Прогулка

   Неким зимним утром, я ступал по следам оленя, обрушивая на ровные их отпечатки где-то глубоко под снегом, у земли, чуть ли не аршин мерзлого снега. Метель таяла на щеках, а я шёл, вовсе не желая  настичь зверя, но лишь пользуясь его сноровкой выбирать короткий путь промежду расставленных чаш оврагов, доверху наполненных стылой снеговой крупой. А черпать её сапогами, будто бы ложкой, мне не желалось никак.

   Рискуя потерять равновесие и упасть, я часто поднимал взгляд от тропы, дабы рассмотреть, что делается вокруг.

   Мыши, выбравшись из нор, променадничали туда-сюда по тротуарам стволов, сражённых нежданным ветром или изнурённых затяжной  деревянной хворью. Грызуны ходили парами и поодиночке, в одну сторону и навстречу друг другу. Они выглядели потешно в своих коротко стриженных шубках. Воображение пририсовывало им разноцветные зонтики, прикрывающие перламутровые уши от снега и ридикюли, болтающиеся у худого аристократического локтя. В узких местах учтивые мыши уступали дорогу менее проворным степенным, а на просторе перекрёстка ветвей собирались группами, - то ли обсуждая, каков нынче денёк, то ли осуждая кого.

   Синицы, что долго строчили кармашек сугроба невидным белым шёлком, теперь отдыхали от трудов, и щурясь из дупла на развевающиеся по ветру занавеси снега, тщились рассмотреть каждую снежинку по отдельности. Но не от того, что подслеповаты, а потому как для них мир крутится, словно в старом кино*. Да и не было ничего зазорного в их дотошности.

   Белка, сердясь на неосмотрительность, пробиралась к собственной кладовой, с головой утопая в пучине снега. На поверхности не было видно даже кисточек её ушей. Только мерные попытки вырваться из пены холодных волн зимы, иногда позволяли заметить нервное, возмущённое движение её хвоста.

   Залётные из ближнего жилья воробьи, прежде, чем расположиться на отдых, брезгливо сбивали с веток снег. Едва начавшись, он уже успел опостылеть им, - и по хладности своей, и по пыльному послевкусию, да сырости, что так некстати в мороз.


   Через какое-то время идти стало отчего-то легче, и я принялся пуще прежнего крутить головой по сторонам, пока не упал, споткнувшись об обледенелый, выступающий корень дерева, так показалось. Но я ошибался, ибо в самом деле, - чуть не отдавил ногу лосю. Тот недолго возвышался надо мной, лежащим, после чего потянулся  понюхать мокрые от быстрой ходьбы и страха вихры, выбившиеся из-под шапки. Шумно выдохнув в лицо, лось медленно и величаво переступил через меня и исчез. Честное слово, я следил за ним, не отрывая взгляда, но так  и не понял, какая из сторон света поглотила его громоздкий силуэт. Должно, я был сильно напуган, и на обратном пути больше смотрел себе под ноги, чем кто и чем занят под сенью зимнего леса.

   Вечером, покуда печь, задорно и страстно подмигивая мне, лакомилась сухими дровами, в их треске мне слышалась грузная поступь лося, ломающего хрупкие от мороза ветки, а в сумраке углов дома, точно в полусне, долго ещё мерещилась лукавая ухмылка сохатого подле моего лица.

-------------------------
* - особенность зрения воробьиных;