Завещание

Последний бой, он трудный самый

После эпидемии у нас все закрутилось. Работодатели закидали меня предложениями. Боже! Ботника, запад Финляндии, шведский менталитет, морской город. Работа – по профилю, живи на курорте, получай новые впечатления и денежки на счет, плюс увеличенная пенсия. Чего еще желать?

Отказалась. Слишком далеко от дома, да и съемные квартиры предоставляют в первую очередь беженцам. Я не такая, я «котирюсся», одомашненный враг.

Взяли на бумаге в большой город Тампере, опять моя специальность. Квартир – хоть убейся. Новый город для меня, горожанки, урбанизация в культурном резервуаре. Ну и что? Муж инвалид, мы ответственны за тех, кого приручаем…

Сейчас все-таки работаю в родном финском городе, куда забросила судьба осенью 94 года. Тогда, в серый ноябрьский вечер, вышла из гостиницы и пошла прямо… Вышла к универу, который не понравился. Но сильное чувство, что вернусь, повторю, уже тогда дало знать. И я вернулась, и не раз. До сих пор возвращаюсь на этот маршрут.

«Ты так же хочешь?» - спросил сын, когда я рассказала, где мы развеяли прах его отца. В Неве, в направлении Кронштадта.

Вдруг задумалась: надо выбирать место. Оно решает все. Гений места.
У каждого есть это место. Но парадокс в том, что не он сам, а его близкие должны будут доставить пепел туда.
 
Мои дети вряд ли полетят на мою родину, во Владивосток. Да и я уже не считаю ее таковой.

Питер? Тоже нет. Если по чесноку, это город их отца, ленинградца.
Что же у меня? А вот этот жуткий ноябрьский вечер, когда я вышла в полном одиночестве на прямую улицу города Ювяскюля и пошла по ней, уперлась в кирпичный кампус университета. Тогда кроме щемящего чувства покинутости не испытывала ничего. Рушилась моя первая семья, рушилась первая страна. Я мечтала о новой встрече, новой судьбе.

Брак с Юсси случился после этого, и нас обручили тоже на той улице. «Тахдотко? По-фински «желаешь осмысленно» - спросила тетенька в финском ЗАГСе, когда нас регистрировали. Слово «тахто» еще означает «воля».
 
Так этой финской волей я оказалась в родном городе моего мужа.
Теперь могу сказать, что это мой город.

Уже почти 30 лет проезжаю мимо веселого финского крематория, желтенького. Зимой дым стоит столбом, в другое время года его и не видно, ветер разносит останки.
Куда после? Должна быть вода?

С ней у меня все сложно. Я родилась на Тихом океане, больше всего любила открытую бухту Шамору. Но… опять закрыт некогда открытый порт Владивосток, и моим детям туда не надо…. У них ведь нет моей родины. Ее вообще нет и для других, как оказалось.

Я бы хотела упокоиться – ну и словечко – в одном крошечном озерке, по имени Коталампи. Оно у подножия горы Котавуори. Туда меня привел Юсси в тот самый 95 год. Там была его дача, которую он продал, когда алчные родственники срубили вековые деревья.

Это озерцо, лампушка, когда-то было большим, лосось шел на нерест из него в огромное озеро Лиэвистореярви.
Там обитают русалки и лешие, на берегу цветет можжевельник, на горе есть магический камень – сейд, которому поклонялись языческие племена. Шаманский бубен у меня в крови. Я язычница. Мое место – там, внизу.
 
Пусть мои рыжеволосые дети развеют мой прах в этом озере, а потом поднимутся по каменному плато к камню-сейду. У них не будет шапки четырех ветров, как положено шаману.
 
Просто поклонитесь от меня в разные стороны света. На запад – в благодарность за то, что дала нам европейская система демократии. На восток – помните, что «рысь приходит с востока» - наши корни там. На юг – спасибо за путешествия в Сочи, Грецию и другие теплые страны. На север – с ним мы встречали блеклые, но такие родимые зорьки – мы же по природе северяне!

Вот так. Мое озеро, Коталампи, прими меня.