Убийственная фантасмагория

               

1.
- Если жизнь не мила вам, друзья, если душу терзает сомненье!  Джон, вставайте! Вас ждут великие дела в вашей медицинской академии и завтрак!
Ванюшка не любил утро.
Мало того, что вставать надо было в полседьмого утра (даже в выходные!), так ещё и хозяйка, которую звали Леопольда Стаккатовна (что, её папу Стаккатом звали, что ли?), любила будить его пением и этой идиотской фразой.
А самым ужасным был завтрак, состоящий из полутора ложек овсяной каши, которая именовалась гордым словом "порридж", полусваренного яйца, которое при поедании растекалось по подбородку и тёмно-коричневый бурды, называемой "желудёвый кофе".
Настоящий кофе Леопольда Стаккатовна не жаловала из-за того, что в нём находилось слишком много кофеина (и где она там его нашла?), а также и потому, что её обожаемый сосед Маврикий Сысоевич однажды обмолвился, что кофе содержит канцерогены.
Сам Ваня с гораздо бы большим удовольствием съел толстый кусок колбасы с бородинским хлебом, запив этот бутерброд растворимым кофе со сгущёнкой в пропорции один к двум.   
Парень с неудовольствием потянулся, откинул одеяло и сел.
Вчера одногруппники звали на тусовку, но Ванька не пошёл – не было денег. В расстроенных чувствах придя домой, он завалился на кровать, и большую часть ночи провёл в обнимку с новой книжкой известного писателя-фантаста, в которой со знанием дела описывалось, как умные и безжалостные вирусы покоряют мир. Поэтому на утро он чувствовал себя слегка невыспавшимся.
Ваня с тоской представил, как ребята провели вечер, какие там могли быть тёлки. При воспоминании об одной, он покрылся горячим потом и почувствовал некоторое напряжение ниже пояса. Чуть позже раздался звук разрываемых по швам плавок.
Кряхтя и стеная, парень поплёлся в ванную.
Вслед ему донеслось:
- Тебя отнимут у меня, я не твоя, ты – не моя…
- Опять запела, - с неудовольствием подумал Ваня.

Пока непроспавшийся отрок принимает водные процедуры, позвольте, уважаемый читатель, представить основных участников сего повествования. Со второстепенными познакомимся по ходу чтения.

Начнём, естественно, с главного героя. Вы уже знаете, что его зовут Иваном. Годков ему двадцать, но выглядит лет на восемнадцать – щупленький, с буйной рыжей шевелюрой и едва пробивающейся растительностью на верхней губе.
Как говорится, всё бы ладно, всё бы ничего, но к этому имени прилагалась весьма известная фамилия – Жуков.
И, естественно, в любой компании всегда находился некий знаток, который не отказывал себе в удовольствии процитировать хотя бы одну фразу из известного рассказа.
Сначала Ванька пытался рыпаться, но потом ему это надоело. Памятуя, что лучшая защита – это нападение, мальчишка выучил произведение наизусть, и даже стал получать удовольствие, поправляя тех, кто неверно его цитировал.
А вообще Ваня был провинциальным искателем счастья (сколько их было, и сколько их ещё будет!), приехавшим после окончания ну, очень средней школы, в областной город, чтобы поступить в медицинский институт, а затем вернуться в родные пенаты, и самоотверженно бороться за жизнь каждого больного. И чтобы обязательно не спать ночами, совершать чудеса медицинской помощи и всегда быть на острие. Чтобы старик Гиппократ в затылок дышал, и чтобы весь посёлок в отпуска провожал. 
Умненький, много читающий (бессистемно и, как вы уже поняли, в основном фэнтези), с хорошо подвешенным языком, жаждущий выбиться в люди провинциал легко преодолел вступительные препоны, и в институт попал с первого захода. Помогло и то, что конкурс был на удивление низкий – полтора человека на место.
А дальше начались проблемы.
Первой проблемой стало хроническое безденежье.
Стипендию не платили (нужно было принести какую-то справку и хорошо учиться, но студент постоянно о справке забывал, а учился, так скажем, средненько), подработки носили временный и малоденежный характер.
Последний месяц источником денег была работа ночным санитаром в городском морге, но чувствовалось, что и этот ручеёк скоро иссякнет.
Вторая проблема заключалась в том, что Ваня был прописан у своей дальней родственницы, поэтому места в общаге ему не дали.

Дальнюю родственницу звали Виолетта Трофимовна. Степенная, сурового вида дама, дважды перешагнувшая через бальзаковский возраст, и собирающаяся сделать это в третий раз. Обладала осиной талией, густыми волосами пепельного цвета и лицом, никогда не знавшем косметики. По утрам умывалась ледяной водой с использованием дегтярного мыла и совершала моцион – пять километров лёгкой рысцой. Микробы и всякие там вирусы старались обходить тонную даму стороной, поэтому Виолетта Трофимовна никогда не болела, а к врачам относилась так же, как известный французский драматург по фамилии Мольер.
"Я не знаю худшего лицемерия и большей нелепости, чем когда один человек берётся вылечить другого".
На вопросы друзей и знакомых, почему она не проходит профилактические осмотры, отвечала цитатой из Бомарше: "наука наша, милый друг, куда существенней поможет. Не уничтожит злой недуг, зато больного уничтожит".
Известный игрок по имени Альц,  тоже никогда не затягивал Виолетту Трофимовну в свои игры, ибо знал, что проиграет.
Неожиданно свалившегося на её голову внука (а может и правнука, родственные связи были так запутаны, что разобраться в них было невозможно ни на трезвую и не очень трезвую голову) временно прописать согласилась, но в совместном проживании категорически отказала – самой места мало.
Узнав о высоких намерениях внучка, посоветовала побыстрее отрастить бороду, ибо, по словам того же Мольера, "у кого есть борода – тот наполовину врач".
Жила она в трёхкомнатной квартире старого, построенного ещё в пятидесятых годах прошлого века дома (сталинский ампир!). Комнаты были обставлены предметами пошлой роскоши (у Вани "Двенадцать стульев" была одной из любимейших книг) и увешаны всякими картинами и коврами. Особенно Виолетта Трофимовна ценила полуоблезлый коврик, висящий у неё в туалете, на котором, при желании и некоторой доли фантазии, можно было обнаружить часть ноги, обутую в сапог, лежащую на зелёном лугу.
Насчёт денежного вспомоществования внуку бабушка была принципиальна – зарабатывай на жизнь сам.
Единственный внуколюбивый поступок заключался в том, что она определила внучка на постой к своей старой подруге, где мы его и застали.

Леопольда Стаккатовна в своё время успешно подвизалась на сцене как исполнительница русских песен и цыганских романсов. Ровесница Виолетты Трофимовны сохранила былую красоту, фигуру и темперамент. К любимым её занятиям (распевание эротических романсов, и повествование о том, как ей удалось пережить девятерых мужей-сволочей), присоединилось приобщение  юного провинциала к особенностям будущей взрослой жизни. В процессе приобщения Леопольда Стаккатовна весьма свободно цитировала заветные сказки Афанасьева, запретные плоды раздумий Козьмы Пруткова и стихи Баркова.  Ваня слушал откровения бывшей эстрадной дивы то бледнея, то краснея, но с неослабевающим интересом. Временами пытался даже задавать вопросы.
В ответ Леопольда Стаккатовна косилась на парня весьма недвусмысленным взглядом, поэтому на ночь Ваня закрывался на крючок и баррикадировал дверь старым неуклюжим комодом, с трудом поддающимся транспортировке.
Иногда дверь пытались открыть, и парень в ужасе забивался под одеяло, но баррикады были надёжны. В этом случае по утрам Леопольда Стаккатовна была весьма не в духах.

И был ещё некий Маврикий Сысоевич, сосед Леопольды Стаккатовны, обмолвившийся однажды, что кофе содержит канцерогены.
Низенький юркий старичок с бородкой клинышком, лысый и в пенсне, постоянно роющийся во всяких фолиантах и коллекционирующий, по мнению Вани, всякий мусор – письма, различные коврики и ресторанные счета.
Иной раз, когда хозяйка посылала Ваню пригласить соседа к чаю, Маврикий Сысоевич с большим увлечением рассказывал, как, что и почём ели в ресторанах лет так тридцать-шестьдесят назад. Иной раз назывались такие блюда, о которых Иван вообще не слыхивал, и, тем более, не пробовал. Иногда к соседу приходили журналистки с просьбой рассказать что-нибудь интересное. Маврикий Сысоевич просьбы выполнял, но под конец всегда спрашивал: - "как вам стелить, как корреспонденту, или как женщине?".
Ответ был однозначным.

- … Ах, зачем эта ночь так была хороша, ла-ла-ла, ла-ла-ла! Джон! Заканчивайте ваш туалет, и идите завтракать. Сегодня я приготовила порридж с ананасом и кофе по-богемски.
Ивана передёрнуло.
- Да, Джон! Я совсем забыла. Звонила Виола и просила, чтобы вы зашли к ней сегодня после занятий. У неё кончился валокордин и омез, поэтому она просит, чтобы вы прибрались у неё в квартире.
Поражённый вывертом бабкиной фантазии, парень остолбенел.
Леопольда Стаккатовна обозрела его оценивающим взглядом и мечтательно произнесла:
- Джоник, примите что-нибудь успокоительное, а то джинсы не застегнутся. И после занятий не пейте много пива – потенция снизится. Как правы были латиняне, говорившие scietia est potentia!
Проклиная латинскую мудрость, разъярённый и сконфуженный Ваня мигом проглотил совершенно несъедобную еду, напялил курточку на рыбьем меху и выскочил на улицу.

Как там было мерзко и противно!
Сырой, почти что лондонский туман, покрыл дома, машины и витрины. Холодный ветер кидался в лицо какой-то мокрой пылью. Прохожие, невнятно матерясь, и спотыкаясь друг о друга, пытались спешить по своим делам. Водитель автобуса, не заметив полузамёрзшего паренька, захлопнул двери перед самым носом.
Ванюха с тоской вспомнил, что сегодня ему грозят микробиология и патологическая анатомия.
Нельзя сказать, что это были нелюбимые предметы, но преподы были самыми натуральными зверями, и всё мечтали доказать, что уровень знания у нерадивого студента находится ниже плинтуса.
- Да ещё и в морге дежурить, - с тоской простонал несчастный.

В институте его тормознули на вахте.
- Где твоя маска?
- Какая ещё маска? – с удивлением спросил студент.
- Ты что, забыл, что в связи с новой грозной инфекцией все должны носить индивидуальные средства защиты и держаться друг от друга как можно дальше?
Что-то такое вчера говорили, но это "что-то" пролетело мимо ушей.
Пошарившись в рюкзачке, Ваня нашёл какую-то, столетиями хранившуюся там маску, и нацепил её на физиономию.
И сразу закашлялся – так от маски несло дезинфекцией.
- Я ведь её из морга упёр, - вспомнил парень.
- Молодец, - услышал в ответ. – Санитарный режим соблюдаешь.

Преподаватель начал занятие с сообщения о том, что в мире свирепствует особо опасный вирус. Так как на лице препода была маска, а хорошей дикции никогда не было, то половины слов понять было просто невозможно, а из того, что было понятно, явствовало,  что природа возникновения злодея до сих пор неизвестна, но доказано, что он обладает достаточно высокой вирулентностью и передаётся воздушно-капельным путём. Поэтому все должны соблюдать масочный режим и социальную дистанцию. И вообще, не исключается, что создан этот вирус как новое бактериологическое оружие,  поэтому надо быть очень осторожным и соблюдать все рекомендованные правила.

То ли под влиянием прочитанной ночью книги, то ли из-за невнятного бормотания, доносящегося с кафедры, но Ваня представил себя этаким одиноким вирусом. Как он, разбуженный от долгой спячки упавшим на предметное стекло электронным микроскопом китайского производства, пытается найти себе хоть какое-нибудь пристанище с подходящей средой обитания и возможностью производить себе подобных. Как он пробует приютиться в летучих мышах и одногорбых верблюдах, но там ему очень неуютно. И, наконец-то найдя достойную среду обитания, носящую имя "человек", распространяется по всему миру.
- Ну, что он врёт-то, что врёт-то! - ворвался в Ванькину голову возмущённый голос (Ванька даже не удивился). - Не такой уж я и страшный. Да, меня создали, но с благой целью – сделать человечество здоровым и счастливым, путём избавления от большинства болезнетворных вирусов и бактерий. А попутно и от тех особей, которые свой генетический фонд исчерпали, и только зря землю коптят. А какой шум подняли, в чём только меня не обвиняют! Неправда это всё! И про электронный микроскоп ты бредишь. Но интересно, до такого даже я не допёр. Тебе это потом зачтётся.
Ваня тихо млел, сознание его раздвоилось – он пытался понять преподавателя и одновременно увлечённо внимал тому, что говорит вирус.
- Вместо того, чтобы понять и подружиться, - жаловался голос, - меня всячески гнобят – людей заставляют руки мыть с мылом и антисептиком, маски носить, в какие-то комбинезоны одеваться, от которых пользы никакой, да ещё кварцевыми лампами облучаться. А я ведь, специально для тебя повторяю, благое дело делаю – мир от балласта очищаю. 
- Надо отметить, - продолжал бубнить преподаватель, - что в последнее время наметилась тенденция перемещения вируса из крупных городов на периферию. Есть работы, указывающие, что вирус меньше поражает тех, кто курит и пьёт красное вино.
Аудитория заинтересованно зашевелилась.
- Имейте в виду, - поспешно добавил лектор, - это только исследовательские работы, и я вас ни к чему такому не призываю.
Аудитория разочарованно затихла.
- Дурак, - отметил вирус. – Я действительно не трогаю куряк и выпивох потому, что они мне близки и приятны, ибо родина моего рождения – Восток. Я там даже в ковре жил. И на месте лектора я бы весьма рекомендовал подобного рода увлечения.
- Но всё не так страшно, как вы думаете, - продолжал вещать голос преподавателя. - Наши вирусологи буквально в считанные дни изобрели новую вакцину, и на нас возлагается обязанность принять участие в вакцинации населения.
- Вакцина, ха! – возбудился вирус. – Испугала она меня, как известного животного голый комплекс ягодичных мышц! Не страшна она мне, мы с ней подружимся.
- По этому поводу, - закончил занятие препод, - вы сейчас дружно пройдёте в прививочный кабинет, а завтра начнёте планомерный обход квартир, чтобы провакцинировать каждого, кто подвернётся под руку.
- А нам прививаться обязательно? – раздался вопрос с задней парты.
- Вакцинация добровольная, никто под дулом пистолета вас в кабинет не поведёт. Но учтите, что для создания коллективного иммунитета должно привиться семьдесят пять процентов студентов. Предупреждаю, что на сессии к привитым будет более лояльное отношение, чем к остальным, - ответствовал преподаватель.

Перед тем, как получить свою порцию вакцины, Ваня заполнил заявление на трёх листах, в котором указывалось, что за возможные осложнения никто никакую ответственность не несёт – всё по добровольному согласию. Потом парню померяли давление, температуру. Замотанный терапевт поинтересовался вредными привычками и, вздохнув, подписал допуск на вакцинацию.
Стоя в очереди, Ваня наслушался всяких ужастиков про то, как после прививки отнимаются руки-ноги, развивается анафилактический шок, снижается потенция и вылезают волосы. Самой жуткой была байка о том, как после процедуры вымерла половина жителей дома престарелых, а заодно и та бригада, которая этих престарелых вакцинировала. Правда, это происходило где-то за рубежом, и вакцина была забугорная. 
После укола у Вани жутко болело плечо, из носа непрестанно текла какая-то светлая прозрачная жидкость с неприятным запахом ("Ринорея", - со знанием дела подумал будущий врач), по телу растеклась странная, непривычная слабость.
Голова кружилась и шумела так, что хотелось лечь и не шевелиться.
- А мне ведь ещё в морге дежурить, - опять вспомнилось ночному санитару. – И Виолетте надо позвонить, сказать, что сегодня не приду.

- Не любишь ты меня, Ванюша, - с неожиданной грустью сказала бабушка, когда Ваня дрожащими от холода руками набрал почти что ненавистный номер. – А я ведь совсем одна, и стакана воды подать некому. Ты знай, когда помру, я тебе всё оставлю – и квартиру, и деньги. Что хочешь с ними делай, только коврик, что в туалете, береги. Никому не отдавай, слышишь? Это у нас семейный талисман. Значит, не придёшь? Что ж, придётся позвать кого-нибудь, пусть помогут.
Ваня знал, чем заканчивается, а главное, с чего начинается эта помощь.
Придёт её древняя подруга с трудно произносимым именем, они посидят под розовым абажуром, разопьют бутылочку "Чёрного лекаря" (тысяча восемьсот двадцать два рубля бутылка!), перемоют косточки нынешней неблагодарной молодёжи. Потом съедят салат из морепродуктов (обе страстно любили крабов, кальмаров и креветок в соусе "Васаби"), протрут влажной тряпочкой мебель, а Виолетта вспомнит, что у неё кончился валокордин и омез, По этому поводу они выпьют коньячку и разойдутся довольные собой.
- Хоть бы посуду вымыли, - с тоскливой злобой подумал любящий внук.
Тут он был неправ.
Следы своего разгула подружки убирали очень тщательно, чтобы не подавать дурной пример подрастающему поколению.

2.
- Ты что так рано? – с неудовольствием спросил дневной санитар. – Я тебя и не ждал ещё.
Санитара звали Саней, иногда кликали и по отчеству, чего Александр очень не любил. Был он толст, лыс, злопамятен и, по мнению Ванюшки, весьма староват – около пятидесяти.
Ваню всегда интересовало, как можно всю жизнь проработать в морге санитаром.
Парень не замечал, что Саня приезжает на работу на иномарке не из последних. И не знал, что санитарские дети учатся в престижной школе, супруга носит умопомрачительные наряды. А в отпуск Санино семейство ездит не в какую-нибудь там Турцию, а на Кипр, или в ещё более экзотичные места.
- Иди пока, переодевайся, а я тут быстренько работу доделаю, и тебе дела сдам, - проворчал Саня, скидывая в лоток инструменты и нацеливаясь водопроводным шлангом в неприятного вида пятно на мраморной доске секционного стола.
- Ну почему в фильмах морги выглядят так красиво? – думал Ваня, переодеваясь в рабочую форму. – Холодильные шкафы, кондиционеры, на стенках всякие пейзажи вперемежку с рентгеновскими снимками висят. А как к нам не придёшь, то стены обшарпанные, то воняет пакостно, то из морозильной камеры холодом тянет, и иней на дверях висит.
В процессе переодевания симпатичный низкорослый паренёк медленно и верно превращался в заморыша – мятые, с постоянно растянутой резинкой штаны, которые приходилось подвязывать бинтиком и пижама, в которой вполне могли бы уместиться ещё два парня Ванькиной комплекции.
Процесс переоблачения закончился влезанием в длинный, чуть ли не до полу, халат, который завязывался сзади.
После этого парень своим теловычитанием стал походить на скелет из учебной комнаты, которого безбашенные студенты  как-то обрядили в халат преподавателя.

Старший товарищ посмотрел на сменщика с жалостью вперемежку с трудно скрываемым отвращением.
- Готов? Значит, так. В холодильнике четверо. В секционных всё прибрано. Тебе только у экспертов протереть. Я пошёл. И смотри – чтобы к моему приходу ничего не изменилось. Удачного дежурства.
- Злой вы, Александр…, начал Ваня.
- Без отчества, - быстро встрял собеседник.
- Вы же сами знаете, чем заканчиваются пожелания спокойного дежурства, так зачем желать-то такое.
Саня притормозил.
- Кстати, а какое у нас сегодня число?
Ванька ответил.
- Тебе крупно повезло. Ты будешь дежурить в ночь, когда в моргах оживают мертвецы.
- Да брось ты свой юмор, - обозлился Иван.
- Посмотрю, что ты завтра утром скажешь. А вообще, сменщик ты мой закадычный, чувствую я, недолго ты здесь проработаешь. Не место тебе здесь. Трупы ворочать не можешь, инструменты подаёшь не те, спирт не пьёшь, даже пол толком вымыть не можешь. Девки-то тебя хоть любят?
- Врёте вы всё, нормально я работаю. И спирт пью. Разбавленный. И девки меня…
Ванька осёкся и замолчал.
Саня хмыкнул.
- Да? Ну ладно, сперматозоид, до завтра. А халатик-то сними, иначе как от оживших покойников убегать-то будешь? Запутаешься в нём, упадёшь, а они на тебя ка-а-ак кинутся…

Дежурство начиналось спокойно.
Ваня вымыл пол в кабинете экспертов, подсыпал корму в аквариум, где беспрестанно множились то ли гуппи, то ли макроподы (Парень ничего не понимал в аквариумистике) и, вспомнив утренний разговор с вирусом, уселся за учебник микробиологии.
Вскоре читать про всяких микробов студенту надоело, и он с удовольствием переключился на свою любимую фантастику.
Фантастика была жуткой и захватывающей – на неизвестной планете отряд первопроходцев преследовали наделённые злобным разумом деревья и зомби. Изюминкой произведения автор считал тот факт, что зомби были не кем иным, как ранее погибшими первопроходцами, что вносило в процесс умерщвления пока ещё живущих особую пикантность и изощрённость.
И командовал этими зомби свихнувшийся киборг, ранее бывший у них в подчинении.
Когда Ваня дошёл до очередной попытки первопроходцев геройски погибнуть (на это раз в болоте, кишащем каннибальски настроенными змеями и клещами), в морге внезапно погас свет.
Дежурный санитар, не совсем ещё освободившийся от фантастического тумана, поёживаясь, полез искать дежурные фонари.
Фонарей на месте не оказалось.
На Ваньку накатила темнота и тишина.

И вдруг мёртвая тишина морга разродилась звуками падающих капель. Капли падали редко, весомо и очень громко. Вслед за этим что-то неразборчивое забормотала вода в батареях, послышались чьи-то лёгкие шаги, в силуэте оконного переплёта, появилась чья-то неоформленная тень.
Любителя фантастики охватил инфернальный ужас.
Он вполз на старое кресло-диван, завернулся с головой в какое-то заскорузлое одеяло, и стал дрожать мелкой дрожью, не забывая при этом стучать зубами.
Вдруг из морозильника раздался дикий вопль:
- Эй, ты! Заснул, что ли? Открывай!
Зашуганный санитар сжался в комок и плотнее завернулся в одеяло.
Стук не прекращался.
- Открывай быстрее, а то дверь выломаю. Холодно мне, замерзаю.
Последнюю фразу кричащий произнёс с каким-то жутким подвыванием.
И в этот момент зажглась тусклая аварийная лампочка. 
С трудом сползя с дивана, ничего не соображая, дрожа от страха, Ваня, держась рукой за стену, подошёл к морозильнику.
Вспомнил Санино напутствие, путаясь в рукавах и завязках, выбрался из халата и открыл дверь.
За дверью стоял труп.
Медленно, на подгибающихся ногах, парень отступал от страшного видения, пока не упёрся спиной в стену
- Зомби, - всплыло в голове. – Сейчас меня убивать будет. Интересно, за что и как?
- Что, ни разу воскресших покойников не видел? – глумливо спросил зомби.
- Н-н-н-е-е-е-т, - попытался сказать перепуганный сотрудник морга.
- Молодой ещё, увидишь, - обнадёжил воскресший труп. И, помолчав, спросил: - Закурить есть?
- Н-н-н-е-т, не курю, - заикаясь, ответил парень.
- Зря. На этой работе не пить и не курить нельзя. Вот тут до тебя мужик работал, так мы с ним не раз выпивали, - ностальгически вздохнул воскресший.
- Так вы что, тут не в первый раз?
- Да, когда я упьюсь, то всегда находится кто-нибудь добренький, который труповозку вызывает. Вот меня сюда и везут. А я что? Отосплюсь, отогреюсь – и домой. Ну, пока. Утром скажешь, что Подснежника в очередной раз привозили. Меня тут многие знают. Открывай дверь, и до встречи.
- Не могу.
- Что не можешь? Дверь открыть?
- Мне в журнале всё это надо записать.
- А без этого нельзя?
- Положено так.
- Кем?
- Инструкцией, - слабеющим голосом произнёс Ваня, понимая, что сейчас случится что-то нехорошее.
- И-и-и-нстру-у-у-кци-ей, - протянул Подснежник, – положено? Ну, что ж, хотелось по-хорошему, но, видно, не получится.
С этими словами мужик подошёл к санитару, и, почти не размахиваясь, ударил его в живот.
Ванька тихо сполз по стене на пол.
Лицо побледнело, на лбу выступил холодный пот, дыхание прервалось.
Подснежник наклонился, засунул руку в карман халата, вытащил связку ключей.
- Слабак! Очухаешься – дверь закроешь, про меня забудешь. Понял?
После чего рывком поставил парня на ноги, потрепал по щеке и вышел.
Вскоре раздался звук захлопывающейся двери.

После ухода ожившего покойника у Ваньки началась истерика. Судорожные всхлипы сменялись безудержным хохотом, дико болела голова и живот. С трудом доплёлся до кресла, попытался сесть, но не попал и плюхнулся на пол.
- За что он меня? Я ведь ничего плохого ему не сделал. А он меня в живот. Больно. Почему мне так не везёт? Почему у других всё есть, а у меня ничего? Неужели, и я таким бомжом буду? – со слезами в голосе, иной раз, срываясь на крик, бормотал Иван, сидя на полу и уставившись в грязно-зелёную, покрытую разноцветными потёками стену. – Не хочу! Я денег хочу, чтобы жить по-человечески, чтобы книги читать, по всяким странам ездить. Не хочу прозябать! Слышите – не хочу!
В памяти всплыл телефонный разговор с Виолеттой Трофимовной и, почему-то, Достоевский с Пушкиным.
- Твоя бабка одна живёт, денег немерено, а она хоть раз тебе подкинула что-нибудь на жизнь? – прошелестел в несчастной Ванькиной голове провокационно-сочувствующий голос. -  Ведь так и помрёт на своих деньгах. Зачем они ей? Старая ведь. Хоть и завещала всё тебе, но помирать-то не собирается. Так помоги ей в этом.
Потом в голове мелькнула набившая оскомину фраза о твари  дрожащей, имеющей какие-то права, а потом стала рисоваться жутко-притягательная картина, как он становится единственным наследником, как ему всё становится доступным – разные страны, машина, шикарный коттедж, табунок девушек.
- Нет, не надо. Я не хочу!  Пусть живёт. Я сам всего добьюсь, слышите – сам, - словно в бреду лепетал запутавшийся мальчишка, вжавшийся в уголок между письменным столом и массивным сейфом.
А потом наступила тишина и покой.
Аварийная лампочка, словно увидав всё, что хотела, сочувственно подмигнула и погасла.

3.
Утром Ваню встретил староста группы.
- Ты будешь участвовать в прививочной кампании? - спросил он.
- Не знаю, не думал.
- Зато я подумал и знаю. Ты в списках. Начинаем сегодня.
Первой парой стояло занятие по токсикологии.
- Сегодня я познакомлю вас с излюбленным препаратом спецслужб. Достоинством этого препарата является то, что он эффективен на сто процентов, противоядия не существует. При обычном патологоанатомическом исследовании картинка внутренних органов выглядит как при массивном отёке лёгких. Обычно, патолог расценивает всё увиденное как проявление основного заболевания, и на этом вскрытие заканчивается. Чтобы обнаружить этот препарат, нужна специальная лаборатория, которую не в каждом патологоанатомическом отделении встретишь.
Вот посмотрите на эту ампулу. По виду она ничем не отличается от ампулы с банальным лекарством. Но, находящийся в ней препарат, о котором я говорил, при любых способах введения вызывает угнетение сознания и последующую остановку дыхания и кровообращения. И, обратите внимание, препарат начинает действовать через два часа независимо от пути введения. То есть вы успеете не только угостить вашего визави препаратиком, а ещё выпить с ним по чашечке кофе. Вы уйдёте, а оставшийся заснёт тихим и последним сном. Сколько нежелательных лиц ушло в мир иной от этого препарата! - с неожиданной ностальгической ноткой в голосе произнёс преподаватель. 
Об этом человеке среди студентов ходила масса легенд. Самой безобидной была версия, что до поступления на кафедру, он выполнял "деликатные поручения" определённых служб.
По окончанию занятия Ваня, улучив момент, когда препод отвлёкся на разговор со старостой группы, спрятал ампулу с препаратом в карман халата.

4.
А потом начался прививочный кошмар.
Желающие привиться начинали скапливаться у прививочных пунктов часов в семь утра, хотя пункты открывались в девять. Активисты доставали тетрадку, в которой записывали фамилию желающего привиться и номер его очереди. Неуверенные в своей памяти, номер очереди писали на ладони.
После открытия пункта по очереди обязательно проносился слух, что вакцины завезли мало, и её на всех не хватит.
Прививочные пункты были открыты в самых разнообразных местах, даже в зоопарке и цирке, где желающих привиться приглашали бесплатно посмотреть представление, или покормить какого-либо экзотического зверя.
Но, желающих привиться всё равно было меньше, чем требовалось.
И это несмотря на обещанные привившимся льготы и призы -  вплоть до квартир и автомобилей.
Дело дошло до того, что горожане разделились на анти- и пропрививочников, которые сражались между собой пока в виртуальном пространстве, но наиболее предусмотрительные не исключали возможность и уличных столкновений.
Особенно Ваню напугало высказывание одного из писателей-фантастов, который обзывал нежелающих привиться придурками и тупыми бестолочами. А также обещал, что если бы он был Тёмным Властелином, то прививал бы принудительно. Его чёрные штурмовики ходили бы по квартирам, вышибали двери и, злобно хохоча, ставили бы всем прививки. Для особо нежелающих писатель обещал год ссылки и поражение в правах.
Позже к нему присоединился главврач больницы, в которой Ваня проходил практику. Главврач заявил, что пора вводить дискриминацию, и плановую медицинскую помощь непривитым не оказывать.
После этих высказываний Ваня переставил книги писателя подальше, а главного врача старался обходить стороной.
Антипрививочники устраивали пикеты, что-то говорили о "социальном шантаже", "вакцино-фашизме", напоминали о добровольности вакцинации. В ответ им объясняли, что они "неверно видят ситуацию", что "обязательной вакцинации нет". А если человек не хочет (или, по какой-либо причине, не может) прививаться, то он всегда сможет найти другую работу, где вакцинация не обязательна.

Бесконечная беготня по адресам и уговоры привиться сделали своё дело.
Вакцинатор приходил домой измученным, сил не хватало даже для бесед с хозяйкой квартиры, встречающей его укоризненной фразой что-то насчёт того, что с каждым днём короче к могиле наш путь.
По ночам снился вирус, который ласково сжимал в присосках шприц с вакциной, что-то пытаясь объяснить замотанному вакцинатору.
Однажды Ваня проснулся от того, что над ним стояла Леопольда Стаккатовна.
- Просыпайся, Ванюша. Я поесть приготовила.
От изумления у парня отнялся язык.
- Вставай, вставай. Я сосиски отварила с тушёной капустой, и тосты сделала из бородинского хлеба. И твой кофе со сгущённым молоком, как ты любишь. Поешь, а то на тебя смотреть страшно – даже нос, и тот полшестого показывает.
Ванька не нашёл ничего более умного, как спросить:
- Леопольда Стаккатовна, вы не заболели?
- Надоело тебя дразнить. Не такая я уж дура, как кажусь. Хотя, конечно, дура. С мужьями дурой была, детей не нарожала, теперь вот одна маюсь.
С этими словами хозяйка квартиры, подойдя к комоду, легко, одной рукой, передвинула его от двери к стене.
Выражаясь современным языком, Ванька офигел окончательно.
И, пребывая в этом состоянии, заглотил десяток сосисок, запив их тремя кружками подкрашенной растворимым кофе сгущёнки.

5.
- Нет, ребята, вы только посмотрите – Виолетта Трофимовна Иванова, восьмидесяти девяти лет от роду. Старушке уже надо о наследниках подумать, а она привиться хочет, - с весёлым удивлением произнёс староста группы.
- Это моя бабка, - хмуро сказал Иван. – Ребята, съездите без меня, а?
- Что, не хочешь любимую бабусю привить?
Ваня промолчал.
- Ладно, без тебя обойдёмся. Тем более, что кроме неё никого в списке нет. Так что съездим, привьём и будем к зачёту готовиться.
Воспользовавшись общей суматохой, с чувством, что это не он, а кто-то другой, тянущий его за руку, Ваня вытащил из бластера ампулу с вакциной, и заменил её ампулой, украденной с кафедры токсикологии.
Группа убежала прививать гражданку Иванову, а Иван поплёлся домой.
Голова была пустая, настроение паршивое.
Вспомнилось, как он в первый раз встретился с Виолеттой Трофимовной, как она уговаривала свою подружку принять внука на постой, как ненавязчиво приучала к самостоятельности. И последняя фраза о близкой смерти и о том, что он её не любит.
Ваня бросился к дому Виолетты.
Но было уже поздно.
У подъезда стояла машина, в которую закатывали носилки с телом.
Телом любимой бабушки.

6.
Хоронили Виолетту Трофимовну из морга, где продолжал работать Иван. Сотрудники посочувствовали, и постарались сделать всё на достойном уровне – гроб с глазетом и кистями, венки, музыка, цветы.
В день похорон над городом бушевала буря – вывески срывались с насиженных мест, деревья выворачивались с корнем, мусорные урны летали над улицами, которые превратились в полноводные реки, на гранитные лица основателей города нацепились медицинские маски.
Тихо плакала Леопольда Стаккатовна, грустно вздыхал Маврикий Сысоевич.
Когда внук подошёл к гробу бабушки, его охватил ужас.
В домовине лежала красивая, лет сорока, женщина, совершенно не похожая на покойницу.
Наклонившись, чтобы отдать последнее целование,  он увидел, как глаза Виолетты Трофимовны слегка приоткрылись, а губы прошептали:
- Не переживай, внучек, скоро увидимся.
Иван едва не потерял сознание.
В нотариальной конторе его поджидал ещё один удар.
- Учитывая волю покойной, квартира и все имеющиеся в наличии средства передаются благотворительной организации. Вам завещается только коврик, который вы должны беречь и не отдавать никому ни под каким видом. Это непременное условие. Примите наши соболезнования.

7.
Парня мучило кошмарное видение.
На деревянной трибуне, обитой выцветшей тряпочкой, стоял высокий, с залысинами мужик. Глядя на Ваню с красным галстуком на шее, понуро стоящего под трибуной, он трагическим голосом вопрошал:
- Зачем ты убил бабушку?

- Проклятая старуха, ты обманула меня! Все деньги какой-то там благотворилке, а мне, твоему единственному внуку ничего, кроме коврика! Так зачем я это сделал? Ведь не хотел же, не хотел, - метался по комнате Ваня. – Кто меня за руку тянул? Бабушка, милая, прости меня. Хотя, что я говорю – убийц не прощают. Но прости меня, дурака. Наверняка, бес попутал. Как я дальше-то жить буду? Прости меня, пожалуйста, бабушка, прости меня!
- Ванюша, прости меня, но тут Маврикий Сысоевич с тобой поговорить хочет, - раздался извиняющийся голос Леопольды Стаккатовны.
- Ему-то что надо? – с тоской подумал Ваня.
Иван застал соседа, с любопытством рассматривающего коврик, который Ваня принёс из квартиры Виолетты Трофимовны, бросил в угол и забыл.
- Странная форма у этого коврика, - с интонациями эксперта произнёс сосед. - И я, кажется, знаю, от какого ковра он оторван. Ваня, вам он всё равно не нужен, а мне бы сгодился. Продайте, а? А я вам хорошую денежку дам.
- Хоть так забирайте, - разбитым голосом произнёс кающийся, и ушёл в комнату, чтобы без помех продолжить занятия самобичеванием.
И только потом вспомнил, что бабка завещала не отдавать коврик никому.
Выскочил в коридор, стал барабанить в дверь соседа, но дверь молчала.
Сунулся было к Леопольде Стаккатовне, но у неё, в кои-то веки, дверь в комнату была тоже закрыта.
Из-за неё слышался булькающий звук наливающейся в стакан жидкости, а надрывное "в гробе сосновом останки блудницы пара гнедых на погост волокут" сменилось бравурным "налей бокалы полней" и закончилось растерянным:
 - И что теперь будет?
Озадаченный постоялец, постояв у двери, отправился спать.

8.
Среди ночи Ваню разбудил жуткий, леденящий свет, балдахином обволакивающий кровать.
В центре балдахина проявился печальный облик Виолетты Трофимовны.
- Эх, Ваня-Ванюша, – непривычно ласковым голосом сказала бабушка. – Что же ты наделал? Мало того, что ты убил меня, но ещё не соблюл условие завещания и мою просьбу – отдал коврик. И теперь и ты, и я за это должны понести наказание. Тебе будет очень больно, Ваньша, но ты терпи – только так ты можешь искупить свою вину. А мне дан другой урок, и я ничем не смогу тебе помочь.
- Это ведь сон, этого не может быть, мне это только снится, - ещё успел панически подумать Ваня, но кровать под ним разверзлась, и он начал падать в пропасть.
- Нет, это не сон! - демонически донеслось сверху.

9.
Убивец очнулся от пронизывающего холода.
Попытался пошевелиться – не получалось.
Голое затёкшее тело, казалось, было намертво приклеено к чему-то твёрдому и ледяному.
Было темно и страшно.
Время шло, ничего не происходило.
- Где я, что со мной?
Страх постепенно сменялся ужасом, переходящим в панику.
Где-то далеко внизу появился тусклый свет, а в нём – тень чего-то человекообразного, инфернального.
Ванька внезапно ощутил себя тринадцатилетним пацаном в ожидании порки, которой щедро одаривал его пьяный отец.
Вообще-то, в трезвом состоянии это был нормальный мужик – хозяйничал по дому, ездил с сыном на рыбалку и в лес, читал вместе с ним книги…
Но стоило только принять "на грудь", даже самую малость, так начиналась проверка дневника, тетрадей…
И заканчивалась "воспитательным процессом".
Так называл эту процедуру внимательный родитель.
Пацанёнок старался убежать, спрятаться, но любящий папаша находил его повсюду.
Вспомнился тот стыд, когда он, стаскивая с себя штаны и трусы, ложился животом на лавку и, крепко зажмурив глаза, закусив руку, с трудом сдерживая всхлипы и слёзы, ждал начала этого "воспитательного процесса".
Иной раз приходилось ждать очень долго.
- А-а-а! Не надо! Я больше не буду! Отпусти! – щенком проскулил Ванюшка, сглатывая слёзы, неожиданно ощутив давно забытую, но стыдную боль от воспитующего ремня.
Чудовище подошло ближе, и Ванька с ужасом признал в нём преподавателя с кафедры токсикологии.
- Так это ты спёр у меня ампулу с препаратом!? – взревело чудовище.
И, сграбастав орущего и извивающегося от страха парня, потащило его туда, где раздавались жуткие вопли, и нестерпимо воняло дезинфекцией с примесью запахов, присущих только месту Ванькиной подработки.

10.
Обычная канцелярия обычного присутственного места – несколько столов, мусорные корзины, мониторы.
Но эта кажущаяся обыденность вызывала совершенно необъяснимый ужас, и, как это не странно – интерес, ибо над одним из столов висел плакат "Оставь надежду, всяк сюда входящий", а за столом сидело существо неопределённого вида и пола.
Напротив стола стояло нечто напоминающее электрический стул, на котором скукожился герой нашего повествования.
- Так, ты у нас кто? – роясь в бумагах, спросило существо.  – Имя, фамилия?
Иван, превозмогая дрожь во всём теле, ответил.
Существо глумливо захихикало.
-  "А вчера мне была выволочка. Хозяин выволок меня за волосы во двор…"
- Не за волосы, а за волосья, - хмуро поправил тёзка и однофамилец. – Цитируйте правильно.
- Ишь, дурень-дурнем, а классику знает, – пробормотало существо. – Ну, хоть что-то положительное.
Существо помолчало, потом достало трубку, набило её табаком, и закурило.
Смрад поплыл по помещению.
- И висит на тебе, яхонтовый, убийство бабушки посредством уворованного ядовитого препарата, - заговорило существо с цыганским прононсом. - Пропуск занятий в институте, попытки вступать в многочисленные связи, правда, не до конца реализованные – ну, это по неопытности, потом научишься. Дело обычное, ничего особенного… Ты зачем коврик отдал?
- Так получилось, - в панике забормотал парень, - я не знал, я случайно…
- За таковские случайности бьют до чрезвычайности, а за такие небрежности бьют по …, - не договорив, глумливо прохихикало чудовище. - Зачитываю решение трёхведомственной комиссии… Так. "За добровольную передачу фрагмента предмета, представляющего серьёзную опасность"… Дьявол, ну и слог!.. "предписывается пройти все ранее прочитанные наказуемым способы воздействия с последующим магореанимированием и повторением сроком сто лет. Последующие воздействия будут оказаны в зависимости от осознания вины". Ты понял?
- Нет, - буркнул Иван, чувствуя что-то очень нехорошее.
- Ты ведь читал, как фантасты расправляются со своими героями?
- Да.
- Тебе предстоит тоже самое. Тебя будут убивать, воскрешать и снова убивать до тех пор, пока не проникнешься осознанием вины. Причём убивать будут именно так, как описано в прочитанных тобой книгах. Ребятки, займитесь им!
В комнату вошли двое в респираторах и средствах индивидуальной защиты, подхватили парня под тощие белые рученьки и поволокли прочь.
- Куда? – пискнул утаскиваемый.
- Увидишь.

11.
Первое, что увидел наказуемый – озеро огня.
В озере плескались тела, издавая вопли, в которых Ваня с удивлением услышал что-то рэперское с примесью русской оперной классики.
- Давай, быстренько его туда кинем, и пойдём атомное пиво пить. Только сейчас привезли.
С этими словами двое из ларца просто и незатейливо схватили Ивана за руки-за ноги, раскачали, швырнули.
- Не…, - только и успел вякнуть бросаемый, но его с головой накрыла огненная жидкость.
Кости освобождались от изжаренных мышц, кровь вскипала и сворачивалась в артериях и венах (почему-то больше во внутренней ярёмной слева)…
Потом были и колюще-резаные раны, отрубание головы, ледяная купель, мост с острыми шипами, по которому нужно было куда-то ползти, выход в открытый космос без скафандра, перегрузки, при которых выдавленная кровь растекалась по спинке пилотского кресла, камера с газом, разрушающим любую органику…
Много чего было.
И всё это сопровождалось одним.
Болью.
По окончанию процедуры полумёртвое  истерзанное юношеское тело сваливали на койку, появлялся некромант-реаниматолог и не спеша проводил сеанс ретроспективной принудительной реанимации.
Закончив своё дело и пробормотав что-то типа того, что реаниматологу ничья деменция не должна мешать выполнять свой труд, даже своя собственная, он с чувством собственного достоинства собирал израсходованный материал, желал парню скорейшего выздоровления и уходил восвояси.
А утром всё начиналось снова.
- Бабушка, спаси и прости меня за всё, - из последних сил молил внук. – Не могу больше.
- Терпи, Ванюша, терпи, родной, - доносилось в ответ заклинание Виолетты Трофимовны.

12.
Однажды, едва придя в себя после реанимации и готовясь к грядущим испытаниям, он услышал, как два мужских голоса обменивались мыслями о его дальнейшей судьбе.
- Конечно, можно говорить хоть о незначительных, но, тем не менее, положительных результатах – наказуемый понял, что совершил, и начинает раскаиваться, - говорил первый.  – Возникает вопрос - надо ли переходить на следующий этап воздействия?
- А хранительница? – спросил второй.
- Плачет, страдает, просит прекратить и простить.
- Никогда не думал, что она на такое способна. Даже удивительно.
- Как раз это-то и не удивительно – бабушкин синдром. Странно другое – парень удивительно спокойно переносит все виды воздействия. Чтобы мы с ним не делали – орёт, конечно, но практика показывает, что обычно кричат сильнее и восстанавливаются дольше. Нет, что-то с этим парнем не то.
- Не то, не то. Иваном его звать. И этим всё сказано. Иваны, они стойкие. Сам знаешь – хоть гвозди под ногти забивай, хоть током бей – всё равно не пикнет. Только улыбаться будет, да в лицо кровью плевать. 
- А может, помогает кто?
- Некому помогать. Был тут один жалельщик, так его уже с год как в живой мир отправили.
- Нет, но всё равно странно.
- Так. Огнём испытывали? – Испытывали. Кожу сдирали? – Сдирали. Мясокрутку отца Кабани применяли? - Применяли. Следовательно, временные методические рекомендации выполнены. Хотя, между нами, конечно, кое-кто из авторов этих рекомендаций прикормлен фирмами, поставляющими нам оборудование, а некоторые  обретаются в высших сферах, и включены в соавторы для солидности. Но отказаться, сам понимаешь, не могут – положение обязывает.
- И что нам дальше с этим терпеливым и выносливым делать?
- Я, кажется, понял, в чём дело. Парень, хоть и бессознательно, не воспринимает всерьёз, что мы с ним делаем. Он через это уже прошёл, когда читал, как его любимого героя рубят в капусту, или выталкивают в открытый космос, сопереживал ему и пытался представить себя на его месте, то есть мало того, что вырабатывал свою линию поведения в описываемой ситуации, так ещё и принимал его боль. И сейчас ему это помогает. Да и прочитанные персонажи, в свою очередь, берут на себя часть его страданий. 
- Это теория. А на практике?
- Гм, хороший вопрос. А, знаю! Для закрепления эффекта раскаяния наказуемого нужно провести через то, что он не читал, но в чём участвовал, хотя бы как наблюдатель. Как это не грустно и не противно, но от Хирурга он не отвертится.
- Ну, ты и…
- Кстати – на пользу пойдёт. Будет хоть думать, где ёрничать. А перед этим – пускай тринадцатый подвиг Геракла повторит. Посмотрим, чему его наша певица научила. Пошли. Начальству своё мнение доложим, а потом ко мне – райскую настоечку испробуем.
- Откуда она у тебя?
- Мой знакомый ангел прислал. На дегустацию. Эй, ты чего хромаешь?
- Не знаешь, что ли? Синдром левой адской ноги. Анкилоз, переходящий в конское копыто.
- А у тебя что?
- Переходный период.
- Попроси какую-нибудь ведьму, пусть мазью намажет.
- Мажут, но плохо помогает.
Голоса стали медленно удаляться.
- Э, а вы кто?! – крикнул вслед Иван.

13.
Ваня оказался в знакомой "общежатской" комнате, где он провёл столько приятных минут…
Казалось, всё было привычным и знакомым.
И одновременно - настораживающим и отпугивающим.
Полумрак, странная музыка, на полу – гора матрацев и всяческих подушек.
В углу – стайка перешёптывающихся, весьма соблазнительных девушек, не обременённых обилием одежды. В иное время Ваня с удовольствием бы с ними познакомился, но обрывки фраз, доносившихся до него, вызывали чувство странного томления и, будем откровенны, страха.
- Тощой больно, да и мелкий.
- Тощие – они ого-го, не знаешь, что ли.
- А мелкие, они вёрткие…
- А вообще-то ничего, симпатичный.
- Такой малёсенький, мосластенький. Так бы и обласкала всего, а потом и съела. Представляете? Лежит он у меня на тарелочке, а я от него аппетитные кусочки отщипываю, косточки обсасываю. И "Бурым медведем" запиваю!
- В пищеводе застряну, - злорадно подумал обсуждаемый.
А из угла неслось:
- А с ним интересно будет. Молодой, наивный, нецелованный.
- Ага, как же, нецелованный! - возмутился парень.
- Так ведь Лизка его учила.
- Теорию преподала, а на практику время не хватило.
- И откуда они это знают, и кто такая Лизка? – успел удивиться Ванюша.
- Девочки, я его всю жизнь ждала! Как только глаза закрою, вижу – стоит он предо мною, весь очарован!!! Хочу к себе привлечь, и боюсь – вдруг придавлю в порыве страсти.
- Так, чего стоим, кого ждём? Гасите свет!
- Э-э, вы что? – попытался возмутиться Иван, прячась за портьеру.
Но тут свет погас, и началось такое, что по этико-моральным соображениям лучше не описывать.
Сквозь исступлённые взвизги и хохот пробивался еле слышный, сдавленный хрип Ивана:
- Не надо, хватит, не могу больше! Отпустите! Прошу вас! Я больше не буду! Не хочу!
Но действо продолжалось и развивалось.
- Не робей и не кричи, - в очередной раз прозвучало в Ванькиной голове. – Не будет он, видите ли, не хочет. Так я тебе и поверил. Не рыпайся! Сейчас помогу. Только не мешай и не сопротивляйся. Эх, и любил я когда-то это дело!
- Кто ты? – из последних сил просипел Иван, пытаясь разглядеть нечёткую тень на потолке.
- Не отвлекай. Я помогаю тебе потому, что Варвару с Лизунчиком жалко. Без тебя они отсюда не выберутся.
И, немузыкально заорав: "пусть я не имею веса, пусть я в жизни бестолковый, но тебя не дам в обиду я ни мёртвым, ни живым", обладатель голоса кинулся в гущу веселящихся девушек.
Визг и хохот постепенно сменились довольными и умиротворёнными стонами. Спустя некоторое время раздалось удивлённо-восторженное:
- Ублажил!!!

14.
Следующий этап начался как-то обычно, по-деловому.
Ваня лежал на ставшей уже привычной койке. Напротив него сидело нечто (как Ваня не напрягался, он не мог увидеть ни лица, ни фигуры – всё было как-то размыто и неотчётливо, но окружающая обстановка просматривалась вполне чётко), и расспрашивало о перенесённых заболеваниях, обстоятельствах жизни, и ещё о многом, о чём хотелось бы умолчать, но не получалось.
Парню было смешно и страшно.
Смешно – потому что он сам сидел у постели больного и занимался сбором анамнеза, выпытывая самое сокровенное, а страшно – потому что знал, чем может это закончиться.
- Так, значит, тебя ударили в живот? Ну, давай, посмотрим.
Нечто очень больно помяло живот, провело не менее болезненное и очень неприятное для пациента исследование и изрекло:
- У тебя перитонит. Надо оперировать.
Ваня содрогнулся.
- А, может, не надо?
- Надо, дорогой, надо!
- Я боюсь, - совсем по-детски пролепетал Ваня.
- Не бойся и гордись! Не каждому выпадает высокая участь стать моим пациентом, - хвастливо произнесло нечто и растаяло в воздухе.
- Где-то это я уже слышал, - успел подумать пациент.

Когда Ваню завезли в операционную, первым его желанием было соскочить с каталки и убежать.
Но было уже поздно.
Ванюшку крепко, со знанием дела привязали к столу, обложили простынями.
Парень попытался было пошевелить руками-ногами, но не получилось.
Страх накатил сразу и бесповоротно.
- А наркоз? – робко попросил оперируемый.
- Правильно зафиксированный клиент в наркозе не нуждается.
Как часто он, не задумываясь, ёрничая, и при этом дрожа поджилками и стараясь доказать окружающим, что ему всё нипочём, произносил эту фразу, когда ассистент кафедры хирургии приводил его группу в перевязочную, где без всякого наркоза проводились весьма  болезненные перевязки.
И вот теперь наступила расплата.
- Я не выдержу, - прошептал Ваня. – Я умру. Отпустите!
- От нас не умирают, - глумливо произнёс чей-то голос. – Терпи.
От прикосновения скальпеля к коже, парень втянул живот, стиснул зубы, застонал. Стон перешёл в крик. По лицу ручьём побежали слёзы. Та боль, которую он испытывал ранее, была намного легче той, что он испытывал сейчас. Обезумев, парень заходился в крике, выгибался дугой, но специальные фиксаторы не давали сползти с операционного стола, а чьи-то неумелые руки продолжали медленно, упрямо и грубо копаться в его внутренностях.
- Да сделайте вы с ним хоть что-нибудь, а то он со стола уйдёт! – раздался визгливо-панический вопль хирурга. – Я не могу оперировать в таких условиях!!
Боль внезапно исчезла, стало легко и спокойно.
- Ну и что ты орёшь, будто бы тебя режут? Я же сказал, что буду тебе помогать, значит, помогу, - услышал Ваня знакомый голос. – Не кричи, больно больше не будет. Только знаешь, когда ты со своей родственницей встретишься, назови её Варварой Трофимовной и обязательно поздоровайся.
- Острой хирургической патологии я в животе не нашёл. Ну, давайте будем зашивать, а через три дня посмотрим. Может, снова придётся на стол брать, - с отвращением сказал хирург. И, немного помолчав, горестно изрёк: - Как я устал! Как мне всё надоело!! Когда же это закончится!? Не могу больше!!!
- Никогда! – прогромыхало в ответ.

15.
И снова больничная палата, койка.
На койке лежит измученный паренёк в эмбриональной позе.
Над изголовьем склонились двое.
- Сколько мальчишечка испытал. Может, хватит?
- Ты же знаешь – не от нас зависит.
- Ну, поговори ещё раз, хватит мальчонку терзать.
- Ты не хуже меня знаешь, здесь мы ничего не решаем. И вообще, я тебя не узнаю – петь не поёшь, в кои-то веки решила за кого-то заступиться. Что с тобой?
- Я привязалась к нему. Если бы ты видела, как он мило краснел, сопел и прятал глаза, когда я его воспитывать принималась. А этот комод, который он так усердно придвигал к двери! Он же не знал, что, если бы я всерьёз захотела – спокойно бы сквозь дверь прошла, и ни какие комоды меня не остановили.
- Прекрати, хватит. Тем более, что для него всё закончилось. А для нас нет. О себе, да и обо мне подумай.
Услышав голоса, Иван открыл глаза, и, ничего не понимая, спросил:
- Здравствуйте, Варвара Тимофеевна, а как вы здесь оказались? И Леопольда Стаккатовна с вами?
- Да какая она Леопольда? Лизка она, Лизавета. Леопольдой её бывший любовник много лет тому назад назвал.
Варвара Трофимовна, устало присела на койку.
- Ну что, Иван. Пора тебе кое-что рассказать.
- Бабушка!
- Ответь-ка ты мне, мил человек - кто тебе в последнее время помогал? - не обращая внимания на мольбу внука, спросила Варвара Тимофеевна. - Кто тебе моё имя, данное при крещении, назвал, а главное – кто помог геракловый подвиг совершить? Слаб ты для него.
- Молчи! – молнией мелькнуло в Ивановом мозгу.
- Н-н-н-е знаю, наверно само получилось.
 - Дожил до двадцати лет, а врать так и не научился. Ну, ничего - научишься.
Варвара Трофимовна внимательно посмотрела Ване в глаза, потом на след от инъекции, который не исчезал всё это время.
- Лизавета, помнишь у нас в деревне парень жил? Вёрткий такой, рыжий, всем под кожу лез, тоже кое-что умел. Ещё всё корону на башке носил.
- Виря, Варфоломей, - мечтательно потупив глаза и покраснев, вспомнила Лизавета. – Помню, я на сене, он в короне, из этого самого сена смаздряченой….
- Лизка! - рявкнула Варвара.
- Ладно, слушай, - обращаясь уже к Ивану, проговорила Варвара. – Вообще-то мы с Лизкой сироты, кто наши родители – не знаем. Подобрала нас старая барыня, грамоте научила, хозяйству, всяким господским обычаям. А перед смертью стала колдовству учить, знания передавать.
- Ну, дают! Прям фэнтези! – восхищённо подумал окончательно воскресший Иван.
- Не фэнтези, а деревенская жизнь. Там и по сю пору много, что умеют. Так что молчи, не думай, а слушай дальше. Твоя родня, кстати, тоже кое-что умела, но не пользовалась, считая, что это грех. Права Марфа оказалась, права. Да что теперь об этом вспоминать!
- Сколько же им лет? – вдруг озадачился Иван.
- Ну, ты и нахал! Даже мысленно не задавай таких вопросов даме! Конечно же, гораздо больше, чем ты думаешь. Не перебивай. Умения-то нам барыня передала, а вот как ими пользоваться, чтобы себе не навредить – не успела. Ну, после её смерти и пустились во все тяжкие. Да так, что в город бежать пришлось, иначе прибили бы нас.
В городе мыкались сначала, конечно. Но постепенно всё образовалось.  Мужика себе приворожила. Хорошо жили, счастливо. Но скучно. А тут, на счастье, наверно, у мужа казённые деньги пропали. Он, было, стреляться, дурак. Ну, револьвер-то я у него из руки выбила, спрашиваю, что случилось. Он рассказал. Пораскинула умишком скорбным, и личико его с бакенбардами ногтями и расцарапала, потому как денежку у него в весёлом доме пассия утащила.
Что делать? Муж не швабра – в угол не поставишь. Поехала я с пассией разбираться. Пока разбиралась, пришлось ещё кое-что из умений вспомнить, потому как пассия его с нечистой силой была связана.
Домой приехала, деньги мужу отдала, шрамы на лице залечила. И стал меня муж любить после этого больше прежнего, да хвалиться, какая я у него умная.
Так вот и  стала я пропажи искать, будущее предсказывать, всякую немочь убирать.
А пока я так развлекалась, Лизка по ресторанам романсы пела, чахоткой успела пострадать. Да и очередной любовник мало того, что бросил, так ещё и голой на улицу вышвырнул.
Пришлось и тут вмешаться. Любовнику стало трудно с дамами общаться, а Лизку я к себе забрала, и нисколько об этом не пожалела. Весёлое время было! Как мы там всяким поэтам и артистам головы кружили! Федя, Саша, Костя… Помнишь, Лиза?
Теперь пришла очередь Лизаветы прокряхтеть что-то предупредительное.
- Ну, тебе ещё знать об этом рано. Жили мы весело, в своё удовольствие, но недолго. Муж меня бросил, не мог смириться, что я умнее его оказалась, Лизку коновалы лечением загубили, а меня просто и незатейливо пристрелили. Не смогли простить, что я сыскное бюро открыла, и кое-кого на чистую воду вывела.
Ну, а когда наши дела стали разбирать, то выяснилось, что рай для нас закрыт, до ада не дотягиваем, а в чистилище самое нам место.
От избытка информации у парня закружилась голова.
– Так вы хотите сказать, что мы…
- Да, в чистилище.
- Но я читал, что…
- Читал он. Твои писатели здесь ещё не появились, поэтому ничего не знают. А вообще, представления о посмертной жизни со временем меняются. Раньше всё это ассоциировалось с ангельским пением и адскими сковородками, а сейчас народ изменился, поэтому изменились меры воздействия. Знаешь, какое здесь самое злое наказание?
- Нет.
- Постоянно заниматься делом, которое ты ненавидишь, не любишь, и не умеешь делать. Вот тебя оперировал хирург, у которого руки растут не оттуда, откуда надо. За это он обречён оперировать под местной анестезией, которую он делать тоже не умеет. Каждое утро он приходит в опостылевшую ему операционную, и начинает под крики оперируемых заниматься делом, которого он панически боится.
- А те, кого он оперирует, они - то в чём виноваты? – с пробуждающимся профессиональным интересом спросил будущий врач.
- В том, что хоть раз написали жалобу, подали в суд, оскорбили, или, что ещё хуже, избили врача. И, поверь мне, без работы он не останется ещё долго.

16.
Разговор приобретал всё более иррациональный характер (в сущности, так оно и было). С одной стороны, вроде бы две любящие бабушки пришли навестить своего внучка, по какому-то недомыслию попавшему на больничную койку. Но с другой…
- Бабушка, а с чего вдруг вся эта суета вокруг коврика разгорелась?
- Видишь ли, - сказала Варвара Трофимовна. - Это, по сути, не коврик, а часть большого ковра, который в своё время оказался у одного восточного владыки. Этот владыка очень хотел завоевать весь мир, но воинов, в силу боевых потерь, постоянно не хватало, а новых приходилось ждать очень долго.
Дело дошло до того, что обеспокоенный создавшейся ситуацией владыка собрал диван и потребовал от своих советников и мудрецов в кратчайший срок предоставить решение проблемы.
Посовещавшись, мудрецы ответили, что на современном уровне науки проблема решения не имеет.
- Даже если девять беременных женщин собрать вместе, ребёнок всё равно через месяц не родится и не воспитается, – в запале изрёк один из мудрецов.
Как ты, Ванюша, понимаешь, ответ владыку не удовлетворил, и переместились головы мудрецов на шесты, а ихние бороды и волосы стал расчёсывать ветер.
На следующее утро, сообразив, что слегка погорячился, владыка вспомнил ещё об одном мудреце, которого он в своё время удалил от своего лика за вольнодумство и распущенность.
И повелел найти его во чтобы то не стало.
Вольнодумца нашли в объятиях гурий и весьма нетрезвым.
И в таком виде доставили пред светлые очи владыки.
Выслушал мудрец владыку, и, находясь в состоянии жуткого похмелья, вспомнил про ковёр, который смог бы помочь владыке в его, владыческом, желании.
Приведённый в действие простеньким заклинанием (всего-то тринадцать согласных букв подряд!), ковёр прилетал в заданный район, лишал находящихся там людей памяти, а также способности к сопротивлению. Зато лишенцы приобретали недюжинную силу и почти не нуждались в еде.
Владыка идею оценил, и, в награду, хотел было отделить голову мудреца от его же туловища, но вольнодумец оказался предусмотрительным, и в эту же ночь сбежал в неизвестном направлении.
При этом мудрец не счёл нужным предупредить, что все, кто находился под воздействием ковра помирали очень быстро, а у выживших  безволие переходило в бунт. Жестокий и беспощадный.
И ещё об одной особенности забыл (или не захотел) предупредить мудрец -  ковёр распространял своё действие как на порабощённых, так и на поработителей. И предотвратить этот процесс было невозможно.
Владыка ковёр отыскал, но воспользоваться не успел – на его страну напали миролюбивые соседи. Владыку пленили, лишили мужского достоинства (по словам очевидцев, лишаемый вопил благим матом, требуя, чтобы его лишили только головы) и, чтобы сильно не кричал, языка.
С последним поторопились, потому как вместе с языком исчез и секрет ковра.

Из последующего Иван узнал, что с течением времени ковёр поменял уйму хозяев, которые специфических свойств этой тряпки, разумеется, не знали.
А потом и сам ковёр затерялся в перипетиях бытия.
Но, как известно, любое сказанное слово материально, и запечатлевается в мировых архивах.
Вот на такую запись и наткнулся мелкий грешник из чистилища, в наказание посланный разбирать адские архивы.
Прочитав и сообразив, что с этим ковриком могут сделать нынеживущие, он накатал обширный дон… (рапорт) высшему начальству, попутно выяснив, что означенная ценность находится в России.
В качестве награды грешника вернули в живой мир, а представители ада, рая и чистилища устроили совещание.

На совещании было единогласно решено, что ковёр, нужно обязательно найти и уничтожить. Или, в зависимости от обстановки, испортить, оторвав от него кусок (при нарушении целостности данное военное изделие не функционировало).
Причина такого решения была ясна – никому не хотелось иметь дело с душами тех, кто в какой-либо момент мог взбунтоваться. Опять же никто не знал – может ли после смерти поражённого процесс лишения памяти и формирования подчинения передаваться окружающим (в том числе сотрудникам рая, ада и чистилища).
На выполнение этого задания отправили Варвару с Лизаветой.
Всё-таки русские бабы, всё знающие, умеющие, ни в чём не теряющиеся и хорошо знающие местные реалии. Была и ещё одна, наверное, более важная причина, о которой совещающиеся старались не упоминать - некоторые деяния этих двух грешниц настолько выходили из привычных норм поведения, что руководство чистилища не без оснований опасалось за моральный облик обитателей возглавляемого им заведения.
Причём как среди наказуемых, так и среди наказующих.
В награду за выполнение задания было обещано отпущение грехов, бывших, а, главное, будущих, и возвращение в живой мир.

- Но ведь ад…, - начал было заинтригованный Иван.
- Перед угрозой опасности все противоречия забываются. Тем более, сейчас границы начали стираться. Ты же сам читал о дружбе ангела и демона, - встряла в разговор Лизавета.

- Мы нашли этот ковёр на даче видного исследователя Востока, - продолжала рассказ Варвара Трофимовна. - Владелец этим ковром очень гордился, рассказывал, как его удалось найти и сохранить, причём история обрастала раз от раза всё новыми подробностями.  Я нанялась горничной, а Лиза…
- Да любовницей я его стала.
Агентессы понимали, что просто так ковёр не вытащить (огромные размеры, охрана, глаза отвести никому не удастся). Использовать иномирные методики тоже не представлялось возможным - клятая тряпка была к ним индифферентна. Оставался единственный путь – изнахратить ковёр. И поэтому, тёмной дождливой ночью (без антуража никак) Лизавета довела хозяина вином и любовью до бессознательного состояния, а Варвара, вспомнив старое, оттяпала кусок ковра хозяйской финкой.
- Как он не хотел, чтобы его резали! – ностальгически воскликнула Варвара. – Извивался, дурной запах издавал, даже ругался.
Утром хозяин увидел обезображенный ковёр, попытался выяснить, кто это сделал, но подружки были уже далеко, а ковёр так влип в предназначенную ему стену, что отодрать не было никакой возможности.

На военном совете, состоявшем из двух грабительниц и одного представителя работодателей, выяснилось, что никто не знает, что делать с фрагментом дальше.
В огне не горел, в кислотах и щелочах не растворялся.
Даже самые адские смеси не действовали.
Поэтому и Лизавету, и Варвару просто и без затей назначили хранительницами отрезанного куска.
Варвара, недолго думая, прибила его к стенке в туалете.

17.
- Но на этом дело не кончилось, - продолжила Варвара Трофимовна. – История, как гово-рится, имела продолжение. Ковёр наверняка бы затерялся где-нибудь в пространстве и времени, либо был бы пущен на тряпки, если бы не…
Тут Шехерезада своё повествование приостановила.
- А дальше? – с интересом спросил внук.
- Если бы не Маврикий Сысоевич, - с досадой продолжила Варвара. - Ведь чувствовала, что не зря он вокруг нас с Лизаветой увивается.

Маврикий Сысоевич был тем самым мелким грешником, раскопавшим тайну ковра и, в благодарность, отпущенный в живой мир.
До некоторого времени его жизнь чем-то напоминала хорошо наезженный сельский тракт – умеренные ухабы, небольшие выбоины, лужи в весенне-осеннюю пору…
В целом – ничего особенного.
Но давно известно – нет большего праведника, чем раскаявшийся грешник.
И потянуло Маврикия, впечатлённого идеями утопистов и фантастов о светлом будущем человечества, воплотить оные идеи на практике. Просветлённым умом он понял, что если освободить человечество от накопившейся негативной памяти, а на её место внедрить идеи света, доброты и всепрощения, то человечество, задрав штаны, так и рванёт в царство Добра (именно с большой буквы), где не будет ни несчастных, ни больных, ни виноватых. И  даже черешневый кларнет не понадобится.
Маврикий не исключал, что могли быть и недопонимающие той великой участи, которая им угрожает, но их предполагалось отечески увещевать, а при необходимости – и журить.
Но несильно, не до смерти.
Как и следовало ожидать, человечество оказалось на редкость неблагодарным, и загоняться в счастье железной рукой категорически не хотело.
В поисках новых методик влияния на умы, Маврикий Сысоевич  переворошил горы литературы, залез в закрытые архивы различных организаций, переговорил со многими людьми, но ничего интересного там не нашёл.
И тут Маврикий Сысоевич вспомнил о ковре.
Радости не было предела.
- Найти бы его, - бессонными ночами, путаясь в рваных простынях, мечтал Маврикий. – Ведь ничего больше и не надо. Выпустил, активировал – и пусть своё дело делает. А потом появляюсь я, и увожу адептов в новую жизнь.
Об особенностях ковра Маврикий знал, но серьёзно к ним не относился, считая, что с этой мелочью он как-нибудь справится.
Найти место обитания ковра было сложно, но и с этой задачей Маврикий блестяще справился.

К этому времени дача, в которой когда-то порезвились Варвара с Лизаветой, обрела статус памятника какого-то там зодчества, поэтому тихо разваливалась и сгнивала на своём потрескавшемся фундаменте.
В оконных проёмах свистел ветер, что-либо мало-мальски приличное было давно растащено местными пейзанами, штукатурка на оставшихся стенах осыпалась кусками.
И только одна стена, на которой всё ещё висел ковёр, не подверглась тлетворному влиянию времени.
Пейзане всячески её обходили, считая, что она охраняется нечистой силой.
Из тех, кто имел неосторожность (или смелость) прикоснуться к клятой стене, и попытаться снять ковёр, двое были покалечены невесть откуда взявшейся  потолочной балкой, один лишился памяти, и до десятка страдальцев, испытывая вполне объяснимую тягу к спиртным напиткам, не могли эту тягу удовлетворить.
Сразу после приёма привычной дозы самогонки они начинали петь итальянские арии и песни из репертуара всех известных отечественных групп.
А так же и зарубежных.
Пение сопровождалось рвотным рефлексом, а желаемого эффекта от самогонки не наступало.
Как у поющих, так и у слушающих.

Поэтому, на просьбу Маврикия о помощи, электорат ответил отказом, но с удовольствием наблюдал, как он пытается разлучить ковёр со стеной.
И, конечно же, помогали советами и рассуждениями.
К всеобщему удивлению и даже разочарованию, операция по снятию ковра произошла как-то обыденно, и скучно.
Казалось, что ковру осточертело висеть на стене, продуваться всеми ветрами, палиться солнцем и полоскаться дождями и снегами.
Особенно пейзан потрясло то, что когда ковёр, отделив от стены, вынесли на белый свет, памятник зодчества, издав протяжный и радостный стон, ухнул на землю.

Пейзане уже давно ушли отмечать радостное событие самогонкой.
Ни итальянских арий, ни роково-реповых песен не раздавалось.
Ветер доносил ядрёный аромат первача.
Маврикий стоял рядом с ковром и усиленно думал.
Заклинание не действовало.
- Ты совсем дурак, или притворяешься? – раздался голос с восточно-азиатским оттенком.
Маврикий вздрогнул.
Говорил ковёр.
- Ты как со мной разговариваешь? – возмутился Маврикий. – Вообще-то я твой хозяин.
- Баран ты курдючный, а не хозяин, - нагло ответил ковёр, речь которого всё больше приобретала европейский оттенок. – Чтобы тебе моим хозяином стать, и чтобы мне работать нормально, тебе нужно мою недостающую часть найти, и заклинание правильно произносить. Вот этим и займись.
- И где это я твой обрывок искать буду? – грубо спросил собеседник.
- Не груби. Я расскажу, где мою отрезанную часть искать. Но учти – бабы, спроворившие это дело ушлые, на кривой кобыле к ним не подъедешь. И ещё – передача моего отрывка должна быть абсолютно добровольной, без малейшего принуждения. Запомни - ни морального, ни, тем более, физического. Ты это понял?
- Да.
- А теперь вытащи меня из грязи, и спрячь куда-нибудь в тихое место. Мне в силу прийти надо.

Маврикий Сысоевич, проявив чудеса логики и авантюризма, нашёл и Виолетту Трофимовну и Леопольду Стаккатовну, всячески их соблазнял, но дальше соблазна дело не пошло.
Подруги были верными хранительницами отрезанной части.

- И вот тут появился ты, Ванюша, - спокойно, как бы констатируя факт, продолжала Вар-вара Трофимовна. – И всё полетело в тартарары. Я понимаю, что мало уделяла тебе вни-мания, держала в ежовых рукавицах. Ты считал себя обделённым, никому не нужным, загнанным и забитым. И что я тебе вообще жить мешаю.
Вот этим Маврикий и воспользовался, внушив тебе, что если меня убить, то всё будет, как говорят, в шоколаде. А потом, когда ты поймёшь, что наделал, и будешь весь в переживаниях от содеянного, подкатиться к тебе с просьбой коврик-то и отдать. И ведь как всё рассчитал, стервец!
Я рассказала здешним хранителям о происшедшем. Они были в бешенстве, сгоряча хотели тебя в ад отправить, да я упросила пожалеть телка мокроносого. Вот и искупал ты здесь свой грех. А мы с Лизой смотрели, и ничем тебе помочь не могли – такой урок нам дали. Ну ладно. Грех ты свой искупил, сейчас всё забудешь, и в живой мир вернёшься. А нам с Лизаветой, как не оправдавшим доверия, ещё долго света белого не видать.
- Варвара Трофимовна, Лизавета, без вас я отсюда не уйду, - твёрдо сказал Иван.
- Зачем? Ты своё искупил. У тебя впереди…
- Без вас я отсюда не уйду. И точка! Будем вместе грех искупать.

18
- Наконец-то я слышу речь не мальчика, но мужа, а не бабские элегические воспоминания, - с этими словами распахнулась дверь, и в палату вкатился низенький кругленький человечек с приятно-улыбчивым лицом. - Не напрягайтесь, девушки, я нынче добрый. И я вам делаю предложение, от которого вы отказаться не сможете.
Хоть человечек и старался показаться добреньким и ласковым, но было в нём что-то, что очень сильно настораживало.
Во всяком случае, что Лизавета, что Варвара Трофимовна, напряглись весьма ощутимо.
- Я не буду перечислять ваши прегрешения, их так много, что времени не хватит, - продолжил вошедший. - К тебе, отрок, это тоже относится. Благодаря всем вам, ситуация  так обострилась, что времени на упрёки просто нет. Короче – вам необходимо доделать то, что не смогли в прошлый раз – уничтожить ковёр. Вместе с фрагментом. Воссоединиться им нельзя.
Сейчас ковёр находится в закрытом военном городке. Как он туда попал – абсолютно непонятно, да это и не важно. Мы послали туда своих агентов, но оказалось, что работать там они не могут – начинают постепенно деградировать и спиваться. Один, как бы помягче выразиться, даже снижение своих репродуктивных способностей заметил.
- Импотентом стал? – проявил сообразительность будущий врач.
- Ты вообще молчи, мелочь. А то я так могу сделать, что твой первичный…
- Не надо. Понял. Делать-то что?
- Я сказал – проникнуть в город, найти и уничтожить. С проникновением поможем, техникой и помощником обеспечим, а дальше – ваше дело. Ну, что молчим?
- А без помощника никак нельзя?
Это вступила в разговор Варвара.
- Именно от этого вы не откажетесь. Заходи!
С этими словами человечек повернулся к двери и по-разбойничьи свистнул.
В дверном проёме образовался мужчина, напомнивший Ивану героев-любовников-аферистов русской классики: высокого роста, с правильными чертами лица, бакенбардами котлетками. Одет он был во фрак, брюки со стрелочкой и блестящие штиблеты.
Наступила неловкая тишина.
Постепенно облик вошедшего менялся, и в результате перед двумя женщинами, одним мальчишкой и добреньким человечком образовался молодой человек приятной наружности, одетый в джинсы, кроссовки и толстовку.
 - Виря! – заалев, ахнула Лизавета.
- Да, Лизунчик, это я. Привет, Варвара! Хорошего внука нашла, мы с ним очень качественно пообщались.
Ванька, припомнив, в каких ситуациях они общались, покраснел, а Варвара Трофимовна попыталась что-то сказать, но слов (во всяком случае, приличных) не нашла.
- Ну, вы тут беседуйте, а я пошёл.
С этими словами человечек покатился в сторону двери.
- А, совсем забыл. В качестве гонорара – вам, в очередной раз, прощаются все грехи, и гарантируется возвращение в живой мир. Арриведерчи! План ваших действий жду через полчаса.

19.
В палате воцарилась тишина.
Женщины стояли около кровати, на которой всё ещё валялся Иван, Виря уселся на прикроватную тумбочку.
Тишина затянулась.
- Ну, Варфоломей, - начала разговор Варвара, - рассказывай.
- А что рассказывать? – вопросил Виря, теребя чуб. – Жизнь моя была весела, недолга и убога. Актёрствовал, в карты играл, слегка мошенничал, стихи писал, даже в герои одного романа попал. Кстати, Варвара, ты мне пару раз очень серьёзно дорогу перешла, но я на тебя не в обиде. Умно ты тогда меня подловила, молодец. Когда срок пришёл – сюда определили. Несколько раз в мир выпускали, кое-какие дела совершить.
- Дяденька, - перебил Иван, - а почему вы мне помогать стали?
- Перво-наперво, брось выкать, не интеллигенты, чай. А во-вторых, я же знал, чей ты внук, вот помогать и кинулся. Кстати, - тут Виря не выдержал, и громко захохотал, - интересная у тебя видуха была в той компании: бледный, напуганный, за занавеску прячущийся, а гормоны, гормоны так и играют, так и играют! Но мал ты был для этого подвига, не готов. Поэтому и вмешался. Опять же поразвлечься захотелось, былое вспомнить. Ну, а когда ты на операционном столе корчился… Не люблю я, когда людям боль причиняют. Не по нраву мне это.
- А сам-то? – не удержалась Варвара.
- Я был вор и аферист, но не убийца. Обмишулить, излишков лишить, подшутить – да, согласен. Но убивать, а тем более мучить…
- Знавала я такого мошенника. Милым Базилем звали. Это не ты случайно?
- Да, я.
- Ловок ты был. Ведь все твои прегрешения знала, а вот доказать ничего не могла.
 - А если бы доказала?
- Разговор у меня в те времена короткий был…
- Виринька, - в разговор сунулась Лизавета, - а ты женатый?
- Нет Лизунчик, никого я не нашёл лучше тебя. Бабы были, у кого их нет, А вот такой, как ты – не нашёл.
- Ладно, хватит. – Варвара взяла бразды правления в свои руки. – Что делать будем?
- Всегда говорил, нет в тебе романтической жилки, - вздохнул Виря. – Столько лет не виделись, есть что вспомнить, а ты вечно всё принизить стремишься. Ладно, слушайте.

20.
- Как Маврикию удалось протащить ковёр в закрытый город – неизвестно. Да это и не важно. Важно то, что он сам проникнуть туда не может – пропускной режим усилили. Это, кстати, нам на руку – будем работать на опережение.
- А почему там агентура работать не может? – полюбопытствовал Иван.
- Заводик там хитрый. Аборигены к выбросам привыкли, а вот наши агенты против них устоять не могут. Не привычны-с.
- А сам ковёр где? – поинтересовалась Варвара.
- Висит на стене в  городском Дворце культуры. Говорят – очень хорошо смотрится. Даже дефект не мешает – его то ли пальмой, то ли фикусом закрывают.
- Дядя Варфоломей… - опять встрял во взрослый разговор неугомонный пацан.
- Зови меня дядей Васей. Варфоломеем меня Варвара окрестила. Уж не знаю почему.
- Да? Насколько я знаю, тебя крестили именно в день святого Варфоломея, вот я и решила, что тебя так назвали.
- Дядя Вася, а что это за старичок был, который…
- Это, любопытный ты наш, самый главный здесь – начальник службы хранителей чистилища. Шеф, одним словом. Это он сейчас таким благообразным выглядит. А я его во всех обликах видел. И честно тебе говорю – удовольствие то ещё. Так что ты с ним лишний раз не шути. Конечно, твоё пацанство при общении он простит, даже, может, и не заметит, но память у него хорошая, и он прекрасно помнит, что вся заваруха началась именно из-за тебя. А вообще – помолчал бы ты, парень.
- По шее ему дай, сразу замолчит, - спровоцировала Варвара. – Как мы в город проникнем, под каким предлогом?
- Есть одна задумка, - хитро улыбнулся Василий. – Директор Дворца организовал что-то вроде театра народного творчества. Вот нас и пригласят в этот театр на его открытие.
- Ты с ума сошёл! Я на театрах чёрт-те знает сколько лет уже не играла! – возмутилась Варвара.
- Ой, Виря, а я там петь буду? – с молящими интонациями в голосе спросила Лизавета.
- Будешь. Ты у нас примой будешь, - польстил Василий. – А ты Варвара, не возникай. Ты ещё не знаешь, кто с тобой в паре играть будет.
- А что тут не знать? – удивилась Варвара. – Ты, конечно. Уж что-что, а талант к актёрству в тебе всегда был.
- А я что буду делать? – спросил Ваня.
- Ты будешь выполнять самое главное задание - мы тебя в дворцовое кафе пристроим. Официантом.
- Это ещё почему? – обиделся Иван. – Не хочу я издевательства терпеть и морду под горчицу подставлять.
- Дурачок, - покровительственно ответил Василий. - Половому морду горчицей мазали в девятнадцатом веке, сейчас в неё просто бьют, ежели неграмотно обсчитаешь. Так что учись счета подбивать. А если серьёзно, то ты будешь сновать между столиками, принимать заказы и, главное, слушать, что за этими столиками говорить будут. Явно что-нибудь интересное сболтнут. Поэтому, ты должен слушать, слушать и слушать. А чтобы не забыл, что услышал, мы тебе в бейджик видеокамеру воткнём. Будешь всё слушать, запоминать и записывать. Запомни, во всех спецслужбах главным источником информации были официанты, уборщики и горничные. Так что тебе, родственничек, отводится главная роль. Но будь осторожен, именно их и убивали в первую очередь.
- Дядь Вась, а почему ты меня родственничком зовёшь?
- Мы с тобой такие же родственники как здешний плетень тамошнему забору. Хотя, твоя пра-и так далее, бабка была моей сестрой. И хватит об этом. Я сказал родственничек, значит, родственничек. И не спорь со мной. Всё, сейчас Шеф придёт, Будет от нас план операции требовать. Напряглись. И ещё раз повторяю – меня Василием Варфоломеевичем звать.
- Можете не напрягаться, - раздалось от двери. -  Я всё слышал, мне ваша идея нравится, я её утверждаю. Тем более, что я сам хотел её предложить.
После этой фразы Василий вполне ощутимо возгордился.
-  А ты не радуйся, ответственным за операцию "Ликвидация" я назначаю тебя. И спрос у меня будет… Ну, короче, ты знаешь.
- Знаю, Шеф, - вспомнив о чём-то малоприятном, покаянно произнёс Вася.
- Всё-таки я вас обрадую, - продолжил Шеф. - В городке осталось двое наших агентов, которые ещё не совсем… того. Они сами на вас выйдут.  Парольная фраза: – "А роза упала на лапу Азора". Всё. Работайте. Да, и ещё. Будьте осторожны - Маврикий исчез.

21.
Место проведения операции произвело на Ваню весьма мрачное впечатление.
Автобус подвёз компанию розыскников-гастролёров к грязно-серому бетонному забору, обвитому колючей проволокой. В заборе были ворота, на дороге – шлагбаум. Рядом приткнулась будка с гордым названием "контрольно-пропускной пункт".
Вокруг забора вольготно раскинулась масса ларьков, базарчик, забегаловки и хилые остатки когда-то роскошного соснового бора.
Из-за забора выглядывали понурые многоэтажки.
Погода была под стать этим зданиям – грязно-серые облака, пронизывающий ветер, мелкий дождичек, который, казалось, проникал к самому телу.
Холодно было и мерзко.
На двери КПП (напоминаю – контрольно-пропускной пункт) висело объявление, сообщающее, что у сотрудников оного КПП обед.
- А я тоже есть хочу, - сообщил вечно голодный Ванька.
- Вообще-то, поесть не мешает, - согласился Василий. - А как дамы? Не против?
Дамы выразили своё согласие словами:
- А нас тут не отравят?
- Будем надеяться, что нет.
Найти точку общепита было несложно - их было штуки три, но две были закрыты на переучёт, а третья закрылась без объяснения причин.
- Может, в торговый центр зайдём? – с надеждой проскулил вечно голодный.
Зашли.
Буфет-забегаловка приткнулся в самом конце торгового павильона. На витрине покоились состарившиеся, уже и забывшие своё желание быть съеденными, пирожки. На прилавке стояли бутылки с газировкой и соками, тоже давно не стремящиеся составить пирожкам компанию. Меню буфета было написано мелом на старой школьной доске.
- А пиво есть? – спросил Василий.
- Кончилось, - ответила замотанная жизнью буфетчица, лет за пятьдесят, тщетно пытающаяся сохранить остатки былого имиджа и довольства. -  Если хотите – то рядом есть пивная лавка. Но убедительно вас прошу  не шуметь, не бить друг другу морды, и не афишировать распитие принесённого с собой.
- Да, - ностальгически вздохнул Василий, - всё это уже где-то и когда-то я видел – и алюминиевые столики, и влюблённую парочку, перемежающую распитие какого-то газированного напитка поцелуями и, как бы я сказал в моё молодое время, лапанием, а также и клеёнку на столике, на которой можно увидеть следы всего буфетное меню. Только вот что-то я своего любимого лозунга не вижу. А нет – есть. "Приносить и распивать спиртные напитки категорически запрещается". Как же без него!
Продавщица продолжала смотреть в пространство  хмурым взором.
- Ладно, -  сдался Василий, - давайте котлеты с капустой, ну, и кофе, что ли.
Несмотря на антураж, котлеты были действительно из мяса, капуста свежей, а кофе вкусным.
Подкрепившись, вновь двинулись к КПП.
Проверка документов прошла без сучка и задоринки.
За исключением лизаветинских.
Лизавета, предъявив паспорт и допуск в город, по привычке так улыбнулась бедному солдатику-пацану, что он, вспомнив Инструкцию по проверке документов и резко покраснев, стал утверждать, что в допуске есть кое-какие неточности, которые необходимо прояснить в строгой секретно-интимной обстановке.
Положение спас ответственный по КПП, который после скандала, устроенного Варварой, молча поставил нужные печати в нужных местах.
- Ты что, Лизавета, совсем с ума съехала, - накинулась на бедную певицу Варвара, когда они вошли в город. – Опять молодость вспомнила?
- А вдруг он нам понадобится? – прозорливо ответила Лизавета. – Солдатики, особливо молодые, всегда могут быть весьма полезны.
Фраза получилась более, чем двусмысленной, но, как оказалось в будущем, пророческой.

22.
Город изнутри производил ещё более гнетущее впечатление, чем снаружи.
С домов, построенных в середине прошлого столетия, обсыпалась штукатурка, обнажив крошащиеся кирпичи. Грязно-розовая плитка, которой был вымощен тротуар, местами выщербилась, что ненавязчиво намекало пешеходу о грядущей встрече с травматологами. Остановочные пункты (в городе, оказывается, ходил автобус) были обвешаны полусорванными афишами и рукописными объявлениями.
Но при этом на тротуарах было чисто, вдоль домов были насажены какие-то деревья и кустарники,  а так же разбиты клумбы. На рекламных тумбах красовались афиши с портретом Лизаветы в смелом декольте, соломенной шляпе, лихо сдвинутой на правый висок и гитарой. Портрет обрамлял текст, выполненный в стиле девятнадцатого века, доводящий до сведения горожан, что скоро во Дворце культуры откроется театр народного творчества.
- А вы знаете, - сказала Варвара, - наверное, летом тут очень красиво и уютно.
- Ага, - поддакнула Лизавета, - и здесь нас ждут. Только где они такую фривольную фотографию нашли, и что я петь буду?
- Смотрите, - воскликнул Иван, - какое объявление интересное!
На фонарном столбе полоскалось полусорванная бумажка, оповещавшая, что в 17-30 жители города приглашаются на вечер бардовской песни. Только вот где и когда этот вечер будет проходить – было неизвестно. Именно этот кусок бумажки и был оторван. То ли местной шпаной, то ли ветром.
- Куда мы сейчас? – спросила Варвара. – Ноги ноют, руки отваливаются, капуста с котлетой давно уже переварились и наружу просятся. Отдохнуть бы.
- Сейчас до ихнего очага культуры доберёмся, там и отдохнём. Только вот где он – этот очаг? Ничего не поделаешь – спрашивать будем. Не зря же говорится, что язык до Колымы доведёт, - жизнерадостно пообещал Василий.
- Вы бы не шутили так, молодой человек, - вдруг откуда-то из-за спины раздался надтреснутый голос. – В своё время большую часть местных жителей именно язык и довёл сначала до Колымы, а оттуда – сюда.
Обернувшись, приезжие увидели ветхого, но ещё бодрящегося старичка с остатками когда-то богатой шевелюры, редкой бородкой и растущими какими-то кустами бакенбардами. Одет старичок был в сильно потёртую, когда-то дорогую и стильную куртку, заштопанные вельветовые джинсы и сандалеты. Рядом резвились два доберман-пинчера.
- Идите вдоль по улице до винно-водочного магазина,  - продолжил старичок, дыша на всех коньячным перегаром, - потом повернёте налево. Когда дойдёте до пивного ларька, то завернёте направо. А дальше прямо, мимо отделения милиции и "Рюмочной", она как раз сейчас открывается. А уже потом и Дворец увидите. Там ещё круглосуточный киоск стоит. Не ошибётесь.
- Спасибо, дедушка, - ответил вежливый Ванечка. – Ну что, пошли дальше?
- А ты знаешь, моллюск, что информация денег стоит, а мне пенсию уже два месяца не несут? Так что гоните гонорар, а то пёсики у меня тоже голодные.
Василий с Ванькой было дёрнулись внушить старичку кое-какие правила приличия, но Варвара, внимательно поглядев на старичка, решила вмешаться.
- Спасибо тебе, добрый человек, выручил ты нас. Вот, прими от нас на жизнь долгую, и пусть собачки твои, да и ты тоже, никогда голода не знают. А вообще, Гриша, как ты сюда попал? Не забыл ещё про розу и Азора?
Старик, да и все остальные остолбенели.
Гриша очнулся первым.
- Чего орёшь, какая роза, какой Азор? – спросил он напряжённым голосом. – Короче - нечего на улице стоять, пошли ко мне. Рей, Конниф, ко мне!

23.
- Гриша, и как ты тут живёшь? – изумлённо спросила Варвара.
Квартира носила следы социалистической роскоши середины прошлого века - финский гарнитур, чехословацкий хрусталь, прибалтийская радиоаппаратура, книжный шкаф, забитый томами библиотеки Всемирной литературы и собраниями сочинений дефицитных в то время писателей, японские занавески в дверных проёмах.
Но над всем этим великолепием витала мерзость запустения: пыль на полированных поверхностях, немытые окна, дырявый кулёк с мусором, небрежно брошенный к входной двери, погрызенные и поцарапанные собаками дверные косяки, пустые бутылки из-под коньяка и плодово-выгодных вин.
- Варвара Трофимовна, - ответил Гриша, - я всё объясню, но чуть позже. Ищите, куда присесть, сейчас я сварганю кофей, а потом поговорим.
Гриша прошкандыбал на кухню и занялся приготовлением кофе, еды, и, судя по звукам, откупориванием бутылок с соответствующими напитками.
- Бабушка, - вновь вылез Иван. – А кто он такой?
- Когда-то мы с ним вместе работали, кстати, разыскивая экспроприированное тобой, Василий. В то время это был очень смелый, инициативный работник, способный на весьма нетривиальные подходы к решению поставленной задачи. А сейчас я узнала его только по присловью насчёт Колымы и языка. Что с ним ныне стряслось – даже и не знаю. Может, и расскажет.
- Расскажу, - ответил Григорий, толкая перед собой столик с едой, кофе и бутылкой конька. – Сейчас вот только безногого щенка подкуём, и сразу же расскажу. И вообще – да будет наше опьянение божественным, а похмелие кратким!
- Недурно пущено, - пробормотал Василий.
- Во даёт! – восхитился Иван
- А без щенка? – сурово спросила Варвара.
- Без него, видимо, не получится, - вступилась за хозяина Лизавета. – Я правильно поняла?
 - Ну, первая колом, вторая – соколом, а остальные – мелкими пташечками полетят, - начал Гриша, набулькав всем грамм по пятьдесят. - Как я понял, вы явились сюда изничтожить ковёр. Дело благое, но тру-у-у-дное-е-е-е... Мы ведь на него случайно натакались.
- А, - перебил себя Гриша, – между первой и второй не дышат. С этими словами Гриша снова разлил, вкусно выпил налитое и закусил солёным огурцом, щедро намазав его красной икрой. - Дошла до нас информация, что в этом культурном очаге появился какой-то странный ковёр. Когда появился, кто присандалил – никто не знает. Все говорят – вечно он тут висел, стену закрывал. Есть во Дворце такая хитрая стена – сколько её не ремонтируй, сколько не крась – всё равно облезает. Вот эту неудобь и маскировали. Ну, вы сами понимаете – праздник, уйма народу по Дворцу шастает, а тут – такое непотребство. Опять же посетителям удовольствие – на фоне ковра сфотографироваться, за столиком посидеть – кафе-то в фойе. Да и ковёр-то красивый, что тут скажешь. А потом выяснилось – с теми, кто рядом с ним побудет, какие-то странности начинают делаться…
- Типа? - перебил Василий.
- Народ память терять начал - кто-то за заказанное не расплатился, кто-то своё имя-фамилию забыл, кто-то вообще понять не мог, где он, и как тут очутился, кто-то мычал совершенно бессловесно. И при этом, что характерно, напрочь исчезала воля к сопротивлению.
- А как узнали? - встрял любопытный Иван.
- Вот, будете смеяться, но первыми обратили на это внимание работники дворцового общепита. Работал там один одарённый – подмётки на ходу рвал. И приноровился он за каждый съеденный бутерброд и кружку пива по три раза деньги брать. Когда его за руку-то схватили, он и рассказал, что посетители совершенно не помнят – платили они, или нет. Иной раз ему даже страшно становилось – заламывал совершенно несусветные суммы, а ему отдают совершенно безропотно, и морды при этом абсолютно тупые и тоскливые-е-е-е… Вот этим он и пользовался. И ещё он заметил, что тех, кто шары залил, обсчитать становится всё труднее и труднее. А на деле – всё наоборот должно было быть.
- Ты поэтому и пить начал?
Гриша как-то посмурнел и осунулся.
- Легенда моя ныне такая – бич на социальной пенсии, - устало проговорил он. – Отсюда и жаргон. А вообще-то, я разговариваю с вами только благодаря зелёному змию. Не принимал бы я на грудь – окончательно бы свихнулся. Вы не представляете, что в городе делается. Рассказывали, что раньше в гости друг к другу ходили, слегка выпивали, много разговаривали, песни пели. А сейчас – всеобщее отупение, разобщённость, злобность и понимание собственной ненужности. Какая-то растительная жизнь – отработал своё, пришёл  домой  на засов закрылся – и спать. Ничего не хочется. И это страшно - понимать, что ты превращаешься в какой-то овощ, и, одновременно не знать, как из такого состояния вылезти. До сих пор удивляюсь, как я смог удержаться на краю. Наверно, выпивка, да Рей с Коннифом помогли.
- Гоша, - спросил Василий. – Я вот интересуюсь – ты ведь собачек не зря так назвал? Гриша удивлённо посмотрел на Василия.
- Надо же, сообразил. Видишь ли… В своё время я очень любил слушать записи джаза под управлением Рея Коннифа. Даже и сейчас слушаю. Уж очень хорошо он русские песни аранжировал. Американ, по-русски трёх букв связать не мог, но русскую душу понимал. Вот в честь его собачек и назвал.
Но мы отвлеклись. Похоже, что ковёр силу стал терять. На последнем празднике мы с Олегом заметили, что народ как-то веселее выглядит и счета стал проверять, к неудовольствию официантов.
- А Олег, это кто? – спросил Василий.
- Директор и наш человек. Вы с ним завтра встретитесь.

24.
Дворец культуры снаружи производил точно такое же впечатление, как Гришина квартира: помпезное здание с обвалившейся штукатуркой, тяжёлые тугоподвижные двери, напомнившие Ивану известный приют в городе Старгороде.
Но внутри здание выглядело неожиданно прилично и ухоженно – свежевыкрашенные стены, портреты основателей государства и города, натёртый паркетный пол, тяжёлые гардины на окнах, современная мебель.
И на всю стену фойе – ковёр, изображающий младую деву на фоне соплеменных гор, поящую из кувшина козлёнка.
Дева улыбалась, козлёнок млел.
Рядом стоял развесистый фикус.
- Что-то здесь не то, - с сомнением в голосе произнесла Варвара. – Ты не находишь, Лизавета?
- Я не чувствую зла, - заворожённо ответила Лизавета, поглаживая козлёнка по спинке. – Помнишь, мы ведь к тому ковру даже подойти боялись, а здесь… Ты права – что-то здесь не то.
- Дура! – взорвалась Варвара. – Вспомни, что на том ковре было изображено!
- А ведь верно, - сконфузилась Лизавета, - там же три мужика на зелёном лугу вино пили. Я помню, там ещё и собаки были. Или лошади. Не помню уже.
- И резала я этот скаженный ковёр в левом нижнем углу, а не в правом, как здесь! Я хоть и старая, но с ума ещё не сошла, и память у меня хорошая, - продолжала бушевать Варвара.
Лизавета сдавленно фыркнула, но Варвара решила это не заметить.
- Вы хотите сказать, что ковёр, как бы это помягче выразиться… - раздалось за спинами…
- Спёрли, - радостно продолжил Иван.
- Какой маловоспитанный молодой человек, - с укором продолжил голос. – А с виду вполне приличный паренёк, книги, наверное, читает, зубы по утрам чистит, девушек любить пытается.
Участники группы "Ликвидация" наконец-то обернулись на голос.
- Позвольте представиться – Олег, директор этого очага культуры.
- И какие есть мысли по этому поводу? – спросил Василий.
- Мыслей нет, есть факты. Факт первый – никто не помнит, когда подменили ковёр. Факт второй – никто не помнит, как подменили ковёр…
- И факт третий, - закусив удила, услужливо добавил Ваня, - никто не знает, кто подменил ковёр.
Чем-то этот мужик Ивана раздражал, вызывал антипатию. Чем – сказать парень, наверное, бы не смог, но держаться подальше от этого директора хотелось.
- Устами младенца… - задумчиво произнёс директор, внимательно посмотрев в его сторону. – Хоть грубо, но неверно. Пойдёмте ко мне в кабинет, там и поговорим.

25.
- Располагайтесь, как вам будет благоугодно, - начал светскую беседу директор. – Звать меня Олег Семёнович… Молодой человек, перестаньте излучать флюиды вашего неприятия меня. Вы ошибаетесь. Василий, ты меня должен хорошо помнить.
- Так это ты? Я не ошибся? – радостно взревел упомянутый, и ринулся обниматься.
- Осторожней! Забыл, как ты мне три ребра сломал при последнем свидании? Охолонись!!!. Варвара Трофимовна, Лизавета Стаккатовна, мы с вами тоже встречались, но это было так давно…
- Ой, - замлела Лизавета, – а я и не узнала.
- Помню, - в свою очередь сказала Варвара. – Тогда мы очень плодотворно поработали. Так как же так получилось, что ты подмены ковра не заметил?
- И на старуху бывает проруха, как говаривала подруга моего детства… Ладно. Видите ли, этот, - тут Олег Семёнович слегка замялся, видимо подбирая достаточно ёмкое, но более-менее приличное определение, - ковёр нам так глаза замылил, что внимания на него мы не обращали. Ну висит, и пускай висит, ждёт своей участи. Нам и без него забот хватало.
- А почему вы его сами не уничтожили? – с прокурорскими интонациями в голосе спросил Ваня.
- А потому, что нам запретили его трогать, предупредив, что любое активное воздействие может привести к непредсказуемым последствиям.
- Хватит, - пристукнул кулаком по подлокотнику кресла Василий. – Какие-нибудь мысли есть?
- Есть одно подозрение. Работал у нас парень полотёром. И вот мы заметили, что очень уж часто и долго он пол натирал как раз перед ковром. И вообще, старался от него не отходить. Потом вдруг как-то резко уволился. Только вот до подмены, или после – сказать трудно. Единственно, что точно известно – охранники на вечернем обходе как-то заметили, что большое окно не закрыто.
- Хочешь сказать, что он его через окно выпихнул? – саркастически спросил Василий.
- Пропихнуть пятнадцать квадратных метров тяжеленной тряпки, хоть и свёрнутой в трубочку… Сомнительно как-то. Тут надо заклятием снятия веса обладать.
- И что дальше делать будем?
- Собирать информацию и готовится к открытию театра народного творчества. Я не ошибаюсь – ведь это ваше прикрытие?
Дальше начался сугубо профессиональный разговор о репертуаре, подготовке сцены, распространении билетов, рекламе. Ваньке это было неинтересно, и он стал подрёмывать, вспоминая Гошу с его пинчерами.
- А молодой человек чем у нас будет заниматься? – внезапно услышал дремлющий вопрос директора.
- Он у нас как раз и будет информацию собирать. Мы его официантом в кафе назначили.
- Хоп! Ну, вот и второй источник информации у нас будет.
- А кто первый? – ревниво спросил проснувшийся.
- Гриша с его собаками. Ему иной раз столько интересного рассказывают, что при желании половину города шантажировать можно.

26.
Последующие два дня были для Ивана сущим кошмаром.
Лизавета подбирала репертуар, включая в него как старинные романсы, так и авторскую песню.
Причём с весьма смелым уклоном.
Как политическим, так и фривольным.
"Я вас люблю и трепетно и страстно, но только дуб и сено не про нас".
Варвара с Василием, откопав какой-то раритетный сборник водевилей, пытались адаптировать его к современным реалиям бытия.
- Ты что, заставишь меня читать вот этот параноидальный текст? – трагически вопрошала Варвара.
- А чем он тебе не нравится? – резонно вопрошал Василий. – Ну, подумаешь, он просит обвить свой нефритовый жезл твоим пышным розовым букетом. Ну и что?
- А что? Ты сам-то не понимаешь, что это порнография чистой воды!?
- Как говорили в годы моей юности – пипл всё схавает и не поморщится. А знающие просто улыбнутся, и наградят нас аплодисментами.
Хуже всех пришлось Ванюшке.
Мало того, что его обрядили в белую рубаху, чёрные брюки, передничек со множеством карманов, и, что самое ужасное – защитную, на пол-лица, чёрную маску с изображённым на ней клещом, так ещё заставили учиться таскать поднос на растопыренных пальцах, запоминать заказы и уметь выкручиваться из любой ситуации.
- Вот тебе закажут порцию клеветника с картофельном пюре. Что ты будешь делать?
Ванька подвис весьма конкретно.
- А ты, Джоник, скажи, - пришла на помощь Лизавета, - что клеветника не подвезли, но есть уд с хреном и тушёной капустой. И пусть думают, что это такое.
Ванька, вспомнив творчество Баркова, побагровел.
Самым ужасным была шпионская видеокамера.
- Ты куда её привесил? Запомни, что она должна висеть на уровне левого соска правой груди!
Студент-медик честно пытался представить себе позицию камеры, и подвис ещё раз.
О ковре, как казалось Ванюшке, все дружно забыли.

27.
Но Иван ошибался.
Накануне открытия театра все собрались на Гришиной квартире.
- Интересные слухи по городу ходят, - докладывал хозяин квартиры, похлёбывая плодово-выгодное вино и почёсывая своих пинчеров за ушами. – Якобы в садовом кооперативе появился какой-то мужик, который хочет приобрести участок, и, как я понял, для этого готов понести любые затраты.
- И зачем ему это нужно? – спросил Василий.
- Дело в том, что приобретая садовый участок, - пояснил Олег, - ты получаешь право на прописку. В городе прописаться невозможно, а вот в халупе с некоторым количеством соток, имеешь полное право.
- И что?
- Не понял? Есть халупа, но нет народу – не сезон садовыми работами заниматься. Делай что хочешь. Например, ковёр восстанавливай.
- А сады за периметром. Интересная мысль. Как бы это проверить?
- Времени нет. Завтра театр открывать, а генеральную репетицию отсрочить никак невозможно. Будем надеяться на великий русский авось, а также на непокобелимость русской бюрократии, - подытожил Василий. – Бумаги на владение участком ещё не подписаны.
И никто не обратил внимания на тщедушного рыжего паренька, навострившего уши и готового к великим свершениям.

28.
- "Сияла ночь, луной был полон сад", – призывно звучал наполненный неизбывной любовной страстью голос.
Да, Лизавета, что называется, отрывалась по полной программе. Каждое её выступление заканчивалось бурей аплодисментов, криками "бис!" и корзинами цветов, которые тащили на сцену новоприобретённые поклонники таланта певицы.
Ванька мотался между столиков, пытался запомнить заказы и тихо матерился.
Заказы, кстати, разнообразием не отличались – пиво, водочка и закусочка на усмотрение официанта.
"Выпивки поболее, а закусочки поменее".
Разговоры за столиками носили матерно-рабочий характер. Ругали начальство, низкую зарплату, погоду и транспорт.
Ничего интересного.
Хотя…
Иван давно присматривался к двум посетителям, занявшим столик под фикусом, рядом с ковром.
Мужчины, заказав коньячок, шашлык и салат из овощей, сунули официанту весьма приличные чаевые и попросили обслужить их как можно быстрее.
Пробегая, Иван краем уха услышал, как один из них вспоминал, сколько стоило посидеть в ресторане в далёкие шестидесятые годы, другой, в свою очередь, скорбел о том, что хорошего коньяка ныне ни за какие деньги не выпьешь, а официанты совершенно не умеют правильно подавать блюда. И учить их бесполезно.
- Откуда они всё это знают? – удивлялся Иван, чувствуя что-то подозрительное.
Настораживало ещё и то, что при приближении официанта мужчины либо замолкали, либо резко меняли тему разговора.
Но кое-что проскальзывало.
- Да говорю я, дорогой, что этот предмет вам не поможет.
- Но вы же сами…
- Чего только спьяну не придумаешь, когда перед владыкой стоишь.
- Так вы хотите сказать…
- Чего не придумаешь, когда голова на плечах подпрыгивает. Вы лучше посмотрите, как козлёнок на ковре вышит. Ну, прямо как живой!
- Джигиты с собаками лучше смотрелись.
- Опять ты, дорогой, за своё.
Присмотревшись, Иван удивился – один из собеседников был вылитой копией Маврикия Сысоевича.
- Ну что, дорогой, пойдём делом заниматься?
- А куда спешить? Сейчас коньячок допьём, на Виолетту с Леопольдой полюбуемся и двинем. Приобщайтесь к кафешантанному искусству, пока время есть.
Ванька чуть было не опрокинул поднос.
Здесь никто не знал настоящих имён Варвары и Лизаветы.
Никто не знал ни о ковре, ни об участке.
Значит…
Значит, это действительно Маврикий!
Очертя голову, официант кинулся за кулисы.
- Парень, ты куда?
- Мне бы Василия Варфоломеевича с Варварой Трофимовной….
- Он на сцене.
- А Лизавета…
- Занята, просила не беспокоить.
Обескураженный Ванюшка вернулся в фойе.
- Что делать? Куды бечь?
Между тем посетители допили пиво, оценили Лизаветино предупреждение о том, что "не вверяйся женщине, женщина обманет, хоть она об этом не знает ничего", расплатились и двинулись к выходу.
Ваня, крикнув напарнику, что ему надо выйти на свежий воздух, выскочил на крыльцо.
От дверей Дворца отъезжал потрёпанный "Москвич".
Маврикий ехал в сад чинить ковёр и покорять мир.
Ничего не оставалось, как бежать за ним.
Когда парень добежал до КПП, то "Москвич", насмешливо подмигивая задними габаритными огнями, покидал территорию городка.
Ванька метнулся к шлагбауму.
- Эй, пацан, ты куда намылился? – раздался оклик из будки КПП.
Присмотревшись, парень узнал солдатика, пленившегося Лизаветой.
- Меня Лизавета Стаккатовна послала за манто, которое она в саду оставила, - понёс от безысходности Иван.
Услышав про Лизавету, солдатик расчувствовался и произнёс:
- Ну, раз уж тебя Лиза послала, так иди. Но потом передай – я всё равно её жду, пусть приходит.
Путь к заветному ковру был свободен.

29.
- Да где же этот чёртов сад? – тихо бранился Иван, бредя по грунтовой дороге, спотыкаясь в свежепроделанной колее. – И где я его искать буду?
Внезапно парень наткнулся на ворота, над которыми висела траченая многими годами вывеска: – "Коллективный сад "Ударник". Вход по предъявлению паспорта и членского билета".
Ни того, ни другого у авантюриста, естественно, не было.
- А, была не была, через забор полезу, - в героическом порыве решил парень.
И перелез.
И был встречен злобными сторожевыми псами.
Но псы повели себя как-то странно – подбежали, обнюхали и убежали.
Парень рефлекторно провёл рукой по штанам.
Было сухо.
Успокоенный, гордый собственной смелостью, парень побрёл дальше, напевая про ночь и сад, наполненный луной.
За спиной что-то зашуршало.
Парень оглянулся, и понял, что сад был наполнен не луной.
А нечистью, ибо было полнолуние.
Но вела себя нечисть как-то странно.
Она не пыталась парня загрызть, высосать кровь, или просто подшутить – недобро и незатейливо.
Парня подводили к садовому домику, притаившемуся в дальнем углу сада.
Домик выглядел как типичная хибарка, построенная из подсобных (а иногда и уворованных с места работы садовода) материалов. У оградки стоял разыскиваемый "Москвич"
Полусгнившие ступеньки, входная дверь, обитая полуистлевшим войлоком, увитые вьюнками стены.
Сквозь грязные стёкла сочился тусклый свет.
С проворством молодого индейца-семинола разведчик подобрался к окну.
За столом сидели двое.
Маврикий Сысоевич и неизвестный.
Судя по красным лицам и буйной жестикуляции, спор длился долго и безрезультатно.
Наконец, явно не придя к единому мнению, спорщики освободили стол, и затащили на него большой свёрток.
- Ковёр! – с трудом сдерживаясь, чтобы не издать радостный вопль, прошептал Ваня.
И тут тяжёлая рука легла ему на плечо.
Ваня попытался было скинуть руку с плеча, но ему это не удалось.
- Опять ты? – прошипело за спиной.
С трудом повернув голову, Ваня увидел Подснежника.
- Вы? – со страхом спросил паренёк.
- Я, я, - радостно осклабился мужик. – Вот и опять встретились. Опять инструкцию соблюдать будешь?
Ванька молчаливо дёрнулся, но безуспешно.
- Ты мне ещё в морге не понравился, - сообщил бывший мертвец, и, как тогда, в морговском коридоре, без размаха ударил несчастного парня в живот.
И вновь наступили покой и тишина.
Последнее, что увидел Ваня, как домик погрузился во тьму.

30.
Над распростёртым мальчишеским телом плыл сиреневый туман.
Только вместо полночной звезды в нём горел грозный лик преподавателя микробиологии, держащего на собачьей цепи не менее грозного вируса.
Оба грозили нерадивому студенту всяческими карами.
Препод грозился не допустить к зачёту за несданные лабораторные работы, а вирус го-рестно укорял за невыполненные обещания и тщетные желания, которые не сбылись.
Студент пытался объяснить, что лабораторные он сдал, правда, с третьего раза, а вирусу он ничего не обещал и ничего не желал.
Но никто не желал слушать сбивчивые объяснения.
Постепенно туман стал рассеиваться, и сквозь него стали просматриваться абрисы знако-мых Ивану людей.
Ваня с трудом приоткрыл глаза, и первое, что он увидел, было лицо Маврикия Сысоевича
- Нет, - заполошно зашептал парень, делая попытку заползти в какой-нибудь угол. – Не надо, не хочу. Уберите его, гоните! Бабушка, он ковёр починил, сейчас всех покорять будет.
- Виола, - послышался изумлённый голос. – Похоже, он меня боится.
- Бабушка, ты жива, не умерла? Леопольда Стаккатовна, и вы здесь? А кто тогда в чисти-лище был? А ковёр уничтожили? – с трудом шевеля губами, прошептал Ваня.
- Он ещё бредит. Лия, попои его настоем, а ты, Маврик, помоги мне его повернуть, - властно распорядилась Виолетта Трофимовна.
- Что со мной? Где я?
- Ты у меня в квартире.
- Нет, бабушка, ты жива? Я тебя не убил? К тебе домой с прививкой никто не приходил, да?
- Прекрати этот бред. Никто меня не прививал. Я ещё не совсем с ума сошла, чтобы каж-дому вакцинатору отдаваться. Захочу – в ведомственную поликлинику приду, там и уко-люсь.
- Что со мной было, бабушка, что? – попытался прокричать Иван, но вместо крика из гор-ла раздался какой-то сип.
- Слава Богу, наконец-то в себя пришёл. А то три дня бормотал про какое-то убийство, прививку, чистилище, грехи, какой-то ковёр вспоминал. Плакал и  просил, чтобы я за что-то простила. Меня почему-то Варварой звал. Ничего не поняла.
Раздался иронический смешок:
- А ты что, дура старая, забыла, какое имя у тебя в церковной метрике вписано?
В ответ послышалось удивлённое:
- А он-то откуда узнал? 
- Потом сама спросишь.
- Пить, пить, - снова запросил больной.
Кто-то поднёс ему кружку со вкусно пахнущей жидкостью.
Ваня глотнул раз, другой.
Питьё было терпким, прохладным  и сладким на вкус.
- Ты чем его поишь? В этой же кружке "Чёрный лекарь" был.
- Извини, ошиблась.
Видать, "Чёрный лекарь" действительно был неплохим целителем, ибо парень оконча-тельно пришёл в себя.
- А как я здесь оказался?
- Как-как. Утром сотрудники пришли – видят, ты без сознания валяешься, что-то бредишь. Сначала подумали, что наркотой ширанулся (из уст почтенной бабушки слышать такой сленг было, по меньшей мере, необычным).  Потом-то поняли, что это след от прививки. Мне позвонили, попросили в морг подъехать.  А я ведь не знала, что ты там работаешь. Перепугалась, конечно, подумала,  что с  тобой что-то случилось. Пока ехала, к ним этот Подснежник припёрся, и стал то ихнего санитара спрашивать, то спирт требовать. Тут и санитар подъехал. Как тебя увидали, испугались и повинились в том, что сделали.
Оказывается, они оба хотели тебя так застращать, чтобы ты заявление об уходе написал. А на твоё место прежнего бы сторожа вернули.
Я, конечно, там пошумела слегка (при этих словах Виолетта Трофимовна стыдливо поту-пилась, Леопольда Стаккатовна пробормотала что-то о неконтролируемом выбросе энер-гии, а Маврикий Сысоевич о необходимости капитального ремонта учреждения), но разошлись мирно, даже врачи "скорой помощи" согласились, что тебе будет лучше дома находиться. Вот так ты здесь и оказался.
- Бабушка, а тот коврик в туалете, он цел, с ним ничего не случилось?
- Дался тебе этот половик. Да, берегу я его, да, дорог он мне. Просто, когда мой старый дом сносили, я его на память забрала. Вот с тех пор и висит он у меня, дырку в стене за-крывает.
- Значит, ничего этого не было? Ни убийства, ни чистилища, ни Гриши с собаками? Тогда с чего такой бред взялся? – попытался включить логическое мышление Иван (оное мышление, по сю пору бывшее ни разу не востребованным, честно пыталось понять, чего от него хотят). – Но почему я три дня в бреду провалялся, и почему же так тело болит, будто его когтями рвали?
Парень не получил ответа на вопросы, ибо провалился в целительный сон.
А когда проснулся, уже ничего не помнил.

31.
Из статьи, посвящённой испытаниям новой вакцины.
 "В целом можно считать, что созданная вакцина против нового вирусного заболевания оказывает положительный эффект – у вакцинируемых достоверно возрос уровень антител, что способствует восстановлению и стабилизации иммунитета. Но следует отметить, что у незначительного числа вакцинируемых отмечались побочные эффекты, характерные для большинства препаратов подобного рода.
Наиболее часто отмечалось повышение температуры, обильные выделения из носа, мы-шечные боли, аллергические реакции.
Из эксклюзивных случаев стоит отметить осложнение, произошедшее при вакцинации молодого человека мужского пола в возрасте двадцати лет. Проведение вакцинации на фоне общей астенизации, умеренно выраженного дефицита массы тела, а также перене-сенная в ближайшее время (шесть часов от момента введения вакцины) стрессовая реак-ция, привели к развитию галлюциногенного синдрома без нарушения жизненно важных функций продолжительностью до трёх суток.
От госпитализации пациента в клинику родственники категорически отказались, подписав необходимые документы.
При дальнейшем наблюдении отмечался спонтанный регресс патологической психонев-рологической симптоматики.
На данный момент у пациента наблюдается умеренно выраженная психоэмоциональная лабильность без соматических нарушений. Читает преимущественно классическую литературу середины девятнадцатого, начала двадцатого века. В дальнейшем хочет прекратить учёбу в медицинском институте, и стать либо писателем, либо актёром, а также поступить в школу восточных единоборств.
С целью дальнейшего контроля, в смартфон наблюдаемого установлено специальное при-ложение, в котором пациент фиксирует своё состояние".

На рукописи статьи нацарапана резолюция: - " Вы там что? Совсем? Или психотропов перекушали? В свет разрешаю, но без этого бреда про галлюцинации".
И неразборчивая подпись.

                Август 2020 – апрель 2022 год.
 



1