Авенирыч - Долгий мемуарный взгляд

    Ольга Гавриловна жила в городе. Их барак стоял в уютном месте на берегу реки. Сама она была не высокой, но от природы женщиной изящной, с выразительным лбом, гладко зачесанными волосами под гребенку, и нЕкогда озорным взглядом.
   
    Замуж её взяли "с деревни", о которой она говорила только хорошее:
   - У нас замкОв то в домах не было, - ставили палочку у порога, если уходили. На вырубках землянику собирали лукошками, а уж сушеную чернику возили в Москву мешками. Пиво пили мужики только по праздникам, когда варили его сразу на всю деревню. Только тогда и буянили. А жевали тогда лесную смолу томленную в печи. Зубы у всех были очень крепкие.

    Мамой она была добрейшей.
Всё её наказание, - махнуть сыну полотенцем по попе, приговаривая:
    - Пошто, пошто лазите на сарайках?
   
     Муж бросил её ещё до войны с семью детьми, и подался за лучшей жизнью, осев где-то в Прибалтике.
     А когда началась война, и они начали действительно голодать, у неё умерло пятеро детей. Да и эти то двое, мальчик и девочка выжили только потому, что барак стоял буквально за забором пивзавода. Там Ольга Гавриловна и доставала какую-то пивную жижу для детей. Так и выжили. Но детки получились не высокими, и не дородными, хотя и очень смышлеными.
     Её муж происходил из какого-то церковного сословия.
     Может потому в бараке у Ольги Гавриловны была отдельная угловая комната. Явно предмет зАависти недружелюбного соседа. В ней было аж три окошка, - одно на пивзавод, и два на огородик, где в лучшие годы всегда находилось место для клубники, к заветной баночке варенья.
      Да и в комнате у неё была не стандартная для барака обстановка. Видимо она тоже от мужа осталась.
     - Так буфет был с дорогими фасетными стеклами. На угольном самоваре "рюмочкой" красовались два ряда артельных клейм. Диван был с кожаной стенкой и полочкой над ней. А ещё никелированная кровать, маленький сундучок, и ножная  зингеровская машинка, на которой она и "пошивала", зачастую с утра до поздней ночи.

    К концу войны, подрастая, сын стал заниматься боксом, потом пошел в авиаучилище, потом уехал в высшее военное, служил, и приезжал домой только в отпуск.
    Хотя... Авенирыч иногда вспоминал эту комнатку с огромным  фикусом в углу, и идеально белой стеной печки. А ещё, себя маленьким в кровати, когда его будил смешной козлёночек, пытаясь пососать мочку уха.

    Как-то в родном городе он встретил молодую учительницу, на которой вскоре и женился. Народились две дочки, которых он любил и очень баловал:
   - То посадит старшую на плечи, и она достает головой до веток огромных кустов пахучего белого жасмина.
   - То они собирают по всей дорожке у киоска, горошины-яйца, которые высыпались из пластмассовой курицы, когда она присела на лапках.
   - То они ловят по всей детской площадке только что купленного белого мышонка.
    Когда же Авенирыч услышал признание дочи о том, что в садике есть "самый лучший" мальчик, то купил по её просьбе именно то, что она хотела в садике ему подарить. А это был прозрачный стеклянный!!! лебедь, у которого в хвостик была вставлена ватка, а за ней, внутри, были цветные конфетки-морские камушки, т.е. изюм в цветном сахаре. Мама сразу пресекла эти стеклянные вольности с садиком...
     Иногда они просто заходили в пивную, где поляк, стоя за высоченной стойкой в белом переднике, поворачивал ручку у высокого белого фарфорового крана, и подставлял под него огромные стеклянные кружки.

    Летчиком Авенирыч не стал, а стал классным связистом-секретником. Почему-то солидное имя Авенирыч пристало к нему с молоду и навсегда.
    И первое взыскание он получил уже с этим именем, ещё зеленым лейтенантом, по какой-то явной безалаберности:
    - Отдав распоряжение чистить пол в учебке, он выдал им то, что ему выдали, - кальцинированную соду. (Кстати, Ольга Гавриловна никогда не "споласкивала" чашки, а любила мыть их обычной содой, чтобы они скрипели). Сам Авенирыч ушел по своим делам. А те кто мыл пол, тоже плохо представляли себе что к чему... и терли пол белым порошком. Вскоре ему позвонили из сан.части. Там уже сидело несколько ребят. Порошок оказался очень едким.

    Если Авенирыч отправлялся на озеро рыбачить, то "отпускали" его только с нагрузкой в виде наших душ. Возвращаясь, он лишь слегка оправдывался, принимая от жены страшнейшие разносы за то, что дети обгорели на солнце "до костей".
    Старшую, ещё маленькой, он брал с собой даже на охоту, и лёжа в специальной засаде, они наблюдали как в далеке рыжая прыгает и копошится в снегу. Ружьё было просто каким-то атрибутом для этого занятия.

   Жизнь шла. По-случаю, у сослуживца Авенирыч с женой купили огромную роскошь:
"Москвич - 403" небесно голубого цвета, который постепенно выгорая на солнце, приобретал цвет морской волны.

    Жене Авенирыч доверял полностью. - Он понимал, что держится всё именно на ней.
    Как-то, прокрутив целый день баранку по Кавказским горам, и ночуя в машине, он, вдруг, проснулся, что вроде  машина заворачивает, и схватился за руль. Жена сказала:
   - "Оставь руль".
Он махнул рукой:
   - "Ну, смотри. Как знаешь", и спокойно заснул.

     Эта машина приносила и радость, и свободу, но и домашние ссоры. Мама всегда вычитывала Авенирыча за то, что он чаще возил не нас, а своих друзей в город. Или  провозил тех же друзей через проходную, когда они сильно "набирались" в пивной, что за воротами КПП.
    Кличка у пивной была "Голубой дунай", - "непобедимое и легендарное" синее одноэтажное питейное заведение.

    Однажды Авенирыча назначили нач.мастерских. Так он обзавелся частью кирпичной одноэтажки, то бишь мастерской со всеми станками и делами. А так же тройкой сержантов из хоз.взвода, которые хорошо "прикрывали" его. - Они просто закрывая начальника в токарке на ключ на пару часиков "отдохнуть".
    Мама с этим препятствием не справилась...
 
    А главное, ему нравилось что-то придумывать со своими солдатиками. Делать, например, самолет из плексиглаза для какого-то награждения, или заезжего начальства. И это у них получалось здорово.
    Хотя зачастую, креатив, например, у его дембеля Орехова (по кличке Орех), с его аксельбантами, приводил в ступор первый же патруль, ещё до вокзала...

    Вообще, это было не развращенное строгое время, когда без задней мысли можно было оставить ребенка на время в казарме. И были ещё сверхсрочники, которые прошли войну. Они особенно относились ко всей малышне.

    Карьеру Авенирыч не сделал, хоть ему неоднократно "советовали", в своё время, вступить в партию. Да и с командиром он учился вместе ещЁ в авиа школе...

   Если Авенирыч выпивал, то приносил самую большую шоколадку из "Голубого Дуная", и был самым добрейшим человеком на земле.
   Как-то вечером он вернулся, то ли с охоты, то ли с рыбалки хорошо "выпимший", без шоколадки, но с немыслимым букетом "поспевшего" болотного камыша.
    Родители на кухне до поздна выясняли отношения, точнее выговаривала мама. А мы с сестренкой уснули вместе на большой кровати.
    Утром же проснулись от шума венчика в маленькой кастрюльке. Мама не часто пекла что-то вкусненькое, а омлет она взбивала вилкой...
    Продолжая взбивать кекс, мама молча и яростно входила в комнату и выходила, понимая, что то чего она натворила, ей и убирать. Авенирыч лежал на диване в одних трусах, лицом к стенке.
   
    Но в комнате произошло "что-то немыслимое"! Чудо!
    Мы сидели на кровати потрясенные, с выпученными глазами. 
- Почти вся комната до потолка была в молочном пухе из того самого букета-охапки камыша! Стол вообще был не виден...
    Пух витал всюду, и медленно шевелился! Хотелось бесконца наблюдать за этим рукотворным облаком в нашей квартире. Оно укрывало и нас, и Авенирыча, и оленей на небольшом гобелене на стене.

    Как же тепло было на земле с Авенирычем...


    P.S.  Авенирыча забили уже далеко на пенсии в городе, у пивного ларька
  пьяные молодые ребята. Он ещё дошел ночью до дома, страшный и еле живой.
    Сказал:
    - Врача не вызывать.