Всё к лучшему

   В нашем доме Богу не молились. Отец ребёнком был крещён в католицизм, мама лютеранка. Мы, их дети, росли некрещёными, из всех церковных праздников знали только Пасху, её в селе отмечали тайком, и своеобразно- красили яйца, родственники устраивали пьяные застолья. Мама красила яйца луковой шелухой, и это всё, что мы знали о Боге, и празднике. Зачем это делалось, что символизировало, никто не обьяснял. Мама говорила- так положено. Атеизм в то время был аксиомой, верующих днём с огнём не находилось в нашей местности. Ни церкви, ни молитвенного дома...Дома у нас была библия, доставшаяся маме от бабушек, прабабушек- толстая, большого размера книга, с пожелтевшими от времени страницами, с размягшими уголками твёрдой обложки, с таинственными строгими, никому не понятными буквами. Мама умела читать на немецком, но этот готический шрифт был старинным, уже вышедшим из оборота, и понять написанное не мог никто. Читали её в нашем доме лишь однажды, когда мама умерла, пришёл местный как бы пастырь, сидел у гроба, и читал над мамой...Удивительное дело- я училась в одном классе с его сыном, и знать не знала, что у них верующая семья- так скрытны были репрессированные люди, так тихи в своих обычаях, и молитвах.
   Господь всё-таки жалел, и берёг наши сумрачные души, росли мы добрыми, здоровыми людьми, мама была строгой, но очень справедливой, и порядочной, и нас учила чести с мала, повторяла- лишь бы в душе Бог был. Таинственного этого Бога я побаивалась, и шалости свои детские творила всё-таки с оглядкой- мало ли, вдруг, и правда- всё видит.
   Я вышла замуж в религиозную семью. Свекровь моя много молилась, знала все церковные праздники, и разьясняла, что они значат, и приметы на эти дни все помнила, и много рассказывала старинных обычаев, и обрядов. Она верила чисто, и истово, и я внимала доверчиво, упали семена в благодатную почву. Я читала Библию, и Псалтирь, Евангелие, много размышляла, молилась по молитвослову. Потом, в перестройку, поверили в Бога большинство- кому то нужно было нести своё отчаяние, во всеобщей лжи, и разрушении, человеку обязательно нужен был кто то, кто бы был опорой для души. Моя мечта была креститься. Но я себе дала слово, что окрещусь тогда, когда не будет родителей- я не хотела принадлежать ни католикам, ни лютеранам, поэтому крестилась, когда не стало мамы, в православие. Жить не стало легче, конечно. Но душа моя мятежная обрела оплот. Всё пошло спокойней, и размеренней, с пониманием, и принятием, со всепрощением, все беды, и тяготы выносились легче, и смиренней. Господь всё управит...его планы лучше наших.