Странная вещь - воспоминания

                Странная вещь - воспоминания! Вечерами, когда  закрываю глаза и готовлюсь заснуть, в голове вдруг вспыхивают быстрые и яркие, как искры угасающего костра, воспоминания. Они кружат голову, вызывают или улыбку, или слёзы, каждый раз по-разному.  Они показывают, как это было, высвечивают мелкие детали, мелькают в сознании чёрно-белыми отрывками из прошлого. Откуда они всплывают? Почему? Может быть, гибнет клетка мозга, хранящая миг прошедшей жизни, и напоследок дарит его мне, чтобы я снова пережила его на границе сна и яви, навсегда превратив в воспоминание о воспоминании.

                Иногда с необычайной ясностью представлю, как первый раз в жизни сама на электричке приехала в Омск: много людей, огромные дома, серый пыльный асфальт, куст анемичной городской сирени, зажатая в руке сумка и коричневая болоньевая курточка, которой я очень гордилась.  То возникнет перед глазами лесная поляна, дети в пионерских галстуках и наша классная дама Валентина Ивановна, её огромные зелёные глаза среди кудрей. Почему я так живо помню именно глаза этой женщины? В то лето нелепо погиб её муж Вениамин Степанович - учитель физики и математики в нашей восьмилетней школе. Она осталась вдовой в двадцать пять лет.  Часто вспоминаю, как впервые увидела и услышала грохочущий ледоход на реке Иртыш, опасно прибывающую к парапету набережной воду и, шуршащую в ней, как обёрточная слюда - ледяную шугу. Зрелище завораживающее даже при воспоминании о нём.

                Искры гаснут, а я начинаю думать, сколько предметов, казалось бы вечных и необходимых, навсегда ушло из моей жизни. Дыроватые авоськи и торчащие из них молочные бутылки с разноцветными крышечками из фольги (серебристые для молока, зеленые для кефира), большие двузубые вилки, привязанные в булочных к деревянным стеллажам с хлебом и батонами, сопровождаемые объявлением: «Хлеб руками не трогать, только вилкой». Кассы в троллейбусах, трамваях, автобусах и билетики со счастливыми номерами, которые нужно было съесть, загадав желание.  Если не съешь, желание не исполнится. Бутерброд из кусочка хлеба и тонюсенького ломтика колбасы за семь копеек и стакан томатного сока за десять, в близлежащем от института кафетерии. Эта еда частенько была и завтраком и обедом нищей студентки. Хоровое пение во время любого гулянья и застолья. Мы очень любили петь.

                Что еще? На первое мая и седьмое ноября - парадные бархатные знамена  с золотыми кистями и повседневный алый ситчик с лозунгами: «Мир, труд, май», «СССР – оплот мира», « ХИнди рУси бхай бхай». И завершающим штрихом – белые гипсовые бюсты вождей в актовом зале деревенского клуба или в комнате Ленинского Комсомола в школе. Воспоминания не оставляют надежды на повторение. Они тихо прошепчут, что время, увы, нельзя повернуть вспять и так же тихо исчезнут.
 
                Но все же более странная вещь - это сны воспоминания.

                Вот к примеру: несколько дней назад мне приснился бывший коллега, которого не видела больше тридцати лет.  В девяностые годы с распадом СССР он перебрался вместе с семьёй  в один из городов России. Уехал втихомолку,  не объявляя о намерении переезда, не прощаясь. Просто исчез незаметно и все. Более того, в какую сторону соседней страны пролёг его путь я не знала и не знаю до сих пор. Когда,  всё вокруг рушилось, был всплеск преступности, полная неопределенность, все так уезжали. Время было бандитское, криминально-опасное. Грабежи, убийства и кражи не обошли стороной и наш маленький городок. А Владимир Николаевич  Рыбалко был не простым работягой, а директором  крупного универсального магазина «Молодежный», то есть весьма состоятельным человеком. Тогда он совсем недавно приобрёл в пригороде земельный участок, где строил коттедж, поэтому я даже  предположить не могла, что он может вот так внезапно уехать.

                Я работала начальником спец. отдела  Облпотребсоюза.  И  мы с подчинённой  Галочкой и Володей Рыбалко дружили по утрам после совещаний.  Наш отдел находился на первом этаже за железной дверью с  маленьким зарешеченным окошком посредине.  Комната была, какая-то плоская, двухмерная. Не успеваешь войти в дверь, как упираешься в окно, выходящее во двор соседнего дома, а сверху на тебя падает потолок. Размер кабинета был чуть больше обычной кухни в квартире.  Посредине стояли два стола на тонких журавлиных ножках. В углах несколько сейфов с документами литеры «Секретно» или "Для служебного пользования". На стене висели полки с книгами, а на них кроме нескольких художественных книг, плотно, корешок к корешку, стояло собрание сочинений В.И. Ленина. Красивые книги, переплет светился глубоким ультрамарином и золотым тиснением, но  не помню, чтобы кто-нибудь из нас, когда-нибудь доставал эти томики и листал их.  А ещё у нас был электрический чайник и растворимый кофе в банках с надписью «Cafe Pele».  Хороший кофе и чай в нашем провинциальном городе считался большим дефицитом. Натуральный кофе или даже растворимый было не достать. Володя, иногда, снабжал нас этим дефицитом.  Не знаю, как Галя, а я считала Рыбалко другом, и не относилась к нему, как к товару или инвестициям. Товарно-денежные взаимоотношения у меня всю жизнь противоречат самой идее дружбы.  Смысл  нашего приятельства был не в том, что друг мог сделать для нас, а в том, кем мы становились в присутствии друг друга. К тому же  мы имели возможность все необходимое приобрести в любом другом из многочисленных магазинов потребкооперации.

                Часто  после планёрки у шефа Володя забегал к нам в отдел,  и мы  поили его чаем или кофе. Во время этой чайной церемонии много шутили, подтрунивали над друг другом, смеялись, болтали о книгах,  стихах, любви, обо всех, кто по случайности или благодаря прихоти судьбы являлся частью нашего мира. Все краткосрочные беседы в целом были о таких пустяках, что сейчас даже не вспомню их сути. Впрочем, говорить о серьёзных вещах  в кабинете было нельзя, потому что ещё до моего назначения на эту должность, Галя пришла позднее, в стену около пола был искусно вмонтирован потайной микрофон,  который мы с коллегой обнаружили совершенно случайно во время  побелки стен. Кто нас подслушивал не знаю до сих пор.   Но, что помню совершенно точно, мы никогда не говорили о проблемах, работе, и не обсуждали наши семьи и детей. Я и сейчас  не знаю, есть ли у Володи дети. Вместе с тем  мне казалось, что мы были откровенными друг с другом. Он являлся тем человеком, на понимание которого я готова была потратить время, и которому позволяла понять себя.  Володя был интеллигентным, очень начитанным, и остроумным мужчиной. Разве найдется среди тогдашних торгашей хоть один мало-мальски интеллигентный человек? Все прожженные циники и хамы, и, чтобы оказаться на одной волне с этой братией, надо было или пить вместе с ними, или быть сочной разбитной брюнеткой, как председатель одного из правлений Солтан. От этой особы с высоким начесом  на голове, в форме изогнутой раковины, мои коллеги-мужики, а особенно штабные офицеры с которыми вместо работали на учениях - просто млели. За один благосклонный взгляд готовы были выполнять самые идиотские поручения.
 
                Рыбалко был другим. Он практически не пил, хотя мир, в котором нам тогда пришлось вращаться, весь был протравлен алкоголем. По его велению совершались преступления, ломались жизни, в нем растворялись мечты, да и просто человеческие чувства. Однако, работа - есть работа, приходилось, созерцать жуткую бездну алкоголизма, не отшатываться в отвращении, а наблюдать и понимать, учиться распознавать такие симптомы опьянения, как шаткость походки, дрожание рук, покраснение лица и велеречивость речи, и, увы, не только в посторонних, коллегах, но даже в председателе ОПС, царствие ему небесное.

                Итак Володю, по простоте душевной, я считала своим другом.

                Только теперь по происшествии времени понимаю,  что  половина дружеских отношений  в молодости не были взаимными. Иными словами, тому, кого я считала своим другом, я могла не очень-то и нравиться. А разрыв между реальными и воображаемыми дружескими отношениями есть мой естественный человеческий оптимизм, чтобы не сказать эгоцентризм.

                Поскольку время жизни – ресурс ограниченный, ограничено и возможное количество друзей. Есть среди них, переходящие при условии отсутствия регулярного контакта в категорию «знакомых».  Я могу по-дружески с ними общаться, но они мне не друзья, и я им тоже. Для дружбы необходимы уязвимость и забота, равно как и раскрытие данных о себе, которые не вяжутся с моим отполированным образом.  А Володя и вовсе оказался настолько бывшим знакомым, что даже имя его, проснувшись, я вспомнила с трудом.

                Но вдруг он мне приснился. Хороший, добрый сон, о нашем повседневном чаепитии с дружеской беседой. Целый день я ходила под впечатлением от этого сна и все думала: что если каждый сон, приходящий по ночам – своего рода зашифрованное послание, ключ к которому есть только у меня, то какую дверь нужно открыть этим ключом? Лишь одно ясно точно: послание касается именно моей жизни, предлагает обратиться к тем переживаниям, историям, конфликтам, которые сейчас важны, актуальны и требуют учета в принятии каких-то решений, но каких?

                Ответ пришёл через несколько дней.

                Неожиданно позвонила знакомая из Москвы, чтобы из первых уст справиться о состоянии здоровья нашей общей приятельницы. Позвонила мне, поскольку я живу рядом с болезной. В разговоре она сообщила, что несколько дней назад у неё в гостях был Рыбалко Владимир Николаевич с семьёй, что они за ужином вспоминали бывших земляков, в том числе и меня. Именно в ночь после их беседы мне и приснился давний коллега, которого уже забыла я, да и меня  он вспомнил по случаю.

                Как к этому относиться? Мысль материальна?