Сны листопада

Вероника идёт  по мокрым от дождя улицам. В коричнево-серых лужах плавает мусор. Он выпил жёлтую, безвкусную кровь бледных, болезненных листьев. А после закусил их жалкой, обескровленной оболочкой. И хрустели, хрустели на гнилых зубах мусора несчастные сыновья осени...

Серые, тёмно-зелёные, кирпично-красные и жёлтые пятиэтажки, злорадно улыбаясь, наблюдают за Настей - девочкой в  розовой куртке. Вероника хочет окликнуть подругу, но слова застревают в горле.

  Время, дожди, талые снега и граффити изуродовали  лица домов, сделали их щербатыми, гротескными, больными. Вот и озлобились пленники безрадостных улиц. Вероника по привычке внимательно читает надписи на стенах. Среди похабщины, непонятной аббревиатуры АУЕ, странных интернет-адресов и номеров телефонов ей  попадается предостережение: "Насте Колдуновой конец. Волк вышел на охоту".

- Настя, стой! Он там, на перекрёстке, - хочет закричать Вероника, но с губ срывается лишь короткий, отрывистый стон

- Тшшш, проснись. Это морок, сон, -  успокаивает её серое, ноябрьское небо. Или это мама пробралась  в тягучий, осенний кошмар?

Вероника открывает глаза и погружается в желто-синий уют.  Сочувственно улыбается лампа с абажуром цвета черники, зевает одеяло, по оттенку напоминающее сентябрьское, бабьелетное солнышко.

- Настю жалко, - всхлипывает Вероника.

- И мне тоже. Но что поделаешь? Судьба. Тебя ангел-хранитель уберёг, а её не сумел. Но помни, Анастасия значит Возродившаяся, Бессмертная. Она живёт в другом мире. Там дома состоят из мороженого, а под ногами - облака.

"Нет, Настя стала пленницей злых, жестоких улиц и безнадёжного ноябрьского дождя", -  думает Вероника. Но маме этого не говорит. Не хочет её расстраивать. 


   ***


Настя заполнила собой весь мир. Её тень скользит между домами, шлёпает по лужам талой воды, бродит по школьным, желтостенным коридорам. На уроках Вероника не слышит учителей. Она не может думать ни о чём, кроме Насти и их дружбы, трагически оборвавшейся.

Девочки  ходили в один детский садик. Мама уже тогда жалела Настю, отдавала ей старые вещи Вероники.

- У неё мать непутёвая, - отвечала она на расспросы Вероники. - Выпивает, её постоянно с работы выгоняют. Только ради бога Насте мои слова не передавай. 

Мама  старалась подкормить Настю. Эта бледная, худая девчушка выглядела года на два моложе Вероники, даром, что они родились в один день.  Настя часто приходила  в гости и засиживалась допоздна. В выходные Настя, Вероника и мама  отправлялись на детскую площадку - современную, желто-красную, задорно блестевшую на солнце. И золотились длинные желтоватые волосы Насти, сумрачно чернела тоненькая косичка Вероники. Перекатывался от качелей к горке и обратно  девичий смех -  алый шарик с голубыми глазами.

Потом начались школьные будни с хрупкими утренними часами, черной доской, птичьеголосым гомоном на переменах, синими вечерами, тетрадочками в закатно-розовых  и мечтательно-голубых обложках. Листопад сменился метелью, снежинное время - слезами апреля. Потом был второй класс, третий, четвертый. В пятом классе Настя захотела подработать.

- Недавно открылась газета "Наш город". Туда набирают продавщиц любого возраста. Школьниц тоже берут. Я узнавала, - глаза Насти так и блестели. - Я буду деньги откладывать и себе смартфон куплю. И сигарет маме. Она, бедная, сигареты у соседок по общежитию  выпрашивает, а те её ругают. Буду ходить по улицам и продавать газеты. Пожалуйста, отпустите со мной Веронику!

- Вы будете ходить  по улицам одни?  Не знаю-не знаю, - поморщилась мама.

- Марья Васильевна, ну мы же сами ходим   в школу и в художку, - протянула Настя.

- Так школа у нас во дворах,  художественная через два дома. А тут...

- Мам,  мы  уже большие. Нам по одиннадцать лет. Ты сама рассказывала, что в нашем возрасте дети помогали партизанам, - вторила подруге Вероника.

- Я подумаю, - и мама перевела разговор на другую тему.

Вероника вздохнула. "Я подумаю" на мамином языке означало "Никогда и ни за что!"

***

Вечером пришла тётя - принесла торт, купленный в  ближайшей пекарне. Желтокремный, душистый.

- Представляешь, что девчонки удумали? - мама выдержала театральную паузу. - Хотят бродить по улицам и торговать газетами.

- А что тут такого? - пожала плечами тётя. - Мы с тобой тоже газетами торговали в детстве. Только тогда время лютое было. Перестрелки, банды хулиганистых подростков, наркоманы. Сейчас на улицах тишь да гладь. Молодёжь спортом увлекается, подростки в смартфонах сидят. Даже водители правил не нарушают. Повсюду лежачие полицейские. Тут и  там  камеры натыканы.  На улицах стало спокойнее, чем в советские годы.

"Может быть, уговорит" - шепнула Настя Веронике на ухо. И уговорила. Мама всегда поддавалась влиянию разбитной и смелой старшей сестры.

***


И началась  новая, полувзрослая жизнь. Три раза в неделю Настя и Вероника стояли на углах улиц, возле больших супермаркетов и около вещевого рынка. Предлагали прохожим газеты. Люди улыбались юным продавщицам и покупали у них "Наш город". Шелестели на осеннем ветру пахнущие свинцом страницы.

Даже  изуроданные граффити и временем "хрущовки" смотрели на девочек  благосклонно. Какой-то старик угостил Настю и Веронику  леденцами, поведав  запутанную историю о трёхлетнем внучке Славике, который лежит в детской больнице.

Однажды к ним подошёл высокий, худой мужчина в чёрной куртке с капюшоном. Его глаза  не понравились Веронике.

- Чего, девчонки, торгуем? Холодно, небось, - голос у него был  низким, чёрным, беспросветноночным.

- Дядя Илья, здравствуйте, - заулыбалась Настя. - Помните, вы с моей мамой первое мая отмечали?

- Помню-помню. Кстати, не хотите горячего чая? Я пирожных купил. А то ветер такой, и дождь вот-вот начнётся. Вы застыли все. Газеты завтра продадите.

У Вероники закружилась голова, и зазвенело в ушах. "Нельзя! Нельзя! Нельзя! Плохо! От него веет бедой", - проговорил  тоненький, колокольчиковый  голосок у неё в голове.

- Нет, сейчас папа приедет на машине и повезёт нас в кафе, - впоследствии Вероника не понимала, как смогла за секунду сочинить такую правдоподобную ложь.

Мужчина растворился в серой ноябрьской дымке.

- Ты зачем соврала? - Настя с удивлением смотрела на Веронику. - Ведь твой папа погиб в аварии, когда тебе только-только исполнился  год.

- У этого мужика глаза нехорошие. Как у волка.

- Не знаю. Они с мамой первое мая праздновали, и дядя Илья даже не скандалил. Всё про тюрьму рассказывал. Он там девятнадцать лет отсидел в общей сложности. Представляешь? Четыре раза туда попадал.

А потом Вероника  свалилась в постель с гриппом, и Настя пошла торговать газетами одна.  И... не вернулась домой.  Настю искали полицейские и волонтёры. И нашли её тело в леске на окраине города.

 Убийцу задержали быстро. Им оказался знакомый матери Насти, Илья Белов, бывший заключённый. Увидев фотографию  мрачного человека в вязаной чёрной шапочке, Вероника сразу узнала его.  Это был тот самый тип с волчьими глазами, говоривший о чае и пирожных. На этот раз Белов  придумал новую уловку.  "Хочешь, куплю у тебя все газеты? Заплачу тысячу. На тысячу, знаешь, сколько всего можно купить? Но деньги у меня дома. Пойдёшь со мной?" - спросил он. И девочка согласилась.

И было в этой истории нечто  тёмное, непонятное.  Перед смертью с Настей произошло что-то страшное, холодно-склизкое, необъяснимое. Об этом полунамёками говорили взрослые. Улицы съели Настю. Точно так же гнилозубый мусор лакомится беззащитными осенними листочками.

Так рухнула, разбилась на тысячу осколков их дружба. Детство, испугавшись  взрослых, тёмных проблем, вприпрыжку убежало от Вероники. Оставило ей взамен серость и пустоту.

С того страшного осеннего дня прошло почти полгода. Мама теперь везде сопровождает  Веронику. Убийца Насти сидит в тюрьме, но где-то бродят другие такие же. Волчьеглазые, черноголосые, ненавидящие всё и вся...

Настя осталась на земле.  Призрак её ходит по улицам, по школьным коридорам и часто заглядывает в сны Вероники. Ночные кошмары, серые, осенние, тягучие,  всегда полны грязи, безысходности и безнадёжного холодного дождя.