Зигмунд Зейдлер Зборовский - Паста для зубов XIII

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

В то время, пока Мотыч занимался цианистым калием, Анна с удивительным терпением следила за выходящими из заключения женщинами, потому что была глубоко убеждена, что раньше, или позже, Бараньска всё же решится рискнуть передать с кем-нибудь из них записку на волю. Ведь ей было известно, что её любовник уже вернулся из Рима.

Достаточно долгое время это наблюдение не давало нужного результата, но однажды, наконец…

Женщина, которая теперь сидела по другую сторону служебного стола, казалась удивительно невзрачной, словно выцветшая от времени старая фотография.

Скромное, неяркое платье из недорогой материи, бледное, сероватого оттенка, лицо, бесцветные губы, светлые, словно вылинявшие, глаза, неопределённого цвета волосы.

- Значит, Вы взялись доставить эту записку – вертя в пальцах небольшой клочок бумаги, спокойно констатировала Анна.

- Но она так меня просила, так умоляла! Не могла же я отказать ей в такой мелочи… - начала оправдываться женщина.

Анна с укором взглянула на неё.

- Вы же знаете, что нельзя делать таких вещей.

- Но ведь я же не сделала ничего плохого – возразила та с простодушным видом. – Я не могла ей отказать. Надо же было помочь человеку! Ну сами посудите, что бы это была за жизнь, если бы люди не помогали друг другу в беде?! – обратив к Анне взгляд своих светлых, почти прозрачных глаз, убеждённо спросила она, и тут же, с точно такой же убеждённостью, прибавила: - Нет, ей обязательно надо было помочь… Пожалуйста, не сердитесь на меня за это – затем умоляюще попросила она.

Анне было искренне жаль эту, столько некстати проявившую милосердие, женщину.

- Сожалею – тяжело вздохнула она, - но я вынуждена задержать Вас.

- О, Боже! Снова в камеру? – испуганно воскликнула та.

- Пожалуйста не волнуйтесь! Это всего лишь на сорок восемь часов – как могла, утешила её Анна.

- Но за что? За что? Я ведь ничего такого не сделала; просто хотела ей помочь! Я же только что вышла! Господи, за что? – не слушая её, со слезами на глазах жалобно причитала та, понурив голову.

После ухода заплаканной женщины, Анна немедленно связалась по телефону с Мотычем и он тотчас же примчался.

- Слушай, Владек, наконец-то Бараньска решилась передать записку – радостно сообщила она ему свежую новость.

- Что ты говоришь? И кому? Совиньскому? – нетерпеливо спросил он.

- Да, ему – кивнула она. – Вот, - протянула она капитану грязноватый, сильно измятый клочок бумаги, - читай!

Мотыч несколько брезгливо взял протянутую ему записку и, слегка разгладив её, начал читать.

« Дорогой Адамчик, я очень по тебе соскучилась! – писала Бараньска. – Однако, надеюсь, что скоро увидимся, ведь у них против меня ничего нет. Так что, даже если дело дойдёт до суда, то это будет процесс, основанный на одних лишь косвенных уликах, и вряд ли найдётся хотя бы один судья, который при таком раскладе решится вынести мне обвинительный приговор. Но, несмотря на это, ты всё-таки, на всякий случай, убери из своей квартиры то, что у тебя там хранится, потому что совсем не исключено, что они придут к тебе с обыском. Найди какое-нибудь безопасное место, а тётке, которая передаст тебе эту записку, дай, пожалуйста, пару сот злотых: я обещала ей. Крепко, очень крепко тебя целую, твоя Дорота.»

Кончив читать, Мотыч вернул записку Анне и, хищно улыбнувшись, с азартом предложил:

- Надо тотчас же за это взяться! Едем к Совиньскому.

Взяли с собой сержанта Томчика и поехали. Однако, дома они его не застали. Не было его и не через два часа, и не через три. Только уже поздним вечером, когда зажглись уличные фонари, они, наконец, увидели свет в его квартире, слегка приглушённый, закрывавшими окна, тяжёлыми узорчатыми портьерами.

Совиньский, по-видимому, уже собирался ложиться спать, потому что был в элегантном бордовом халате, из-под которого выглядывали шёлковые пижамные штаны.

При виде милицейских мундиров, он очень смешался и, севшим от волнения, голосом, недовольно поинтересовался:

- В чём дело? Что вам от меня нужно?

- Мы бы хотели с Вами поговорить – ответил ему Мотыч и, не дожидаясь приглашения, переступил порог квартиры, а вслед за ним в квартиру вошли и Анна с сержантом Томчиком, здоровенным, плечистым детиной, производящим впечатление боксёра-тяжеловеса.

- Поговорить? В это время? – натурально изобразил удивление Совиньский. – Но уже поздно. Может отложим это до утра? Я очень хочу спать и уже собирался ложиться – демонстративно зевнул он.

- Сожалею, но, думаю, мы не будем откладывать этот разговор до утра. Поверьте, то, что мы хотим Вам рассказать, настолько интересно, что Вам сразу же расхочется спать – со смешинкой в глазах заверил его Мотыч.

- Не понимаю – в голосе Совиньского отчётливо прозвучали нотки раздражения и глубоко затаённого страха. – Вы не имеете права находиться у меня в квартире!

В ответ Мотыч деликатно подтолкнул его в сторону кресла.

- Лучше сядьте, пан Совиньский – невозмутимо посоветовал он. – Мы пришли сюда, чтобы произвести обыск в Вашей квартире. Однако, мне почему-то думается, что мы вполне могли бы обойтись и без этой утомительной и весьма неприятной для Вас процедуры. Ну сами подумайте; на кой чёрт Вам нужно, чтобы мы разбарахлили это уютное гнёздышко ? Не лучше ли будет договориться по-хорошему? Так что, давайте-ка сядем и спокойно обо всём поговорим.

Сели. Хозяин и капитан напротив друг друга, Анна и сержант Томчик чуть в стороне, при этом хрупкое креслице, на котором здоровяк-сержант осторожно примостил свой мощный зад, тревожно и жалобно заскрипело, отчего бедняга конфузливо сжался и виновато взглянул на хозяина дома, который, казалось, и сам был готов сейчас сжаться до таких размеров, чтобы стать для своих непрошеных гостей совсем невидимым.

Он ошарашено переводил взгляд с одного лица на другое, словно всё ещё никак не мог поверить в реальность происходящего.

- Я действительно ничего не понимаю, пан капитан – наконец заговорил он. – Ведь Вы не так давно уже допрашивали меня, и я рассказал Вам абсолютно всё, что мне было известно по этому делу.

- Э-э-э… - поморщился Мотыч. Затем, медленно вынув из кармана сильно измятый клочок бумаги, он откашлялся и громко, с выражением прочитал записку Бараньской.

Совиньский сильно побледнел. Он вяло пошевелил губами, словно хотел что-то сказать, но так и не смог выдавить из себя ни слова. Был ошеломлён и растерян.

- Ну как?.. – усмехнулся Мотыч. – Что Вы на это скажете, пан Совиньский?

Тот, отрешённо вперив взгляд в пол, угрюмо молчал.

- Не хотелось бы устраивать Вам здесь беспорядка, - с сожалением в голосе сказал капитан, - поэтому, предлагаю Вам добровольно выдать нам то, о чём пишет пани Бараньска. В противном случае, нам всё же придётся обыскать вашу квартиру.

Совиньский заметно колебался, не зная, на что ему решиться, тщательно взвешивая в уме все «за» и «против».

- Должен заметить, что Ваше упорство абсолютно бессмысленно – вздохнул Мотыч. – Ведь мы и без Вас найдём то, за чем сюда пришли. Обязательно найдём, даже если нам для этого придётся перевернуть здесь всё вверх дном. Жаль только тратить время на такую работу и жаль Вашу квартиру.

Совиньский тяжело поднялся из кресла, подошёл к книжному шкафу и вытащил из него розовую пластиковую папку.

- Вы правы – протягивая её капитану, с горечью сказал он. – Вот, это то, о чём писала Дорота.

Мотыч взял папку и вынул из неё старое, уже порядком пожелтевшее, удостоверение личности, выданное когда-то на имя Вильгельма Голацкого и, по всей вероятности, когда-то им утерянное при невыясненных обстоятельствах. Кроме этого документа, в пластиковой папке было ещё несколько объявлений о розыске преступника и газетные вырезки с бросающимися в глаза заголовками, один из которых гласил: «Комендатура М.О. во Вроцлаве разыскивает Вильгельма Голацкого, подозреваемого в ряде экономических преступлений». Ниже был помещён следующий текст: «Шарлатан и аферист, Вильгельм Голацкий разыскивается воеводской прокуратурой города Вроцлава. Каждый, кто окажет хоть какую-нибудь помощь вышеуказанному лицу, будет подлежать уголовной ответственности». Там же, чуть правее, была напечатана и его фотография.

Все эти газетные вырезки были двадцатипятилетней давности.

Мотыч внимательно прочитал их и через сержанта передал Анне. Затем внимательно посмотрел на, сидевшего на краю кресла и вытиравшего пот со лба, Совиньского, и спросил:

- Значит Бараньска писала Вам именно об этом?

- Да – подтвердил тот.

- Скажите, почему эти документы для Вас так важны? – снова спросил капитан.

Совиньский машинально пожал плечами.

- Спросите об этом у Дороты – ответил он. – Это её дела.

- А вот мне почему-то кажется, что это ваши общие дела – проницательно заметил Мотыч. – Поэтому спрашиваю Вас ещё раз: зачем Вы прячете у себя это удостоверение личности?

- Не знаю – упрямо буркнул Адам. – Я в это не встреваю.

- Пан Совиньский! – впервые повысил голос капитан. – Не считайте меня идиотом! Хорошо? Так что прошу Вас не увиливать и прямо отвечать на все заданные мною вопросы!

- Слушаю – тяжело вздохнул Адам.

- Этими материалами кого-нибудь шантажировали? – поинтересовался Мотыч.

Совиньский отвёл глаза. Он явно колебался.

- Ну так как? – поторопил его капитан.

- Ну, может быть Дорота… - едва слышно промямлил Адам.

Мотыч победоносно усмехнулся и тут же, не теряя времени, задал очередной вопрос:

- А какое сейчас имя у этого Вильгельма Голацкого?

Совиньский снова, было, заколебался, но спустя минуту, сильно побледнев, всё же ответил:

- Александр Мортинбер.



Чуть позже, на обратном пути, Мотыч с любопытством спросил у Анны, почему она не приняла участие в допросе Совиньского, на что та лишь пожала плечами и вполне резонно заметила:

- А зачем бы я стала тебе мешать? По-моему ты сделал всё, как нужно, так что мне абсолютно не было никакой нужды встревать в этот интересный разговор.

- И что же ты обо всём этом думаешь? – поинтересовался он её мнением.

- По-моему, дело совершенно ясное – ответила она. – Шантаж.

- Да, шантаж – согласился он. – Оказывается, наша удивительная, интеллигентная санитарка вовсю шантажировала этого, так называемого, «восточного мудреца», и это совершенно меняет всё дело.

- Ты ведь не зря задержал Совиньского? – полюбопытствовала она. – Собираешься просить у прокурора ордер на его арест?

- Конечно – подтвердил он. – Ведь не подлежит ни малейшему сомнению, что Бараньска и Совиньский – сообщники. Разве не так?

Анна согласно кивнула.

- Вероятнее всего, позарились на доллары профессора Мортинбера – цинично усмехнулась она.

- Знаешь, а ведь ту девушку, с которой я разговаривал в НИИ Биологии, как раз зовут Люцина Голацка – неожиданно вспомнил Мотыч.

- Так ты думаешь, что тот цианистый калий… - Анна заметно оживилась.

- Именно – кивнул он. – надо будет как следует исследовать те, не идентифицированные, отпечатки пальцев на банке с ядом.

- Интересно, этот Мортинбер уже вернулся со своего конгресса? – вслух подумала Анна.

- Вернулся. И, кажется, в отличном настроении – усмехнулся Мотыч.

- Будем его сейчас брать? – с азартом спросила она.

- Не спеши. У нас ещё пока есть время. Он никуда от нас не улизнёт – улыбнулся капитан. – Сейчас он не имеет ни малейшего понятия о том, что мы им интересуемся, так что должны этим воспользоваться и как следует подготовить почву для наших дальнейших действий.

Эту «подготовку почвы» он начал с наблюдения за сестрой профессора, Констанцией Мортинбер, а точнее говоря, Констанцией Голацкой.

Надо сказать, что это оказалось не таким уж лёгким занятием. Старая пани редко выходила из дома. Её не интересовали кафетерии, и у неё не было пса, с которым нужно было бы регулярно ходить на прогулку, поэтому она никогда не задерживалась в скверах. В кино и в театры она тоже не ходила. Одним словом, не давала ни малейшей возможности завязать с ней якобы случайное знакомство. Кроме того, сама её внешность отнюдь не располагала к приятному общению, а если говорить прямо, то была очень не привлекательной, потому что Констанция Голацка была очень высокой и худой женщиной, с удлинённым, аскетическим лицом, на котором доминировали тёмные, сверкавшие каким-то неестественным, фанатичным блеском, глаза. Двигалась она быстро и решительно, так что, глядя на неё, сразу же было видно, что эта особа отлично знает, куда она идёт и чего хочет.

Первое время Мотыч всё ещё надеялся на удачу. Ему пока не хотелось действовать официально, и он упорно раздумывал над тем, каким образом можно было бы незаметно раздобыть отпечатки пальцев этой необщительной дамы.

Но как добыть отпечатки пальцев того, кто всегда ходит в перчатках и не пользуется услугами общепита ? Однако, капитан всё же не терял надежды и, в конце концов, его терпение было вознаграждено.

Однажды он увидел, как пани Констанция вышла из дома с большой авоськой.

- Наверняка отправилась за покупками – подумал он. И не ошибся. Его «подопечная» уверенным, пружинистым шагом направлялась в ближайший универсам.

Соблюдая приличную дистанцию, осторожно последовал за ней. При входе он, как положено, взял в руки проволочную корзинку и с огромным интересом начал разглядывать надписи на коробках с овсяными хлопьями.

Тем временем, сестра профессора положила в корзину пару банок каких-то консервов, пачку сахара и бутылку соевого масла, и всё это, к его огромному разочарованию, не снимая перчаток. Сам же он ограничился пачкой чая, коробочкой мятных лепёшек и упаковкой солёной соломки.

- Ежели эта чертовка не снимет перчатки, - думал он почти с ненавистью, - если так их и не снимет…

Однако, вскоре ему всё же повезло, и как раз в самом подходящем месте; у полок с банками джемов. Скорее всего, она просто побоялась уронить банку на пол, поэтому и сняла с руки серую шёлковую перчатку.

Оглядев многочисленные банки с яркими этикетками, старая дама выбрала, наконец, мандариновый джем и небрежно сунула его в корзинку, но перед этим она дотронулась до банок с джемом из красной смородины и яблочным повидлом.

Обрадованный Мотыч немного подождал, пока она отошла подальше, в глубь торгового зала, а затем, поставив свою корзину на пол возле полок, и тут же благополучно позабыв о ней, осторожно взял за крышку банку с джемом, к которой прикасалась пани Констанция, и быстрым шагом направился с ней к ближайшей свободной кассе.

- Не дотрагивайтесь до этой банки! – крикнул он повелительно, когда кассирша привычным движением протянула к ней руку. – Я знаю цену этого джема. Восемь тридцать. Можете не проверять.

Сидящая за кассой молоденькая симпатичная девушка посмотрела на него, как на сумасшедшего, однако, в спор ввязываться не стала и, недоумённо пожав обтянутыми форменной блузкой плечами, торопливо выбила ему чек на указанную им сумму.



Мотыч с удовлетворением потирал руки.

- Главное, это терпение – то и дело радостно повторял он.

Глядя на его самодовольную физиономию, Анна невольно рассмеялась, уж больно он был похож сейчас на распустившего хвост индюка.

- Женщина, ты хоть понимаешь, что это значит? – потряхивая выставленной вперёд ладонью, возбуждённо вопрошал он. – Ведь это именно старая Голацка оставила отпечатки пальцев на банке с цианистым калием, так что теперь всё начинает складываться. А раздобыла она этот яд для своего разлюбезного мошенника-братца, чтобы тому было чем прикончить шантажировавшую его Бараньску. А мы, идиоты, всё это время подозревали её в том, что она из-за денег отправила свою кузину на тот свет – покаянно признал он свою ошибку.

- Из этого, надо понимать, следует, что Элжбета Бурнс всё-таки пала жертвой случая – подхватила Анна.

- Ясное дело – согласился с ней Мотыч. – Просто этот доморощенный «восточный мудрец», вероятно, не знал, что к Бараньской приехала погостить её кузина из Лондона.

- Но почему ему было нужно, чтобы Бараньска умерла не сразу, а лишь спустя какое-то время? – задумчиво спросила Анна. – Эта выдумка с зубной пастой… - вопросительно посмотрела она на Мотыча.

- Ну, это просто – махнул тот рукой. – Ведь он как раз должен был выехать за границу, так что наверняка хотел, чтобы это произошло в его отсутствие. Ему же надо было на всякий случай создать себе алиби – пояснил он.

- И когда ты собираешься его допрашивать?

Мотыч весело усмехнулся и пожал плечами.

- Для этого у нас всегда найдётся время. Но перед этим я хотел бы ещё раз поговорить с паном доктором Совиньским.



После того, как Адам попал в СИЗО, он довольно-таки быстро подрастерял и свою «итальянскую» элегантность, и дерзкую самоуверенность. Не бритый, в помятом костюме, теперь он производил весьма плачевное впечатление, а в его бегающих, покрасневших от бессонных ночей, глазах, явно затаился страх.

- Пожалуйста, садитесь – сказал Мотыч, указывая ему на лёгкое пластмассовое кресло.

Совиньский молча сел и вперил хмурый взгляд в свои нечищеные ботинки. На этот раз он был абсолютно безразличен ко всему происходящему и не делал ни малейших попыток ни нападать, ни защищаться.

- Ну, что ж, пан Совиньский, должен Вам заметить, что ситуация, в которой Вы нынче оказались, выглядит весьма и весьма паршиво – немного помолчав, начал Мотыч.

- Что Вы от меня хотите? – устало, явно через силу, спросил Адам.

- Правды, только правды – добродушно усмехнулся капитан.

Наполнив стакан минеральной водой, он подал его Совиньскому.

- Вот, выпейте пожалуйста – предложил он. – Это Вас немного освежит.

Адам взял стакан, на одном дыхании выпил шипящий напиток и глубоко вздохнул.

- Что Вы хотите знать? – уже спокойней спросил он.

- Начнём сначала – неторопливо сказал Мотыч. – Расскажите мне о Дороте Бараньской. Давно Вы её знаете?

- Познакомились почти два года тому назад – ответил Адам.

- А с какого времени у Вас начались более близкие, дружеские отношения? – снова спросил капитан.

- Ну… пожалуй, что-то около года тому назад – подумав, ответил Совинский.

- А перед этим пани Бараньска была подружкой профессора Мортинбера, вернее говоря, Вильгельма Голацкого?

- Да – кивнул тот.

- Вам известно, когда они познакомились? – поинтересовался Мотыч.

- Давно. Кажется, ещё в пятидесятом году – припомнил Совиньский. – Дорота тогда ещё была совсем молоденькой девушкой, ей было то ли семнадцать, то ли восемнадцать лет.

- И всё это время, до знакомства с Вами, она была подружкой Голацкого?

- Да – кивнул Адам. – Они были вместе, пока Голацкий не сбежал. Его не было года два: отсиживался где-то за границей, кажется в Германии. Он, кстати, хорошо говорит по-немецки. Потом, насколько мне известно, он некоторое время жил в Швейцарии и уже только затем вернулся назад, в Польшу. Но уже под личиной профессора Мортинбера. Ну, а вернувшись, он, естественно, разыскал Дороту, и… - Не договорив, замолк, горько усмехнувшись.

- Я слышал он много путешествовал по Востоку? – спросил Мотыч.

- Ну что Вы! – На лице Совиньского появилась ехидно-презрительная гримаса. – Он всё это просто выдумал!

- Понятно – кивнул капитан. – Наверное, это именно по его наущению Бараньска работала в больнице санитаркой, чтобы поставлять ему клиентов – предположил он.

- Да – подтвердил его догадку Адам. – Дорота находилась полностью под его влиянием. Видите ли, - начал объяснять он, - у этого человека всё-таки есть какой-то необыкновенный дар, какая-то непонятная сила, так что это вовсе не простой мошенник, как Вы, должно быть, о нём думаете. А Дорота много о нём знала, слишком много, поэтому он боялся её и даже, пожалуй, начал ненавидеть. К тому же, ей ведь нужно было хорошо платить за сотрудничество, а она получала от него всего лишь какие-то гроши в сравнении с тем, что он сам зарабатывал, вешая лапшу на уши родственникам больных людей.

- Одним словом, она устроила ему небольшой шантажик – усмехнулся Мотыч.

- Это слишком сильно сказано, пан капитан. Дорота только хотела получить с него то, что ей принадлежало по праву – с полной уверенностью в правоте подобных претензий заявил Совиньский.

- И что, Мортинбер склонен был ей заплатить? – поинтересовался Мотыч.

- Скорей всего , да – ответил тот.

- И Вы, разумеется, ей помогали? – снова спросил капитан.

- Что Вы! Я совсем в этом не разбираюсь! – взмахнув руками, энергично запротестовал Адам. – Этим занималась сама Дорота, а я в её дела не встревал – обеспокоенно пояснил он.

- Разве? – весело удивился Мотыч. – А я-то, дурень, думал, что Вы совместно разработали этот «гениальный план» - насмешливо усмехнулся он. – Впрочем, сейчас это уже не существенно. Лучше скажите-ка мне вот какую вещь; были ли у профессора ключи от квартиры Бараньской?

- Вообще-то, я никогда этим не интересовался, но, думаю, что да, были – подумав, ответил Совиньский.

- Но, с той минуты, когда между ними прекратились близкие отношения, он, вероятно, перестал навещать свою бывшую подружку – предположил капитан.

- Конечно, перестал – угодливо поддакнул Адам. – Но совместные дела всё же не прекратили. Я знаю, что Дорота по-прежнему продолжала поставлять ему клиентуру.

- И ещё один вопрос – продолжил Мотыч. – Скажите, почему Вы всё-таки вернулись из Италии обратно в Варшаву? Ведь Вы же собирались там остаться.

- Это было моей самой большой ошибкой! – откровенно признался Совиньский. – Конечно, мне не нужно было снова сюда возвращаться, но здесь у меня были должники и я хотел получить с них свои деньги. Это вполне приличная сумма и мне, естественно, не хотелось от неё отказываться, вот и сделал глупость – с сожалением вздохнул он.

- Ясно – усмехнулся Мотыч. – Как говорится, «жадность фраера сгубила»…



На следующий день вместе с Анной допрашивали Бараньску, и та, за исключением некоторых малозначительных подробностей, в целом подтвердила показания Совиньского.

- У профессора Мортинбера были ключи от Вашей квартиры? – первым делом сразу же спросил Мотыч.

Дорота удивлённо посмотрела на него, затем кивнула.

- Да, были.

- Но не навещал Вас? – снова спросил он.

- Нет – покачала она головой. – Он уже давно у меня не был.

- Наверное, с той самой поры, когда заподозрил, что Вы и Совиньский…

- Именно – цинично усмехнулась она.

- Но, в таком случае, почему профессор не вернул Вам ключи?

- Я много раз просила его об этом, но он всё как-то забывал. А потом я и сама об этом забыла – махнула она рукой.

- А сколько всего было комплектов ключей от Вашей квартиры? – поинтересовался Мотыч.

- Три – ни секунды не раздумывая, ответила Бараньска. – Один комплект был у меня, другой у него, а третий…

- А третий? – быстро подхватил капитан.

- Третий? – растерянно переспросила она. – Подождите… Сейчас вспомню… - На минуту задумалась, потом облегчённо выдохнула и улыбнулась. – Третий я отдала Элжбете, когда она приехала ко мне из Лондона. А поскольку она остановилась не в гостинице, а у меня, то я, естественно, чтобы не создавать ей неудобств, дала ей запасной комплект ключей – охотно пояснила она.

- Скажите, а профессор Мортинбер знал о приезде Вашей кузины? – продолжил допрос Мотыч.

- Нет, не знал – довольно-таки уверенно ответила Бараньска. – Да я, честно говоря, что-то и не припоминаю, чтобы хоть когда-нибудь рассказывала ему о ней.

- А Вильгельм Голацкий, он же Александр Мортинбер, готов был заплатить Вам за молчание? За то, чтобы Вы не придавали публичной огласке сведения об его уголовном прошлом?

- Да – кивнула она. – Впрочем, он, конечно, торговался, не хотел давать мне ту сумму, которую я от него требовала. И, кроме того… - Не договорив, замолкла. Но Мотыч и без слов отлично понял, о чём она умолчала.

- Кроме того, - подхватил он, - у него не было никакой гарантии, что через какое-то время Вы снова не потребуете от него очередной долларовой подпитки, так что нравится Вам это, или нет, но Вы представляли для него очень серьёзную опасность, которую он, вполне возможно, пытался устранить. Как по-вашему, способен ли этот человек на преступление? – неожиданно спросил он её. – Мог ли он попытаться отравить кого-нибудь, например Вас?

Бараньска ошарашено взглянула на него и, задумавшись, притихла.

- Вообще-то, только он имел доступ в мою квартиру, так что, пожалуй, он вполне мог бы это сделать – немного поколебавшись, наконец, тихо сказала Бараньска.

- Вероятно, он проник к Вам в квартиру, когда Ваша кузина гостила у тётки в Кракове – резонно предположил капитан.

- Вероятно тогда – согласилась она.

Мотыч быстро взглянул на, сидевшую неподалёку от него, Анну и спросил:

- У тебя есть какие-нибудь вопросы?

- Да – кивнув, ответила та. – Хотелось бы, чтобы пани Бараньска рассказала нам что-нибудь о сестре профессора Мортинбера.

Услышав о пани Констанции, Дорота с омерзением поморщилась.

- А что можно сказать об этой гадине? – хмуро сказала она. – Ведьма, колдунья. Что ещё о ней скажешь?

- А в каких она отношениях с братом? – спросил Мотыч.

- О, она буквально боготворит его и верит в него, как в самого господа Бога – жёстко усмехнулась Бараньска. – По моему мнению, она просто ненормальная; у неё явный бзик на почве всей этой мистики!

- А как она относится к Вам? – в свою очередь поинтересовалась Анна.

- Эта гадина всегда меня ненавидела! – зло скривив губы, ответила Дорота. – Считала, видите ли, что я недостойна её драгоценного братца! Однако, я была им нужна, потому что поставляла им клиентуру. Ведь именно поэтому я и согласилась на эту паршивую работу в больнице – с горечью призналась она. – А эти люди, которых он обманул, были настолько глупы, что их можно было заставить поверить во что угодно, даже в сверхмогущество этого липового «восточного мудреца». Сами как безмозглые бараны лезли в его сети и каждый, как последний идиот, добровольно отдавал ему свои баксы – презрительно усмехнулась она.

- Значит сами Вы не верите в силу профессора Мортинбера? – с любопытством спросила у неё Анна.

- Неужели я похожа на дурочку? – язвительно рассмеялась Бараньска. – Теперь я уже могу сказать Вам всё, как есть. Какая там сила ? – презрительно махнула она рукой. – Но ведь никто никого не принуждал. Могли бы к нему и не идти, и не набивать ему карманы деньгами.

- Скажите, а Вам знакома племянница профессора, Анна Голацка? – встрял в разговор Мотыч.

- Люцка? Конечно знакома – не стала отпираться Дорота.

- И что Вы можете о ней сказать? - поинтересовался он.

- Только то, что она отличная девчонка и что она ничего не знает о делах своего дядюшки – уверенно заявила та.

- А она никогда не задумывалась над тем, почему её дядя вдруг ни с того, ни с сего сменил фамилию? – снова спросил Мотыч.

- В то время она была ещё совсем маленьким ребёнком – объяснила Бараньска. – Её родители погибли в автокатастрофе, вот Вильгельм с сестрой и взяли её к себе на воспитание. Вырастили её и дали ей образование.

- А она верит в то, что её дядя «тибетский маг»? – вновь поинтересовался он.

- Конечно, верит. Как, впрочем, и многие другие – иронично усмехнулась она.

Мотыч закурил и, с явным удовольствием затянувшись сигаретным дымом, продолжил:

- Что ж, пока наш разговор закончен. Жаль только, что Вы нам не рассказали обо всём этом сразу.

- Знаете, пан капитан… Как бы это лучше сказать?.. – замялась Бараньска. – Во-первых, я не хотела навредить Вильгельму, а во-вторых, мне было как-то неохота признаваться в том, что я тоже принадлежала к этой шайке – откровенно призналась она.

- Значит Вам больше импонировало предстать перед судом в качестве отравительницы собственной кузины ? – насмешливо взглянул на неё Мотыч.

- Не верила, что суд вынес бы мне обвинительный приговор, потому что против меня нет ни одного мало-мальски конкретного доказательства – с вызовом глядя на него, убеждённо сказала она.

- Однако, дело по этому убийству всё ещё не закрыто – многозначительно напомнил он ей.


/ Перевод с польского - Ирина Королёва-Алексеева /