пролог

    Машина, свернув с дороги на обочину, остановилась.  Пыль,  вылетевшая из под колес, медленно оседала на придорожную траву на сидевших в кузове солдат, вызвав недовольство последних, относительно остановки.
- Что, так скоро остановка, без указателя на то, в чистом поле? Коня железного загнал? Може бензин разом кончился? Искра в баллон ушла?
- Ничего не ушла, просто вода закипела в радиаторе, не видишь, пар идёт из-под капота? Домыслы ехавших высказанных в слух, прервал капитан.
- Пятнадцать минут отдыха от езды, не думайте, что быстрой ездой Победу приблизим, да и желудки вытряхнуло скамейками. Кому по-маленькому, кому по - большому до кустиков. Выполняй команду! Бойцы резво прыгали за борт машины, стряхивали пыль с гимнастёрок и пилоток поправляли ремни. Некоторые заново переобувались, наматывая портянки на ноги, надевая сапоги.
- Оно, ведь как? Заново перемотаешь портянку, всё равно как глоток свежего воздуха для ноги. Смотришь на портянку, вся скукоржилась, в носок сапога сбилась. Размотаешь, освободишь ноги из плена кирзы, поставишь на прохладную траву – сразу детство вспомнишь. Иван, слушал Василия, не перебивая, слушал вышеозвученное, без комментариев, молча.
- Ты так про портянки бачил, а что же про нутро не рассказал?
- Нутро? Так само собой. Это всё равно, что с роднёй повидаться. О чём, как не о родне думать, когда под кустиком сидишь. Подожди меня здесь, я до того кустика сбегаю.
- Ну, и кого ты удумал, когда под кустиком сидел, наверное всю родню по очереди вспомнил.
- С роднёй придётся погодить, Ванюшка, у меня из башки Кристинка не выходит. Драпаю от ней, своей зазнобы, может больше не увижу никогда. Наверное, так и будет, как скоро мы дёрнули из села.
- Что ты себя коришь? Задачу поставленную выполнили, хай сами сами дальше продолжают мирну жизнь налаживать. Мы им  мешать никак не могем, у них своя жизнь, у нас – своя. У тебя в мешке сухарик не завалялся? Иван, не слова не говоря полез в сидор, развернул газету в которой было завёрнуто несколько сухарей.
- Давай присядем на травку, что стоя жевать? Руки после «свидания» сполосни, протянул Василию фляжку, всю не выливай, а то сухарики запить водичкой надо. Сухари захрустели на зубах, каждый думал о своём. Газету не выбрасывай? Cкоро пригодится, сухари в желудке долго не продержаться, а обед нам долго ждать. Наблюдая за машиной, товарищи увидели, как радист устанавливал антенну рации готовя её к приёму. Рядом стоял капитан ожидая время связи.
- Орёл, орёл… как слышишь меня? Орёл, орёл, как слышишь меня?
- Слышу хорошо, слышу тебя хорошо. Товарищ капитан, на связи полковник, что-то важное, прикрыв микрофон рукой, передал наушники капитану.
- Слушаю, товарищ первый. В наушниках хрипло затрещало, но голос полковника капитан узнал сразу. Капитан, ты стоишь или сидишь?
- Как можно, товарищ первый сидеть, когда говоришь со старшим по званию?
- По ироничному тону и вопросу заданному полковником, капитан был несколько обескуражен. К чему это? Сидишь, стоишь? Уточнять не стал, по -военному повторил: слушаю стоя товарищ первый!   
- Слушай не упади, и, сразу же без паузы – ПОБЕДА! До слушавшего не сразу дошло долгожданное слово, которое вместило в себя все чаяния подчинённых, да что подчинённых, всего народа, ведшего кровопролитную войну.
- Товарищ первый, что-то со слухом, повторите ещё.
- По – бе – да в растяжку прохрипел наушник рации.
- Что он говорит, товарищ капитан? Поедем или здесь заночуем?
- Какая ночёвка, и, во весь голос, во всю глотку, набрав полные лёгкие воздуха, заорал, чтобы слышали все – победа…а…а….а!
 Это слово, пущенное командиром всей мощью глотки,  окончанием долетело до друзей, находившихся на расстоянии от машины. Оба повернули головы в сторону машины.
- Случилось, что? Кажется капитан орёт как ошалелый!
- Вань, глянь-ка, там не один командир ошалел, - там весь взвод похож на муравейник, в который плюнули.
- Кто же это так плюнул, что за известие, превратившее всех в ненормальных?
- Бежим скорее, самое главное пропустили, может, оборону занять придётся, а мы не со своими. Примут нас за врага и шмальнут по нам из автоматов всем взводом. На всякий случай стали тоже орать на бегу и размахивать пилотками, вертя их над головой. Подбежав к машине, прерывисто дыша, в один голос:
- Что случилось? Почему такой переполох? И видя улыбающегося радиста, рожа которого походила на отполированный пятак, по одному виду догадались, неужели Победа?
- Она самая, долгожданная, только что ротный приказ получил, прямиком во Львов, на сборный пункт, в часть. Помните, откуда выезжали на задание, вот туда. Потом в центр города, в казарму.
- Вань, ну-ка повтори разборчиво, а то, как из шмайсера протрещало, а что и про что – не понял.     2 страница
- Понял тебя, Васёк. Не придуривай, ты эту очередь из автомата ещё по-украински побачить хочешь. Слухай сюда, и, приблизив почти в плотную своё лицо к лицу Василия, заорал – Победа, обнимая при этом друга крепкими клешнями рук. 
- Я же по хохляцки тебя просил, а ты по-русски.
- Да хоть по-китайски. Победа на всех языках одинакова, как Гитлер капут!
- По машинам! Голос командира зазвенел приятной мелодией трубы, взвод в несколько секунд занял ранее насиженные места в кузове студебеккера. Радость переполняла всех. Первые минуты восторга прошли, но внутреннее осталось, до макушек наполнив каждого бойца, их, вроде сразу всех опоили дурманящим снадобьем вызвавшим подобное состояние. Значит, взяли Берлин, про себя подумал Василий, а вслух произнёс – конец. Конец фронтовым дням, мирная жизнь впереди. Почему – то, с этой мыслью высказанной вслух, как будто, перевернулось всё, что стояло вверх ногами, как ему всегда казалось на протяжение всей войны, имея ввиду всю нелепость военных будней. Теперь всё приобретало нормальный, здравый смысл жизни. Он только сейчас понял, что это состояние перевёрнутого вверх ногами тела, было присуще на протяжение всей войны, что, только со словом победа, его, кто-то невидимый, но могучий, разом поставил на ноги, ещё неокрепшие, как после тогдашнего боя с бандеровцами, ещё слабо держащие тело. И, хотя, сидя на скамейке в кузове, он ощущал всем телом это немощное состояние ног, готовых подкоситься в коленях, не удержавших отяжелевшего тела. С сознанием предстоящего мирного бытия, так долго ждавшего и пришедшего так внезапно, по новому стало проявляться прожитое время. Всё, что было недавно, обрастало новым осмыслением. Какой будет мирная жизнь? Как обухом по голове долгожданная новость. Может, никуда не ехать? Прыгнуть за борт кузова и, айда назад, откуда только что уехали, новые обстоятельства откроют новые горизонты отношений. Кристина простит, всё будет хорошо в ещё неокрепших связях? И тот же другая мысль, супротивная первой – и, не загадывай на хорошее. Загад – не бывает богат. Ты же недавно представлял себя в роли душегуба, ни мыслями, ни делом никак не повлиявшего на трагическую развязку происшедшую в схроне, которая навсегда стала домом и могилой двух любящих сердец. Нет. Обратно дорога заказана, в одну и ту же воду дважды не войдёшь. Прошлое, как бы оно не привлекало к себе, не вернёшь.
- Васёк, ты, что такой смурной? Победе не рад? Ещё повоевать хочешь? Не сиди, как сыч, гутарь думу, а я послухаю.
- Что говорить… Доволен новостью как и товарищи. Домой скоро под чистую, живые остались и это здорово. Только в этой радости есть вкус горчинки. 3 страница
- Это ты про неё? Забыть никак не можешь? – Да, Ваня, про неё! Никогда не смогу забыть.
- Тогда, мой тебе совет. Упакуй все переживания в крохотный ящик, закрой крышку на ключ, схорони в уголочке сердца, а ключик выкинь, да не смотри куда полетел, не нужен он более тебе.
- Пожалуй, ты прав. Хоть и трудно это сделать, но иного выхода не нахожу, согласен с тобой на все сто. Эти события носить мне всю оставшуюся жизнь, сколько отмерено судьбой.
 Пригород Львова встречал победителей прямыми улицами. Домами частных построек огородами , штакетником заборов, зарослями травы в кюветах. Уже при въезде в город, по тому, что видят глаза, можно было догадаться – произошло главное событие майскими днями на освобождённой территории. В такие минуты эйфории можно сделать невозможное возможным ощущая прилив сил так, что подняться в воздух над машиной было бы пустяком то , обгоняя её, то отставая, не боясь потерять её из виду. На сборном пункте стояло несколько машин прибывших ранее. От транспорта далеко не отходить, капитан бегом припустил в канцелярию штаба.
- Вань, ты не находишь, что… сделав паузу, замолчал.
- Кого не нахожу, потерял что-то?
- Не про то, я , Ваня, не про то.
- Говори тогда ясно, а то думаю, ты зараз что-то потерял. Про свою потерю определился, ключик выбросил, забудь, что было, глазей на товарищей. По их виду разумею, сиротами все разом стали.
- Это как тебя понимать? У всех родня на тот свет подалась?
- Не пойму твоих слов, дружок. Вроде бы не пьян, а гутаришь ерунду. Радоваться надо, а ты – сиротами  стали.
- Вань, ты глянь на товарищей: если там, на привале, когда услышали про победу, все как орали, пилотки в воздухе летали, а сейчас? Сидят как скворцы  на ветке около скворечника, прилетели из тёплых стран. Нахохлились, только пёрышки клювами перебирают, да крыльями трясут, как будто усталость от перелёта сбрасывают.
- Пыль мы давно стряхнули, а остальное, ты, верно подметил – молчат, как на похоронах, только куряки самокрутками пыхтят, как тогда мельник  пускал дым на плотине у мельницы.
- Почему сиротами стали?
- Сдаётся мне, Ванюша, это потому произошло, что войны не стало.
- Стало, не стало? Говорил тебе раньше, теперь больше убеждаюсь глядя на тебя, контуженный ты, Вася.  Слова одинаковые гутаришь, стало, не стало. Мне бы сейчас сала на хлебушек, да чтоб краюха большой была, а к такой закусочке,   сто      граммов двести водочки. Да и от спирта бы не отказался. Он проглотил набежавшую слюну, кадык на горле  приподнялся к челюсти и встал на место.
 Василий раньше не замечал таких подробностей, но, увиденное озвучил словами: эк ты кадыком заработал, - большой шмат сала проглотил?
- Вась, не трави душу салом, давай дальше про сирот. Ты, как, тоже сирота?
- И я, и ты, и Бахтыбай, и Целуйко, и машина, и капитан, и полковник.
- Ну, ты, даёшь! Ладно у тебя в семье четверо, ладно у меня у меня пятеро с родителями, но Бахтыбай,- загнул про его сиротство. Чтобы ему сиротой стать, надо целый аул, или как там у них, кишлак в расход пустить. С ним твои выводы не пройдут, ему это не скажи, поймёт не так, кровником сделаешься.
- Ничего ты, Ваня не понял, а вывод скажу. Ответь ка мне.
- Говори, хватит резинку тянуть, того гляди лопнет, трусы до коленок упадут.
- Как ты думаешь, что нас всех объединяло?
- Объединяло? Служба что ли ? Служба нас объединяла, и, только сейчас его осенила мысль, пришедшая к Василию раньше – война нас объединяла!
- Ну, допёр, ай да молодца, в самую десятку, ну хохол, ну, товарищ мой закадычный.
- Ты меня не нахваливай, как невесту перед сватами, только ещё добавь: черноброва, фигурой статна, и, повариха – рукодельница.
- Точно так! Война нас сплотила, стали мы могучим кулаком разбившим вдрызг немчуру и Гитлера, чтоб ему… он хотел заматериться, но не стал, давая собеседнику самому выбрать крепкое словечко вождю ариев. Так вот, Ваня, с окончанием войны мы, да что мы, весь народ сиротами  становится. Нет той, которая ненасытно пожирала всё в округе, сироты мы, сироты.
- Ты заплачь для пущей убедительности или слюной глаза протри, чтобы мокрыми казались.
- Зря иронизируешь, сам же чувствуешь, опустело нутро, пусто, как будто долго не ели, только есть не хочется, пустота в нутрии другая, наверное  ушла с нутром дорога из под ног, опора, которую называли войной.
 Подъехала пятая последняя машина, которую пришлось немного обождать. Она заняла место в колонне через небольшую дистанцию и машины медленно двинулись с территории сборного пункта, ещё немного и часть дислокации – получим документы и по домам. Как хорошо, мы первые в колонне подумал Василий и его думку подтвердил Иван.
- Гарно, мы первые к Победе едем, нашу пыль и газ от машины хай другие нюхают, молодец ротный, первыми приедем – медали на грудь! Это хорошее соревнование? Как ты, Вася думаешь, а может не медали, а зараз ордена?

5 страница
6 страница
- Тебе точно орден, сверли дырку  в гимнастёрке, ишь какой шустрый, орден! Орден кровью зарабатывался, да и медаль тоже. Ишь, что удумал – медаль!
- А как же иначе? Сам подумай, мы же победители, а как всем показать, а ? Что на лоб наколку делать «Победитель»  Под такое слово лба не хватит. Наколет победи а тель не уместится. Идёшь ты домой по улице,  деревни твоей Кобелёвки и все читают – победи, а дальше думку думают, но все к одной приходят
- Это, к какой же?
- Победи?
- Парнишки, которые выросли в отсутствие тебя, которые сопляками войну встретили, говорят : ишь какой вырядился, на лбу слово победи! Навалятся кучей, долго отмахиваться придётся. Нет, нам эта наколка не подходит, а вот медалю бы не мешало.
- Медаль какая? Как ты её представляешь, прорицатель будущего?
- Не спеши, мне зараз кажется… Василий заполнил паузу – кажется, перекрестись!
- Не с руки мне крест ставить, стесняюсь я товарищей. Это у тебя лихо получилось, а я не ! Не уговаривай. Так тебе расскажу про медаль, думаю так: мы с тобой воевали? С Гитлером?
- С Гитлером, поддержал рассуждение Ивана Василий.
- Кого победили – Гитлера!
- Его самого.
- Тогда представь медаль: спереди  Звезда, а сзади – за победу над Гитлером. Разумеется, Васёк, блестит как золотая, а подвешена она на колодочку, как у Героев Советского Союза!
- Ну, хватил! Ты бы сразу всем героев присвоил, только подписи в наградных листах рука устанет ставить. В прочем, я бы не отказался от такой красоты на груди, только где эту красоту прицепить – справа или слева?
- Ты, дурак, Вася, конечно справа. Забыл как Сталин в начале войны гутарил с трибуны, весь народ слышал, а ты прослушал. Василий вспомнил речь Сталина с обращением к народу страны, которое заканчивалось словами: наше дело правое, мы победим, Победа будет за нами! Но откуда ему было знать тогда, в годину лихолетья на столько лет вперёд? А как он начал словами обращения к народу : братья и сёстры – вождь так просто обратился к народу страны? Значит уже тогда верил каждому как брату и сестре, в жилах которых течёт родная кровь,  которая не предаст, свяжет народ воедино, даст отпор врагу.
- Ты только посмотри, что на улицах делается, откуда столько народа? Цветы в кузов кидают, барышни в нарядной одежде, прямо Первомай да и только!
7 страница
 Первомай прошёл днями ранее, а сейчас какой день, кажись девятое.
- Бахтыбай, сколько дней в мае прошло?
- Восемь курши, восемь.
- Восемь, Вася, сегодня девятый, Бахтыбай арифметику знает, только обозвал он меня не хорошо
, курши, говорит. Ты не знаешь кто такой курши?
- Курши, по ихнему, сосед, можно товарищ, да хоть брат. Всеобщее состояние веселья заполнило народом проезжую часть улицы, машины двигались чуть быстрее пешехода идущего в ускоренном темпе.
- Да, мы так к вечеру не доедем до места, плетёмся кое – как, прибавил бы газку шофёр, зараз бы в столовую полковую поспели. А там, праздничный стол, закуска с выпивкой… Иван не договорил. Из переулка, наперерез ходу машины, вылетела повозка запряжённая парой лошадей. Свесив из кошёлки – кузова ноги, в ней находились кучер и две женщины. Тормози, заорали сидящие в кузове, но тщетно, тормоз толи отказал, толи его вообще не было. Водитель так растерялся, что никак не найдёт педаль тормоза. Оставались секунды до столкновения лошадей и машины, бойцы с ужасом наблюдали за происходящим. В голове мелькнуло: вот и приехали. В самый последний момент шофёр, пропустив лошадей, косящих глазами на приближающуюся машину, инстинктивно уходя из под наезда приподнявшись на задних ногах, почти сделали стойку – оголили расстояние  между повозкой и лошадьми. В этот  промежуток, мгновенно среагировав, шофёр направил машину, ломая оглобли, порвав постромки. Кучер, с намотанными на руках вожжами, увлекаемый освободившимися от повозки лошадьми, как лихой циркач, с ходу прыгнул на капот, потом крышу автомобиля и на землю, успев увернуться от колёс, утюжил животом землю. Машина по инерции катила дальше, оставив место наезда на повозку, перевёрнутую на обочину с визжавшими бабами.
- Кажись, не задавили, бабы орут, а мужик будет знать, как на руки вожжи наматывать. Как тогда, когда блиндаж взрывали, вспомнил и сравнил происшедшее Иван.
- Здесь, в городе, далеко не ускачут, да и остановил он их сразу. Теперь нашему шофёру оплошность замаскировать начальству пожалуются. Как бы читая мысли, водитель машины, следующий за ними, начал обгон  студебеккера, таранившего повозку. Этот маневр повторил второй, третий, четвёртый. Машина Василия стала замыкать колонну.
- Накаркал ты, Ваня, не достанется нам ни орденов, ни медалей, последними приедем, до нас всё разберут. А для себя заметил: не надо загадывать, пусть всё идёт чередом, не обгоняя и нтставая друг от друга. Ему казалось, что фантазия
8 страница
Ивана, включившись в череду событий, кем – то составленных ранее, нарушила последовательность, вызвав тем самым всё, что произошло. Водитель остановил машину и, не заглушая мотора, быстро вышел из кабины. Подошёл к помятому от удара в повозку крылу, над передним колесом. На помощь ему спрыгнул Бахтыбай и Целуйко. Поднатужившись и умело применив усилие поправили крыло. Теперь вмятину от удара выдавала только краска, облупившаяся на сгибе. Это быстро замаскировал Бахтыбай, полив землю водой из фляжки, набрал и размазал грязь на месте облупившейся краски. Пока стояли делая ремонт, капитан костерил шофёра : ты, что, про ручник забыл, если тормоза отказали?
- Я, товарищ капитан,  повозку в последний момент заметил, уж очень загляделся, девушка понравилась, та, что цветами махала.
- На цветочки любовался, мать твою, а меня под трибунал чуть не подставил. Гауптвахта по тебе скучает, отдохнёшь, приедем, суток пять впаяю, научу, как пялиться на девок и на цветочки. Догнав колонну, заняв место в середине, продолжили путь в часть. Построением на отбой  заканчивался день, принёсший каждому бойцу столько нового и долгожданного, что ныряя под одеяло, Василий долго не мог заснуть, лежал закрыв глаза, и, на вопрос Ивана донёсшийся снизу «спишь», отвечать не стал. Через несколько минут тот засопел, видимо, сто грамм оговорённых праздничным приказом, проявили себя. Почему ко мне сон не идёт? Он засопел, а я – нет. Наверное, проще надо к прошедшим событиям относиться, прошли они и пусть останутся за бортом жизни. Но их не вычеркнешь из памяти и краской не замажешь. У Ивана вон как получается, трели выдувает то ртом, то, носом. Повернувшись на бок, под сопение товарищей, пришёл сон и к нему во сне – свидание с Кристиной. Но вместо привычных, сладких поцелуев, крепких объятий и задушевных разговоров, было молчание. Она не коснулась его даже рукой, не говоря про поцелуи. Он пытался приблизиться к ней, но с каждым его шагом, она удалялась на два, пытаясь делать два, она отдалялась на четыре, расстояние между ними увеличивалось. Пытаясь бежать , он ощутил неподвижность отяжелевших ног, огромным усилием, пытаясь догнать девушку, но это не удавалось. Расстояние между ними увеличивалось, Кристина, не касаясь земли, летела по воздуху и лишь в последний момент, перед тем, как исчезнуть вдали, он, как наяву, почувствовал прикосновение её губ к щеке…  Дневальный прокричал: подъём. Василий открыл глаза.



9 страница
Железнодорожный вокзал Львова с его суетой толпы людей, уезжающих в разных направлениях, остался позади. Василий расположился в углу товарного вагона. Вот и всё, вслух произнёс он, наверно правда в том, что с окончанием фронтовых будней, чувствуешь свою беззащитность перед началом неизвестности, или, даже страх перед новой жизнью. Как раньше: получили приказ, а как его выполнять думай сам. От тебя зависело всё: как выполнить и как остаться в живых. Иногда выполнение приказа шло на подсознании, которое отдаляло  чувство страха за собственную жизнь, и, впоследствии не верилось, а было ли это со мной? Но сознание запечатлело в памяти этот момент жизни, которому уже никогда не повториться. За прошедшую неделю, проведённую в части, Василий только раз был в увольнении, да и слоняться по городу без особой надобности его не прельщало. Иван первый покинул часть. Весь состав взвода разъехался по домам, и только он засиделся в части. Он злился на то, что владел хорошим почерком и, что являлось главным препятствием на получение проездных документов. Командир роты так и сказал: наши проездные будут последними документами, которые ты выпишешь, а я подпишу и печать поставлю. Первые бойцы, получившие проездные и харчи на дорогу, наверное, уже к дому подъезжают, а у меня только начало пути. Как хотелось приехать домой в хорошем обмундировании, ан, нет, доброта злую шутку преподнесла…
- Вась, может, на барахолку наведаемся, не пропадать же в кинотеатре весь день. Посмотрим в дорогу чего, долго в части сидеть не будем, народу жрать не чего, а нас на убой кормить накладно. Думаю, недельку на раскачку, а там – домой.
- Да я уж загодя думал о рынке, на ноги надо что – то подыскать, сапоги мои на ладан дышат, боюсь до дома не доеду, придётся последние километры босиком мерить. Я на порог с радостью, а мать и сёстры глазеют на меня и вместо того, чтобы на шее повиснуть, на ноги мои босые глядят, не зная, что делать – толи смеяться, толи плакать. Проглотив по паре пирожков с капустой, запив чаем, пошли на рынок.
- Вань, давай будем поблизости друг от друга, да и приглядывать будем, ты за мной, я за тобой. Деньжат у нас не богато, да и карманники без них могут оставить, а если потеряемся, то встретимся на входе. Идя по ряду, чего только не увидишь у продавцов: одежду, предметы быта, утварь, продукты, музыкальные инструменты, часы, фонарики, примусы, керогазы и прочее, прочее. Вань, ты что будешь брать?
- Если часы понравятся, куплю.

10 страница
С часами на руке, да на порог дома, очень солидно и в жизни гражданской они на первом месте. Вот, к примеру, с дивчиной свиданье назначил, а как без часов? Раньше времени придёшь, скажет, втюрился как телок не облизанный. Опоздаешь – уйдёт, ждать не станет. Так, что Василий, ищи штиблеты, а я – часы. Подойдя к мужчине преклонных лет, который держал в руках пару новеньких ботинок, Василий спросил: что ботинки продаёшь, самому, наверное, не по ноге?
- Не мои, это.
- А чьи?
- Сына.
- Что сын здоровее стал и туфли не по ноге?
- Не нужны они мне больше. Покупал для Кирюши, нет его теперь. Заместо него похоронка, убили его в Берлине.
- Вон, оно как! А как в цене, отец?
- За что купил, за то и продаю, буркнул в ответ. Мне более не надо, одни мы с женой остались, а на спекуляции не разбогатеешь.
- Так оставь их себе и носи, зачем продавать? Какая – никакая память о сыне будет.
- Нет, мне такой памяти не надо, пусть он в моей памяти живым останется. Рассчитавшись за покупку, поблагодарил продавца, подумал: не надо загодя что-то делать, судьба по своему распорядится, не надо соломку стелить, можно промахнуться и угодить на камни.
- Ну, что, купил? Подходя к Василию широко улыбался Иван, и, не дожидаясь ответа, закатав рукав гимнастёрки, вытянул руку вперёд сказал: такие, как хотел, глянь, Вась.
- Теперь на свиданье не опоздаешь, все девки твои, в тон ему ответил товарищ.
- Гляжу и ты с покупкой, как штиблеты?
- Такие, как хотел, по размеру, хоть под венец в такой обувке, даже цвет подошёл. Василий открыл коробку.
- Так их не носили? Даже подошва не пошаркана. Красивые, любуясь покупкой бормотал Иван, тебе на выход не на один год хватит, да, если и в каждый след, не скоро износишь. Вишь как сработаны, стучал пальцем по подошве Иван, деловито оценивая покупку Василия. Прошло два дня после похода на рынок. Наступила суббота. По этому случаю в парке танцы. Половина бойцов ушла в увольнение.
- А ты, что на танцы не идёшь? Чернила кончились увольнительные выписывать? Сходи, развейся, вряд ли более станется возможным.

11 страница
- На следующей неделе расформировывают нашу часть. Мне, как ротному, назначение пришло, а вам – по домам. Только ты эту новость держи при себе, не распространяйся, а то с танцев половина роты дадут дёру домой. Пойдёшь, или в части будешь? Василий покачал головой, показав отказ, да и не в чем на танцы идти, хоть купил новую обувь. В галифе, при новых ботинках, он походил на долговязывого журавля , а брюк на выпуск не было.
- Сдал ботинки на прокат, пусть немного разносит Евгений Спицын, он лихой танцор, приятное ему сделал.
- Ты, что, Вася, поперхнулся ротный. Я ж ему вчера документы подчистую подписал!
- Не знал, Потапич, как зельем меня опоил, дай да дай, а сам меня ручонкой  гладит как девку, уговорил… Василий, вспоминая события последних дней пребывания в части, сидел на соломе в углу вагона, глядел на стоптанные, видавшие виды сапоги, сиротливо скочебененные, висевшими на них портянками. Дойду ли до дома? Дойду, даже если босиком придётся. Родня и сёстры смеяться не будут, для них я и голышом дорог, оправдывая оплошность своей доброты, вспомнил поговорку: доброта – хуже воровства. Надо же, как подметил народ: один другому по доброте своё отдал! Простофиля ты, Вася, простофиля…
- Васярка Домаркин с войны вернулся, орала ребятня, сопровождая босоногим эскортом односельчанина. Крики  детей заставили на время оторваться от дел сельчан, повисших на плетнёвых заборах и смотреть, как ещё один возвратился с войны, неся несказанное счастье в свою семью. Другие, глядя на происходящее украдкой, углом платка, смахивали набежавшую слезу. Похоронка в верхнем ящике комода чёрной полосой разделила радость встречи с горем разлуки на всю оставшуюся жизнь. Услышав крики детворы, до Домны, матери Василия, не сразу дошло к чему бы это? Только увидев сына, подошедшего к калитке, она поняла причину.
- Васятка вернулся, еле слышно прошептали её губы, ноги одеревенели и «приросли» к половицам, всё, как будто отнялось.
- Мам, что за шум на улице? Глядя на неподвижно стоящую мать у открытой двери дома, спросила Шурка.
- Васятка пришёл с войны, еле слышно прошептали губы. Шурка, стремглав сбежав по ступеням крыльца, повисла на шее брата, осыпала горячими поцелуями. Бормоча под нос радостные слова встречи. Бра т вернулся, брат вернулся, кричала она, и Василию казалось, что этот радостный вопль слышит всё село. Это было главным, всё остальное ни чего не значащая шелуха жизни, ради этого он воевал. Матери достались вторые поцелуи
12 страница
Слёзы радости катились по её щекам и она не стеснялась их, смахивала углом наброшенного на плечи платка. Васятка, кровиночка моя, шептала она еле слышно, радуясь долгожданной встрече.
- Мам, а Валька, Ленка где? С отчимом когда знакомить будешь? ( В последнем письме с родины он знал, что мать привела в дом одинокого мужчину)
- Проходи в дом, за столом по порядку всё расскажу, теперь ты рядом, нечего новостями бумагу марать, письма писать. Повернувшись к образам в переднем углу горницы, произнесла в слух: Спасибо Господь, уберёг моего сына, услышал мою молитву. Слава, Тебе! Опустившись на колени, продолжила: Пресвятая Дева Мария…
- Пойдём на улицу, не будем мешать матери молитву творить, не любит она когда за ней подглядывают, к Всевышнему не дорогой идут, а чуть заметной тропинкой. Выйдя на крылец, сели на скамейку.
- Ты с дороги проголодался? И хоть у Василия бурчал голодный желудок, ответил: потом все закуски и выпивки, давай рассказывай, а то, смотрю в доме вас двое, а где остальные?
- Не писали мы, не хотели в события деревенской жизни посвящать, тараторила Шурка, на фронте подробности дополнительные думы о доме, а тебе бы они только мешали. Валька, старшая, как тебя в Армию забрали, кончила курсы бухгалтерские в Ардатове и по распределению в Алма – Ату. Там замуж выскочила, дочке уже два годика, Марией назвали. Ну, а Ленка, вскорости за Валькой, к дяде Пане, в Оренбург. В столовой работает, лётчиков кормит из лётного училища. Так, что я одна осталась, две из гнезда родительского улетели.
- А, твои какие планы, брат?
- Здесь побуду недолго, в Оренбург подамся, а там, видно будет, может, в городе осяду, может, в село уеду, в котором до войны работал. Тропок много,
Но по одной идёшь, свою торишь, одна она, только твоя тропинка.
- Не скажи, а как же война? Ты разве около был, около той большой дороги по которой шли твои товарищи?
- Эх, Шурка, шли – то мы толпой, толпой приказы исполняли, толпой пулям кланялись. Конечно, в толпе у каждого своя дорожка, вправо и лево шагнёшь, вас уже двое, четверо. Тесно на тропинке даже вдвоём, получается кто – то первым должен идти, а в бою, первый второго заслоняет от пуль. Первому завсегда пуль больше достаётся. Он замолчал.
- Ты курить не научился, а то, в самый раз самокруточку, сейчас кисет


13 страница
Принесу. У отчима на кухне  банка с табаком и газеты нарезанные, пыталась угодить Шурка.
- Не суетись, ни к чему это. Трудно было, но даже и тогда не поддался этой привычке, которая некоторым бойцам плохую службу сослужила. Скрипнула калитка. Вот и отчим с работы вернулся, ты знакомься с ним, а я с матерью вечерять соберу, да со свиданьицем соседей кликну. Пожали друг другу руки. Иван Савельич, Василий.
- С прибытием тебя, надолго к нам?
- Денька на три.
- Куда дальше? Отчим открыл коробочку из- под леденцов, стал делать самокрутку. Затянувшись, продолжил:
 Пусто в селе стало, разъехались многие кто куда. Раньше в каждом дворе народу уйма, а ноне даже несколько домов с заколоченными ставнями стоят. Сироты, да и только. Не брешут собаки, утрами петухи на подворье не кричат, ребятишки около домов не играют. Не щадит война ни военных на фронте, ни гражданских в тылу.
- Можно я вас по отчеству называть буду, а полностью с именем как то не с руки?
- Зови Савельичем, не велика птица, бригадиром работаю.
- Давно с матерью?
- Третий год пошёл. Своей семьи у меня не было, жена давно померла, а вновь жениться не получилось, да и не до этого было. Приютила Домна Васильевна, так и живём, наверное, скоро вдвоём останемся, у Шурки жених в Ардатове – поделился семейной тайной Иван.
- Савельич, имя знаю, отчество тоже, а фамилия какая, если не секрет?
- Какой секрет, Козочкин я – ответил Иван.
- Хватит разговоров, ужинать давайте, за стол…
 Пожил бы ещё, что так скоро уезжаешь? Не нагляделась на тебя.
- Поеду, мам. Пока у Лены остановлюсь, там видно будет. Проводив за порог дома, мать смахнула набежавшую слезу, произнесла: это когда маленькие детки дом просторный, а вырастут – тесным становиться. Что держать у подола, если ему другая юбка перед глазами стоит. Спрашивала до армии про девушку, ответил, что в Оренбурге, Валентиной зовут. Может, это судьба? Жениться ему надо.
- Встречай гостя, сестра, брат с войны вернулся. Василий крепко обнял и поцеловал сестру. Дозволь, подарочек тебе на плечи накину, платочек росписной. За столом, в разговорах обсудили пребывание Василия в

14 страница
Оренбурге ( Чкалове). Советовали  в деревню не уезжать, а найти работу в городе. Больших планов не строй, малыми обойдёмся, оглядись, а там, как говорится, война план покажет.
- К Валентине пойдёшь вечером? Спросила сестра, все годы за ней ничего не наблюдала, не женихалась она, видать, тебя ждёт. Сходи, обрадуй её. Идя на свидание, его не покидало чувство вины, и, хотя было понятным то, что клятвенных обещаний Василий перед призывом в армию не давал, а вдруг скажет – есть жених? Ладно, встречусь, а там по ходу дела – скажет, нет, так нет, новую подыщу. А как же та, под Львовом? Видно не судьба, хоть в сердце осталась на первом месте. Жить надо, Вася, надо жить, а в память всегда найдётся потаённый сундучок, закрытый на замочек, ключик от которого давно выброшен. Пусть будет так! Он постучал в дверь. Открыла Валентина замерев неподвижно, не зная как дальше вести себя – обнять, или поздороваться за руку?
- Здравствуй Валя, протянул руку Василий, домой пустишь? Он робко пожал тёплую ладонь, несколько секунд удерживая руку в своей руке, и, поэтому малозначительному факту понял: ждала.
- Проходи в избу, я отлучусь на немного. Войдя, поздоровался с отцом Валентины Титом Григорьевичем, матерью Ольгой. Присев к столу завязалась скупая беседа о том, как жили, что изменилось, погоде, здоровье семьи.
- А, Мария где? ( Сестра Валентины )
- Ему рассказали, уехала в Ташкент, вышла замуж, Валентина живёт с родителями, хотя в войну работала учителем начальных классов в районе. Сейчас в отпуске, после, не прежнее место работы. Прерывисто дыша. вбежала Валентина, в руках её завёрнутая в газету бутылка спиртного. Поставив её на стол, сказала: с возвращением тебя, грех не выпить по такому случаю. Первую выпили за возвращение, после второй, разговоры за столом наладились, однофразность ответов и вопросов уступило месту доверительности и задушевности. Прощаясь, стоя у калитки дома, разгорячённая рюмкой водки, решилась на вопрос.
- Вась, ты как, здесь останешься или ещё куда? Этот вопрос она лелеяла годами войны и разлуки с ним, она не знала ответа, готовилась услышать режущий ответ, но надежда на лучшее не покидала её. Он не обещал златые горы, а то, что несколько раз до войны в кино ходили, не в зачёт. Поцеловав в губы, произнёс – пока у сестры поживу, до свидания, до завтра. Месяц прошёл незаметно. Василий работал в мастерской индивидуального пошива обуви. Работу освоил быстро, не сложной она была – тачать верх обуви к подошве

15 страница
оставляя красивый рант. Плотно скручивать дратву, прибивать каблук. Даже кожу, треснувшую после набивки на колодку, научился незаметно заделывать, расщепив пополам щетинку и туда-сюда исправить возникший в процессе работы брак. Выйдя из кинотеатра, вдохнув свежего воздуха, после душного помещения, спросил Валентину, понравился ли фильм?
- Каждый фильм, частичка чьей – то жизни, она прожита кем – то, а мы, только посмотрели на неё со стороны. Кому – то нравится, кому – то нет. На всех не угодишь, сколько людей, столько мнений. Валентина давно пыталась заговорить на тему быта, мать в разговорах намекала и пыталась узнать, как складываются отношения с Василием, а что ей ответить? Соврать? Что ей хорошо? Она не хотела придумывать и строить иллюзии на этот счёт. Сам он вроде бы «спеет» к этому разговору, а когда созреет – потёмки. Шли молча. Затянувшуюся паузу в разговоре прервал Василий, чувствуя, что в их отношениях надо ставить точку, а не многоточие. Валь, ты сама как думаешь про наши дальнейшие отношения?
- Нас двое, нам решать, ведь нам не по семнадцать. Тебе 28, мне 25 надо определяться. Нет, не подумай, что я к тебе в жёны навязываюсь, но подумай сам – мне осенью на работу в школу, ты в Чкалове в мастерской, дальше, что? Раньше в нашем возрасте, детишек полон дом, а мы, вроде бездетные.
- Не так это, Валя. Война на детей нам отпуск дала, но пощадила, в живых оставила, хоть и метину на моей руке оставила. Были б кости, мясо нарастёт, решаясь на категоричный ответ, произнёс: хватит женихаться, вон и Ленка говорит: нравится – женись.
- Я нравлюсь тебе? Она остановилась и в упор посмотрела в глаза Василия.
- Стал бы ходить с той, кто не нравится.
- Что же делать нам? Поженимся? Василий кивнул головой в знак ответа.
- Сыграем свадьбу, где жить? У сестры твоей?
- У неё ртов много и дом тесен. У моих? У отца характер крутой, не уживёшься ты с ним.
- Мне, не с ним,  с тобой жить, а он – приложение семейное.
- Не так, Вася. Ты знаешь, жили мы справно, четыре брата под одной крышей. Дом в Благословленке в два этажа, подворье большое. Одних коров семь штук, а баранов и коз не считали.
- Это, ты, к чему? Про кулачью жизнь мне рассказываешь, намекаешь на что?
- Ни на что не намекаю, говорю, что не пара мы – ты, в лаптях, а я в яловых сапогах. Только правда мои сапоги заметно поистёрлись, а твои лапти развалились в прах.

16 страница
- Вот и посватался, вот и поговорили…  Как же считать, не пара мы, коль ты кулачка, а я аристократ на босу ногу? Валентина негромко рассмеялась. Не обижайся, я правду говорю, а то, что зажиточными были, так это тогда, а сейчас – ровня мы с тобой. У тебя галифе, а у меня два платья и приданного нет. Безприданница я. Не ожидал такой поворот, что молчишь? Некоторые богатых невест ищут, а у меня нет ничего кроме рук и профессии. Василий знал ситуацию, родню Валентины, что обузой она в семье, в девках засиделась. Всё добро не сундук, а холщёвая сумка, а он – начинающий сапожник.
- Валь, а я тебе нравлюсь? Они присели на скамейку. Взял за руку, глянул в глаза. По ним, не дождавшись ответа, понял. Взгляд излучал тепло и радость,  стало понятно, надо сватать. В слух сказал: приду, завтра к родителям, жди!
 Свадьбу сыграли на Рождество. Да как назвать свадьбой застолье родных? Кого удивлять и чем? Страна только – только начала «зализывать» раны войны, восстанавливать разрушенное войной производство, экономику, города и посёлки.
- Едем в район, где до войны работал, где меня ещё помнят, остановимся у хозяйки, где харчевался и снимал жильё. На первых порах не выгонит, а там и комнату дадут от школы. Село большое, а война проредила сельчан, дома у некоторых полупустые. Направление на работу нам дали, едем в деревню, а там видно будет. Хотел добавить «война план покажет», но промолчал, слишком глубокий след оставила она в душе, долго будет напоминать военные годы. Сказав, что едут в деревню, родня не стала препятствовать его плану. Сестра сказала, правильно, облегчённо вздохнула, как будто стряхнула ношу с плеч. Родители Валентины коротко изрекли с «Богом», тем самым дали напутствие на совместную жизнь.
- Соскучился по работе? Почему в городе не остался? Крепко пожимая руку Василию, спросил зав РОНО. Когда демобилизовался? А это кто, рядом с тобой?
- Женился недавно. Валентина, учитель начальных классов, вот направление в район на работу, думаю, для двоих работа найдётся?
О чём говоришь! Нам сейчас ой как нужны специалисты. Большой недокомплект, в некоторых школах по нескольку учителей не хватает, не говорю о предметниках, нехватку, лишь бы уроки в школах велись.
- Василий, забыл отчество, с паузой спросил заведующий, Александрович. Куда поедешь, Василий Александрович? Может, в городе останешься, подыщем работу здесь, квартиру снимешь. Или в село, где до войны работал? Василий никак не ожидал такого поворота в решении места работы и с женой про это не говорил. Может, ей не понравится деревня, захочет в городе работать?
17 страница.
 Он посмотрел на Валентину, и, по взгляду в ответ, понял – она думает как  он, что даёт молчаливое согласие, только, каков её выбор, город или село? Вслух ,уточняя спросил: что выбираешь, село или город?
- Что тут выбирать, в тон ему произнесла Валентина, всю войну работала в сельской школе, родилась в селе, ты городским не был и им не станешь. Едем в село, как ранее договаривались, сельские мы с тобой, жить нам в селе, а не в городе.
- Вот и договорились, выслушав её, подытожил заведующий, только, какое?
 Сёл много, Выбирай Василий Александрович, хочешь ближе к городу, хочешь дальше.
- Спасибо, но мы уже определились, в то, где до войны работал.
- Значит, Ильинка, уточнил начальник.
- Значит, так, кивнул головой Василий.

    Рассказом «ЛОЖКА» заканчивается книга «ДВЕНАДЦАТЫЙ»