-то, какую-нибудь жратву, которую она разделяла со Светой под предлогом сплоченной дружбы. Хотя иногда она могла принести свой омерзительный мармелад, и Светлана, ненавидящая подобные сладости, оставалась без дополнительной закуски. "Хотя плевать, мне и так тут ловить нечего, ещё полчаса болтаться", - сказала Светлана, будто отвечая нам, и прямо зашагала по коридору.
"Можно, Карп?" - спросила Света кабинетную дверь, стуча по ней. Карпенко одобрила, крикнув свое привычное "Ага", и, Игоревна вошла в пространство, где преподавала её коллега. Она так же ходила в злости по классной комнате и орала на ученика, сидящего спиной к только вошедшей Свете и еле держащего громоздкий баянище.

Карпенко: Ну я же тебе всё прописала, вот, сама.
Ученик: Да у вас почерк какой-то непонятный, блин.
Карпенко: Не оправдывайся! Не оправдывайся!
Ученик: Я не оправдываюсь.
Карпенко: Всё лето проскакал на своей этой, извини за выражение, ерунде.
Ученик: Неправда. Если бы вы распечатали...
Карпенко: Да Веня, ну у нас принтер поломался и еле печатает, понимаешь? Каракули получаются, хочешь глянуть? Вот давай я сейчас схожу, - мне всё равно надо кое-куда, - и заодно распечатаю тебе ноты, давай?
Ученик: А долго вы?
Карпенко: Ничего, посиди со Светланой Игоревной чуть-чуть, покажи ей свою эту ерунду адскую, на которой ты всё лето, как отбитый идиот, скакал по городу, мешая людям жить. Давай, буду через пару минут.

Карпенко взяла нотный лист, свою сумку и, кивнув дружелюбно Светлане, вышла из кабинета. Венедикт поздоровался с учителем и поставил баян на специальный комод, где стояли ещё два таких же баяна. Он помялся немного на месте, а затем опять сел на стул. Светлане мало чего оставалось делать, поэтому она посадила себя на преподавательскую табуретку перед Венедиктом. Её состояние было абсолютно ветреное, раскрашенное в пасмурно-серый, ибо она осознала всю свою вину. Оказывается, все знали про этот чёртовый принтер, все уже приноровились, приспособились. Только Света, тупая Света всё продолжает идти куда-то вперёд, не глядя по сторонам. Осознание безнадежности ситуации было тяжким. Надо спасаться.

Светлана: Ну, Венедикт, рассказывай.
Венедикт: А?
Светлана: Рассказывай мне...
Венедикт: Про что?
Светлана: Ну, про свою дрянь или чего-то...
Венедикт: Нету у меня такого, не было никогда.
Светлана: А про что сейчас говорила Ирина Сергеевна? Где-то скачешь или как?
Венедикт: Да не забивайте себе голову, Светлана Игоревна.
Светлана: Мне вот как раз и надо голову забить, Веня. Тебе меня не понять, ты еще мал и глуп, и наивен, и ничего не видел толком то. Поэтому говори давай быстро, что ты там, где скачешь, на чем, я прошу.
Венедикт: На пого-стике
Светлана: На пого-что?
Венедикт: Стике, пого-стик есть такой. Это такая трубка с педалями и рукояткой. Там ещё есть пружина, ну, она встроена типо внутрь. И когда, короче, человек прыгает, пружина эта создает обратный импульс. Вот.
Светлана: Тфу ты, идиотизм какой-то, ты уж извини меня. И где она?
Венедикт: В гардеробе оставил. Если хотите, могу принести её.
Светлана: Ой, нет. Я такой дуростью не занимаюсь, Веня.
Венедикт: Понятно это.

В этот момент вошла Карпенко, потная и измотанная. Она положила на стол свою сумку и достала распечатанные нотные листы. "Вот, смотри. Очень хорошо видно, да?" - спросила Ирина у ученика, который уже принялся уходить. Очевидно корявые и взъерошенные кляксы были изображены на листе, и реакция Вени была соответствующая: он быстро глянул в ноты и посмеялся. Естественно, что он не так сильно и просил этих распечаток, а просто схитрил, сократив время урока. Но Карпенко, видимо, всё равно была убеждена, что ученика так сильно волнует изображение нот, поэтому и пропала, отбросив в пустоту 20 минут рабочего урока. И да, над ней можно только смеяться, над её уверенностью можно угарать по-черному, но делать это могут не все. Например, мудрая гражданка Светлана Игоревна Даль не может, потому что мудрая гражданка Светлана Игоревна Даль - такое же иссохшее чучело с советскими мозгами, не способное понять человеческой природы. "Да уж", - слова поникшей Светы. Венедикт уничтожил их обоих и ушел с необразованной, но при этом чистой от маразма головой. А две фигуры с припухшими мордами остались сидеть в кабинете.

Светлана: Резкий какой паренёк.
Карпенко: Конечно, этого не отнять. Рассказал чего?
Светлана: Так про эту свою палку. Что-то там, начинающееся с "пого", а далее я уже не помню. Откуда он взялся вообще такой?
Карпенко: Так он же директрисы внук. Я его отца знаю, они в моём доме живут. Он когда стал на улице до ночи гулять, его мать сразу в школу нам отдала. Ну, а наша эта увидела, что у меня учеников меньше всего и одни семилетки, так сразу и отдала его мне. Да, такой вот.
Светлана: А отца откуда знаешь?
Карпенко: Да так, пересекались как-то. Говорят, инженер серьёзный. Сейчас делает какой-то суперприбор вроде, не знаю. Фух, устала чего-то.
Светлана: А ты чего вся как с бани пришла?
Карпенко: Да Свет, ужас, зашла в нашу училковскою, хотела нам кофия, там вроде какой-то новый вчера принесли, целую коробку. И когда вошла, Свет, я чуть в обморок не упала: представь, по всему полу валялись, на столе валялись эти пакетики. Я в шоке, думаю: как это вообще произошло? Естественно, чтобы ко мне вопросов не было, сразу принялась там всё подбирать; а их же там море, блин.
Светлана: Хахаха, действительно, дурость какая-то.
Карпенко: Не, меня вот самое главное поражает: как человек в таком тихом месте может на такое решится вообще? Так выступать - и до небес допрыгнешь, ха-ха-ха. А коробку, кстати, нашла в ведре в коридоре, и тут я вообще выпала. Видимо, кого-то шандарахнуло нехило, он всё вывернул к чертям, а затем тихо вышел и интеллигентно выкинул коробку. Ха-ха-ха-ха-ха.

Смех Карпенко, по-настоящему искренний смех Карпенко, конечно, бил по Светлане, смущал её. Она сидела на стуле и пыталась скрыть всё ошеломление, пришедшее к ней после слов подруги. Вот как психика работает: если в безумном отрыве чего-то очень сильно хочешь, оно так и происходит. Она осознала, что в тот момент все голоса внутренние и компульсии силой подталкивали её на мысль, что когда ты туда войдешь, дорогая Света, никакого кофия не получишь - будешь гореть столько, сколько нужно будет твоей башке. Это поразило Светлану Игоревну Даль, заставило нахмуриться. Карпенко же не переставала ржать. Еле стоя на ногах, Ирина оперлась рукой о стену и будто выкашливала смешки. Такая красная и такая ненавидимая Светланой, она уже не могла успокоить себя. Светлана не сумела вытерпеть ни Карпенко, ни весь тот нависающий стыд, поэтому резко встала со стула и пошла в сторону двери. Схватившись за ручку, Карпенко приостановила её, сказала: "Погоди, тут это, забыла. Мы же с тобой не перекусили, подруга". Ирина схватила сумку, принялась копаться в ней рукой, нащупывая пачку. Светлана подошла к ней чуть ближе, пытаясь успокоить её и доказать, что есть не очень хочет. "О!" - сказала Карпенко так уверенно и достала целую пачку мармелада.

Хмурая Светлана вышла из кабинета Карпенко под громкие её мольбы остаться хоть на чуть-чуть. Зайдя в свой узкий кабинет с длинным окном и устало присев на стул, она почувствовала вибрацию в кармане. Это звонил Марк, Марик, невзрачный и толстый человек наподобие хомяка, который всегда угождал Светлане и пудрил ей нос. Он, как поняла Светлана по разговору, находился в каких-то больших пространствах с эхом, поэтому вовремя не пришел. "Не могу не отсутствовать сегодня, извините. В этот раз не вышло, что я не прогулял опять", - вот его изощренная формулировка, которая надавила на мозг Светы, что тот под давлением этой фразы будто засох. После завершения разговора Светлана долго думала над его словами, пытаясь понять головой хотя бы четверть сказанного им. Её поразил ход мысли Марика: его упёртое стремление не говорить прямо, а утонченными словесными линиями обматывать череп Игоревны. Да, это не её метод, ибо, как уже было упомянуто, прямота - настоящий ключ откровения и правды. Прямота жизни и никакого ухода в дробление, в расслоение, в выборность и так далее. Ибо если и имеется хотя бы что-то из этого, то тогда Светлана начинает офигевать, начинает хапать конфуз. Марик со своим остроумием, Карпенко со своим упрямством, по всей видимости, только напрягают и отвлекают. Ведь всё же можно сделать проще, если не углубляться, не лезть в корень и не выдвигать альтернатив. Так Света поступала всегда и везде: на работе, в разговорах, в процессе гражданских правоотношений.

"Ах, я же его не спросила про ноты, вот идиотка. Хотя ладно, завтра пусть приходит, тогда посмотрим", - проговорила про себя Светлана и почувствовала слабость.

***

Она влезла в свое угольное пальто, обулась и спустилась на первый этаж в гардероб. Там она оставила ключ от кабинета у старой бабки в розовой жилетке. "Шуп-куп-дрим-бим-бом", - скороговоркой пробормотала бабуся, тыкая пальцем в правую щёку и моргая левым глазом. Ей было 80 лет, никто не знал её происхождения и не беседовал с ней никогда. Она просто выполняла свою унылую работу, такую же прямую, о которой по идее должна мечтать Светлана. Однако сама Света, глядя на старуху и её маленькие сморщенные руки, только и хочет, что бежать от неё и её дела: "Фу, ужас какой! Это же надо такую развалюху поставить следить. Да она даже не знает, как телефон работает и кому набирать в случае пожара". "Шуп-куп-дрим-бим-бом", - сказала бабка в ответ на её мысли.

Дверь музыкальный школы отпоролась, и Светлана вышла на улицу, будто заново родившись. Погода была по-осеннему вечерняя: небо   было окрашено в темно-синий, деревья мотали своими оранжевыми кронами, фонари пылали золотым светом, добавляя жизни тёмным улицам. А ветер, этот ветер, он нежно и с небольшой долей холода, интеллигентно обращаясь, обвивал мысли и нутро. Люди с собаками, дети, алкоголики, спешащие в никуда интеллигенты и одинокие плывущие души - весь контингент города Н. Снаружи у всех уставших и не уставших, у всех сангвиников и мизантропов, у ощущающих и ощущаемых всегда появляется небольшая левитация, незаметная и незначительная; и они парят, забывая быт и нравы, уставив свои глаза вдаль, помогая самим себе и другим понять ценность минут своей жизни. То же самое происходит и со Светой. "Вжух, вщух, вщу!" - произносит Светлана, легко подбрасывая вверх свою сумку. Идиотизм, заняться нечем! - скажите вы. А я скажу: вы правы, вы действительно правы, унылые и скучные потребители, которым нет дела до себя, а важно лезть в жизнь других. Раздавленные телевизионной комедией и американскими мелодрамами, набитые дополна псевдоморальными ценностями и табаком, вы оцениваете поведение других людей, посадив задницу на сиденье автобуса. И Света знает про вас, Света видит вас, а самое главное, что Света признаёт вашу ничтожность и, ведя себя изложенным ранее образом, провоцирует вас на ещё более желчные комментарии. Да, она - не образец, но намного свободнее. Да, она одна, но намного чище. Да, она асоциальна, но при этом намного культурнее. В этом виднеется её особенность среди всех. 

Переходя с одной улицы на другую, Света всё больше осознавала, что день утекает, утекает в беспамятство. Уже не будет тех времён, когда запоминалось всё: от жарких летних секунд до застывших зимних часов. О, Боже, эти светлые кадры детства, которые появляются на долю секунды при моргании. Щелчок! - и вот ты лежишь на земле, такой молодой и свежий, глядишь на то, как апельсиновое солнце заходит за крыши избушек. Потом бежишь изо всех сил домой и неряшливо поёшь, вызывая тем самым дуновения ветра. А арбуз, этот долгожданный кусок арбуза касается твоих зубов и растворяется в рту, съедается тобой так ходко, что всё течёт и попадает на одежду; ты весь липкий и бешеный. Потом ты чувствуешь, как глаза твои мокнут, - и ты в воде, ты купаешься в речке ночью, а над тобой летают светлячки, при этом все очень разные: голубые, зелёные, розовые, жёлтые. И смех вырывается из тебя комом, раздается громоздкими отрывками, и радость совмещается со слезами, сливающимися с речной водой. "Я живой!" - кричит пьяный леший на велосипеде и махает тебе рукой, затем любезно подъезжает к твоему портфелю на пляже и кладет несколько конфет. "Спасибо, дорогой!" - отвечаешь ты ему издалека, а затем выходишь на берег, выходишь и стоишь, стоишь и смотришь на эту реку, которая начинает течь всё быстрее и быстрее без тебя. Появляется небольшой шум в ушах, режущий такой и неприятный. Затем ты опускаешь голову и смотришь на свои руки: а они такие сухие, а сколько вен видно, чёрт! И ты напуган до боли, ты бежишь до портфеля, но его уже нет: он оказался слишком глубоко под песком. Вдруг ты видишь что-то красненькое и блестящее, оно торчит из песка и шевелится. Ты ныряешь рукой в песок и достаёшь конфету, но раскрыв её, ты видишь, что никакого шоколада не осталось - один сплошной песок высыпается из фантика. А ветер, тот дружелюбный ветер теперь только и хочет, что задуть тебя как можно сильнее, поэтому так холодно вокруг. Всё сереет и становится таким же сухим. Ты пытаешься нестись в пустоту, но чёрствая стужа не пускает, и ты падаешь прямо на кровать в своей однокомнатной квартире, вся уставшая и белая. Телевизор злобно урчит, выдавая искусственные картинки и проигрывая записанные аудиодорожки. Портреты давно умерших родных красуются на полках вместе с иконами и небольшим количеством книг. Криво висящие картины на стенах, завялые цветы на подоконнике, несколько исписанных блокнотов на тумбе. Какая-то бутылка Байкала. Видимо, Светлана Игоревна пришла домой.

Она уставила свой раздавленный взгляд на потолок и смиренно задышала. Ей показалось, что за окном прогремели грозы, однако это было не что иное, как серебристый электрический чайник. Он гордо пел на кухне, будто подзывая к себе таких же низко парящих чаек, коей в тот момент считала себя Светлана. Она поднялась, сняла с себя тяжелую и давящую деловую одежду, переоделась в домашние тряпки и пошла на кухню. И снова встретил её этот вид из окна, который каждый раз встречает с одним и тем же выражением лица. Крупный квадратный двор, окружённый пятиэтажными будками, помещал в себя целый парк с площадкой для детей, небольшим спорт комплексом. Высокие и очаровывающие сосны  укрывали своими мохнатыми кронами парк от дождя и закрывали от солнца. Хаотично разбросались по парку и скамейки, на которых часто заседали утренние бабки и засыпали пещерные алкоголики. Короче говоря, уже как семидесятый год это место является наиболее приличным и наиболее приемлемым в городе. И Светлана тоже восхищается этим местом, ибо оно действительно прекрасно вопреки всему, что может случиться в этом мире. Так и сидела она на кухне и смотрела туда, провожая день, запивая грусть горячим.

И тут появляется Веня, он входит во двор и быстрым шагом проходит по плиточным путям. В руках он держит ту самую вещь: загадочное и в то же время интригующее устройство прыжка и улёта. Светлана обводит взглядом эту дичь и странно нахмуривает брови, пытаясь понять и выявить способ применения этого прибора.   Для неё, как и для многих уже завялых детей прошлого, любая вещь должна иметь какой-то смысл, даже если она предназначена для развлечения. Вот пластилин - это понятно, это полезно, ибо это развивает гибкость рук и расширяет границы людской фантазии. А это, по мнению Светланы, - лишь очередное зеркальное отражение пустоты, всепоглощающей и всеобъемлющей. "Ведь он даже на ней не прыгает, ему самому, видимо, надоело, придурку. Он завтра придёт такой же неподготовленный, а Карпенко опять орать на него будет, и ноты... ", - речь Светланы оборвалась плавно, и она вспомнила про обещанные рукописи, про музыкальные манускрипты для концерта. Венедикт исчез со двора, после чего ночь опрокинулась на парк и Светлана осталась наедине со мраком. Она включила свет, достала из сумки ноты и было хотела начать переписывать, но что-то тяжелое будто тянуло вниз. Эту отвратительную дешёвую ручку с разгрызанным синим колпачком было невозможно схватить даже, этот унылый белый листок своим однообразием заставлял только плакать. И Света приподнялась, возвысилась над всем этим бренным пространством кухни, а затем началось падение. Пол её кухни рассыпался под ногами, порвался как плёнка, исчез бесследно, и предстала перед Светланой та устрашающая даль, без дна и стен, чёрная и грохочущая. Эхо её болезненного крика разносилось по пространству, пока подало тело. Густой нефтяной мрак своей широтой поглощал Светлану, будто толкал её куда-то в недры подсознания. И вот она видит дно, дно проявилось в темноте и приближается всё стремительней и стремительней, как на встречной полосе в тебя летит фура. Страх был неописуем, как и тот хрипящий ветер, сдирающий кожу. Вздох - до дна буквально несколько метров. Раздался вопль, перемешавшийся с ветром, и внезапно произошёл толчок! Светлана, с концами уйдя в беспамятство, оттолкнулась от дна и взлетела. Хапнула! Потом снова оттолкнулась! Загромыхало! Потом снова взлетела! И грянула волна! С каждым толчком Света подлетала всё выше. Вздох! Вдруг что-то остановило её в воздухе: какая-то ткань обвязала. Зашевелив руками, Светлана почувствовала замкнутость и забилась в истерике. Бум! Бум! - стуки руками по поверхности. "Карп, открой! Ах-ах-ах-ах, дура!" - что-то прошептала Света. Поднялась пыль, завыла музыка, проехала Нива. "Прямо в нос?". Вздох! "Рахманинов! Слышишь? Мелодии такие странные, а хорошие!". Завертелись глаза! "Аптечки, кстати, у меня нет, ха-ха-ха!"

***

Она лежала на кровати, и Солнце обливало лучами золота. Что было сном, а что явью - неизвестно. Где точно Светлана находилась прошлым вечером, она уже не помнила. Было трудно разграничить события и поставить метку на моменте, в котором реальность дала сбой. Это было что-то, начинающееся на "пого" и заканчивающееся на... ст... сте... ст... "СТОЙ, ДУРА! Не видишь, красный же!" - раздался жалобный вопль водителя Тойоты, и он проехал мимо неё. Кадры сменились резко, Светлана вдруг оробела и отбежала от зебры обратно на тротуар. Видимо, не заметила, видимо, просмотрела, ибо Солнце било в глаза. Сентябрьский ветер сушил рыла прохожих, они бесконечно странно ходили по городу. Но было утро, стоял русский холод, и Светлана двигалась на работу. 10 утра будильником крякало и ревело в её кармане.

Двери приоткрылись, и Света снова столкнулась с этим коридором. "Шуп-куп-дрим-бим-бом", - промямлила ведьма из гардероба, призывая её культяпкой с болтающимся на ней ключиком. Света со вздохами и неприятием взяла сей железный элемент и поднялась на второй этаж, где поселилась в кабинет. "Так, сейчас Марик, потом уже первоклассники вроде", - спокойно произнесла Светлана, просматривая свое расписание. Про первоклассников этих было все ясно и понятно, ибо они не должны были играть концерт, поэтому к ним у Игоревны было холодное и, откровенно говоря, наплевательское отношение. Всё равно у них у всех новичков пальцы сами приспосабливаются, они же часть человеческой эволюции. Зачем им сейчас эта нагрузка? С какого перепугу человек способен подстраиваться, а пальцы - нет? Ведь это странно. "Такие же люди, такие же пальцы у них!" - соглашаясь сама с собой, Светлана достала нотные листы из сумки и положила на стол.

"Марк! Можно?" - слова прозвучали после нескольких громких стуков в дверь, и ученик вошел в кабинет, видимо даже не дожидаясь ответа. Интересная особенность у человека, однако: главное - дать о себе знать. Вот, мол, появился я здесь, вот, мол, принёс себя сюда, так извольте уж принимать. Таким был Марк: громким, пухлым, рыжим и хаотичным. Жил он в какой-то сельской глуши далеко от города, приезжал всегда на автобусе, уезжал почему-то на велосипеде; неизвестно, правда, где он его брал. Готовился к урокам, конечно, как и все у Светы, отвратительно; стоит отметить, любил прогулять занятия, был рекордсменом по прогулам. И каждый раз, когда Света звонила ему лично по делу о его пропуске, он оказывался в каких-то огромных пространствах с эхом. Может, это спортшкола какая, магазин, площадка - абсолютно непонятно, тайна остаётся крепка до сих пор. А главное, что Света всё это принимает без каких-либо вопросов, её вообще это не занимает. Раз бегает где-то в Нарнии, так пусть и бегает. Никакой ответственности она на себя не перекладывает, однако стоило бы.

Марк: Вы видели когда-нибудь НЛО? Мне сегодня отец показал...
Светлана: Марк! - прервала его. - Давай без этого сегодня, хорошо? Ты готовился к уроку? Я тебя заранее спрашиваю, потому что принтер у нас поломался и я, видимо, плохие распечатки дала.
Марк: Да знаю я, знаю!
Светлана: Неужели? И чего? Ты готов?
Марк: Так я же в интернете нашёл нотки! И выучил!
Светлана: Ты серьезно? Во молодец какой!
Марк: Да, правда, там не всю надпись было видно, но вроде правильно нашлось.
Светлана: Так, ты мне не говори: вроде правильно. Ты же знаешь, что тебе выступать с тем вальсом.

Марк сел с гитарой на стул, поставил ногу на подставку и начал воспроизводить звук. Сначала медленно, но потом быстрее Марк заиграл что-то, совершенно непохожее на вальс: какая-то бразильская босанова с септаккордами и синкопами повсюду. Самое странное началось, когда этот дурень начал пропевать строчки: "Триштээ, нао зем фим! Фелиииситаде сим!". Светлана выкатила глаза на Марка и даже не пыталась его останавливать. Рыжий идиот, шепелявя и кривя лицо, играл песню Антониу Карлоса Жобима. Несмотря на это, у него даже мысли не пролетало, не приходило банального осознания, что это он готовит на день советского города, построенного во времена сталинской индустриализации. Однако это осознание стукнуло в голову Светлане, поэтому она всё-таки решил приостановить это.

Марк: Ааа, фелиситаде кома кота!
Светлана: Мааарк! Всё!
Марк: Брина транкуилья!
Светлана: Марк, хватит, это не то!
Марк: Как? (спросил он, прекратив играть)
Светлана: Господи, что с вами не так? Какие песни? Зачем ты песни поёшь?
Марк: Ну...
Светлана: Что? Как будто мы с тобой всегда здесь африканские песни пели.
Марк: Это бразильская песня...
Светлана: Да какая разница? Марк, ты меня всегда удивлял, но сейчас - просто что-то с чем-то. Так, значит, давай я напишу тебе тогда ноты, придёшь, возьмёшь. Господи, вам же всем играть через неделю.
Марк: А когда концерт-то?
Светлана: В среду будет.
Марк: Так давайте я на телефон сфотографирую ноты то!
Светлана: Ах, точно, я совсем позабыла, что у вас у всех телефоны уже. Давай, сейчас дам.

Света подошла к своему столу и стала перебирать листы. "Это для первоклассников, это этюды, это вообще квитанции. Чёрт возьми, где же ваши?" - Светлана нервозно стукнула по столу рукой и присела, прижав кулак ко лбу, стала снова перебирать. Марк молча смотрел на неё и было хотел что-то спросить, но любое желание это сделать подавлялось резкими всплесками агрессии Светланы Игоревны. Сутулая и красная, вся в поту, изжёванная бытовой нелепостью, Светлана будто пала. "Ладно, иди! В пятницу приходи" - прошептала она Марку, и тот, пожав плечами, вышел. А ведь даже и урок не закончился, 45 минут не отработаны, Света. "Всё, заколебали, честно, пусть приходят в пятницу, забирают, а дальше как пойдёт, без понятия. Нет, ну это же надо так попасть, а?" - она выдохнула и замахала рукой, и пот стекал с неё ручьем. Дальнейшие 20 минут Светлана уныло клялась самой себе, что сделает все эти ноты и принесёт, и объяснит, и научит. Хотя кто, давайте говорить искренне, кто поверит её мольбам? На такие усердные шаги она не решалась еще со своей юности, а тут вот - цели наметились, какой-то план. Нет, мозг Светланы хоть и планирует определённый порядок работы, но делает это с долей иронии к самому себе, потому что понимает: ничего не будет сделано ни при каких условиях. А ведь это умной ход: обмануть собственную хозяйку, при этом не заставить ни одну мышцу пошевелиться, дабы осуществить хоть что-то. Сущность Светланы раскрывается который раз, и она это понимает, ощущает, даже слышит.

Вдруг зашла Карпенко, без спроса и стука, вошла такая же унылая и присела.

Карпенко: Свет, перенесли.
Светлана: Как? Что перенесли?
Карпенко: Концерт. В субботу будет.
Светлана: Да ну, Ира, бред, день города же!
Карпенко: Так Свет, вот как их понять? Говорят, в среду погода плохая будет, оборудование полетит тогда.
Светлана: Господи, что за абсурд?
Карпенко: Да, ужас просто. Свет, я тут пришла сказать.
Светлана: Говори.
Карпенко: Меня, короче говоря, на концерте не будет.
Светлана: Ир, Ира! Ну, как ты можешь, а? Я там одна совсем скопычусь с этими тварями.
Карпенко: Свет, у мужа с сердцем проблемы большие. Боюсь, вдруг что случится. Пойми, у меня там только Веня и Сонька, они всё уже вызубрили. Не могу.
Светлана: Карп, ну я же видела, как ты орала на него буквально вчера, что он ничего не знает. Не дури мне мозг.
Карпенко: Знаешь ли, Свет, безопасность семьи для меня поважнее. Тем более опять идти перед бабками выступать 25-ый раз, Свет. Сыграют то, что знают.

Светлана кивнула Карпенко, а та, попрощавшись и перебрав пару доброжелательных словечек, вышла из кабинета. После этого у Светы прошло 5 уроков с миниатюрными семилетними карликами, которые только пришли учиться и ещё не знали, что их ждёт. Такие безмозглые, аморфные, печальные, они шевелили щупальцами столь лениво, что Света хотела их убить. А ведь так же потом будут носиться с чехлами по залам, школам, домам культуры и надеяться на скорейший конец обучения. Вот как происходит, однако: жизнь сама циклична, так и все аспекты её повторяются из раза в раз. Все музыканты становятся музыкантами так же, как и человек становится человеком: рождается, вырастает, страдает, плюётся, возмущается, смеётся над своей же тупостью и мрёт в кровати. Такая бытовая мысль, а какая всё-таки скупая и узкая, неудобная, щемящая. Светлана очень хорошо прочувствовала всю быстроту этих пяти уроков, они пронеслись мгновением, быстрым словом, прощающейся улыбкой.

Снова вечер, снова двери, снова этот воздух спасения и бесконечности. Вторник закончился так неоднозначно, как не хотел бы никто, пожалуй, на этой старой планете. Светлана проходит по тем же улочкам, встречает взглядом проходящих мимо, ощущает дуновения ветра. Тут парк уже предстал перед ней, проложил плиточную дорожку прямо по направлению к подъезду. Чем ближе Светлана подходила к своей лачуге, тем чернее и гуще становилось небесное варево наверху, и зажигался свет, выбегали на охоту бездомные кошки. Небольшой дождь полил, и стало всё совсем спокойно.

Войдя в квартиру, она опять упала на диван, включила телеящик и, пролежав несколько минут, переоделась. Это была странная привычка, возникшая под влиянием то ли свирепой усталости, то ли  банальной лени: приходить и лежать в деловой одежде полчаса. Возведена она была почти что в ритуал, при этом сама Светлана никогда не ощущала веса этого ритуала в её жизни. Повседневность бежала в никуда, опираясь исключительно на потребности и мечтания. И вот Светлана видит эти листы и ручку, красующиеся на кухонном столе. Она даже не хотела вспоминать про это, она не хотела слушать рациональную сторону самой себя, которая не уставая пыталась донести, что лучше это сделать быстрее, лучше вообще всё делать быстрее. Как будто внеплановая работа, словно дамба, остановит течение повседневности, властвующей над Светой так мощно и крепко. Она выпила воды, съела целую тарелку супа, немного салата, закусила это дело хлебом с хреном, пошла спать. Ей снилась пустота.

***

В 5 утра в кабинете Светланы Игоревны была тишина, как и во всей музыкальной школе, слышались только доносящиеся с улицы редкие жужжания автомобилей и надоедливый кашель ворон. В безоконных коридорах и залах для выступления стояла кромешная темень, не перебивалась ничем и не перебивала никого. В кабинете же скромный свет был, он иногда пробирался в помещение из окна и озарял лучом фонаря стол, шкаф, три висящие гитары и один, но крупный баян. На стене висели фотографии с выступлений разных лет, грамоты и календарь уже давно ушедшего 2005 года. Вдруг замочная скважина двери кабинета Светланы Игоревны Даль проглотила ключ, который, чуть покрутившись, поспособствовал разблокировке замка. Дверь открылась, показался горбатый карликовый силуэт в платке и жилетке. Дурно пахнущая бабка, развалюха без челюсти со светящимися глазами вошла в кабинет и посмотрела на вас. Такие маленькие глазёнки с такими крохотными радужками уставились на вас, мои дорогие. Её шнобель был остр, вытянут, рот был узок и сух. Бабка сверкнула широкой беззубой улыбкой и принялась петь. Скрипящий голос разлетелся по кабинету и вызвал лёгкий ветродуй. Она пела, закрыв глаза и пуская слёзы, её кисти рук немного тряслись, изображая будто звуковую волну. Вдруг появилась какая-то сила в инструментах, и каждый из них начал сам по себе подыгрывать бабке. Сначала заиграла басом одна гитара, аккорды заиграла другая, баян повёл вместе со старухой мелодию. Третья гитара застучала ритм об стену, и было слышно гулкое эхо бабки из резонаторного отверстия, как бы повторяющее за ней звуки. Так голосила она целых два часа, и уши её слышали все ноты, чувствовали все ритмические рисунки, плавали в той гармонии, исходящей от старой якутской души. В 8 утра взошло Солнце, и бабка словила кайф от того цвета и той сочной картинки, просочившейся в кабинет Светланы. Подойдя к окну и открыв его настежь, старуха мысленно ногтем отковырнула небольшой кусочек золотистого солнечного мороженого и кинула себе в под язык. После этого след её простыл.

"Брр", - издала Светлана в 12 часов, войдя в кабинет и ошалев от того холода, который там стоял. Она закрыла окошко и села опять за свой столик, заглядывая в свое расписание. Началась среда, день, по сути нейтральный по своей окраске, ибо сегодня к ней должен прибежать Славка, Славик, Соломон. Такой худой пацан с причёской в виде то ли котла, то ли половины кокоса, с кривыми и длинными пальцами, но очень коротким характером. Действительно, характер был его прям короток, недлителен, заканчивался за несколько секунд, и дальше, как правило, наступало молчание; оно, в свою очередь, часто сопровождалось фиолетовой нижней губой, вытянутой вдаль. Что касается звонков и вообще какой-либо связи, то Славка остаётся черным пятном, ибо достучаться до его жизни в случае прогула или концерта представляется столь невозможным, сколько невозможно достучаться до айсберга или какого-нибудь горного булыжника. Сам-то он тоже не звонит и предпочитает этого не делать вовсе; к этому Светлана также относится с пониманием. Однако Славик любит гитару, любит играть, любит периодически уходить в отрыв, когда никто не видит. Бывало, выйдет Светлана из кабинета по некоторой причине и Слава остаётся один, сам с собой и с гитарой. Тут же он со всей своей внутренней силой принимается дуреть, и дурость его приобретает форму дикобраза.

На этот раз ученик должен был прибыть в 14:30, так что Светлана, не выходя из кабинета, тихо ждала его. Она стукала заостренными ногтями по столу, набивая ритм, и сдержанно мычала. В один момент послышались шажки, звучащие всё громче и громче по мере приближения к двери. "Топ-топ", начинающее где-то далеко, вдруг переросло в резкое и пронзающее "Цок-цок", когда человечья туша подошла и схватила дверную ручку. "Ах, это не он", - подумала про себя Светлана, и в кабинет ворвалась директор, женщина небольшого роста и большой головы. Она прошла и оперлась тремя пальцами об угол стола, затем дёрнула ногтём конец носа и с улыбкой вздохнула, не отрывая глаз от Светы.

Директор: Светлана Игоревна, у меня для вас новость. Мы, короче говоря, обсудили и с Ириной Сергеевной, и с Оксаной Павловной, и с Валерием Петровичем, что вы у нас ведущая. У вас и детей не так много выступает, так что, я думаю, не откажитесь.
Светлана: С какого, интересно узнать, перепуга я ведущая?

Она подняла взгляд на директора, её брови нахмурились.

Директор: Ну, что я могу поделать, Светлана Игоревна? Вы не переживайте, это главное.
Светлана: Нет, подождите, меня интересует, кто сказал, что я могу, что у меня какие-то компетенции...
Директор: Ирина Сергеевна Карпенко очень хорошо о вас отзывается: вы, говорит, отлично блещете.
Светлана: Что? Дурость какая-то, вы уж извините меня.
Директор: Вы, главное, не беспокойтесь, выступите.
Светлана: Выступите? Да я никогда нигде не выступала как ведущая. Вы вообще это учитывали, когда там в своем круге обсуждали этот вопрос? Ещё и без меня, кстати.
Директор: Светлана Игоревна, я понимаю, вы возмущены, что впервые выступает кто-то другой, а не Сара...
Светлана: Сарабарова, да! Сарабарова, конечно же! Она же всегда у нас выступает, у неё голос поставлен. 
Директор: Вы знаете, заболела.
Светлана: Да как же она могла заболеть, если я вот буквально на этой неделе видела её? Она ходила тут по коридору, говорила детям, чтобы те не сбивали её на концерте криками и так далее. Извините, может, за излишнюю грубость, но скажите: как она могла заболеть? Может, сейчас её нет, а к концерту она придёт. Может, она вообще завтра уже выздоровеет.
Директор: Светлана Игоревна, ну вам сложно?

Этот вопрос, словно песчаная буря, затмил все возражения и жалобы. Все конечности и нервы Светланы развязались и расплылись по стулу под давлением той крамольной волны. Эта скотина своей пуговицей на пузе застала её врасплох, задав именно этот удручающий вопрос. Ответить положительно на него - показаться хамкой в глазах и так не очень чуткой карлицы, ответить отрицательно - согласиться на участие в круговороте звериной суеты. Выбор был очевиден и одновременно сложен для Светланы, поэтому она просто молчала; её ногти снова застучали по поверхности стола. Грубейшее, выходящее за все рамки культуры общения молчание исходило от неё и длилось чрезвычайно долго. Приостановив раздумья в своей башке, она будто мысленно перенесла их в деревянную голову дряхлой директрисе, и та, чуть шмыгнув носом, принялась нехотя думать. Её глаза, видные в линзах очков, были так далеко, ужасно далеко. "Ладно, я так понимаю, что вы согласны. Не хотите отвечать - не отвечайте, никто вас не просит. Но на концерт вы явиться обязаны", - сказала директриса и положила файл с бумагами, где был настрочен текст. Затем её влиятельная фигура вылетела из кабинета, и резкое и пронзающее "Цок-цок" постепенно превратилось в далёкое "Топ-топ". Она ушла.

Светлана резко встала и заходила вокруг, думая, что делать и куда идти с этими вестями. Она даже на пару минут вышла в коридор и походила там, глядя вниз и считая квадратные плитки, складывая мысленно из них фигуры, цифры, восклицательные знаки. Потом подошла к двери кабинета Карпенко и дернула ручку - закрыто. "Вот скотина то, Ирина Сергеевна", - шептала она себе, вспоминая подругу. Шум острым визгом заколол в ушах, и ноздри запыхтели, лицо надулось красным шаром. Света незаметно вышла на лестницу, спустилась на две ступеньки и прислушалась к тому, что было на первом этаже в гардеробе. "Тишина. Хм, может, умерла? Даже пения не слышно", - подумалось Светлане, она решила спуститься туда. Оказалось, в гардеробе не было бабки, и это вдруг так сильно вздёрнуло Свету, что она закружилась в непонятной спешке. Появилась какая-то ценная возможность, пока сомнительная и нераскрытая, но всё же довольно видная; как будто есть намёк на выход, на, не побоюсь этого слова, освобождение. Эта мысль застряла у неё в голове, и Света поднялась обратно в свой кабинет, села, чувствуя спешное течение времени. Оно говорило: "Давай, давай, нет никого, всё пусто. Ни этой рухляди, ни этого гамадрила, ни Карпенко! Иди". Света опять встала, подошла к окошку и открыла его: по улице гоняли машины, шли какие-то незнакомцы, но никакого намёка на присутствие Славика не было. "Да", - прозвучало из её уст, это было внутреннее согласие со всеми последствиями.

Улица тем временем светилась и играла городскую музыку. Сочные ломти облаков разбросались по ярко-голубой простыне неба, и Солнце радостно переливалось на нём. Каждое окно каждого дома города Н отражало этот золотистый свет, проникающий во все пространства и во все души. Длинная дорога, ведущая и забирающая куда-то, несла Светлану, не указывая путей и поворотов, не предлагая планов и методов. Расстёгнутая куртка, болтающаяся сумка, порхающие волоса - всё зажило вокруг неё. Света идёт по городу и моргает чрезвычайно быстро. Она чувствует, размеры этого мира увеличились до грандиозных показателей прямо при ней. Щелчки сменяют кадры, каждый стук каблука осваивает новую плоскость, ни один миг не пропущен ей. "Да", - прозвучало из её уст, потому что это было внутреннее согласие со всеми последствиями.

Пройдя сквозь неизвестные толпы людей, она оказалась в нижнем правом углу перекрёстка и смотрела, как автомобили разъезжались по разным сторонам. В воздухе ощущался запах выхлопов и человеческих разговоров. Разноцветные бабки стояли целым рядом со своими провизиями, музыканты уныло бренчали по своим струнным и дудели в духовые, сумасшедшие периодически выкрикивали матерные слова и вызывали тем самым только хохот проходящих. Светлана застыла в этом море человеческих душ и созерцала всепоглощающий городской бедлам. Вдруг послышался юношеский смех, доносящийся с другого угла перекрестка, уже с левого нижнего угла. Это была компания из трёх красномордых и улыбающихся молодых девушек. Они переходили дорогу, при этом каждая из них держала квадратную коробку и бутылку лимонада. Как только они приблизились к Светлане и прошли мимо неё, распространился запах невероятной аппетитности - по всей видимости, это была свежая и пылающая пицца, состоящая из всех пряностей на этом свете. А этот холодный и насыщенный напиток в их потных руках, которым они будут запивать всё это дело, не мог не вызвать чувство детской жажды. Светлана тотчас перешла дорогу, попрощалась с перекрестком и помчалась в сторону, откуда примерно могли выйти подростки. Так она дошла до желтой вывески, на который было написано что-то, совершенно не поддающееся разбору. Тотально плевать практически на всё, главное - утолить жажду и уничтожить подступающий голод. Светлана прошла в заведение и сразу же удивилась от той беспредельной яркости, исходящей от ламп; разноцветные, они били прямо в глаза. Неистово басила музыка, кричали ужасающие дети, бухали молодые студенты - каждый элемент этой вселенной привлекал взгляд. Но миссия у Светы была другая, здесь ей делать было нечего, поэтому она дождалась конца очереди и заговорила с кассиром.

Светлана: Здравствуйте, можно мне 3 вот эти вот... Чтоб вкусные были, знаете. И лимонад, пожалуйста, такой холодный и с газами.
Кассир: Простите, вам пиццу и лимонад?
Светлана: Да, лимонад давайте бутылки три.
Кассир: Подождите, какую пиццу сначала будете заказывать? У нас есть «Маргарита», «Вальтеллина», «Кальцоне», «Ортолана», «Падана», «Каприччиоза», "Моринара"...
Светлана: Вот, давайте вот эти.
Кассир: Вы сказали, вам три пиццы.
Светлана: Ах, точно. Ну, давайте, Каль... Капр... или как вы там сказали?
Кассир: "Кальцоне", «Каприччиоза»?
Светлана: Да.
Кассир: Какую из них?
Светлана: Давайте обе. И какую-нибудь еще добавьте.
Кассир: Пицца Дьавола пойдёт? Она у нас только появилась.
Светлана: Ой, нет, не надо. Упаси Бог.
Кассир: Тогда Деревенская?
Светлана: Во, давайте, хорошо. Это всё.
Кассир: Так, получается, в заказе: "Кальцоне", «Каприччиоза», Деревенская. Выберите лимонад.
Светлана: Байкал есть у вас?
Кассир: Не, Пепси есть, Фанта, Маунтин Дью.
Светлана: Ладно, не надо тогда. Давайте просто их.
Кассир: Хорошо, вот ваш чек, а вот номер заказа, он будет виден на экране сверху, когда будет готов. Ждите примерно полчаса.

Светлана с радостной ухмылкой оплатила заказ, вышла из пиццерии и убедилась, что совершила подвиг, преодолела себя. Она также сходила за тремя бутылями Байкала в небольшой провинциальный магазинчик, недалеко от пиццерии. Дождалась заказа, взяла три крупные коробки и помчала домой. Впервые она увидела свой двор солнечным, впервые увидела соседей в подъезде, впервые пришла домой не в состоянии полусмерти. Квартира её освещалась теми ясными и дневными красками, которых она не лицезрела довольно давно. Пройдя на кухню, она разложила всё приобретенное чудо и, переодевшись в домашние тряпки, принялась поедать. Куски пиццы съедались ею и запивались лимонадом так охотно, что Светлана вмиг позабыла всю ту суету, окружавшую её жизнь. В сумке мог звенеть телефон, в дверь могли стучать, могли ломиться в окна - всё равно. Светлана доедала пиццу с абсолютно осовелым выражением глаз, будто застыло вокруг время и год перестал длиться. Дальше был безмятежный и тянущийся сон под золотым освещением дня, сопровождаемый пением птиц за окном и шумом ветра.

***

Вечер среды наступил. Солнце чуть присело на горизонт и оранжевым потоком света раскрасило небо. Светлана проснулась, встала и, пошевелив головой в разные стороны, прошла на кухню. Этот же оранжевый свет озарял помещение и все предметы: коробки, бутылки, стаканы, тарелки; находил отражение в зеркалах и телевизоре. По квартире гулял отвратный запах дешёвой еды. Светлана открыла окно нараспашку и села рядом, вдыхая сентябрьские слои атмосферы. Её глаза обводили людские силуэты, бродящие по парку, искали приятные виды. Вдруг на глаз ей опять попался Венедикт, он зашел в парк и пошёл по дорожке, держа в руках тот самый инструмент. Светлана с таким устремленным вниманием глянула на идущего упыря, что какая-то давящая сила тотчас стукнула ей в голову. Прищурившись, она загадочно замычала и прижала кулак к носу, видимо, резко окунувшись в мысленные дебри. "Что плохого в том, что я сейчас с ним побеседую? Об этой вещи. Мне же интересно? Да, интересно", - сказала она себе, и наступила невидимая пауза, будто замедляющая время. В следующую минуту Света уже одевала первые попавшиеся штаны и спортивную кофту. Сейчас она мирно подойдет к нему и узнает про эту вещь: что это? зачем? Всё было просто устроено в системе её мыслей - она уже спускалась по лестнице в подъезде. Прозвучал звуковой сигнал домофона, дверь открылась, Света выбралась наружу и принялась бродить по парку. "Вот он, вот он", - подумала про себя, выявив фигуру Венедикта среди деревьев.

Светлана: Веня, эй! Подожди!

Венедикт обернулся и увидел подбегавшую в спортивном костюме Светлану Игоревну Даль, с потным и красным лицом, бешеным выражением лица.

Венедикт: Хо, здрасьте.
Светлана: Привет, ну, как поживаешь?

Венедикт на этот вопрос не ответил, ибо был в шоке от происходящего. Он смотрел на Светлану и боялся продвинуться куда-нибудь. Та, в свою очередь, кривя лицо и задыхаясь, уставила свои окровавленные глаза на Веню и выпытывала из него отклик.

Светлана: Понятно всё с тобой. Значит, давай так: я у тебя сейчас куплю этот вот инструмент и мы спокойно разойдёмся?
Венедикт: Чего?
Светлана: Ничего, просто куплю эту палку у тебя, любую цену предлагай.
Венедикт: Вы даже не знаете, что это. Зачем вам?
Светлана: Ничего, просто мне надо купить эту палку у тебя, любую цену предлагай.
Венедикт: Не буду я предлагать вам ценю. С чего вы вообще, блин, взяли, что я это продам?
Светлана: Ничего, давай куплю эту палку у тебя, любую цену давай.
Венедикт: Хах, тысяч двести, пойдёт?
Светлана: Очень смешно.

После этих слов она резко начала отбирать её у Венедикта, размахивать руками и не переставая кашлять. Веня испугался, оттолкнул её, и Света грохнулась на траву; потом он отбежал.

Светлана: С тобой по-хорошему нельзя?
Венедикт: Вы с ума сошли? Вы только что чуть не обокрали меня.

Она немедленно встала с земли и, как только ноги её задрожали, принялась бежать за ним. Венедикт уматывал от неё сначала сухопутно, примеряя плоскость, чтобы оттолкнуться. Однако Светлана неслась как бешеная, так что у Вени не было ни секунды для прыжка и дальнейшего полёта, потому что слишком опасна была погоня, слишком яростными казались цели Светланы Игоревны. Они выбежали из парка, вступили в глухие дворы, где находилась большая парковка из машин и 2 гаражей. Венедикт, в неописуемой спешке, чувствуя свой шанс спастись, спрятался среди зарослей припаркованных машин. В этот момент Светлана как раз вбежала во двор и сразу взбесилась по поводу утери Венедикта. Фокус в её глазах пропал и расплылся, поэтому всё хаотично разлетелось перед ней, парковка казалась большой грудой теней и отсветов. Шевелящаяся фигура Вени смывалась среди визуального беспорядка в глазах Светланы. Она присела на корточки и взялась за голову, дабы переменить дух и поуспокоить себя. И тут же раздался громкий удар о крышу гаража - Венедикт оттолкнулся и полетел. Светлана подняла взгляд и увидела сие действие: маленькая фигурка человека на попрыгунчике истребителем пролетела целый пятиэтажный дом, вмиг исчезла.

К этому моменту ночь спустилась на улицы, люди разошлись кто куда, животные и насекомые спрятались в тенях. Света, измотанная той сумасшедшей погоней, вернулась домой. Однако выраженной усталости у неё не обнаруживалось, чувствовались только кратковременные головокружения. Она стала искать способы достать тренажёр как можно скорее и успеть сделать это до полуночи. К этому моменту на часах было где-то девять, так что определённый вагон времени еще оставался за спиной. Какими способами нужно заполучить тот предмет, было не совсем понятно, ведь Светлана даже не знала название, предназначение этого инструмента, не была в курсе о наличии его в продаже; что уж говорить, она не имела понятия о магазинах, в которых подобное продаётся. Учитывать стоит и город Н, в котором такая спортивная экзотика не имеет никакого спроса и не раскупается столь охотно, как велосипеды или ролики. "Звонить кому-то надо, видимо. А я ж без понятия, родителей его не знаю". Света положила взгляд на свое отражение в телевизоре, и ей вдруг вспомнилась Карпенко Ирина Сергеевна. "Точно, она же рядом живёт с ними", - сказала Светлана и взяла свой дешевенький смартфон. Гудки пошли, но ответа не наступило, вскоре сбросилось автоматически. Позвонила еще раз, третий, четвертый, на пятый всё-таки ответила.

Карпенко: Так, я тебе ничего говорить не буду...
Светлана: Да плевать мне, что у тебя там. Где внук директрисы живёт?
Карпенко: Ты чего, поехала, Свет? К чему тебе?
Светлана: Давай без объяснений, Ира, у меня свои загоны, у тебя - свои загоны. Примирись, пожалуйста, хотя бы ты. Скажи.
Карпенко: Ну, он в моём доме живёт.
Светлана: А где твой дом, собственно?
Карпенко: Ты там одна?
Светлана: Ир, нет, с омоновцами к тебе под дверь нассать собралась. Скажи, пожалуйста, давай, мне срочно. Я бы директрисе позвонила, но ты сама понимаешь, что...
Карпенко: Конечно, посмотрела бы я на тебя, если бы с такими запросами директорше звонила. Ха-ха-ха!
Светлана: Ира!
Карпенко: На Горького, двадцатый дом, из красного кирпича. Там, получается, третий подъезд, если от помойки считать. Четвертый этаж, насколько я помню.
Светлана: А про этаж ты не врёшь ли? Откуда такая информация? Чего это ты у нас помнишь?
Карпенко: Я к ним ходила баян настраивать, не бесись, дура. Это тебе только на своих плевать... Ничего зазорного в этом нет.
Светлана: Квартирку не подскажешь тогда?
Карпенко: Чего? Ты совсем с ума сошла?
Светлана: Ничего зазорного в этом нет, Ир, только что же сказала. Говори.
Карпенко: Не помню.
Светлана: Да чтоб тебя, Ир! Ну, как дверь хотя бы выглядит? Не знаю, цвет назови, материал, всё что угодно.
Карпенко: Ну, обшита. Дермантином красным.
Светлана: Всё, целую.
Карпенко: А тебя уже назначили ведущей то?

После этого вопроса Светлана отключилась и решилась на второй захватнический поход. Она взяла все деньги, которые у неё были в  банках, в коробках из-под конфет, в конвертах. Что-уж говорить, даже отважилась заказать такси, чтобы ускорить процесс. Лысый мужчина с гигантским носом и седыми усами, предположительно, обрусевший грузин, вёз Светлану на своей волге по ночному городу Н и жевал. Рядом с коробкой передач, в небольшом отдельчике, куда он периодически просовывал руку, лежала пачка сухариков. И запах, стоит отметить, от этих сухарей исходил такой же, какой был в квартире Светы после трех съеденных пицц; удивительно, как похожи они, несмотря на размеры. "Всё одинаково! - сказал мужчина, будто примкнув к течению мыслей Светы. - Машины, б***ь, люди, всё какое-то одинаковие". Он резко плюнул влево, а потом быстро стёр слюну, обнаружив, что попал на стекло. Завернул налево, направо, проехал чуть вперёд, и дом Карпенко уже показался в переднем стекле. "Счастья вам!" - сказал он, приняв от неё пятьсот рублей без сдачи.

Светлана подошла к нужному подъезду и зашевелила глазами. Над дверью была наклеена табличка с информацией, от какого номера стартует первая квартира и каким заканчивается последняя. "Так, с 56 по 71, получается. На четвертом будут... ", - задумалась Света, пытаясь произвести математические вычисления в голове. Однако у неё мало чего получилось: пережитый только что казус с Венедиктом, видимо, не мог не отпечататься на дальнейшем мышлении. "Ай, ладно, позвоню в 56. Хотя нет, лучше в 60, там подальше будет". Пальцы, трясущиеся одновременно от шока и осеннего холода, бойко тыкнули на две кнопки, и гудки пошли. Светлана сжала лицо, немного нагнулась и детским писклявым голосом проговорила на прозвучавшее "Да?" из домофона: "Здравствуйте, мне домой надо. Из музыкальной школы иду". Конечно, такой милой девочке сразу же открыли и даже не задали вопросов, Светлана прошла. Постояв немного на первом этаже с целью проверить, откроют ли с набранной квартиры, и убедившись, что всё в порядке, она принялась подниматься на четвертый этаж. Запыхалась, разозлилась, откашлялась, но взошла, покорила вершину, преодолела, по сути, непреодолимое для неё самой. Описанная Карпенко красная дверь действительно оказалась там, её  угрожающий черный глазок пугал Светлану. Она подошла и постучала. Ручка дёрнулась - из образовавшейся щели вылезло белое лицо мутного господина.

Господин: Чего тревожит?
Светлана: Вы связаны с Венедиктом?

Господин вышел на лестничную площадку и закрыл дверь, нахмурил брови и скрестил руки, встав перед Светланой.

Господин: Я отец его, если что.
Светлана: Вот и хорошо. Он же в этой квартире живёт?

Господин на вопрос не ответил, а только с предельным возмущением уставил взгляд на Свету, как бы пытаясь предположить, в чём может быть замешан его сын.

Светлана: Ладно, к делу. Куплю палку, на которой прыгает ваш сын. Любые деньги предлагаю: пять тысяч, десять, двенадцать. Понимаю, что, может быть, я кажусь идиоткой и похожа на психопатку; чего душой кривить, вы, наверное, так уже считаете. Но просто сразу решила вот войти и сказать, без прелюдий и всего этого бреда.
Господин: Вы про пого-стик?
Светлана: Да-да-да, так называется. А вы, я смотрю, осведомлены.
Господин: Да я и сам прыгаю. Сейчас, минуту.

После этих слов господин удалился, вернувшись в квартиру. Диво выявилось на лице Светланы, такого она не могла ожидать и впредь. Непонимание полной картины ситуации было совмещено с неконтролируемой паникой, вызванной теми внезапными переменами, той очисткой души и тем высвобождением из-под оков быта. Однако стоит сказать, что некоторое чувство, весьма далёкое и смутное, находило на Свету, она будто ощущала связь со всем этим. "Точно, cуперприбор...", - не успела сказать Светлана, как дверь опять отпоролась и вышел отец Венедикта, держа целых три пого-стика. Действительно, он был инженером-конструктором, поэтому в свободное время развлекался подобным образом: изобретал различную дребедень. И вот, это оно - устройство для совершения прыжков, для покорения высот не только физических, но и духовных. Конструкция простейшая: имеется длинный стержень, на верхнем конце которого располагаются ручки, а на нижнем — платформа для ног. Внутри корпуса стойки встроена пружина из стали.

Господин: Они не отличаются особо, только по цвету разные. Все три работают на пружине. Становитесь на платформу, отталкиваетесь, парите.
Светлана: Ого, ха-ха-ха, чудо.
Господин: Да ничего особенного, вещь еще в Советском Союзе появилась, под конец 80-ых. Я тогда на втором курсе был, так что увлёкся, с другом на квартире делали такие вот безделушки, "Кузнечики" называются.
Светлана: Вы их прям сами вот изготавливаете? В квартире?
Господин: Да нет, конечно, ха-ха-ха. В гараже всё делаю. Я там рядом работаю на стройпредприятии, поэтому очень удобно иногда отвлекаться, в гараж зайти, пообедать да поделать вот такие вот вещи прелестные.
Светлана: Извините, а можно вопрос?
Господин: А? Я женат, если что.
Светлана: Ха-ха-ха, нет, я про другое, ха-ха-ха.
Господин: Ах, раз так, да задавайте.
Светлана: Мне тут говорили, вы какое-то устройство ещё делаете.
Господин: Ммм, не совсем понимаю, о чём вы.
Светлана: Ну, я сама не знаю, если честно. Просто вот сказали, что вы что-то прям грандиозное делаете?
Господин: Кто сказал?
Светлана: Неважно, суть в другом. Вот эта вот штука, которую вы делаете, как-то связана с подобными вещами, со стиками?
Господин: Ну... как сказать. Да.
Светлана: 27 тысяч рублей есть, заплачу сразу, сразу. Покажите, пожалуйста.

Господин посмотрел на Светлану, и во взгляде её виделась такая пронзающая привязанность всему этому, что не посодействовать было бы невозможно. Слишком честно это прозвучало из её уст, слишком твёрдая и уверенная просьба ударила ему в голову, так что он опять взял все принесённые пого-стики и опять вошёл в квартиру. "Слышь, ей пневматический мой нужен. Она 27 косарей предлагает. Ань, ты издеваешься? Не, я продаю. Ну кому мы ещё это продадим? Да сделаю я сыну ещё, не ори на меня. И я ещё эгоист, прекрасно. Да пошла ты!" - раздавались периодические реплики, по всей видимости, с женой, матерью Венедикта. Господин заходил в спешке по прихожей, думая, что делать. Так Светлана влияет на людей: своё собственное безумие переносит в головы и другим, вероятно, таким же падким и слабым людям. Поэтому мужчина, совершенно незнакомый ей, сейчас так лихорадочно бродит, мыслит и решается, взвешивает свои голоса и предположения - также как Света. "Трудно ему, но поделать нечего", - уверенно произнесла Светлана, как бы на время перекинув собственное же помешательство на другого человека. В один момент послышалось, наконец, шуршание, то многообещающее шуршание, которое означало, что мужчина всё-таки осмелился вынести прибор. "Ладно уж", - сказал он, ещё не открыв двери, но Света всё услышала и поняла. Это был огромный модернизированный пого-стик с пневматической системой, в котором уже не было никакой пружины.

Господин: В общем, вот оно.
Светлана: Господи, какой высокий-то. Подождите, без пружины?
Господин: Да, всё внутри этого цилиндра.

От ручки до платформы протягивался алюминиевый цилиндр, внутри которого должно было что-то находиться. Однако Светлана не могла вникнуть, какие механизмы в данном случае будут работать.

Светлана: Так а что там?
Господин: Знаете, всё зависит от того, с каким душевным размахом вы будете прыгать.
Светлана: Ха-ха-ха, чего?
Господин: Я серьёзно. Захотите прыгнуть выше дома - прыгнете. Или вы не верите мне?

Тут Светлана вспомнила Венедикта, и выражение её лица резко поменялось. Конечно, она верила, она понимала и осознавала, что приходит забирать себя настоящую. А прыгнуть выше не только дома, но и деревьев, фонарей, облаков - это была её вынужденная цель, ради которой она и бежала сюда, ехала на такси, разговаривала с ненавидимой Карпенко и гналась за Венедиктом. Скопившееся в ней удивление пропало в один миг, и вернулось то молниеносное стремление, не требующее никаких мещанских чувств; вернулось одно большое и уверенное "Да". Светлана отдала все свои деньги этому человеку, этому удивительному, по словам самой Светы, подарку судьбы, благодаря которому приходит в действие рассудок. "Не хотите, может, с балкона спрыгнуть попробовать? Оттолкнётесь, сразу полетите", - сказал он ей, уже спускающейся вниз со стиком в руках. Света хотела ответить, подняться, поблагодарить, но все эти мысли были тотчас раздавлены возникшими грозовыми порывами бежать от всех и от всего. "Ха, да какая культура, какой порядок, какой быт, тьфу!" - вопил дрожащий голос Светланы, спускающийся по лестнице подъезда.

Ночные дворы снова предстали перед ней, когда в мгновение её кулак со всей силы вдарил по кнопке домофона и дверь будто вылетела наружу. Холодный ветрище свистом наигрывал тритоновую мелодию, а эти прячущиеся в темноте клёны издавали знакомый живительный шелест листьев. С неба сыпались крохотные капельки воды и тем самым освежали воздух, потихоньку крушили дома, дороги, машины. Практически все окна во дворе погасли, не было слышно ни души, ни машины, ни птицы. Да, иногда даже город может превратиться в лес. Громадная, но такая спокойная природная мгла, она не нуждалась в людях и людских утехах, а становилась сама собой пред лицом бесконечного космоса. В такие часы мало кто наблюдает подобные процессы, однако Светлана оказалась в нужное время и в нужном месте, стоя прямо в эпицентре стихий.
Она вышла за границы того двора, прошла пару метров пешком и, уже абсолютно готовая, явилась в парк.

***

22:00. Тишь. Глубокая ночь. Футбольное поле в парке омывается дождём. Стоит огнедышащая Света. В её глазах дробится изображение, распадается на пазлы и хаотично мерцает. Уши звенят и ноют. Мозги не находят себе места от боли и пытаются расколоть стенки черепа. Сосуды на висках окаменели и застыли, кровь в них превратилась в желе. Сумеречная прохлада царапает спину, и она сплошь покрывается крошечными бугорками. Протяжное и скулящее "Ууу" Светланы из её засохших губ вылетает прямо в атмосферу и сливается с песней ветра.

Она ставит правую ногу на платформу пого-стика - легкий щелчок молнии раздаётся за городом. Затем, вдохнув целый килограмм кислорода, поставила левую ногу - вес её тела надавил, и стальной стержень прошёл внутрь цилиндра, тем самым сжав вещество внутри. "Ух", - протянулось в воздухе, когда Светлана оттолкнулась один раз и подлетела на полметра. Земля на несколько секунд опустилась под ней, и ветер как бы поднял её. Она робко крикнула, когда приземлилась и нога её слетела с платформы. Светлана с красным лицом грохнулась на землю и засмеялась дрожащим хохотом, умещающим в себя радость, страх, а главное, неподдельное ощущение простоты собственного существования. Второй раз прыгнуть уже не получилось, третий тоже: слишком велик был шок, слишком непривычными были те уникальные мысли, возникшие в голове. Однако нужно было следовать им и не пытаться с одной точки допрыгнуть до всего сразу. Увидев ближайшую скамью, Света подбежала и встала на неё, держа пого-стик на весу перед собой. Впервые за долгое время её мозг начал выдвигать концепции, невиданные ни ею, ни кем-то другим. Она поставила правую ногу на платформу и, вспыхнув чрезвычайно громко, закрыла глаза. Посчитав от нуля до пяти и промотав сценарий своей прошлой жизни, осознав всю её пошлость и никчемность, она молниеносно поставила левую ногу. Небольшой промежуток падения, приземление, толчок, подлёт на целый метр - пронзающий трепет, живой вопль! Видимо, получилось, может, не упадёт, может, сошлось! Тогда ещё раз: промежуток падения, приземление, толчок, подлёт на полтора метра! Завертелась буря в груди, и сморщились в ужасе мышцы лица. И ещё раз: промежуток падения, приземление, толчок, подлёт на два метра! "АААААААА!" - закричала Светлана, чувствуя, как поверхность при каждом прыжке сжимается перед ней до размеров настольной игры. Она снова грохнулась, снова слетела нога с платформы, мячиком Света прокатилась по мокрому полю. Наступило болезненное и долгое молчание. "Хаааа! Уаааа! Уоооо! Ха-ха-ха!" - вдруг вырвалось из неё, молния за городом снова щелкнула.

Наступила полночь. Тело сорокалетней женщины в мокром спортивном костюме подлетает, возвышается над деревьями, оно бросает пого-стик и летит прямо в коричневую лужу грязи в конце парка. Светлана плюхается в воду, капли шуршат, жидкость разлетается. Светлана закашляла. Она прыгала несколько часов над парком, и дождь обливал её с головы до ног. Стоял уже давно не осенний холод, а леденящая и безжалостная стужа. Падение, приземление, толчок, подлёт - этот закон отпечатался у Светы, прилип к её мыслям, и теперь состояние её измерялось только в успешности исполнения прыжков. "Ещё раз, ха-ха-ха!" - орала она в образе оголтелой обезьяны, поднималась, замызганная и гадкая, и прыгала дальше. В эти часы трезвое и адекватное полностью сместилось пьяным и бешеным, орущим и плюющимся, смешным и болезненным. Проходящие алкоголики, подростки, приехавшие с дачи соседи, глядя на подобное выступление, не могли найти себе места. Вызывать полицию - преступления нет. Вызывать скорую - никто не пострадал. Вызывать МЧС - спасать некого. Получается, Светлана не подпадает ни под одну статью или подзаконный акт, не нарушает ничего и не тревожит никого, не развращает и не пропагандирует.  Поэтому её оставляют, бросают, предоставляют волю делать подобное столько, сколько ей заблагорассудится. Она скакала ещё два тянущихся часа до того момента, когда ноги уже перестали подчиняться сигналам от мозга. "Ладно, ладно, ладно, всё!" - шипела Светлана под нос и, изгибаясь, мчалась к двери.

Она пришла домой, когда сознание находилось на краю адекватности и вот-вот готово было распасться на мельчайшие осколки бреда. Опираясь на стены и еле-еле двигаясь, Светлана бросила в коридоре пого-стик и прошла в ванную. Ужас возник на её лице - она увидела себя в зеркале. Грязь, грязь и только грязь - краткое содержание её внешнего вида. Разрисованный темнеющими пятнами спортивный костюм, разрыхлённые и разваливающиеся кроссовки, кровь, постепенно стекающая с колен. Она вывалила всё белье, встала под отяжеляющий душ и простояла под ним полчаса. Картинки плыли в её голове, и под влиянием воды хотелось жутко пить. Когда вся церемония закончилась и ванная комната утихла, Светлана, приодевшись и выпив два широких стакана воды, улеглась спать. Из её мыслей окончательно исчезли все имевшиеся до этого заботы, весь инвентарь сует и переживаний. Личность Светы как бы была обновлена: с неё, как с пыльной полки, мокрой тряпкой стёрли все те серые слои, то есть, попросту говоря, отходы. Она лежит в тёмной комнате и горит, выдыхая оставшийся уличный дым; с лёгкостью взгляд её бросается на узоры на потолке и выявляет во всей этой черни покатые и мягкие облака.

***

Тянется и расширяется, становясь всё больше и больше, сентябрьское пятничное утро. У Светланы звенит телефон, агрессивно и вызывающе, но она даже не пытается глянуть, даже не пытается бросить взор в сторону, откуда доносится звук. Проходит мгновение, и она встаёт с кровати с такими силами, каких не было давно. Двадцать ложек каши, одна сжеванная булка с маслом и кофе - Светлана уже сидит и пялит в окно. Над двориком сгустились пухлые облака, но дождя не было. Снизошла некая серость на людей, и они шагали, опустив головы, в своих узких костюмах кто куда. Солнце скрылось, так как никто не проявлял желание смотреть на него.

Вдруг входит Венедикт, проходит по дорожке в сторону музыкальной школы. В его походке виднеется понятная Светлане спешка, определенная торопливость. Его прическа барахтается на ветру, а лицо опущено вниз. Но самое удивительное и притом очевидное - отсутсвие пого-стика; Веня проходит как ни в чём не бывало. "А вдруг это его был?" - задала себе вопрос Светлана, в мыслях вспоминая, как выглядел тренажер Венедикта; возникло серьезное сомнение, что она купила именно его пого-стик. Исключать этот вариант не стоило, так как худая и никчёмная фигура Вени, лениво перебирающая шаги, казалась настолько печальной и раздавленной, что нетрудно было развидеть в нём обиду, подкрепленную тяжелой утратой. "Бывает, бывает", - хмуро проговорила Света, пытаясь включиться хотя бы в какой-то процесс переживания и сочувствия. К сожалению, ничего не вышло. Поделать было уже нечего, так как слишком ушли далеко события и состояние Светланы радикально изменилось: личностные качества были смещены зверскими и совершенно дикими устремлениями покорить бесконечность. Венедикт исчез довольно быстро, завернув за угол дома и даже не оглянувшись назад. Никаких эмоций по поводу проходящего мечтателя она не испытала, а только приподнялась со стула и заходила по квартире, раздумывая свои планы.

Было совершенно очевидно и не являлось тайной то, что нужно прыгать, прыгать и орать, веселиться, болезненно хохотать и так же падать в лужи, раздирать в кровь локти и колени. Прошедшая эпопея в ночи золотом отпечаталась в памяти Светланы, и, несмотря на многие раны и боли, еле ощутимые, вызывала очень приятные и утешающие мысли. "Ха-ха-ха", - вырвалось из неё, когда загремела в ушах вчерашняя гроза, зашуршал тот холодный дождь. Для Светы это было как Октябрьская революция, как Бородинское сражение, как вход в Берлин - эпохально, именно эпохально. Она желала повторить это, желала вновь прыгать выше собственного лба и захлёбываться тем аномальным угаром, приходящим только в состоянии радостного и поехавшего шока. Светлана сказала: "Надо бы сходить, вернуться, узнать у него, где есть какие-нибудь места для подобного да поехать туда. Может быть, есть такие". Да, это было удачное решение не бросать контакты с тем мужчиной, с тем уникальным человеком, передавшим ей это сокровище, а вступать в содружество. Света за несколько минут отрыла какие-то адидасовские спортивные штаны и кофту, доставшиеся ей, по всей видимости, от неудачной любви в молодости и лежащие в самых дальных углах шкафа. Вставив ноги в уже высохшие кроссовки, надев жилетку, она попрощалась с квартирой.

Светлана пешком прошла несколько улиц, накинув капюшон. Её не покидали те старые мысли о том, что кто-то может узнать и подойти. Женя, Марк, Слава, Карпенко, Сарабарова - все они жили примерно в одном и том же районе и могли спокойно встретиться, показаться где-нибудь вдали. Карпенко так вообще могла выглянуть с балкона и узнать Свету просто по фигуре - этот факт настораживал наиболее всего. Поэтому Светлана проносилась максимально скрытно, учитывая местоположения каждого из упомянутых ранее персонажей. Она видела людей, и некоторые встречали её колкий взгляд, но сразу же уходили. Светлана примеряла к ним облики знакомых и анализировала, похожи или нет. Однако это дело было не столь главным, не столь сильно уже тревожило обновлённое сознание, когда она вошла в тот самый двор на улице Горького, мрачный даже днём. Ещё несколько часов назад суровый ночной дождь обливал у подъезда и одиноко было только ей одной. Теперь же беспросветное белое небо замешалось в серых тучах, сгущающихся всё обильнее над ней. Быстрый и спешный шаг доводит до подъезда, и Светлана включает отслеживание, особое внимание.

"Господи, даже квартиру не посмотрела, идиотка. Опять звонить туда?" - сказала Света, коря себя за первые неудачи в походе. Опять набрались случайные циферки, палец втолкнул кнопку вызова,  пошёл гудок. "Здравствуйте, мне домой надо. Из муз... спортивной  школы иду", - завизжала она, чуть присев на корточки, изображая примерное расстояние от рта маленькой девочки до домофона. Позвонила, по всей видимости, уже в другую квартиру, потому что доносящийся голос был сердит, напорист, но всё равно ответил положительно. Света прошла внутрь и стала подниматься по лестнице через одну ступеньку: особо велик был в тот момент запас энергии. Самое удивительное, что по пути наверх встретилась ей девочка в спортивном костюме, несущая теннисные ракетки в чехле. Она улыбнулась ей и прошла вниз, тянув за собой хвост из догадок и мыслей Светланы. "Мистика какая-то, тьфу ты! Это надо было так угадать? Ха-ха-ха". Она взошла на нужный этаж, когда в подъезде стихло всё: ушли спускающиеся и зашли поднимающиеся. Красная дверь, глубокий вздох, звонок несколько раз. Зашуршал замок - дверь открыла женщина в халате с накрашенным лицом, жена.

Женщина: А, здравствуйте.
Светлана: День добрый, а где...
Женщина: На стройке.
Светлана: Где?
Женщина: Работает он, муж, работает. Что вам-то?
Светлана: Вы извините за откровенность, я ничего не имею, но мне он нужен был.
Женщина: Понятное дело, вы говорите, что надо.
Светлана: Так а как я могу сказать? У меня по теме вопрос, довольно, я бы сказала, узконаправленный.
Женщина: Пого-стик не устраивает?
Светлана: А...

Тут набросился некоторый шок на Свету.

Светлана: Ха-ха-ха, типо того, да. Вы тоже знаете?
Женщина: Да я и сама прыгаю, ничего такого.
Светлана: Ха-ха-ха, вот чудо, я вчера прыгала и думала, что я одна такая. Ладно мужчины, но даже вы.
Женщина: Знаете, у меня то же чувство возникало, пока я полностью не сконцентрировалась на прыжках.
Светлана: Хорошо прыгаете?
Женщина: Ну, не буду себя восхвалять, конечно, но да, по большей части я спец. Мы прыгаем с мужем с того момента, как познакомились 22 года назад, не устаём даже.

Их взгляды пересеклись, произошло неловкое молчание.

Светлана: А вы знаете, где можно попрыгать, где свободно для этого? Может, площадка есть какая или стадион?
Женщина: Вы не слышали про Зарово?
Светлана: Первый раз слышу.
Женщина: Это аэродром. Его забросили ещё лет сорок назад, так там никого и нет. Но простор широкий, взлётная полоса есть, вышка.
Светлана: А автобусы туда ходят?

На этот вопрос женщина не ответила, а только промолчала и зашла обратно в квартиру. Светлана не поняла данный поступок, а тем более не поняла, что за ним следует. "Так мне идти или как?" - хотела сказать она, постучав в дверь, но внутренний интерес не давал это сделать. В самой квартире тем временем зашуршали вещи, застучали шаги и послышался голос: "Я скоро!". Женщина попрощалась с кем-то и вышла из квартиры, снова встретив Светлану. Она была одета в зеленый комбинезон и ветровку, ноги были обуты в коричневые ботинки, а на голове красовалась черная шапка. "Ну, поехали? Я Анна, если что".

Они спустились и вышли на улицу во двор - погода стала ещё сердитее и чернее, задул ветер и зашумели листья. Люди всё спешнее и спешнее зашагали по дорогам, возвращаясь в свои лачуги. "Погодка не есть веская причина, не так ли?" - спросила Анна и, не стараясь выслушать ответа, стремительно направилась в сторону небольшой парковки, где стояла на широких колёсах болотного цвета Нива. Светлана подошла и села в салон внедорожника, Анна к тому моменту завела мотор, и автомобиль плавно тронулся.

Светлана: Подождите, так а как мы будем? У меня нету с собой его, дома остался.
Анна: Не беспокойтесь, в багажнике есть.
Светлана: Ещё?

Анна посмотрела на Светлану, выруливая с улицы, и ясно кивнула головой. Свету поразила её уверенность и хладнокровная сдержанность

***

В три часа дня их не было в городе - две свободные особы, две смелые души, вкусившие этот миг расставания с повседневностью, гнались вместе с воронами вдаль. По сторонами расстилался взъерошенный лес, из которого иногда доносились животные крики и доходил тот язвительный запах сосны. Часы истекали, облака темнели, и всё больше и больше видимое становилось похоже на какую-то музыку. Светлана уже не совсем осознавала смысл своего местоположения где-либо - только прыжки и полёты волновали её. Анна, эта незнакомая дама, вела авто по гладкой пустой дороге, чуть приподняв подборок и вытянув руки перпендикулярно рулю. Характер этой женщины проявился для Светы сразу, и с этим стало понятно, что ничего понятного в ней нет. Действительно, бесчувственное выражение лица, хлёсткие и короткие высказывания, громко дышащий нос - эти элементы составляли полную картину неизвестной, внезапно возникшей дуры. Да, именно дуры, потому что такие сносные и притом резкие её действия, манеры, интонации свойственны исключительно отбитым ведьмам или дурам, как было сказано ранее. Можно заключить, что в данный момент рядом со Светланой сидит, по сути, её главный пример для подражания, её будущее отражение в зеркале и копия. Все те качества, вырабатываемые в результате тех чисток души, к которым бежит Света, сочетаются лучше всего именно в Анне. "Вы знаете, я недавно осознала, что любовь придумали английские драматурги для того, чтобы развлекать дворян и собирать с них деньги; потом покупать на эти деньги мясо и сладости и на балконе объедаться. На самом деле никакой романтики нет и быть не может - есть только зверская жизнь в джунглях", - сказала она и прибавила скорости. Светлана удивительно подняла брови и тихо усмехнулась.

Таким образом заметался и исчез целый час, и они доехали до скромного поворота, куда незаметно свернули. Тучи сгустились в плотную темно-серую мастику, распластавшуюся наверху и надвигающуюся всё ближе и ближе. Полил скромный дождь, и на лобовом стекле появились крошечные капли. Снаружи колыхался на ветру сосновый лес и доносились звуки, как дятел талдычит в тленную древесную кору. Узенькая дорога кривой линией вела автомобиль, который нелепо подпрыгивал при каждом изгибе рельефа. При этом Анна знала, куда едет, и была совершенно спокойна даже в моменты, когда её голова билась о потолок машины. Светлана, стоит отметить, хоть и с любопытством наблюдала за дорогой, но всё равно не выходила из состояния апатии и, сложив руки в локтях, ждала приезда.

"Короче говоря, приехали. Сейчас пройдём по тропе, выйдем на площадку. Вы, главное, смотрите не упадите, хорошо? А то тут медиков нет, сами понимаете, ха-ха-ха; аптечки, кстати, тоже не имею", - сказала Анна и припарковала машину в том месте, где закончилась дорога и началась тропинка. Она подошла к багажнику и достала абсолютную копию пого-стика Светланы, вынула и передала ей, затем закрыла дверь ключом и сунула его себе в карман. Пара пошла по истоптанной тропинке, над которой нависали эти большие и длинные кроны и вились черничные тучи.

Анна: Не устали?
Светлана: Что вы, нет, такой пейзаж вообще. Нечто прям.
Анна: Это странно, что вы недавно начали прыгать.
Светлана: Почему?
Анна: Да потому, что я смотрю на вас в профиль и вижу: голова ниже колен, она катится за вашим туловищем на ниточке. За такое надо было браться давно, а вы прос...
Светлана: И что из этого?
Анна: У вас тяжёлая бошка, Светлана Игоревна. Игоревна же, я правильно сказала?
Светлана: Игоревна, Игоревна, угадали.
Анна: А фамилия у вас как, если не секрет?
Светлана: Даль.
Анна: Вот это Да-ль, ха-ха, извините, люблю такие маленькие фамилии: они ёмкие и мощные, знаете, я бы сказала, во многом даже колоссальные.
Светлана: В чём это они колоссальны?
Анна: Конечно, колоссальны ещё как. Всё гениальное просто, слышали? Гениальность - это предельное выражение чего-то, поэтому всё простое предельно, а значит, что и огромно, велико, грандиозно. Не согласны?
Светлана: Очень даже. Но вы хотите сказать, что я грандиозно?
Анна: Не вы, а ваша сила, Светлана Игоревна. Вы не представляли из себя ничего долгие годы, будучи, естественно, простой, примитивной, никакой.
Светлана: Знаете, я бы так не говорила.
Анна: Не говорили бы? То есть вы утверждаете, что, по сравнению с сегодняшним вашим зверским и выдающимся видом, вашим военным духом, раньше вы были не менее сложно устроенной? Подумайте лучше.
Светлана: Ой, не путайте меня, я таких оборотов не терплю.
Анна: Светлана Игоревна, никто вас не путает - это вы намеренно создаёте ощущения, что вас напутали. Иногда даже очень хотите этого.
Светлана: Не хочу я ничего.
Анна: Вы даже не представляете, какое количество вещей вы сейчас хотите, не представляете, ха-ха-ха.

У Светланы не хватало слов, не хватало кратчайших предложений, чтобы описать тот грандиозный шок, возникший в эту минуту. Незнакомая женщина идёт и озвучивает твои же догадки, твои же предположения, казавшиеся до поры до времени нелепыми и фантастичными, а теперь приданные огласке. С такими диалогами они покинули лесистую местность - вышли на открытое пространство. Заброшенный и грозный по виду аэродром, который когда-то был беспричинно оставлен человеческой рукой и теперь то пылится, то мочится дождями, то леденеет. Широчайшая взлётная полоса, два огромных ангара для военной техники и высокий диспетчерский пункт - видные элементы аэродрома.

Анна: Пришли, Светлана Игоревна.
Светлана: Хо, просторно то как.

Они стояли на взлётной полосе под открытым грозным небом. Ветер обдувал со всех сторон, капли дождя пулями летели на землю. Пейзаж, открывшийся перед ними, представлял собой нечто, приходящее только во снах или под состоянием опьянения. Густые слои ослепительной синевы накрыли аэродром и окружавший его лес.  Из безлюдных ангаров доносилось мёртвое советское эхо, слышался скрип и скрежет забытого прошлого. В наклонных окнах диспетчерской вышки вырисовывался призрачный силуэт старого морщинистого мужчины, вытянувшего свой усталый взгляд вдаль. Анна и Светлана реагировали по-разному, но сходились на одном: такого не прочувствуешь нигде, кроме как здесь.

Анна: Вы уже видите звёзды? Вон они...
Светлана: Хо, да, действительно. Прямо таки сказка.
Анна: И все живут, понимаете, так: головы опустят и до конца держат, не видя всего подобного.
Светлана: Их дело.
Анна: Хо, все так говорят, Светлана Игоревна. А вы только попробуйте таких людей спросить лично: твоих ли рук это дело, что ты ничего из себя не представляешь? Как правило никто не может дать объяснения. Я даже больше скажу, мало кто вообще об этом думает даже.
Светлана: А вы думаете?
Анна: Раньше думала, было дело.
Светлана: А сейчас?
Анна: А сейчас мне об этом думать нет смысла.

Сказав это, Анна хлопнула по плечу Светлану, разбежалась вперед и крутанула сальто.

Анна: Фух, умеете?
Светлана: Не, вы издеваетесь? Я и в детстве так не могла.
Анна: Да плевать на это детство, честно. Что вы всё через призму этого детства оцениваете? Вот я в детстве, в детстве мог что-то - одни пустые слова, пустой гундёж. Вы не кривите душой своей пластиковой, а впитайте эти вихри настоящего времени, бросайте этот косметический мир.
Светлана: Куда?
Анна: Сейчас покажу, пойдём.

Палец Анны протянулся прямо по направлению к диспетчерскому пункту. Молния где-то в облаках прогремела, дождь стал усиливаться, ветрище сильнее задул. Они пошли к длинной башне, которая своим сердитым видом так и норовила вытянуться ещё выше; в длину она была примерно 15 метров. Ощущение невиданного восторга бросилось на Свету, и она откровенно словила конфуза, не пытаясь скрывать его проявления. Анна психологически прочувствовала эти эмоции, зацепилась за их основу, но при этом холоднокровно проанализировала их и поняла, что это чистый источник, это не подделка, это, понятно выражаясь, правда. Тут и наступило молчание, не прерываемое ни громом, ни дождём, а только укрепляющееся за счёт внутреннего самоутверждения обоих персон. Каждая со своей стороны понимала силу и величие происходящего, а главное, неподдельность и крепкость текущих часов.

Дверь была сильно заколочена, поэтому они пролезли в широкое разбитое окно первого этажа. Перед ними предстала тёмная советская комната с валявшимися по полу осколками стёкол, остатками какой-то мебели и деревянными досками. Зеленые ободранные стены были обрисованы граффити с анархическими призывами свергнуть всех эксплуататоров. "Согласны? Лично я - да", - призналась Анна и аккуратно прошла в пространство коридора. Обе дамы не особо понимали устройство данного здания, поэтому действовали инстинктивно, пытаясь понять, где находится лестница. Однако жуткие виды пустующих кабинетов со столами и умершей давно техникой выглядели завораживающе. Пришлось вскоре Анне включить небольшой фонарик на брелке и посвятить пол и остальное, что могло встретиться им. Завернув в конце небольшого коридора, они оказались на лестнице и стали подниматься. В какой-то момент послышались скрипы и стуки, невольно производящиеся то ли ветром, то ли волной небывалой мистической силы. "Стойте", - пролетело шёпотом по воздуху из уст Анны, и её фигура на верхней ступени замерла. Анна была хоть и самоуверенна до степени крайности, но истерика в руках её не куда не ходила, и она завертела фонарём в разные стороны, высматривая, откуда может ползти на неё нечисть. Светлана следовала за ней, и каждый новый взгляд в какую-либо сторону в этом здании запоминался для неё чётким кадром в голове. Чёрные и будто намоченные чем-то углы, обглоданные стены и застывшие во времени ступеньки - всё складывалось в один сплошной кошмар.

Они поднялись на последний этаж, где стояла белая деревянная дверь и те самые скрипы слышались теперь чётче. Анна бросила свой заостренный взгляд на Светлану, а та не смогла выдержать того сомнения, которое только пришло к ней.

Светлана: Может, пойдём вниз, Анна?

Анна молчала и прислушивалась к звукам за дверью, не переставая сбрасывать глаз со Светы.

Светлана: Там кто-то прячется, это точно, Анна. Давайте вниз, я вам серьёзно говорю.

Анна после этих слов проглотила собственный язык и двинулась ближе к двери, ступая небольшими шагами. Звуки определенного присутствия не переставали проявляться. Светлана быстро схватила за плечо Анну, но та мигом сверкнула жёлтым глазом, и Светлана снова бросилась в шок.

Светлана: Да что же это?! Ну куда вы?

Анна вплотную подошла к белой двери. Сердце обоих дам забилось в невиданной скорости, и вибрация проехала по вискам. "А, чёрт с ним! Сгинь, нечисть, не пройдёшь!" - проорала резким криком Анна и распахнула дверь так быстро, и так резко поднялась пыль, зашуршали на полу стёкла. Скрип и непонятный топот прозвучали секундным отрывком и исчезли, будто испугавшись и свернувшись в остаточное эхо. "Ха-ха-ха", - засмеялась Анна и одобрительно хлопнула в ладоши. Это снова была та пугающая пустота, возникающая в первую очередь не снаружи, а внутри, в черепной коробке. Они прошли в просторный круглый зал с наклонными окнами, в котором и заседали когда-то диспетчеры, контролировали все параметры, давали старты самолётам. Столы были завалены стеклом и пылью, технические приборы и пульты смялись в никчемные куски метала, валялись выпавшие с потолка плиты. Бушующий лес в грязном окне был виден во всю широту, и яркие вспышки молнии на миг освещали пространство зала. Казалось, что только в этом месте природа буйствует сильнее всего и поглощает всех бесследно, оставляя только тянущееся по ветру окончание последнего слова. Анна с восторгом и весельем восприняла происходящее, видно, уже зная чудеса данного места. Она пролезла в разбитое окно и оказалась на выступающем широком балконе, где она превратилась в черный силуэт. "Светлана Игоревна, давайте сюда!" - прокричала она сквозь шум дождя, и Света пролезла в разбитое окно.

Перед ней открылась невероятно широкая даль, которая бесконечно длилась во все стороны, поглощала всё больше земли, расстилалась скатертью на почвенном полу. Живая и вездесущая зелень сошлась  воедино в одном террариуме, и в каждом глотке воздуха ощущался нескончаемый привкус свободы. Светлана стояла там на этой вышке, ощущая высоту и, самое главное, себя, свое собственное существование. Анна пристальным взглядом посмотрела вниз на взлётную полосу, а затем на Светлану. Что надо делать - непонятно, однако есть стик, есть палка-попрыгунчик, есть её предназначение.

Анна: Светлана Игоревна, вставайте на перила, потому что больше ничего не будет.
Светлана: Что?
Анна: Я говорю, вставайте, прыгайте!
Светлана: Куда?
Анна: Вы меня не слышите?
Светлана: Слышу
Анна: Отчётливо слышите?
Светлана: Отчётливо.
Анна: Повторяйте за мной
Светлана: Что?
Анна: Ногою вступив в небесную бездну...
Светлана: Ногою вступив в небесную бездну...
Анна: Я резко провалился вниз.
Светлана: Я резко провалился вниз.
Анна: Лёд подо мною треснул,
Светлана: Лёд подо мною треснул, да!
Анна: Однако оттолкнулся я, 
Светлана: Однако оттолкнулся я...
Анна: И что?
Светлана: И что?
Анна: И понеслись!
Светлана: И понеслись!
Анна: Полетела!
Светлана: ААААААААА!

Когда она приземлилась, всё смешалось и разорвалось на разноцветные лоскутки. Задребезжало изображение, заревели звуки, загудела голова, защелкала молния, зашуршали листья, подлетела пыль, побежала вода, разбилось стекло, прокричало горло, натянулась кожа, зашипели звери, пробарабанил дождь, уколола стужа - произошел толчок! Зазвенели голоса, застучали кулаки, раздался смех, капнула кровь, ударил ветер, заскрипели деревья, послышался бег, пролилась слеза - она коснулась широкомасштабного космоса. Мгновенно падала она, стремительно, хватая кислород, стрелой летела, моментально, высунув язык, думая, умрёт вот-вот, но нет. Проворно, робко, резво, трезво, молниеносно, метеором, галопом в узеньких штанах, раскрыв глаза, забыв, кто за, а кто сутулая скотина, бревно болотное, глупец, инопланетный червь, змея, Ирина, натуральное животное, директор, ведьма и шиза. Касаясь ухом неба и носом доставая до земли, она скакала вечность, прыгала, роняя личности своей куски, притворяя в жизнь задуманное нечто, взобравшееся к ней во сны в те самые темно-коричневые дни, когда даже маэстро Брамс казался куском простой и примитивной лжи. Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха, задорно каркает ворона, Светлана взлетает, падает, взлетает, смеется, плачет раздражённо, моргает, кашляет, моргает, кашляет старухой зараженной. Бум, бам, бром, вшух, туц, дух, ом, гром, слой словесного болота, гамм, шум, живой бой между квартирой и свободой! Бах, бах и только Бах, всё начинается с него! Страх, страх только в прыжках, и за спиною ничего!

Падение, толчок, улёт - крамола вылилась в щелчок!

***

"Светлана Игоревна, ау, теперь всё, теперь смогли, ха-ха-ха", - прокричала Анна, снова держа в руках руль. Они ехали обратно, и за окном автомобиля проливалась густая угольная ночь. Фары шипели желтым светом на приближающуюся темень, разрезая её и освещая дорогу. Светлана очухалась, и пришло к ней осознание своего положения: кривая и обглоданная холодом, упершись лбом в одну дверь, а ногами в другую, она смиренно лежала на заднем сиденье. Её покой начался именно в том моменте, когда закончились все те подсознательные путешествия, всё то хождение, часто переходящее в беспорядочный улёт. Она выдохнула с лёгкостью и почувствовала конец не только всего сущего, но и себя самой как вечно ищущей чего-то души. Да, помнить, что происходило с ней в аэродроме буквально несколько часов назад будет нежданным открытием, ведь даже Анна не смогла полностью осознать этого. Анна только провела, только указала способ, а что случалось с ней во время, когда тело Светланы касалось небес, - это никем не разгаданная тайна.

Город встретил их непринуждённо, своим фонарным светом приободрил Светлану, которая уже спокойно сидела рядом у окна.

Анна: Светлана Игоревна, как вы?
Светлана: Верите или нет, но я ничего не помню.
Анна: Ха-ха-ха, это как?
Светлана: Знаете, всё разнеслось на какие-то отрывки, на куски. От этого и мутно всё помнится.
Анна: Да?
Светлана: И ещё в конце почему-то щелчок так прозвучал: "Кчщ". После этого всё закончилось, знаете: и ветер тот сумасшедший, и та высота, и дождь, и эта кратковременная тряска в голове - всё смело.
Анна: Вот так у вас происходит, Светлана Игоревна: обрываются у вас ваши воспоминания, не перетекают плавно. Жизнь у вас разнородна, и потеряны вы в ней.
Светлана: Не знаю даже...
Анна: Вот посмотрите: у вас каждый новый период в жизни сменятся резко. Вы встали на пого-стик - раздался выстрел, раздался, как вы уже сказали, щелчок, действительно. Только бабах, или, как вы сказали, кчщ, птщ, птуфф, - всё с пого-стиком поменялось, начиная от ритма жизни до её окраски, не так ли?
Светлана: Больно скучно мне жилось, понимаете, чтобы говорить, что у меня вся жизнь оборвана, и раскиданы части от неё.
Анна: А это вы, видимо, встряли, засели на дно, Светлана Игоревна. Но ничего, лёд тронулся, как писали когда-то советские писатели, уже нет дороги назад. Вы в этом ещё убедитесь, ха-ха-ха.

Такой убедительной и живой являлась Анна, так легко и холоднокровно она оценивала обстановку. Уже был второй час ночи, и никого на улицах не было. Потемневшие квадратные дворы сменяли друг друга со скоростью двадцати километров в час. Впереди виднелись сосны того самого парка - они приехали, приехали окончательно. Анна рассказала Светлане про свой дом и про всю прожитую в городе жизнь, про пого, про постоянно возникающих одних и тех же людей. Разговор был длителен и закончился, когда Анна заехала во двор Светы и любезно остановилась у её подъезда.

Анна: Приятно было с вами познакомиться, Светлана Игоревна. Вы человек в высшей степени бунтарский, я бы сказала. Внутри вас растёт анархия, ха-ха-ха. Извините за такие глупости, но просто вы отлично себя проявили.
Светлана: Ох, да чё, вам спасибо, выручили меня. Я о таких штуках не узнала бы, если бы не вы.
Анна: Я вот тут подумала: может мы встретимся как-нибудь?
Светлана: Почему бы и нет? Я в ближайшее время буду свободна. Мне надо только с работой разобраться, а там уже всё, гуляем.
Анна: Ха-ха-ха-ха

Исторический смех вырвался из Анна и продолжался несколько секунд. Светлана, продолжая зачем-то сидеть, смотрела на неё, и к ней пришло некое смущение, еле ощущаемое.

Светлана: Извините...
Анна: Ух-ха-ха-ха...
Светлана: Вы чего смеетесь?
Анна: Разобрались уже.
Светлана: С чем?
Анна: Ха-ха-ха, помните я вам говорила, что у вас жизнь разорвана и резко меняется, а вы всё отказывались. Так вот, уволены вы, Светлана Игоревна, уволены.
Светлана: Как? А вы откуда знаете?
Анна: До свидания!
Светлана: Подождите, ответьте мне...
Анна: До свидания! Пообщались уже.

Произошло странное и напряженное молчание, после чего Светлана вылезла из салона и захлопнула дверь Нивы с возмущённым выражением лица, изображающим и гнев, и грусть. Такая ехидная и злобная улыбка Анны, видневшаяся в салоне, сливалась с отражением понурого лица Светланы в окне. Она помахала рукой и исчезла, дала газу, и эхо её присутствия распространилось по двору. Такое, казалось бы, неверное противоречие появилось и заставило Анну задуматься о правильности её действий за последнее время. "Ай, она же директрисы дочь", - громко сказала Света и подошла к подъезду. Дальше были думы, дальше, ступая по лестнице, она оформляла планы своей будущей жизни.

Света вошла в квартиру и принялась включать свет везде, ходить безумно, беспрестанно размышлять. Над ней нависал черный дым тупиковых обстоятельств, и в её лице виднелись вспышки, взрывы. Взяв телефон и зайдя в мессенджер, её взгляд попал прямо на сообщение неизвестного номера, которое твердило: "Добрый день, это зам. директора по культурно-массовой работе Швец. П. А. Мы вам звонили, хотели сообщить, что вследствие вашего игнорирования и невыхода на связь мы вынуждены сместись вас как ведущую мероприятия". Чуть ниже вылезло ещё сообщение от неизвестного номера, но уже другого: "Привет, дурка, это  Савранский, пишу тебе в дороге. Не знаю, передали ли тебе, но как ведущая ты сдохла: меня позвали. Говорят, не отвечаешь никому. Чё, с дуба рухнула, в монашки приспичило? Только ты смотри не примчись - сиди дома, а то я тебя видеть не хочу. Целую!". Строчки пронеслись в голове Светы, и она бросила в неистовстве телефон на кровать, затем села и стала проклинать себя за своё прошлое. Со стен квартиры слезли воспоминания и протекли по полу, не дав Светлане сконцентрироваться на планах. 

Савранский Владимир Степанович - артист, певец, ведущий и гад, мелкий буржуа, хам и хамелеон, легко подстраивающийся под больших буржуа. В жизни Светланы этот человек сыграл ужасающую роль: на празднике выпускников музыкальной школы он, будучи ведущим, ударил её локтем в нос, когда она подошла к нему сзади, дабы передать папку с текстом для выступления. Причём удар тот, стоит отметить, был так силён, так глуп и невежественен, будто был произведён специально. Сидела потом в кабинете с брикетом леденящего мороженного и, приложив его к носу, размышляла о причинах сих бед. Скотина, а ведь даже не извинился; возникало даже сомнение, что он и удара то не почувствовал: так горд был он своим собственным "Владимиром Степановичем" и дополнением в виде: "Многогогогоуважаемый". В дальнейшем выяснилось, что он вообще со всеми так поступает: с обслуживающим персоналом, с женщинами, с водителями, с любезными стариками - всех дубасил скрыто. Даже дитя одного задел, толкнув со сцены, как он выражался потом, легонько и без обид. Человек гадкий, а мстить ему никто не мстил, не собирался даже, ибо слишком шустрый и ловкий этот змей в своих перемещениях. Говорят, что он живёт в Греции и кайфует громко. "Шут!" - сказала Света.

Будто проклят был тот день, будто запланировано было это разочарование под ночь, столь неприятное и неожиданное. Как грубо вписался омерзительный Савранский в дела Светы и как тяжело теперь было обособиться от этих задумок. Несколько глотков воды, стуки по столу, беспорядочное хождение - всё, что последовало после данных проблем. А самое главное - неудачные попытки заснуть и сконцентрироваться на идее о преодолении бытового хаоса. Свет уже был выключен, и перед глазами плыла телевизионная картинка, падая на стену и потолок, на Светлану. На тумбе стояла пластиковая коробка, из которой, как из вулкана, вывалилась куча упаковок лекарств, среди которых Света пыталась выискать снотворное. "Бромитворил, кломезатол, изгубитанин, суворекант, нитранозепамин, циклофенобарбарол, зулкопениксолотанил", - приглядываясь в темноте, Светлана вычитывала названия, будто надеясь, что по названию поймёт предназначение. В итоге она просто бросила это дело и отдалась тем самым вечным страданиям уснуть. Ночь текла тяжело, но движение было, поэтому, когда начало рассветать, Света подошла к окну.

***

Всегда ей казалось, что этот мир кто-то испортил, украл и превратил бардак. Темно-сизое градиентное небо с небольшим вкраплением утра парило наверху. Это было полусонное тленное лицо не только природы - жизни в целом. Где-то далеко бушевала и рождалась золотая заря, чтобы в час, равный семи, блеснуть над городом, окатить разгорающимся пламенем дворы и парки, берега рек и широкие заплывшие лица существ, умещающих в себя и людское, и звериное. С этой самой зарёй возникали также всяческие шумы, и до того молчащая ночь сворачивалась под звуки двигателей, мобильных рингтонов и бьющихся об тарелки вилок. И летел посему великий запах городской суеты. Так и начинал себя создавать день, так и портился он под конец, ибо надоедал самому себе, а потом приносил себя в жертву, покрываясь черными пятнами.

"А ведь это мы всё испортили", - сказала Светлана, стоя на лестничной клетке и пиная кроссовком квадратную упаковку жвачек.   Такая вот карусель бреда, а никто и не против. Вдруг что-то зашаркало, зашуршало наверху - Светлана подняла взгляд. Звук трения, похожий на скат с горки. Прямо по перилам вниз, то ускоряясь, то замедляясь, проехал кот, темный, жирный, с зелеными глазами. Его морда так стремительно смотрела вперёд, и он ехал, в натуре ехал, без шуток. Света проследила его циклический путь вниз до первого этажа, а затем пошла за ним же. Там он и исчез, там и выветрился его след и слился с пустотой.  Оказалась она снаружи, на улице, на которой несколько часов назад простилась с ней Анна. Всё было прежним, но безлюдным.

Несколько часов её тело металось по городу, заново осваивало уже забытые улицы. День наполнялся светом, вокруг зашевелились человеческие следы, ощущение одиночества выветрилось. Опять центр, опять перекресток, опять этот солнечный свет падал на толпу, и все лица одновременно слились в большое пятно. Самое главное, что среди людей не было никого, кто мог бы заметить её или дёрнуть, потому что Светланы как таковой уже не существовало - была та новая сборка, располагающая таким запасом анархии и бунтарства, какого не вместит даже планета. Лицо, похожее водопад, рвало само себя в стремлении запалить тот огонь, исходящий прямиком из глубин души. Тут она подошла на место, тут же она и увидела ожидаемое, тут же в аду пролилась лава. Прямо перед парком стояла машина, из которой, как из печи, выполз Владимир Степанович с его полосатым галстуком и широчайшими механическими часами на запястье. Аккуратно прошёл вглубь толпы, поздоровался со всеми и переместился в синюю палатку за сценой, где перебегали из угла в угол и суетились люди разного ранга. Там была и директриса, она с хохотом и грохотаньем челюсти встретила Владимира, вздёрнула его лакированные заросли на голове и положительно чмокнула. Их рожи так часто виделись, что сложилось впечатление, будто это два одинаковых чудовища. 

Савранский: Так а что там с Даль то, уволили?
Директриса: Да пропади она к черту, конечно, Володь. Я так пожалела, что тебя сразу не набрала.
Савранский: А сейчас где она? Я ей смс слал, было написано, что просмотрела.
Директриса: Ну посмотрела и посмотрела. Ты не кипитись...
Савранский: Слушай, ты же гарантируешь, что её не будет?
Директриса: А чего?

Владимир огляделся вокруг и приблизился к уху директрисы, затем стал шептать.

Савранский: Ну, а помнишь, почему на листе с программой была капля крови? На выступлении год назад спрашивала.
Директриса: Нет, Володь, а что?
Савранский: Догадайся, ха-ха.
Директриса: Хм, тогда на декабрьском концерте?
Савранский: Именно.
Директриса: Да ладно, её? А я и думала: чё её нету, куда пропала? Я то подумала, что она опять слиняла тогда. А чё кровь то?
Савранский: Прямо в рыло саданул, понимаешь?
Директриса: И больше не видел?
Савранский: Нет, так поэтому спрашиваю.
Директриса: Ничего себе, попадание - так попадание, Володь.

Вдруг заиграла фоновая праздничная музыка, торжественно зашуршала толпа, люди уселись на скамейки, каждый принялся что-то делать. Вокруг Савранского забегали певцы и музыканты, завертели своими инструментами, уселись на диванах и стали настраивать. Директриса, замолчав, снова чмокнула с одобрением и исчезла. Выход Владимира приближался, оставалось несколько минут. Ему передали папку с текстом, он быстро напудрил себя, прогудел немного ртом, прохрипел, откашлялся. Звукорежиссер включил еще более парадную и вычурную музыку, и Володя Савранский вышел на подиум сцены. Публика с невероятным восторгом встретила местного легенду, хлопки дождем прогремели по парку. В первом ряду виделось такое людское разнообразие, что было трудно представить. Там и очкастая молодящаяся старуха, и вооруженный бутылкой алкоголик, и длинный лысый отец, и широкая шумящая мамаша, и сопящий толстый подросток в спортивном костюме с головой, накрытой капюшоном. Сам Савранский, будучи опытным псевдогуманистом и социальным засранцем, всё это дело ловко именовал "людизмом" и никогда не скрывал своей причастности к нему.

Воспламеняющееся торжество человеческого разнообразия, разномыслия в жарки летние дни сливается в один большой компот. Между людских ног, под скамейками шустро пробегает черная кошечка, такая полная и смешная, но никто не замечает её. Она останавливается у того сопящего подростка с капюшоном, и он, будто узнав в ней кого-то, гладит её, будто пытается что-то сказать. Тем временем Савранский, вспотев от общественного одобрения, схватил микрофон и принялся говорить банальные речи: "Господа и дамы, мы приветствуем вас! Это традиционный и важный праздник для вас, для жителей города, который вы всегда отмечаете, приходя сюда, в это замечательное место. Мне безумно приятно находиться с вами здесь. За свою карьеру я много навидался, но ваше гостеприимство застало меня врасплох, ха-ха-ха. Я вижу, здесь, вот, многие с детьми, и это прекрасно, это только радует и прибавляет эмоций. Сегодня здесь прозвучат звонкие голоса певцов, гитары, скрипки, баяны - всё, что пожелает ваша душа". Раздались аплодисменты, радость достигла недостигаемого предела. Савранский объявил певцов и сошел со сцены.

Закричала сцена пением, одолела музыкальная мощь людей. Группа из 8 девушек пела задорную песню про преодоление грусти путём прогулки в поле. Немного лажали, немного переиграли, немного завертелись, но смогли, сошли с потными лицами. Позже объявили двух весёлых ребят с баянами, один из которых надрывно орал, а другой топал сапогом по сцене. И пели такую же песню про преодоление грусти, про избежание страданий путём прогулки по земле русской. Выступил московский актёр театра, прочитал есенинские стихи и в конце даже заплакал. "Вот такие вот, господа, артисты! Прекрасные, на мой взгляд, прекрасные! Семен Евгеньевич в конце зажёг, так сказать, великий мастер", - твёрдо произнес Савранский, снова войдя на сцену. - Ну а сейчас, перед тем, как здесь выступят замечательные гитаристы, баянисты и пианисты нашей детской музыкальной школы, я предлагаю вам провести небольшой конкурс, танцевальный конкурс!". Савранский раскинул свою лыбу и пустил наигранный смех, который активировал всех. "Мне нужны, давайте, четыре добровольца, способные сейчас выйти на эту сцену. Условия просты: кто ярче всех станцует, тот получит замечательный подарок в виде огромного букета из конфет.  Естественно, определите победителя вы!" - сказал Савранский, и некто в костюме вынес огромный конфетный букет. Так ослепляющ он был и красив.

"Ну, пожалуйста, смелее, господа. Давайте, например, вас, вас...", - выбирал Савранский людей в толпе. Потихоньку стали выходить некоторые, с растянутыми взглядами вставали перед публикой. Вышла полная женщина низкого роста с очень маленьким лицом и сразу замахала сидящему мужу, вышел паренёк-школьник в футболке с Путиным, также черным сапогом на сцену вступил дряхлый и, видно по его поведению, пьяный 50-летний босяк с георгиевской ленточкой на груди. Четвёртым вышел тот самый пацан в капюшоне, встал в углу и еще больше замялся. Савранский обалдел от такого разнообразия, загоготал внутри себя и похлопал, после чего его подхватили все. "Ох, ха-ха-ха, друзья, вы ослепительны в своих красках, так сказать. Знаете, слышал замечательное высказывание: наш народ извечно интересуют два вопроса: кто виноват и что делать? Но это не главное, потому что первым должен возникать вопрос: что, нахрен, происходит?" - произнёс Владимир и захохотал снова. Компания из четырёх немного смутилась от такого выражения и немного зашаталась. Босяк даже нахмурился и застукал своим кожаным сапогом, однако Савранский оперативно пришёл в себя и закончил издеваться. "Каждый из вас будет по очереди выплясывать, а музыка будет сначала медленная, а потом начнёт ускоряться, понятно? Соответсвенно, кто не устанет и ярче всех станцует, получит приз", - сказал Владимир, и все снова зааплодировали.

Звукорежиссер поставил довольно упёртый по своей сущности танцевальный бит, который двигался постепенно. Полная женщина с миниатюрным лицом была первая, поэтому сразу же, со всей гордостью в лице, заплясала, но не в такт музыке, а как душе было угодно. Её движения были цикличны и были как бы прикованы к одной точке, где она и стояла. Правая рука машет и тянется вверх - топает левая нога, крутится равномерно таз. Тут же она поднимает левую руку и опускает правую - топает уже правая нога. Всё отработано и держится крепко, нос беспрерывно выдыхает, и глаза то и дело бегают из стороны в сторону. В один момент, когда музыка обогнала её сознание и стала настолько быстра, она просто забарахталась на одном месте, как эпилептик, и, выплёвывая смех, засверкала. Когда музыка прекратилась, она мигом спустилась со сцены и присела к мужу, отобрала от него бутылку Колы и глотнула. Савранский скромной сволочью смеялся в рукав и неистово краснел, его сознание торжествовало. "Следующий!" - произнёс он, взмахнув рукой и тем самым указав на мальчишку. Тот, уже взъерошенный и красный, ушёл в нижний брейк, плюхнувшись сразу на пол. Взболтав себя, он закрутился на башке,  и его туловище завертелось разноцветной юлой. По мере ускорения темпа ускорялся и он сам, что только подбавляло общественного ошеломления. Под конец композиции его будто уже и не было видно, ибо настолько быстро вертел он себя и взгляды всех присутсвующих. "Во как! - вбросил Савранский свою реплику и даже затрясся на месте от страха. - Он себе макушку там не продырявит, или этот танец по-другому работает?". Он обдал зал той спецификой и эффектностью, которой никто не ожидал, - хороший малый. Босяк по просьбе Савранского аккуратно впрягся и схватил его за пятку, дабы приостановить эту карусель. На удивление, пацан встал совершенно спокойно, без головокружений и встрясок, и с растрепанной башкой сел на скамью.

Пришло время босяка, его час настал. Однако что-то помешало ему начать, что-то вторглось в систему его мыслей. Его так поразил паренёк, что у него даже голова закружилась.

Босяк: Сушай, я так не станцую, понимаешь?
Савранский: А вы пляшите как хотите.
Босяк: Не, ну ты видел, как он танцевал сейчас?
Савранский: Видел, конечно.
Босяк: Так вот, я бы свои баллы ему отдал. 
Савранский: Вы чего, баллов никаких нет...

Тут босяк, прервав речь Савранского грубым гавканьем, дал себе пощёчины и принялся приседать и прыгать. Движения вроде и походили на танец, однако больше это было похоже на физкультуру. Звукорежиссер не очень понял, включать или не включать музыку, поэтому просто оставил пульт и стал наблюдать. Дядька приседал и, выпучив красные глазёнки, высчитывал внутри себя дни своего прошлого. Похоже, что повидать жизнь он успел, а вот осознать жизнь и прочувствовать её сложные изгибы у него не получилось. Все смотрели на него и хватали свои лбы, ибо так странно всё это было и скучно. "Ладно, ладно, ладно, спасибо, достаточно", - одобрительно сказал Савранский и приостановил выступление. Мужик покачался, пнул сапогом воздух и сошёл.

Тем временем стукнул день по часам, и солнце повисло прямо над головами людей. В палатке метались ученики из музыкальной школы и всё не переставали переигрывать свои номера. Был и Марик, была Женя, был Вячеслав. Их принесла сюда судьба, втолкнула в этот водоворот суеты, и они стоят, и у них нет слов. Какая-то незнакомая учительница сопровождает их, объясняет что-то, ибо им  сейчас выступать. Такое волнение, что просто слово не сказать, а ещё и жара атакует, не оставляя спокойного места.

Тем временем Савранский разговорился с публикой, ещё раз блистательно прикинулся человеком искусства. "Так, ну это всё же? - спросил он у публики, и та ответила отрицательно. - У нас ещё кто-то был, да?". Сидящие закивали и указали в угол сцены, где на корточках сидел сопящий подросток. Он тихонько встал и подошёл к Савранскому, его вид немного смутил Володю: такой грязный и дряхлый ублюдок, неотёсанный мешок, человек в виде густого тучного облака. Он отказывался показывать глаза и говорить о себе что-то, а только мямлил и кивал. Народ еще больше смутился от такого персонажа: слишком мутное настроение от него исходило. Некоторые уже и забыли, что этот человек вышел танцевать, поэтому и прекратили наблюдать. Подросток подошёл к Володе и встал слишком близко к нему, словно пытаясь понюхать или украсть чего-то. "Вы готовы плясать, мистер? - сказал Савранский. - Мы тут с вами задерживаться не собираемся, потому что у нас дети сейчас выходят". Толпа поддержала Савранского, и подросток кивнул, хриплым голосом сказал: "Давайте".

После этого времечко, так горячо ненавидимое всеми за скоротечность, будто бы завязло в болоте ожидания. Савранский отошёл чуть вправо к краю сцены, оставив одинокого подростка стоять посередине. Градус непонимания и возмущения возрастал, ибо то настроение, с которым вышел человек в капюшоне, никак не соответствовало витающей в воздухе атмосфере осеннего праздника. Всё так медлительно плыло и плыло, тянулось и качалось, а подросток стоял и, нагнув голову вниз, кряхтел. Савранский махнул рукой, и звукорежиссер ткнул в пульт, вследствие чего полилась та же музыка. Бум, бам, бром, вшух, туц, дух, ом - он услышал это, и ветры сгустились, и кольнула в мозг игла мгновения. Пацан подошел к другому краю сцены, встав как бы прямо напротив Савранского. Бум, бам, бром, вшух, туц, дух, ом - он услышал это, и задёргалось веко вместе с челюстью. Подросток резко закрутил руками в локтях, изображая колесо, и закачал головой в такт музыке. Всё было довольно ритмично, но притом странно. Савранский приковал своё внимание к нему, как и все сидящие на скамьях. Парень плясал, ускорялся и тряс головой, то нагибаясь, то выпрямляясь.

"Стоп музыку!" - он сказал это чрезвычайно громко, и Савранский нахмурил брови. Звукорежиссёр вмиг выключил всю музыку и даже скрылся куда-то. Пацан вытащил нижние зубы вперёд и, натянув мышцы, заорал: "ААААААААА!". Он побежал прямо на Савранского с горящими кулаками и ветром, срывающим капюшон.

Светлана Игоревна Даль подпрыгивает, и её гадкие ботинки, вымоченные в грязи русских пустот, складываются в единый летающий ракетный удар, который вдавливается в морду Владимира Степановича Савранского, и он вылетает со сцены. Вместе они летят и приземляются на газон, и рожа Савранского накрывается тенью Светланы. Она дубасит его кулаками прямо в нос, отчего проливается клубничное варенье и гудит человеческий ужас повсюду. Все смотрят и не знают, что делать, пытаются звать стражей порядка, а те не появляются. Кто-то выбегает из парка, кто-то безумно слоняется в его окрестностях, кто-то с внутренним ужасом наблюдает за бойней. "А ведь даже и не извинился", - весело нашёптывает Света, глядя на его инопланетное выражение лица. Нос Савранского мнётся фантиком, а его крик и вертящиеся руки в совокупности складываются в совершенно уникальный танец. Вдруг что-то стукается о плечо - она поворачивается и видит народное зло, толпу шипящих и волосатых гадов с растянутыми лапами. Савранский визжит, раскрывая рот и вмещая в своих глазах Вторую Мировую войну. Навис над Светланой кол событий, и толкается её дух в разные стороны в потугах спастись. Света отпускает Савранского, устрашающе смотрит в его глазёнки и плюёт ему в лоб, после чего тараном пробирается сквозь толпу. "Преступление", - звучит в её голове по слогам.

Света выходит опять на сцену, и люди смотрят на неё, кучей собравшись перед сценой.

"Я - Светлана Игоревна Даль! А вы никто! У меня ваши глаза! У меня ваши эмоции! У меня ваш голос! Я украла ваше внимание, а это значит, что я здесь архонт и басилевс. Рвите свои волосёнки,  бейтесь головой о вечность, пускайте в бой свои словечки, кувырком скатывайтесь с гор, топчите поля, пинайте ногами двери, разукрашивайте стены, женитесь и выходите замуж, но вы всё равно меня не достанете, жалкие и непристойные насекомые. Знаете, почему вы не можете найти свои ключи, ключи от вашей квартиры? Знаете, а? Да потому что они у меня, как и всё, что у вас было, есть и будет. Я была везде, я разукрашивала каждый след, оставленный вами, и всё время сыпала на вас пыль, килограммы пыли, где бы вы не скрывались: под крышей, под домом, у церкви, за гаражами, в запечатанной коробке, в упаковке из-под спичечек. Доставала вас, орала на вас, вертела и крутила, а вы всё спали, дорогие мои, вы всё спали! А что в итоге? Я хочу вам сказать: спите дальше, крошечные и... крошечные создания, а я буду одна танцевать на ваших спинах и ломать вам позвоночники, пока вы не осмыслите своё место на этой адской планете, где мне не найти места. Ааааааа!"

Она разбежалась и прыгнула прямо в толпу. Люди, словно пластмассовые солдатики, раздавились и сжались в одну шумящую смесь. Светлана, барахтаясь, пробиралась сквозь толпу бездушных и злобных зверей, а потом принялась бежать.

Она покинула парк, пронеслась по узеньким улицам, где на неё шипели люди, пугались и разбегались кто куда. С красной рожей, с красными глазами, с красной кровью на руках она гнала как могла, а могла она много. "Преступление!" - сказало что-то сзади, и Света резко закашляла, дабы не слышать саму себя. Выбежала на широкую улицу, где прямо по проезжей части понеслась вперёд, наплевав на всё возможное. Появилось нечто чудовищное и рычащее в ней, что-то толкающее и громкое. Светлана видит, видит очень отчётливо эти бешеные и пялящиеся машины, которые едут прямо на неё и в которых сидят черные и страшные упыри. Гудит и кровоточит страх, не находит себе успокоения. И вот бампер касается её ног, и вот она, уйдя в бесконечное горение, вмиг подпрыгивает, отталкивается копытом от капота и взлетает. Пого-стик схватил и спас её.

Светлана перепрыгивает с улицы на улицу, перепрыгивает пятиэтажки, универмаги, строительные площадки. Город сократился в размерах и предстал перед ней в виде миниатюрной карты, которую она покоряет, как великий империалист. Человечество уставилось на парящую и сверкающую фигуру Светланы. В каждом зеркальце на секунду появляется она, в каждое окошко залезает её тень, в каждом ухе слышится тот грандиозный хохот из её уст. Она влетает во двор долгой и длинной улицы Ленина, на которой красуется мощнейшая двенадцатиэтажная стена, сложенная из 5 одноподъездных домов. Нерв шатается от таких исполинских коробок, огромных русско-советских крепостей. Гром бушует в её руках.

"Сейчас будет, сейчас будет", - прошептала Света, когда слезла с пого-стика. Солнечный свет окатил этот вытянутый квартирный дом, который только и норовил увеличиться. В окошках и на балконах виднелись постоянные жители, которые по-своему вели свою жизнь. У каждого из них в руках целый комок бытовых дел, и они мотаются вместе с ним по квартирам. Светлана ощущает огромность и чрезмерность великого русского дома. Она разбегается, прыгает и ставит ногу на платформу - ветр начинает усиленно свистеть. Пого-стик отталкивается от дороги, выдерживая Свету.

Падает, приземляется, отталкивается, подлетает на полметра.
Падает, приземляется, отталкивается, подлетает на метр.
Падает, приземляется, отталкивается, подлетает на полтора метра.
Падает, смертельно волнуется, приземляется, отталкивается, подлетает на два метра, ощущает, как раскачивается Земля.
Падает, приземляется, отталкивается, подлетает на три метра, возвышаясь над всем сущим.
И снова падает, приземляется, выкатывает в убийственном порыве глаза и отталкивается, подлетает на три с половиной метра, а потом долетает еще метр, а потом снова падает, приземляется, отталкивается, подлетает на пять метров, падает, приземляется, отталкивается, подлетает на метр, отталкивается, подлетает на метр, отталкивается, не чувствует поверхность, подлетает на два метра, ловит конфуз, отталкивается, подлетает на три метра, видит, что почти перелетела, впадает в шок, подлетает на 4 метра, видит под собой бездну, бешено орёт, отталкивается, подлетает ещё выше на пять метров, чтобы перелететь, подлетает на шесть метров, чтобы перелететь, чтобы сжечь всё, чтобы измениться или не измениться вообще, подлетает на семь метров и почти... залетела.


***

Оранжевым светится небо в окне, которое разбито. Посвистывает ветер, и слышатся чьи-то весёлые голоса. Светлана лежит на балконе квартиры на двенадцатом этаже, растоптанная своей судьбой. Повсюду какой-то мусор, растения, сломанная мебель и куча стекольных осколков. В её душе нету ничего, кроме спокойствия.

Вдруг раздается скрипящий дверной звук из комнаты, после чего к балкону кто-то стремительно начинает приближаться. Света, вся в крови, чуть приподнимается, и осколки сыпятся с неё на пол. Её страдания просты: невыносимая боль в спине, заложенные уши, сорванный голос, хрустящая челюсть. "О, привет, дура! Ну чего, допрыгалась? - с насмешкой произнесла, открыв дверь балкона, учитель Ольга Матвеевна Сарабарова. - Давай проходи". Светлана, трясясь и качаясь из стороны в сторону, схватилась за руку Ольги и прошла с ней в комнату. Она уже не задавала никому вопросов, ни от кого не просила пояснений, не ждала ни от кого помощи - просто плыла по этой гладкой воде, просто дожидаясь конца своего существования.

И вот она проходит по старому и пыльному коридору и оказывается в пространстве затхлой кухни, где прямо за столом сидит та самая Ирина Сергеевна Карпенко и с выпученными глазами смотрит на Свету, прикрывает рукой раскрытый рот. "Мамочки, - сказала она, - посмотри на неё! Смогла, смогла, взлетела, и лицо ещё как у собаки прямо. Мощь!". Света, молча кивнув, присела на табуретку и глянула на стол: пять широчайших коробок, в каждой из которых топится свежая и пряная пицца, съедобное колесо. Карпенко раскладывает всё на тарелки, разрезает на куски, Сарабарова разливает напитки. Тем временем на холодильнике поёт небольшая колонка, из которой доносится концерт Сергея Васильевича Рахманинова. И не происходит больше ничего, и они парят над землей, и им плевать на остальное, потому что остального уже нет - есть самое важное. Прежние предательства стёрлись и забылись на фоне того чистого и заоблачного умиротворения, и Светлана не пытается обвинить никого.

Карпенко: Что будешь?
Светлана: Байкал есть?
Карпенко: Байкала нет.
Сарабарова: С чего это ты взяла, что у нас Байкала нет? Есть у меня Байкал.

Сарабарова достала из холодильника две бутылки лимонада, поставила на стол.

Карпенко: У тебя, оказывается, Байкал был?
Сарабарова: Ты спроси лучше, чего у меня не было? Ко мне только что баба в окно залетела, а ты тут удивляешься, что у меня там какой-то Байкал завалялся.

Карпенко и Сарабарова засмеялись, глянули на Свету, и та тоже ухмыльнулась.

С тех пор ей перестало казаться, что этот мир кто-то украл, испортил и превратил в бардак. Потому что этот кто-то - она.