Рудольф Калнин. Это начинается так

Это начинается так.

Однажды, солнечным осенним утром 1910 года на Выборгской стороне, ты услышишь стрекочущий звук незнакомого мотора, а следом увидишь странный силуэт, отрывающийся от мокрой после росы, еще по-летнему зеленой травы. И над твоей головой вальяжно проплывет крылатая конструкция, на секунду затмив собой солнце. А хозяйская дочь, милая круглолицая барышня-гимназистка с вздернутым носиком, ярко-синими глазами и толстой косой, благоволящая к тебе с первого же дня знакомства, коснется твоего локтя пальцами в белой кисейной перчатке и взволнованно произнесет:

– Смотрите, Рудольф! Аэроплан!..

Но ты, еще десять минут назад гордившийся новой экипировкой и своим положением – ну еще бы, много ли вы, господа, найдете в Санкт-Петербурге шофферов? – ты будешь не отрываясь смотреть на чудо человеческого гения, вознесшее на небывалую высоту пилота, который отсюда выглядит маленькой фигуркой среди кипени светлой парусины. И даже гибель этого смельчака – тем же днем, на закате, на глазах у сотен зрителей, – не сможет погасить разгоревшийся в твоем сердце нешуточный огонь. Потому что всей своей душой ты почувствуешь зов неба, неудержимое стремление вот так же однажды самому оторваться от земли. И лететь.

Это начинается так.

После месяцев муштры и казармы, когда ты научишься вытягиваться в струнку и ловить каждое слово господ офицеров, тебя определят в команду мотористов, и ты своими руками вскроешь огромный аэропланный ящик, прибывший сюда, в далекую сибирскую тайгу, поездом с завода ДУКС. И почувствуешь сначала удивительные запахи – перкаля, дерева, законсервированного в смазке металла, и лишь потом увидишь аккуратно прикрепленные под потолком ящика крылья. А дальше будет сборка аэропланов, и ты бесконечно зауважаешь вашего поручика, который не столько командует, сколько учит и наставляет, и своими руками мастерит небывалую машину, словно это простой автомобиль.

А потом вы будете несколько дней гонять моторы, учась различать малейшие нюансы звучания, определяя по ним, где запаздывает магнето или плохо отрегулирован клапан, и наконец ты услышишь тот самый стрекочущий чистый звук – как музыку без единой фальшивой ноты, и ухо твое запомнит эту мелодию, которая на всю жизнь станет для тебя желаннее любой прекрасной симфонии из лютеранского собора. И вот, уже своими руками, ты выпустишь в полет свой первый аэроплан, и будешь, жмурясь от яркого солнца, не отрываясь следить за его полетом.

Это начинается так.

Ранним июльским утром вы встаете до рассвета, тихонько, чтобы не разбудить спящих товарищей, собираетесь и, позевывая и потягиваясь, идете к сараям с аэропланами. В низинах еще стелется туман, ели и сосны на склонах сопок торчат темными свечками. Но вот аэропланы выкачены на летное поле, заправлены, к запахам травы и леса примешиваются острые запахи бензина и касторового масла. Запускаются моторы, и когда солнце поднимается над вершиной сопки, навстречу ему уже разбегается аэроплан, отрываясь от земли и словно растворяясь в ярком жемчужном сиянии.

А потом ты с бьющимся сердцем садишься в кресло пилота сам, и ноги твои становятся на педали, а руки ложатся на арматуру, и спокойный и ровный голос поручика, который сидит сзади тебя, отдает инструкции, а потом ты открываешь бензиновый кран, механик крутит винт, потом кричит "контакт!", и наконец мотор стрекочет за твоей спиной. Навстречу тебе уже струится трава, аэроплан раскачивается, подпрыгивает на неровностях, а ты смотришь на горизонт, и в нужный момент плавно тянешь арматуру.

Скачки машины вдруг прекращаются, и поле аэродрома плавно уходит вниз. Три метра, пять, десять... Тебя обдувает ветер, руки и ноги легко корректируют направление, сзади ровно поет мотор, ты собран и сдержан, и только в сердце твоем нарастает рвущийся наружу восторг: ты летишь!

Это начинается так…