Дом, которого не было

- Вы утверждаете, гражданин Сергеев, что не убивали свою жену и малолетнюю дочь?
Следователь Степанов перевел глаза с листка протокола на сидевшего напротив человека – мужчину двадцати восьми лет в очках и со взлохмаченными черными волосами. Подследственный гражданин Сергеев, сутулый от природы, еще больше втянул голову в плечи. В глазах его читалась мольба: «Дяденька, не убивайте меня! Я хороший. Я никогда никого в жизни не убивал».
«Пожалуй, - мелькнуло в голове у следователя, - этот человек, и правда, не похож на безжалостного убийцу. Но как тогда быть с фактами?»
- Отвечайте, гражданин…
Сергеев не проговорил – скорее, пропищал тонким, как у пойманной мыши, голосом:
- Гражданин следователь, я же десятый раз вам повторяю: я никого не убивал…
- Хорошо, - перебил его следователь. – Но кто же тогда, по-вашему, убийца?
- Я не знаю… - голос Сергеева становился все тоньше. – Никто не убивал их.
- Тогда где ваши жена и дочь? – Степанову на миг показалось, что подследственный начинает играть комедию, чтобы скосить под сумасшедшего и уйти от правосудия. «Не выйдет, - рассуждал следователь. – Мы и не таких раскалывали! В дурку не спрячешься, гад!»
- Они… они ушли. Ушли в зазеркалье. В иной мир, туда, где и мои родители…
«Косит под психа», - решил Степанов. А вслух произнес:
- Дайте мне папку с делом гражданина…
Сергеев совсем поник и, казалось, вот-вот съедет со стула под стол. Или наделает в штаны.
Степанов взял досье, вынул оттуда копию отпечатка пальца и принялся рассматривать.
- Хотите отпираться – отпирайтесь. Идите в отказ. Дело, в таком случае, решится и без вашего участия. Собранных следствием материалов как раз достаточно, чтобы упечь вас за решетку годков эдак… на пожизненно!
Последнее слово Степанов практически прокричал.
Сергеев вздрогнул и уставился на следователя. На глазах его проявились слезы. Степанов продолжил:
- Нам не понятен лишь мотив преступления. Из дома ничего не пропало, бежать от семьи вы не собирались. Судя по показаниям соседей и ваших сослуживцев, жили вы хорошо, как говорят, душа в душу. Так зачем же было убивать.
«Хотя убийство может быть и безмотивным», - подумал Степанов, но продолжил:
- Короче, даю вам последний шанс. Будете сотрудничать со следствием или нет? Только без ваших этих… параллельных миров. Да, кстати…
Степанов достал из папки еще один лист.
- Врачебная комиссия признала вас вменяемым. То есть вы несете полную ответственность за совершенные деяния. Скосить под психа не удастся. Итак, будем сотрудничать или нет?
Лицо Сергеева стало белее мела. Неожиданно Степанов услышал:
- Да, будем… Я согласен сотрудничать. Только…
- Вот и чудесно! Сразу бы так! – у Степанова отлегло. Если честно, то в этот момент он сильно блефовал. На самом деле, все было не так просто и понятно, как он пытался убедить подследственного. В деле оставалось много неясного, и, самое главное, отсутствовали трупы убитых жены и дочери Сергеева.
Не подав вида, Степанов продолжал.
- Пишите явку с повинной и чистосердечное раскаяние. И, на сей раз, говорите только правду. Предупреждаю: по закону за дачу ложных показаний предусмотрена ответственность.
- Я сообщу вам все, что может быть интересно следствию. Но я бы попросил говорить с вами с глазу на глаз. Разговор будет длинным и, возможно, займет несколько дней. Вы не можете мне отказать!
Теперь уже Степанов смутился. Да, по закону он обязан выслушивать все, что бы ни говорил подследственный, ведь не каждый человек в его положении готов вывалить все и сразу. «Черт, затягивает следствие, пытается отсрочить решение своей судьбы», - мелькнуло в мозгу Степанова. Но внешне следователь не подал виду.
- Хорошо! Я вас выслушаю. От начала и до конца!
Сергеев воспрянул духом, и на лице его появилось подобие улыбки.
Это не скрылось от глаз Степанова.
- Но пообещайте мне: говорить строго и по делу, безо всяких там лирических отступлений!
- Обещаю, - буркнул Сергеев. По его виду было ясно, что еще одна надежда оборвалась.
- Нам нужно уединиться… Так я разговаривать не могу.
- Хорошо! Переведем вас в отдельный кабинет, чтобы никого. Только я и вы!
Степанову не терпелось разговорить Сергеева, и он готов был принять его требования.
- Мне нужно собраться с мыслями… Через два часа я смогу говорить.
«Ладно, - решил Степанов. – Поиграем в эти игры».
Это было не худшее, чего можно было ожидать. При худшем пришлось бы отпустить Сергеева на все четыре стороны из-за отсутствия в его действиях состава преступления. Ну или освободить в зале суда, если бы дело пошло дальше. Адвокатам ничего бы не стоило разбить все доводы обвинения. Грешная мысль закралась в голову следователя: а вдруг Сергеев и впрямь невиновен? Но не могли же две женщины просто раствориться в воздухе!
«Нет, ты меня не проведешь, - твердо решил Степанов. – Покажешь, где спрятал трупы!»
А вслух скомандовал:
- Приготовить отдельный кабинет! Через два часа продолжим допрос.

Двое мужчин сидели друг напротив друга за столом в небольшом кабинете. Одному из них по роду службы вменялось вести допрос. Рядом со вторым, сидевшим напротив, стояла узкая металлическая кровать. Допрос обещал быть долгим, и во время него подследственному мог понадобиться отдых.
- Ну, я жду вашего рассказа…
Сергеев поежился на стуле, соображая, с чего бы начать.
- В общем-то, начну я издалека…
- Вы же обещали – не лить воды, а говорить строго и по делу! – прервал его Степанов.
Сергеев вновь поник. По его виду было понятно, что он может перестать говорить совсем – и тогда худшие ожидания Степанова станут реальностью.
- Ладно, продолжайте!
Сергеев повеселел.
- Свое детство и юность я провел в детском доме. Хотя я не сирота, нет. Родители у меня были. Я даже кое-что помню из детства, отдельные отрывочные воспоминания. Лет до пяти я воспитывался в семье. С мамой и папой. Была еще тетя Оля, мамина близкая подруга, почти что член семьи. Меня часто с ней оставляли, когда мои отец и мать работали на второй смене. А они так работали часто. Тетя Оля жила в областном центре, меня к ней возили на электричке из Октябрьского поселка, где был наш дом, точнее, квартира в большом доме. Я плохо помню его, наш дом, там, вроде, было пять этажей. Обычный типовой кирпичный дом. Хрущевками такие называют. От нашего подъезда до станции минут пятнадцать идти было, через поле и лесок…
Степанов перебил рассказчика.
- Вот вы обещали говорить только правду. И об ответственности за дачу ложных показаний проинформированы. Но зачем же снова врать? По имеющейся у нас информации, никаких родителей у вас никогда не было, а родились вы не в Октябрьском, а здесь, в нашем городе. Так как я могу верить вам?
Во взгляде Сергеева читалась уже не мольба, а злобная настойчивость.
- Дайте же мне договорить! Вы же обещали выслушать весть мой рассказ, а уже потом делать выводы!
«Черт возьми, он прав, - подумал Степанов. – Ладно, пусть рассказывает».
- Так я вас слушаю, продолжайте!
- Ну вот… На чем я остановился? Ах, да. Мои родители постоянно трудились на второй смене. Детский сад в это время не работал, бабушек и дедушек, с кем можно было бы меня оставить на ночь, не было, а оставлять дома, в квартире, было опасно – ребенок ведь! Вот и возили в город к тете Оле.
В тот вечер, когда все случилось, я тоже был у нее. Мама и папа, как обычно, работали. Тетя Оля, добрая, ласковая, но почему-то одинокая женщина, укладывала меня спать. Я уже погружался в дрему, как услышал, что звонит телефон. Тетя Оля подняла трубку. Телефон стоял возле моей кровати, так что я мог услышать обрывки разговора. На другом конце провода раздался мамин голос. Судя по всему, звонила она из дома – с работы не было такой возможности. Что-то плакала, причитала, просила тетю Олю срочно приехать к ней.
Я не разобрал маминых слов, но по голосу смог понять, что она чем-то ужасно напугана. Видно, страх передался тете Оле, и она срочно засобиралась, двинулась к выходу.
- Ты куда? – спросил я ее. Мой сон как ветром сдуло.
- Ты спи, мой хороший, спи… Я завтра утром обязательно вернусь! Приедем с мамой, поведем тебя в город, купим игрушек!
Тетя Оля даже не попрощалась со мной – просто выскочила из квартиры на лестницу и закрыла дверь. Видимо, спешила на последнюю электричку, боялась опоздать. Я всю ночь просидел в кровати, не мог заснуть. Меня сильно взволновало, куда убежала тетя Оля и что случилось с моей мамой? Никогда у нас такого не случалось. Под утро я все-таки заснул. Проснулся днем, когда солнце уже давно светило в окно. Мамы дома не было. Тети Оли тоже. Я прождал их несколько часов, потом пошел к холодильнику, подкрепился, чем было.
Вечерело, но никто из взрослых не приходил за мной. Я сидел один в пустой квартире. На следующий день было то же самое. К вечеру третьего дня в холодильнике закончились продукты. Я был очень напуган – не каждый ребенок выдержит столько времени одиночества. Мне хотелось поскорее увидеть маму. Можно было, конечно, позвонить домой, но телефона я, к стыду своему, не знал. Да и не помогло бы это, как я теперь понимаю.
Я начал громко реветь, стучать по батареям, звать родителей. Мои мольбы о помощи не остались неуслышанными. Кто-то из соседей вызвал милицию. Через час дяди милиционеры взломали дверь в квартиру и очень удивились, увидев плачущего ребенка.
Вызвали психолога, начали расспрашивать, кто я, что здесь делаю, откуда взялся. Я рассказал про маму, тетю Олю, попросил милиционеров их найти. Естественно, те стали опрашивать соседей, но ни о какой тете Оле никто и слыхом не слыхивал. Как я понял впоследствии, вызвать милицию соседей заставил мой плач в квартире, которая давно считалась нежилой. Они просто испугались, заслышав ребенка там, где его не должно было быть! Иначе смерть от голода была бы мне гарантирована…
- Но ведь были же в квартире вещи, следы человеческого присутствия, - Степанов решил подловить Сергеева на противоречии, чтобы разрушить, как ему казалось, откровенно нелогичную и фантастическую картину подследственного. Но Сергеев был не так прост.
- Я не помню, были ли там вещи или нет. Иногда мне кажется, что были, иногда – что не было. Может, вначале они и были, а потом куда-то исчезли. Я не знаю…
«А, может, он и впрямь невменяемый? – подумал следователь. – Надо бы назначить повторное освидетельствование».
- Так вот. Квартира тети Оли, как оказалось, никому не принадлежала. Вообще никому! Она просто стояла незаселенной чуть ли не с самой постройки дома. Тети Оли тоже никогда не существовало в природе. Так мне потом объяснил психолог. Как я попал в пустую квартиру? Играл с детьми, заблудился, забежал, не смог выбраться назад. Вот в это меня и заставили поверить! И я поверил!
Вскоре выяснилось, что никаких мамы и папы, вообще никого из родственников у меня не было. Я, конечно, все рассказал милиции, попросил найти маму, дать мне с ней поговорить. Милиционеры честно выполнили запрос в Октябрьский, ответ оттуда пришел, что таких людей там нет и не было никогда. Так мне сказали.
Меня записали сиротой и определили в детский дом. Ужасно, да! Знать, что где-то есть твои родители, которые, наверное, отреклись от тебя, бросили, куда-то сбежали, оставили на всю жизнь одиноким! Психологи видели эти мои переживания и, как могли, старались помочь. Сначала успокаивали, что в детдоме я не насовсем, только на время. Что, как только найдутся мои родители, меня сразу им вернут. Но шли годы – а родители все не находились. Потом меня и вовсе заставили поверить, что никаких родителей у меня никогда не было, что в детдоме я с самого рождения. И я снова поверил! Так, наверное, было проще для взрослых – меньше вопросов, на которые нужен ответ. А моя душа жаждала ответов, ох как жаждала!
«Человек явно пережил в детстве сильную душевную травму и на этой почве повредился рассудком, - думал про себя Степанов. – Да, повторное освидетельствование настоятельно необходимо!»
Сергеев тем временем продолжал:
- Как я жил в детдоме, не стоит рассказывать. Бывало всякое. Но, в целом, мне попались хорошие наставники, которые не дали совсем уйти в себя, замкнуться на собственных переживаниях. Они помогли мне стать на ноги, поверить в свои силы. Если бы не они, я бы не жил. Знаний в голову мне тоже дали достаточно, благодаря чему я смог поступить в вуз и закончить его, что, вообще-то, не характерно для детдомовских. Учился я, кстати, в другом городе – так, мне казалось, будет легче забыть боль, пережитую в детстве. Мне, конечно, не следовало возвращаться назад. Но душу грызла надежда – узнать, что стало с моими родителями. Получить хоть весточку, хоть слово от них. Пусть я плохо себя вел, и случившееся было мне наказанием (сейчас я понимаю, что не один родитель не бросит свое чадо из-за его поведения, это просто так пугают, чтобы не озорничал). Короче, я, на свою беду, решил много лет спустя посетить родной Октябрьский поселок, найти дом своего детства и расспросить жильцов, что же такого могло случиться в ту проклятую ночь. Не надо мне было этого делать!
Сергеев прервал свой монолог. На глазах его выступили слезы. Еще мгновение – и взрослый мужчина расплакался, как обиженный мальчуган. Затем он продолжил:
- Я приехал сюда и сел на электричку до Октябрьского. Мое сердце колотилось, как заведенный мотор. Через час я, наконец, узнаю все, что так мучило меня все эти годы. Я несся в поезде и считал минуты до станции. Вот и остановка. Я схожу на перрон. Знакомым путем прохожу сквозь лес, иду по полю…
Дрожащими руками Сергеев взял стакан со стола и отхлебнул глоток воды.
- Хоть я и не был тут уже лет семнадцать, да и надеяться на память пятилетнего ребенка глупо, я сразу сообразил, что с поселком что-то не так. Нет, не такой пейзаж запечатлелся в моей памяти с детства. Чего-то тут не хватало. Подойдя поближе, я с ужасом осознал, чего именно.
Моего дома! Моей кирпичной пятиэтажки! Места, где я провел пяти первых и самых счастливых лет своей жизни!
Я не мог поверить глазам. Может, я что-то перепутал? За семнадцать лет пейзаж мог кардинально измениться. Могли быть построены новые здания. Но нет – другие пятиэтажки, такие же, как и мой дом, стояли на месте. Я точно помнил их расположение. А вот моего дома не было!
Подойдя поближе, я убедился, что там, где стояла моя хрущевка, была ровная пустая площадка с выкошенной травой. Никаких следов фундамента или чего-нибудь, что говорило, что на этом месте стояло крупное здание. Я несколько раз обошел то место, присматривался с разных ракурсов. Хотел было пойти спросить у сидевших на лавочке бабушек, куда подевался дом, но заметил, что в мою сторону шагает старичок.
Поравнявшись со мной, мужчина в возрасте взял меня за воротник и грозно прошептал на ухо:
- А ты чего здесь делаешь?
Предвкушая кучу ненужных вопросов от мнительного старикашки, какой разведки я шпион, я ответил прямо:
- Ищу свой дом. Кажется, он тут стоял…
Дед сделал круглые от изумления глаза и проговорил вполголоса:
- Так, значит, и ты его тоже видел! Не я, значит, один такой?
Дедушка потянул меня в сторону.
- Поговорить надо. Но сначала ты мне выпить купи, а там мы разбазаримся.
Пришлось заходить в местный продуктовый магазин и покупать бутылку водки с закусью.
Мы отошли подальше от людей, к оврагу за домами, удобно расположились на земле, и дед начал свой рассказ.
- Меня тут все считают того… местным сумасшедшим. Баба моя так вовсе говорит, что допился старый хрен до чертиков, дома какие-то ему мерещатся. Но я могу хоть кого призвать в свидетели, что лет семнадцать назад стоял тут дом один, как раз на том месте, где ты ходил. Вот те крест, как сейчас помню. Дом обычный был, ничем не отличался от тех, что рядом стоят. Пятиэтажный, из серого кирпича, на три подъезда. Там и мои свояки жили. Васька Косой, мы с ним часто пили, вот как раз на том месте, где сейчас сидим с тобой. И у жены сестра жила там. Жили все мирно, ходили в гости друг к другу, ну не без этого дела, сам понимаешь.
Вот только семнадцать лет назад случилось тут что-то неведомое. Утром я просыпаюсь, смотрю в окно – а дома-то и нет! Мои окна как раз на него выходили! Я сначала решил, что мерещится мне. Вышел на улицу – и вправду нет! Был дом, да сплыл. Одна ровная площадка на его месте, как вот сейчас! Да, с домами всякое случается. Бывает, что от взрыва газа их разрушает. Только вот ночью ничего такого слышно не было. И сколько это газа надо, чтобы три подъезда в порошок снести! Тут не только этот дом – весь наш поселок разнесет к чертовой матери. Ну, окна повыбивает – это точно. Я ничего понять не могу, бужу супругу. «Смотри, говорю, дома-то нет напротив!» А она мне: «Допился, изверг, на старости лет! Мозги совсем повышибало! Какой там дом когда был! Не было никогда никакого дома!» Я ей: «Как же это не было, если сестра твоя там живет! Что ж вместе с ней, стервой, весь дом под землю провалился?» А жена мне: «Тебе, старому пню, лечиться надо! Пропил мозги свои на пенсии! Нет у меня никакой сестры и не было никогда, одна я у матушки, царство ей небесное!»
Вот тут то у меня волосы и поднялись. Не знаю, что нашло на меня, но я впервые в жизни испугался. По-настоящему, понимаешь? Немцы, когда бомбили в войну, когда горело все кругом, не так страшно было, как тогда. Я понял, что могу и сам в любой момент исчезнуть, ну, как этот дом, и никто меня не хватится, скажут – было так. А Васька Косой, мой кореш, у которого я вчера был, тоже с домом вместе пропал?
Я стал спрашивать у людей, кто видел, что с домом стало, ну и про Ваську тоже. Они как сговорились все – не было дома, и все! Про Ваську никто и слыхом не слыхивал, хотя человек пропал, не скотина, поди, бессловесная. И про других жильцов. Я, конечно, решил это дело так не оставлять. Пошел к старосте нашему, в паспортный стол. Так, мол, и так, выясняю, где и кто живет. Так, знаешь, никого, кто бы в этом доме проклятом жил, в картотеке не обнаружилось! И дома самого тоже! Телефоны все молчат. В коммунальной службе тоже никто про дом не знает, хотя там не люди сидят – шакалы, последнюю рубашку снимут за неуплату.
Короче, как стало известно, что я домом тем интересуюсь, так все сразу решили, что я сумасшедший. Санитаров хоть вызывать не стали: не буйный – и ладно. Я уже решил, что дома того и вправду не было, что причудилось мне все, а вот ты сюда приехал…
Старик хмелел, речь его делалась все более несвязной.
- Ты знаешь что, хлопец? Брось-ка эту затею с домом, уезжай отсюда, пока сам цел, и не возвращайся больше. Нечистое что-то с этим домом. Зло неведомое у нас в поселке завелось. Я еще от стариков слышал, что, когда строили наш поселок, не хотели люди ехать сюда, говорили: проклятое место. Вроде, капище тут языческое было в древности, богам поклонялись. Потом лес стоял, люди тут и животные пропадали. Только вот, как стали строить поселок, не спросили у людей, хотят ли тут жить или нет. Успеть хотели сдать в срок дома, пятьдесят лет Октябрьской революции было как раз, оттого и поселок так назвали. Я вот в молодости фотографировать любил, есть у меня много старых снимков, и даже тех, где дом тот был. Стал я их пересматривать, ну, думаю, найду с пропавшим домом – докажу всем, что не больной я, не сумасшедший. Так ведь и не стало фотографий этих! Те, что с домом были, пропали вовсе, будто и не было никогда! А на тех, где я с жильцами, с Васькой или еще с кем, я один стою. Вот так! Чертовщина тут – и все!
От долгого и эмоционального рассказа у Сергеева напряглись вены на лбу. Он и сам заметил, что говорить стало тяжело, и попросил Степанова:
- Давайте завтра закончим! Тяжело мне все вспоминать!
Степанову и самому хотелось отдохнуть после трудного дня, поэтому он согласился продолжить разговор назавтра.
На следующий день допрос продолжился. За прошедшую ночь Сергеев набрался сил, и разговор продолжал с энтузиазмом.
- Стоит ли говорить, что я не внял совету старого мудрого человека и решил-таки докопаться до истины. Должны же были хоть где-то сохраниться свидетельства того, что дом в Октябрьском поселке, где жили мои родители, действительно существовал! Но осмотр военных и спутниковых карт не дал никаких результатов – все та же ровная площадка, которую мне довелось видеть.
Тогда я обратился в архив, где хранились планы застройки и чертежи зданий со всей нашей области. И, о чудо! Мне выдали генеральный план поселка, составленный в 1967 году, на котором отчетливо просматривался мой дом! Вы не можете представить и сотой доли моей радости! Значит, ни я, ни старик из поселка не тронулись умом – дом действительно существовал! И, хотя в архиве запрещалось фотографировать, я тайком переснял ту часть плана, на которой был отмечен мой дом. Затем распечатал фотоснимок.
Забегая вперед, скажу, что, когда спустя какое-то время я во второй раз обратился в архив с просьбой выдать генплан, оказалось, что ни самого документа, ни даже фонда, где он хранился, по описям не числилось!
Если честно, то я не знал, что делать с разысканным мной документом. Обратиться в милицию по поводу исчезновения дома?  Смешно и глупо. Написать в газету? Там бы меня тоже засмеяли. Я не придумал ничего лучшего, как вновь отправиться в Октябрьский и отдать распечатку снимка моему знакомому старику. Он обещал показать ее старосте поселка. Через пару дней я позвонил старику на сотовый, но абонент был недоступен. Это же повторилось и несколько дней спустя. Дед исчез, словно в воду канул!
Я еще не понимал, с чем связался, и какую опасность могут нести мои изыскания. На генеральном плане было указано имя архитектора-проектировщика поселка. Мне удалось его отыскать. Седой и дряхлый, еле стоящий на ногах старик сразу узнал дом на плане и обещал посмотреть в личном домашнем архиве снимки, которые делал когда-то, в дни закладки и строительства поселка. (Чтобы избежать лишних вопросов, я представился журналистом, собирающим материал для статьи-исследования).
На следующий день я позвонил архитектору. Трубку подняла его дочь. Она сообщила, что отец не может разговаривать. После недолгих расспросов женщина сообщила, что вечером, после моего визита, старику сделалось плохо, и что сейчас он лежит в реанимации при смерти. Похоже, что это был сердечный приступ. Нехотя дочь архитектора сообщила мне, что слышала, как ее отец, находясь у себя в комнате и листая старые альбомы, неожиданно закричал, захрипел и повалился на пол. Все это сопровождалось каким-то непонятным звуком, природу которого она так и не смогла понять (а, может, ей просто показалось). Вбежав в комнату, женщина увидела на полу скрюченное трясущееся тело отца с выпученными глазами и стекающей изо рта пеной. Похоже было, что старик чего-то сильно испугался. Жаль, он так и не смог рассказать, что именно увидел в свои последние мгновения: еще через день он умер, так и не придя в сознание. Помню, как в местной газете напечатали некролог.
Все нити, связывавшие меня с домом моих родителей, обрывались одна за другой. Более того: за смертью архитектора странные вещи стали происходить уже со мной. Несколько раз я находил под дверью квартиры, где я жил, клочки бумаги с корявыми надписями большими печатными буквами: «Не лезь», «Уходи», «Уезжай». Самым разумным тогда было послушаться этих предостережений и делать ноги из города. Но, разуверившись в своих поисках, я решил забросить это более чем странное дело и заняться личной жизнью. Родителей все равно не вернуть, решил я, надо жить дальше и создавать свою семью.
Степанов заметил, как лицо Сергеева вновь побледнело. Огромных усилий стоили ему эти воспоминания!
- Я решил не уезжать из города, а просто никогда больше не ездить в Октябрьский поселок. Пусть местные сами разбираются, что за хрень у них там происходит. Теперь, увидев то, что увидел, и зная слишком много для обычного человека, я понимаю, что надо было немедленно, получив первое предупреждение, бежать из города подальше, бросать квартиру, которую государство выделило мне как круглому сироте и никогда не вспоминать об этом чертовом поселке.
Но произошло то, что случается со всеми моими сверстниками: я познакомился с девушкой. Звали ее Ирина. Все случилось как-то внезапно и очень быстро завертелось. Я понял, что не могу без нее, что влюбился без памяти. Мы начали встречаться, а потом и поженились. Ира забеременела, и у нас появилась дочь. Казалось бы, жизнь наладилась, жаловаться было не на что. Жена мне попалась хорошая, жили мы с ней душа в душу, почти не ссорились, а если и спорили, то быстро мирились.
Следователь Степанов хотел расспросить с этого момента поподробнее – ведь именно семейная жизнь Сергеева имела прямое отношение к инкриминируемому ему преступлению. Но Сергеев не дал этого сделать и продолжал без остановки, с каждым словом ускоряя темп речи.
- Нашей дочери исполнилось пять лет, когда Ирина решила познакомить меня со своей матерью. Это звучит немного странно – обычно молодые люди знакомятся с родителями еще до начала семейной жизни, а тут мы столько лет вместе – а муж не знает своей тещи. Видимо, сказалось, что я совсем не рассказывал Ире о своем детдомовском детстве, ну а она не решалась рассказать о своем. К тому же с матерью Ирина давно жила раздельно.
Светлана, мать Иры, жила на другом конце города, в неприметном частном доме. Ирина представила мне тещу, мы разговорились. Само собой, беседа зашла о детских воспоминаниях. И тут я вдруг узнал, что мать Иры в молодости прожила два года в Октябрьском, где отрабатывала распределение. Причем жила ни где-нибудь, а в одном доме с моими родителями! В том доме, который исчез, понимаете. Только в другом подъезде.
Свете повезло: отработав распределение, она покинула поселок, нашла работу в городе. Сюда же и перебралась с покойным мужем и дочерью. Наверное, это и спасло ей жизнь – в тот самый момент, когда мои родители канули в небытие, Светлана была далеко оттуда. Кстати, она с тех пор так ни разу и не побывала в поселке и про исчезновение дома ничего не знала (я счел благоразумным ничего об этом теще не сообщать).
Но это было не все. Оказалось, что муж Светы очень любил фотографировать. Женщина достала семейный альбом и показала мне пожелтевший снимок, на котором она стояла в поле, по грудь в пшенице. А сзади… сзади… Сзади, за ней, был отчетливо виден мой пятиэтажный дом! Это единственный черно-белый снимок чудом сохранился и никуда не исчез!
Знал бы я тогда, что эта находка будет стоить моим родным жизни!
Сергеев перевел дыхание. Степанов понимал, что сейчас подследственный перейдет к самому главному – рассказу об убийстве жены и дочери. Ради этого следователь уже второй день вынужден был выслушивать этот бредовый рассказ.
- Итак, беды в тот день ничего не предвещало. Мы с женой и дочкой, как ни в чем не бывало, вернулись домой. Правда, снимок все не выходил у меня из головы. Хотя произошедшее шесть лет назад успело выветриться из памяти, но внезапная находка поселила в душе легкое чувство тревоги. Я знал, как заканчивали все, кто имел несчастье прикоснуться к истории исчезновения дома в Октябрьском поселке. Несколько таинственных исчезновений, не менее таинственная смерть, письма с угрозами – все это говорило о наличии какой-то тайной силы, наблюдающей за нами. Я не знал еще, что это была за сила – и лучше бы не узнал никогда!
Вечером, когда Ира укладывала дочку спать, раздался телефонный звонок. На экране мелькнул номер Светы, Ириной мамы. Жена взяла трубку. На другом конце раздался истошный испуганный голос, просивший срочно приехать. Ира, не сказав ни слова, стала собираться.
- Ты куда? – только и спросил я.
- К маме… Скоро вернусь… - ответила жена каким-то загипнотизированным голосом и кинулась к двери.
Все это напомнило мне детскую сцену с убегающей тетей Олей. Я уже знал, что может случиться позже. А еще я чувствовал, что стою всего в шаге от разрешения загадки, над которой мой мозг тщетно бился вот уже двадцать три года подряд. Я схватил полусонную дочь и кинулся вслед за Ирой. Больше всего я боялся, что потеряю ее, как когда-то потерял родителей.
Дальше все происходило, как в фильме ужасов. Ира села в автобус. Я немедленно вызвал такси, моля бога только об одном – чтобы машина не задержалась в пути. Мне повезло – шофер быстро домчал нас с дочкой до Светиного дома. Мы притаились в кустах и ждали, когда появится Ирина.
Вот и она прошла от остановки по темному переулку. Я заметил, что жена двигалась как-то неестественно, будто робот. Она будто не видела никого по сторонам, направляясь строго к заданной цели. Если бы я не знал Иру, то ни за что не поверил бы, что это она.
Жена скрылась за воротами. Заскрипела входная дверь. «Пора!» - решил я, и вместе с дочерью кинулись следом. Но не успели мы переступить порог, как из дома раздался истошный женский вопль. Вслед за ним послышался странный, ни на что не похожий звук, напоминавший смесь звериного рычания и скрипа несмазанных шестерней.
В тот же момент нечто с силой вырвало у меня из рук дочь и потянуло в темноту. Я молнией влетел в комнату и увидел… Нет, я не могу и не хочу это вспоминать…
«Так, должно быть, убийца-психопат вспоминает момент совершения преступления», - подумал Степанов и пододвинул Сергееву стакан с водой.
- Пейте!
- Спасибо, я не хочу. Так вот, я увидел ЭТО. Его нельзя описать человеческими словами. Огромное, до потолка, черное, но при этом плоское, словно тень, или игрушка из металлического листа. Оно не отсвечивалось на стене, нет. Оно двигалось по комнате, как обычное существо, но при этом было плоским, как картонка. Что оно представляло собой? Большую челюсть с торчащими во все стороны клыками, без глаз, на тонком туловище и одной ноге, похожей на хоккейную клюшку. Да-да, жуткое, гротескное, несуразное чудище, готовое вот-вот опрокинуться, но при этом невероятно ловкое и проворное. Своей клюшкой оно схватило мою дочь, и… Челюсть сомкнулась, откусив девочке голову. Точнее, даже не откусив, а отрезав – по виду это больше напоминало гигантские ножницы. Во все стороны брызнула кровь. Я кинулся к монстру, забыв о страхе, но он исчез, просто растворился в воздухе!
Зато в углу комнаты я увидел яркий свет. Лицом к нему и спиной ко мне стояла моя жена, любимая моя Иришка! Я подошел ближе и тронул жену за плечо. Она не отреагировала. Я посмотрел вперед. Вся стена была залита светом. Это было похоже на проекцию, как в кино, только цвета на экране были на редкость яркими, живыми и объемными. Передо мной открывался вид на прекрасную, залитую солнцем долину. Далеко, на горизонте, виднелись причудливые горы со спиральными вершинами. Наверное, нигде на земле нет таких гор! По долине текли реки с изумрудно чистой водой, по их берегам росли цветы с витыми, словно кружева, стеблями и огромными бутонами. Нет, это была не наша планета, даже не наш мир!
Ира сделала шаг в сторону панорамы.
- Ира, любимая, стой, не ходи туда!
Я потянул жену за платье, но только оторвал кусок ткани. На секунду я увидел ее лицо и вздрогнул. Это была не моя Ириша! Я увидел существо с мордой наполовину собаки, наполовину ящерицы. Она стала одной из них! Ее уже не спасти, не вернуть назад! Ира сделала еще один шаг вперед и почти слилась с пейзажем. Я отпрянул в сторону.
На меня с экрана смотрели мои мать и отец! Они были такими, какими я помнил их в детстве! Их лица были возвышенно счастливы, блаженные улыбки светились на них. Они звали меня к себе, туда, где сейчас Ира, тетя Оля,  Васька Косой и другие жильцы сгинувшей пятиэтажки. Они ждали меня все эти годы! Они звали меня присоединиться к ним и насладиться вечным блаженством.
Я вспомнил о чудовище, только что убившем мою дочь. Вспомнил о пропавших и убитых людях, которых я знал. И эти монстры тоже там, с ними заодно. Может, они тоже там и ждут меня, чтобы расправиться, искромсать гигантскими ножницами мою плоть, а все, что я вижу, - просто красивая приманка? Нет, я не пойду туда, не пойдуууууууу!!!!
Последние слова Сергеев даже не прокричал – проревел. В кабинет немедленно вбежали милиционеры и скрутили подследственному руки. Но Степанов жестом приказал его отпустить.
- Продолжайте, - сказал следователь, когда все улеглось.
- Меня нашли в беспамятстве прибежавшие на крики соседи и вызванная кем-то милиция. Я лежал на полу, в забрызганной кровью комнате, с куском оторванной ткани в руке. Дальше мне рассказывать нет смысла – вы все знаете и так, все зафиксировано в ваших протоколах.
В кабинете повисло молчание.
Ни Сергеев, ни Степанов не знали, что дальше говорить.
Тишину прервал следователь.
- Все рассказанное вами, прямо скажем… чересчур фантастично. Поверить в это можно… с трудом, с очень большим трудом! Но, скажите, кто тогда, по-вашему, убил жену и дочь, и куда девались трупы? Скажу вам честно: я вчера блефовал. Улик на вас у нас почти нет. Я имею в виду улики, которые бы признал суд. Кровь, разбрызганная по дому, - это серьезная улика, но нужно доказать, что ее наличие связано с убийством. Для этого нужен труп, сами понимаете. Орудия преступления тоже нет, мотива – тем более. Обвинение разваливается. С вашей женой все еще сложнее. Имеется кусок ткани – и больше ничего. Это даже не улика, а так – смех один!
- Я все понимаю, - сказал Сергеев. – Вы хотите найти убийцу. Я скажу вам, кто убийца. Если это, конечно, можно назвать убийством. Похищением – да. Так вот. Теперь я все осознал. Скорее всего, хрущевка, где я провел детство, была построена на пространственном разломе, портале в иное измерение. Или на телепортаторе на другую планету – это не суть важно. Рассказы старика о языческом капище и пропавших людях – тому подтверждение. Место это издревле считалось гиблым. Но до поры до времени портал был закрыт, не работал. Потом что-то запустило его. Это и был момент, когда целый дом пропал из Октябрьского поселка вместе с жильцами. Он просто телепортировался в другой мир! Туда же ушла и моя жена, возможно также – теща и дочь (если она жива). И старик с поселка тоже там. Но это еще не все. В том, ином мире есть своя команда «чистильщиков», которая чистит территории от ненужных людей и воспоминаний. Они же уничтожают документы, причем делают это так ловко, что никто ничего не замечает.  Ненужным свидетелям и простым людям они просто стирают память, причем массово, свидетелей покрупнее – известных, публичных персон – могут устранить физически (так было с архитектором). Тех, кто слишком много знает, похищают и телепортируют в свой мир (так было со стариком). Конечно, и в их грязной работе бывают огрехи – где-то не досмотрели, что-то упустили. Отсюда и появляются люди вроде меня или сумасшедшего старика, которые стремятся докопаться до истины. Таких можно припугнуть или, на худой конец, - похитить. Нашему миру незачем знать об их делах, вот они и стараются не оставлять свидетелей и свидетельств.
Вновь наступила тишина.
- Но знаете что? – вдруг просиял Сергеев. – За последние дни, проведенные у вас, я кое-что осознал.
- И что же? – безразлично ко всему спросил Степанов.
- Я не хочу быть здесь, в этом мире! Тут не осталось никого, кто был бы мне дорог. Я хочу туда, к волшебным горам, фонтанам и чудесным цветам! Пусть у меня вместо головы будут ножницы или звериная харя. Тогда я струхнул, испугался за жизнь. Теперь я все понял и знаю. Мне не страшно ничего. Эй, пришельцы, летите за мной, я здесь! Хочу к себе домой, к маме и папе, Иришке и дочушке!
- Тише вы, или на вас наденут смирительную рубашку!
- Мне бояться нечего! А вот вам есть чего опасаться! Я избавился от мучивших меня воспоминаний, теперь они все ваши! Поняли? Не я тот единственный, кто знает все, а вы! Вы! Вы знаете слишком много! Ждите теперь гостей с Альфа Центавра, они уже здесь, следят за вами!
Последние фразы Степанов не дослушал. Он вышел из кабинета, предоставив Сергеева милиционерам. У выхода щелкнул ручкой-диктофоном. Теперь весь этот параноидальный бред можно будет передать врачам, пусть они решают, что делать с буйно помешанным. Доказательств невменяемости Сергеева более чем достаточно!
«Надеюсь, этот тип проведет остаток своих дней в психушке», - решил для себя Степанов и засобирался домой. Его рабочий день уже закончился.

Придя на работу через день, следователь Степанов сразу запросил к себе дело Сергеева об убийстве жены и дочери. Все случилось, как он и рассчитывал: заслушав диктофонную запись, врачи в один голос сошлись во мнении, что подследственный невменяем и нуждается в принудительном лечении. Дело, таким образом, можно было сдавать в архив.
Ждать пришлось долго. Через час в кабинет Степанова зашел курьер и заявил, что этого дела нигде не числится.
- Что значит – не числится? Я же самолично вел его! – вознегодовал следователь.
- Не могу знать, - пожал плечами курьер. – Кстати, вам письмо пришло.
Курьер протянул Степанову конверт. Следователь вскрыл его. Внутри лежал обрывок бумаги. На нем пляшущими корявыми буквами было написано всего два слова:
«НЕ ВЛЕЗАЙ!»