Душа моя - Крым Часть 7

«ДУША МОЯ – КРЫМ» – биографический роман. В его основу легла документальная история одной крымскотатарской семьи. События разворачиваются в 1915 году в горном селении Таракташ. В произведении прослеживается весь нелёгкий путь этих людей, некогда проживавших на исторической родине в Крыму.
История их жизни тесно переплелась с историей Российской империи, а впоследствии Советского Союза, чьи колёса безжалостно прокатились по жизненному пути героев книги, оставив рубцы не только в их судьбе, но и в судьбе всего немногочисленного и многострадального народа.
Имена главных героев книги подлинные.


Продолжение

Начало
http://proza.ru/2022/06/02/129
http://proza.ru/2022/06/03/828
http://proza.ru/2022/06/03/853
http://proza.ru/2022/06/03/869
http://proza.ru/2022/06/04/186
http://proza.ru/2022/06/04/204


11 глава

Разорванный рассвет
               

Поздно вечером 17 мая 1944 года в окно Айше увидела много проезжавших по улице машин с солдатами.
«Что-то готовится, – подумала она, – может, немцы опять наступают? Но Советская власть уже установлена, партизаны вернулись в свои дома. Странно!»
– Тез-ана! – позвала Айше к окну Мерьем, – идите, посмотрите.
– Что там?
– Солдаты, много… и машины.
– Не знаю, дочка, – взглянув в окно, сказала Мерьем. – Опять надвигается беда?! Ой, что-то мне нехорошо…
Мерьем садится и держится за сердце.
– Как устали мы от этой войны, думали, что конец. Начнётся мирная жизнь.
– А может, учения? Да всё хорошо будет, не волнуйтесь. Завтра пойду, спрошу у людей, – успокаивая маму, сказала Шевкие.
Они легли спать. Долго ворочались и, наконец, уснули…
Снится Айше густой лес, она блуждает по нему, ищет Усеина и тез-ану. Подходит к Усеину, а он будто растворяется в тумане. Вокруг темно, стоит ночь. Туман поглощает её всю целиком, и она не знает, куда идти. От страха начинает звать брата:
– Усеин, где ты? Где ты-ы-ы?
От своих же криков Айше проснулась. Мерьем подбежала к ней:
– Что случилось?
– Кошмары, тез-ана, идите спать.
В четыре часа утра во дворе громко залаяла собака, послышался выстрел, собака взвизгнула и замолчала. «Что это там, неужели фашисты?» – проснувшись от шума, подумала Айше. Громкий стук в дверь прервал её мысли. Стала слышна русская речь:
– Вставайте! Открывайте дверь. Быстро! Не то выломаем!
Айше подбежала к Мерьем и сестре.
– Тез-ана, Шевкие, одевайтесь, похоже, за нами пришли. Только кто, не пойму, немцы или наши?
Женщины не успели накинуть на себя одежду, как дверь с треском разлетелась, и в проёме показались солдаты с автоматами и собаками. Один из них объявил:
– Выходите! Вы, крымские татары, обвиняетесь в предательстве родины и пособничестве фашистским захватчикам. На сборы 15 минут. Возьмите самое необходимое.
С этими словами солдаты вышли.

Так, 18 мая 1944 года произошла страшная трагедия для всего крымскотатарского народа. Этот день разделил его жизнь на долгие годы на «до» и «после» и повлёк за собой цепь драматических событий, перекроив веками созданную карту Крыма в один день.

Мерьем и Айше стали метаться по дому, лихорадочно думая, что взять? Шевкие находилась в оцепенении. Она стояла посреди комнаты и никак не могла понять, что происходит. Мама и сестра бегают по дому, что-то говорят, а она будто продолжает спать.
– Шевкие, очнись! – стала трясти её за руку Айше. – Надо выходить, одевайся скорее!
Шевкие будто пришла в себя:
– Мама, что случилось?
– Девочки собирайте продукты, а я возьму документы и вещи, – сказала Мерьем.
– Тез-ана, нас арестовывают? За что? Предательство? Что происходит? – спросила Айше.
– Не знаю, доченька, выйдем к ним и спросим. Давайте быстрее, они ждать не будут.
Прихватив немного еды и вещей, они вышли…
По улице бегали люди с чемоданами, мешками, что-то кричали друг другу, и, похоже, весь город вышел на дорогу. Вдоль дороги стояли солдаты с автоматами и расталкивали людей по подводам и машинам. К Мерьем и девочкам подбежала Мария.
– Мама, я сейчас пойду к их командиру, и скажу, что вы никого не предавали, сейчас…
Она убежала, но вскоре вернулась с заплаканными глазами.
– Нет. Он не может помочь. Я ему сказала, что Айше сирота, а у вас сыновья на фронте. Он посоветовал доехать с вами до Феодосии и там поговорить с ответственным за переселение майором НКВД.
– Нас переселяют? – спросила Айше. – Не арестовывают?
– Да какая разница. Это высылка, ссылка, одним словом, –
сказала Мария.
– В Сибирь?! – ужаснулась Мерьем.
– Не знаю, не говорят.
– А почему столько людей переселяют? Все предатели?
– Доедем до Феодосии, всё и узнаем, – ответила Мария.
Айше вдруг увидела знакомых из партизанского отряда: «Дядя Мамут и Халил, их за что? Они же партизаны!» – удивилась она.
Машины тронулись, Мария поехала с Мерьем и её дочерями. Люди с обречёнными лицами сидели на полу бортовой машины. Одни думали, что их везут на расстрел, другие – в лагеря. Кто-то считал, что Сталин не знает, что здесь творится, он бы их защитил. Дети плакали. Их подняли ещё сонных, они были голодные и всё просили у матерей кушать и пить. Матери их кормили тем, что прихватили в спешке. По дороге колонна машин проезжала мимо опустевших сёл, откуда слышался громкий и неистовый рёв коров, блеяние коз, баранов, вой собак. Животные были в растерянности, казалось, что они тоже плакали и звали людей.
Когда колонна прибыла в Феодосию, Мария сразу же побежала к руководящему отправкой людей офицеру НКВД. Она пыталась убедить его, что произошло недоразумение:
– Понимаете, мой муж на фронте. Со мной осталась его сестрёнка и мама. Что я ему скажу, когда он вернётся? Что не уберегла их? Они не предатели.
– Гражданочка, не мешайте! – прервал Марию офицер. – Было приказано выселить всех крымских татар, как народ-предатель, а разбираться с каждым – приказа не было.

Погода хмурилась, как будто солнце не желало смотреть на то, что творится на земле, и закрылось облаками. Гнетущая атмосфера неизвестности, шока и растерянности нависла над изгнанным народом. Никто до конца не понимал, что происходит. Пока мужчины воюют на фронте, их беззащитных жён, детей, матерей и отцов лишают родины, крова, свободы, растаптывают и унижают их человеческое и национальное достоинство, не разбирая, кто прав, кто виноват, без суда и следствия, без права на защиту и предъявления доказательств вины.

Переселенцев согнали с машин на пустырь, где они ещё долго ждали своей участи, окружённые солдатами с автоматами и собаками. Подошёл товарный состав, и их стали распределять по вагонам. Начался хаос. Разделялись семьи. Поднялся невыносимый шум: окрики солдат конвойной охраны, загонявших людей в вагоны, лай собак, рыдания и крики беспомощных взрослых и надрывный плач детей. Матери пытались спрыгнуть с вагона, чтобы найти своих потерявшихся детей, но их грубо заталкивали обратно. Были те, кто пытался бежать. Тогда вслед пускали собаку или стреляли в беглеца.

Мерьем и девочки попали в разные вагоны. Около Айше бегала Мария и просила соседей из Судака, попавших вместе с ней в один вагон, присмотреть за девочкой. Марию отогнали солдаты, пригрозив отправить с ними и её.
Айше плакала, звала тез-ану. Она громко кричала и впервые звала её мамой:
– Ана (мама)! Ана!!!
Мерьем тоже звала дочерей. Но их крики тонули среди криков других людей. Эта душераздирающая картина осталась в памяти у Айше на всю жизнь. Тогда, в тот роковой день, все понимали, что теряют друг друга навсегда, и от этого их зов был отчаянным и ужасным. Стоял невыносимый гул людского горя. Рыдали и плакали все: и взрослые, и дети. Вагоны товарного состава не были предназначены для перевозки пассажиров. Их набили несчастными изгнанниками так, что даже на полу места было мало, чтобы хотя бы сидеть, вытянув ноги. Старики оседали, теряя сознание. Оставшись совсем одна, Айше вдруг поняла, что один мешочек с продуктами у неё, а другой у Шевкие. Вещи и документы остались у Мерьем. Она была уверена, что Шевкие вместе с мамой.

Конвоиры закрыли вагон на железный засов, стало темно и душно. Только в одном маленьком, зарешечённом окошке под самой крышей виднелся кусочек неба. Все прильнули к щелям, а те, кто оказался подальше от стен, стали задыхаться. Они тянули носы к потолку, откуда через зазоры между досок на них попадал дневной свет. Одна пожилая пара стала терять сознание. Женщины махали им в лицо и просили хоть немного расступиться. Сквозь гущу тел к этой паре протиснулся пожилой мужчина.
– Пропустите: я врач, – сказал он.
Эшелон тронулся, и ветер стал проникать во все щели. Поток свежего воздуха немного оживил переселенцев. Они стояли и шатались вместе с вагоном, но держаться было не за что. Плач продолжался. Кто-то кричал от горя и боли, кто-то рвался к выходу. Дети прижимались к своим матерям, а крики взрослых внушали им непомерный ужас. Страх замкнутого пространства, помноженный на большое людское горе, беспомощность и безвыходность положения отражались в искажённых лицах людей, страдающих от физических и душевных мук. Айше трясло мелкой дрожью, как будто её обдали ледяной водой. Она сжалась в комок. Ей хотелось спрятаться, как прячется улитка в раковину. Никого не видеть и не слышать. Она закрывала глаза и уши ладонями, но крики и плач проникали ей прямо в сердце.

Вскоре все замолчали… Тяжёлое, длительное эмоциональное напряжение, достигнув своего апогея, истощило у людей все силы как физические, так и душевные. Произошёл чудовищный выброс жизненной энергии. Наступило время безразличия, усталости, отрешения от реальности. Настал некий час пик, после которого каждый окунулся в свою беду с головой. Сознание, загнанное в ловушку, лихорадочно искало выход...

Отовсюду слышались стоны и всхлипывания. Приняв случившееся как непоправимое, Айше словно очнулась и будто впервые увидела своих попутчиков. Она со страхом смотрела им в глаза, в которых отражались растерянность, обреченность и отрешённость. Кто-то смотрел прямо сквозь толпу близко стоящих мужчин и женщин невидящими глазами с оттенком безумия, кто-то – глазами, ищущими выход. Напротив неё стояла женщина, потерявшая ребёнка, она молчала и смотрела в одну точку, не отрывая взгляда. Голова её покачивалась в такт качающемуся вагону. Глаза были пусты. Айше казалось, что душа покинула её. Она хотела растормошить несчастную мать, чтобы та пришла в себя, но не решалась.

 Всех их объединяло одно: они были бессильны перед обстоятельствами и перед силой, называемой властью, обрекшей их на пожизненные страдания.
Наступила ночь. Перегруженный состав медленно тащился по рельсам. Усевшись на корточки, люди пытались уснуть. Кто-то стонал, вздыхал, кто-то продолжал плакать.

После трудной ночи наступило не менее тяжёлое утро. Люди встретили новый день в духоте, тесноте и в переживаниях за своё будущее. Пожилая женщина, сидевшая рядом с Айше, поделилась с ней своими опасениями:
– С вечера мой муж ушёл с внуком в горы на охоту на три дня. Я очень боюсь, что их найдут солдаты.
– Что вы, все солдаты уехали с нами, – стала успокаивать её другая. – Они, выходит, спаслись от ссылки, ваши родные. Не беспокойтесь, радуйтесь их спасению. Слава Аллаху!
– А у меня в эту ночь умерла мама, – сказала с опухшим от слёз лицом молодая женщина. – Солдаты оттащили меня от неё, и сказали, что маме повезло в отличие от меня. Кто теперь её похоронит?
– Меня забрали прямо с операционной, – устало произнёс пожилой врач, сидевший возле супружеской пары, которой становилось всё хуже, – больных тоже вывезли, даже неходячих, изверги! Они же не перенесут дорогу.
– Вечером перед высылкой у нас была свадьба, – дрожащим голосом проговорила молодая девушка. – Мой жених из партизан. Но нас всё равно вывезли и разлучили. Теперь я не знаю где мой муж.
– Мы вот с женой недавно из сибирской ссылки вернулись. Отбывали по раскулачиванию. Сын с невесткой на фронте, внуки с нами. Теперь вот опять сослали. Видно, не судьба нам дома пожить. Вы не отчаивайтесь, мы выживем, главное верить в себя.

Все стали делиться своей бедой. За разговорами они словно оживали, и от этого им становилось легче. Вдруг женщина, потерявшая ребёнка, издала крик, похожий на вой раненого зверя. Она, видимо, вышла из ступора, пришла в себя и осознала случившее. В её глазах появилось безумие, она стала метаться и рваться к выходу, махала руками и рвала на себе волосы. Досталось всем, кто был рядом с ней. Пришлось связать ей руки. Постепенно её агрессия прошла, женщина утихла, и к ней опять вернулись отстранённость и безразличие.
Вскоре врач, пытавшийся помочь пожилой паре, сообщил:
– Всё! Их не стало. Почти одновременно. Инсульт.
В вагоне стало тихо. Дыхание смерти будто коснулось всех присутствующих. Верующие прочитали молитвы по умершим. После того как было произнесено слово «Аминь!», поезд замедлил ход и остановился на какой-то узловой станции. Через некоторое время снаружи щёлкнула тяжёлая щеколда засова, и двери с шумом и грохотом открылись. Конвоиры приказали:
– Выходите!
И тут же спросили:
– Трупы есть?
– Есть, – ответил врач.
Переселенцев вывели, чтобы дать попить и поесть мутной жижи, называемой супом. Тем временем солдаты конвойной охраны вытащили тела пожилой пары, сгрузили на землю и оставили здесь же, возле путей. Питья и еды на всех не хватило, и людей загнали обратно.

В вагоне с Айше ехали мальчик лет пятнадцати и его мать – молчаливая сорокалетняя женщина. Его отца расстреляли фашисты ещё в 1942 году за помощь партизанам. И мальчик стал единственным мужчиной в семье. Чувство ответственности  делало его старше своего возраста. Звали его Эмир. Несмотря на гонения Советской власти на религию, семья была верующей. Тайком они читали Коран, учили молитвы. Поэтому при выселении Эмир взял с собой – Коран. Когда вагон закрывался, он вытаскивал его из-за пазухи и читал вслух. Люди замолкали, успокаивались и слушали, потому что в их положении приходилось уповать только на Аллаха. Однажды на разъезде всех выпустили попить воды из озера, находящегося рядом с путями. Люди выпрыгивали из вагона, спрыгнул и Эмир. В это время у него из-за пазухи выпал Коран. Заметив выпавшую книгу, к мальчику тут же подбежал один из солдат конвойной охраны, сопровождающих поезд.
– Что это у тебя? – спросил он, поднимая книгу.
Эмир молчал.
– Что это? – ещё раз спросил солдат. – Какие-то каракули, – сказал он, листая страницы.
– Коран, – ответил мальчик, – отдайте, пожалуйста, мне.
– Что-о-о?! – закричал солдат. И швырнул священную книгу в грязную лужу. – Ещё что-нибудь скажешь, пристрелю, щ-щенок! Никакой Аллах тебе не поможет! – пообещал он, направив на него автомат.
Подошедшая мама прижала сына к себе и попросила его помолчать. Пока солдаты поторапливали переселенцев возвращаться в вагон, Эмир подбежал к луже, достал книгу из грязи и быстро сунул за пазуху. Люди прикрывали его своими спинами. Уже в вагоне счастливый Эмир сушил страницы Корана, а когда они высохли, на них не осталось и следов грязи.

Поезд продолжал cвой путь, неся тяжкий груз людской неволи. Он часто останавливался и стоял подолгу. На стоянках становилось душно, но жары уже не было, стало ясно – поезд едет на север. Некоторых переселенцев выводили на станциях и куда-то увозили. Со временем в вагоне становилось всё больше места. Голод с мучительным чувством жажды не покидал людей ни на минуту. Когда шли дожди, а они шли всё чаще и чаще, вагон отсыревал. Через щели вода попадала на замёршие плечи и головы взрослых и детей. По ночам было особенно холодно. Многие стали кашлять, чихать, появились вши. У кого-то начался жар.

По ночам звуки громыхания колёс движущегося состава казались Айше грозными и устрашающими. Особенно когда их перегруженный людьми вагон сильно кренился на поворотах. В это время она думала, что он обязательно упадёт и развалится. Так каждую ночь в тревоге и страхе незаметно для себя она засыпала. Днём её постоянно тошнило, тошнило и других. Рвота, понос, сырость, вши. Не хотелось уже ни есть, ни спать. Только побыстрее бы приехать и найти Мерьем. Или просто умереть. Да. Ей хотелось умереть… Всё чаще Айше задумывалась о смерти, ведь её образ давно стоит перед глазами, ещё с начала войны. Она перестала её бояться и с обречённостью думала: «Зачем такая жизнь? Мы без вины виноватые. Я – предатель?!» Иногда ей казалось, что всё происходит во сне или происходит не с ней. Как выдержать унижение и нечеловеческие условия, в которые они попали? Кто из них виноват? Маленькие дети, среди которых много грудных? Они родились уже предателями? Это слово жгло её сердце, унижало и отнимало веру в справедливость и будущее. Где её дом, где близкие ей люди? Казалось, что этому хаосу не будет конца. Мерьем раньше рассказывала, что всех нечестивцев ждёт ад. Не про этот ли ад она говорила? Тогда почему она, верящая в Аллаха и соблюдающая его заветы, попала сюда? За что? Мысли комсомолки никак не вязались с Кораном и не давали ей ответ на происходящее. Она спросила Эмира:
– Эмир, ты знаешь Коран, высказывания пророка. Скажи, почему это случилось с нашим народом. За что такие муки и унижения?
– Известно за что! «У сильного всегда бессильный виноват», – ответил за Эмира безрукий мужчина, сидевший рядом со своей старенькой мамой.
 – Послушайте, – сказал Эмир, – в хадисе (послании пророка), переданном Ат-Тирмизи, сказано: «Поистине, величина награды соответствует величине испытаний и бед, и поистине, если Аллах любит какой-либо народ, то посылает на них испытания (беды). И тот, кто проявляет довольство (перед испытанием), тому тоже довольство Аллаха. Тот же, кто гневается, тому – гнев Аллаха».
Люди закивали, соглашаясь с этими словами, и говорили: «Раз нам выпали эти испытания, наш народ выдержит их».
Каждый день кто-то умирал. Трупы вытаскивали, оставляли около путей и ехали дальше. Кто их потом хоронил, Айше не знала. У неё начался кашель. Он не давал ей спать, раздирал грудь. Вдруг кто-то крикнул:
– Волга!
– Откуда знаешь? – спросили люди мужчину, узнавшего реку.
– Я по этой дороге часто ездил в командировку.
Все, кто мог, прильнули к щелям.
– Значит, нас везут не в Сибирь, – сказала женщина с детьми.
Поезд остановился на переезде. Было приказано выходить и распределяться по машинам. Это и было их место ссылки...
Айше услышала шёпот из толпы:
– Это рядом с городом Горьким, – сказал опять тот же мужчина, бывший командировочный.

Она оглядывалась по сторонам в надежде увидеть Мерьем, но тщетно. Дышать было тяжело. Не прекращающийся сухой кашель и слабость валили с ног. В воздухе стояла духота, как перед дождём. Конвойные растолкали людей по грузовым машинам, и колонна двинулась вперёд. Ровная дорога кончилась, начались ухабы. Неожиданно сверкнула молния, и грянул гром. Начался ливень. Все сразу промокли до нитки. Машины стали вязнуть в грязи. Людям пришлось толкать завязший транспорт. Сапог у многих нет, ведь ссыльные в основном женщины и дети, и их лёгкая обувь застревала в грязи и оставалась там же. Несколько человек, толкавших машину, топтались у борта, и наклониться, чтобы отыскать потерявшуюся обувь, было невозможно.

Потом колонна двинулась дальше. Люди сидели на полу бортовой машины в грязи и в воде, многие остались босыми. Вдоль дороги зеленел густой и непролазный лес, но никто не смотрел по сторонам. От усталости и холода собрав волю в кулак, замученные долгой дорогой переселенцы держались стойко, смиренно принимая испытания, выпавшие на их долю. Наконец они прибыли в назначенный пункт. Их выгрузили на поляне посреди леса. После долгой и мучительной дороги с машин сходили еле живые люди. Кто держался друг за друга, кто не мог самостоятельно спрыгнуть с кузова. У стариков подкашивались колени. Дети не плакали. Казалось, они быстрее всех смирились со случившимся и, прижимаясь к матерям, со страхом разглядывали местность. Оставшиеся без родителей дети, прятались за спины взрослых в надежде, что они защитят их от солдат с автоматами. Усталые женщины напряглись в ожидании неизвестности. Раздалась команда: «Строиться!» Прошла перекличка. Взрослым приказали рубить лес для построек бараков. Раздали пилы, топоры. Но у Айше вдруг потемнело в глазах, и она упала без сознания. Оказалось: у неё жар. Это было воспаление лёгких…

Глава 12

В изгнании

               
                Ты слышишь стон, земля?!
                То стон из-под оков.
                У озера беды не видно берегов.
                Путь к родине моей метелью замело,
                За что изгнали нас из рая твоего?


 Так началась новая жизнь Айше в изгнании, вдали от родины, без родных и близких. Тяжёлая, смертоносная болезнь с распростёртыми объятиями первой встретила её в чужом краю. Девушка долго находилась в бреду от высокой температуры. Врач решил, что она не жилец и уже не подходил к ней. На десятый день начался кризис: это день, когда болезнь встаёт между жизнью и смертью. Организм вступает с ней в неравную схватку, и если жизнь победит, то смерть отступит. Айше то ли в бреду, то ли наяву вдруг увидела маму… Это была не тез-ана, это была её родная мама с фотографии, которую она видела с раннего детства. Молодая и красивая. Золотые украшения сверкали, лицо обрамляло сияние.
– Ана (мама)!– крикнула Айше: – мне плохо, я хочу к тебе, – со стоном произнесла она и протянула к ней свои измождённые руки.
Эмине взяла их, и сильная боль пронзила девушку с головы до ног. Что-то синее и яркое вышло из её ослабевшего тела и ушло вместе с Эмине. В дверях мама Айше оглянулась и, улыбнувшись, сказала: «Не сейчас, балам (детка), не сейчас...», – и … исчезла.
Айше пришла в себя и почувствовала прилив сил, но, вспомнив сон или видение, вдруг поняла, что это мама забрала болезнь с собой. Да, она рядом и всегда была с ней рядом!!! Потом ещё долгое время девушка находилась под впечатлением от увиденного и была рада, что мама приходила к ней во сне.
Вскоре Айше могла уже есть и самостоятельно ходить. Выйдя из лазарета, она заметила, как быстро появились вокруг бараки. За месяц её болезни построен целый посёлок. Все ссыльные трудились в Городецком леспромхозе Горьковской области. С раннего утра они уходили на лесосеку пешком, где ежедневно валили лес и сплавляли его по реке.

После продолжительной болезни девушка выглядела, как выпавший из гнезда неоперившийся птенец. На неё было тяжко смотреть, не то что отправлять на лесоповал, где её могли не заметить среди деревьев из-за маленького роста и худобы. Комендант посёлка Николай Иванович, недолго думая, определил её статистом. Айше стала фиксировать объём выполненных работ, кубометры древесины и вести прочий учёт. Принимала телефонные звонки, получала сообщения и указания.
Спецпоселенцы могли свободно передвигаться по посёлку и даже выходить за его пределы, но удаление дальше трёх километров расценивалось как побег, за который можно получить срок тюремного заключения. Покидать границы дозволенного можно было только при наличии особого разрешения коменданта.
Ссыльным полагались довольствие и хлебные пайки, которых они лишались за малейшую провинность.


Продолжение следует...

картинка из инета