В вихре времени Глава 31

Глава тридцать первая

Московские рестораторы со страхом ожидали Татьянин день. Владельцы ресторанов прятали дорогие стулья, зеркала, а фарфоровую посуду срочно заменяли на глиняную. Праздник прокатывался по городу разрушительной волной, оставляя после себя, как после шторма, щепки, черепки и осколки.
Начиналось по старинке — прилично: студенты шли на молебен в университетскую церковь, а потом на торжественную часть, где с заранее написанной речью выступал ректор и награждал лучших студентов.
Пешков не собирался участвовать ни в первой, ни во второй части. Его это не интересовало. В Бога он давно не верил и уж точно не был лучшим. Нет, праздник для него наступал позже, когда Москва превращалась в царство студентов: они собирались в большие потоки и устремлялись к ресторанам, которые сегодня работали только для них.
Пешков влился в такую толпу и, подхватывая залихватскую песню, устремился вместе со всеми в лучшее заведение города.
Когда к "Эрмитажу" подошла их весёлая компания, Санька увидел, как швейцары и официанты стали поспешно выносить из зала всё, что было ценного: вазы, горшки с дорогими цветами и канделябры.
Студенческая толпа прямо в фуражках и куртках ввалилась в роскошный зал. Распахнулись сюртуки, расстегнулись тужурки. Празднование началось с пения Gaudeamus...
 Вино и закуска исчезли молниеносно. Пиво сначала приносили кружками, но официантов не хватало, и тогда на столы поставили бочонки. Пенистый напиток часто лился мимо посуды, и по полу потекли пивные реки.
Кто-то забрался на стол, чтобы произнести пьяный тост:
— Да здравствует Татьяна!
— Качать его! Качать! — кричали со всех сторон.
И сотни голосов подхватили:
— Да здравствует Татьяна!
Другой вдруг запел:
— Нас Лев Толстой бранит, бранит
И пить нам не велит, не велит, не велит
И в пьянстве обличает!..
— А кто виноват? Разве мы?
— Нет! Татьяна! Да здравствует Татьяна! — хором закончили студенты с разных концов зала.
Санька видел, что вместе с ними праздновали некоторые профессора. Самого щупленького из них без всякого почтения поставили на стол и потребовали произнести речь. Тот не отказался и с бокалом в руке высокопарно произнёс:
— Почему бы не выпить в этот высокоторжественный день во славу науки и за осуществление своих идеалов? И мы выпьем! Давайте выпьем за то, чтобы сделать правильный выбор: лучше пьяным ползти на четвереньках к светлым зорям прогресса, чем на двух ногах шагать с доносом в охранку...
Студенты с криками восторга подхватили профессора и начали качать. Все были достаточно пьяны, и бедняга летал до самого потолка. Санька тоже воодушевился, но где-то глубоко в душе он презирал преподавателя — тот говорил, что от него ждали. После качания оратор выглядел изрядно потрёпанным.

На следующий день студенты с тяжёлыми головами возвращались в университет. Полиция перестала быть снисходительной и зорко следила, чтобы не образовалось стихийных митингов, переходящих в демонстрацию. На доске объявлений появился циркуляр о недопустимости "публичных и частных студенческих собраний, за исключением собраний научного характера". Администрация университета не соглашалась выполнять полицейский надзор за студентами, и через несколько дней начались массовые увольнения преподавателей. Кто-то увольнялся из протеста, кто-то из солидарности. Занятия отменили.
Санька тоже сделал свой выбор — он больше не студент, хватит... Пешков вышел из университета в последний раз и даже не обернулся. Не будет ли он жалеть об этом решении? Нет, жалеть не будет. Когда-то отец упрашивал его не бросать учёбу, ведь после университета он станет дворянином, и перед ним откроется множество дверей. Но зачем долго учиться, делать карьеру, чтобы потом опять кланяться начальству?.. У Саньки другая цель — сделать карьеру революционера. И мечта скоро может стать явью. После его поездки в столицу и удачной операции Сивцов его хвалил, да Санька и сам чувствовал себя героем.
Он шёл по улице и с удовольствием поглядывал на своё отражение в витринах: новое пальто, штиблеты... Да, хороший куш ему достался после ограбления казначейской кареты...
 Здесь, в Москве, всё мелко: листовки, лекции, планирование забастовок, сбор денег... Так можно надолго застрять на должности пешки. Нет, Саньке хочется в дамки. Как говорил Пьер Буаст: "Пешки могут погубить короля, спасти или занять его место."
С Рябушинской вышло не так, как хотелось бы... Жениться он вряд ли на ней сможет. Да и зачем? Она и так к ним в руки прыгнула, словно мышь в мышеловку. Сивцов доволен — велел пригласить на заседание, когда вернётся из Парижа. "Ишь, краля богатая!.. По Парижам ездит. Ну ничего, и я богатым стану, тогда, глядишь, местами поменяемся, и в особнячке Рябушинских Пешков жить будет..."

На следующий день, когда Санька пришёл к Сивцову, тот был не один. Рядом с ним стояла худощавая женщина в тёмном вдовьем платье, а у её ног вертелась кудрявая девчушка лет четырёх. Они обернулись.
— Вот он вам и покажет дорогу, — указывая на Пешкова, представил их Сивцов: — Это Александр Пешков, а это товарищ Наташа.
У женщины было серьёзное некрасивое лицо. Её седые волосы торчали из-под дешёвой шляпки. Она даже не пыталась быть вежливой и не ответила на приветствие — молча смотрела на Саньку, будто на пустое место.
"Вот ведьма", — подумал с неприязнью Санька, внутренне поёжившись от мрачного взгляда дамочки.
— Саня, надо отвести товарища Наташу на конспиративную квартиру. Там она возьмёт чемодан. Твоя задача проконтролировать, чтобы не было хвоста, и проводить её с грузом домой. Понятно?
Санька молча кивнул.
— Но сначала зайдёте в гимназию. У товарища есть там дело. Все понял? — ещё раз переспросил Сивцов, и Санька снова мотнул головой.
— Тогда идите. До свидания. — Товарищ Сивцов пожал дамочке руку, а Пешкову просто кивнул.

Они шли и молчали. Девочка что-то бормотала про себя, разглядывая прохожих. Она выглядела слабенькой, румянец на её щеках и частый кашель свидетельствовали о запущенной болезни. Санька неожиданно для себя пожалел малышку.
Они подошли к гимназии, где работал Елагин. Товарищ Наташа остановилась и начала озираться, будто кого-то высматривала.
"Зачем ей гимназия? Ребёнка что ли устроить хочет? Так вроде ещё рановато..."
В это время из здания стали выбегать гимназисты. За некоторыми приезжали родители на санях. Товарищ Наташа развернулась и пошла в кусты. Санька не понял: идти за ней или ожидать на месте? Но, пока он думал, женщина вернулась и хриплым, как у вороны, голосом проговорила:
— Теперь на квартиру. Я всё увидела, что мне надо.
Санька пожал плечами и уже повернулся, чтобы идти, как вдруг в окне увидел Елагина, настороженно наблюдающего за ними. Пешков усмехнулся и пошёл за дамочкой.

На квартире товарищ Наташа уверенно прошла в маленькую кухню и заглянула за печку. Оттуда она извлекла чёрный потёртый чемодан. Пешков ждал с девочкой в комнате. Та захотела пить, и он стал искать чистый стакан, чтобы налить ей воды.
Товарищ Наташа на дочку не обращала внимания — она что-то разглядывала в чемодане, загородив собой от Пешкова содержимое. Наконец, дамочка закрыла крышку и выпрямилась, вопросительно глядя на Саньку:
— Я готова, мы можем идти.
Санька пожал плечами и подошёл, чтобы взять чемодан.
— Осторожнее! — крикнула женщина.
Пешков одёрнул руку:
— А что там такое?
— Взрывчатка, — сурово произнесла товарищ Наташа.
Санька остолбенел.
— Вы не боитесь, что она взорвётся?
Революционерка презрительно скривила губы:
— Обращайтесь осторожно, и не взорвётся.
Санька с жалостью посмотрел на девчушку — та прыгала на одной ножке и не подозревала, что фанатичная мать подвергает её жизнь опасности.

Они шли втроём по Москве словно семья. Девочка освоилась и доверчиво сунула ладошку ему в руку. Санька вдруг вспомнил отца, с которым они ездили на ярмарку. Чтобы не потеряться, он также совал руку в его большую мозолистую ладонь и чувствовал себя защищённым от всего мира.
Вокруг сновали торговки, няни с младенцами, гимназисты, мастеровые. А он одной рукой держал малышку за руку, а другой нёс чемодан, страшное содержимое которого могло уничтожить сотни таких крошек, как эта девочка.
Впервые Санька задумался над ценой революции. Да, он знал, что при покушении на Столыпина погибло много людей, пострадали даже дети... Но одно дело слышать о гибели невинных, а другое — подносить для них смерть собственными руками.
Санька сильно сжимал ручку чемодана и внимательно смотрел под ноги, чтобы, не дай Бог, не упасть! Наконец, они дошли до нужного дома. Товарищ Наташа протянула руку:
— Давайте, дальше я сама.
Пешков осторожно разжал пальцы.
— Вам моя помощь больше не нужна?
— Нет, идите домой, —  проскрипела страшная женщина, усмехнувшись.
Санька всё понял, а сердце будто провалилось в живот.
— Вы что же, на операцию с девочкой пойдёте или оставите её с кем-нибудь?
Дамочка пристально посмотрела на него.
— А ты что, жалеть её вздумал? Ты думаешь, он её пожалел, когда отца-кормильца вешал? Теперь поплатится за это! — с ненавистью добавила она, не объясняя, кто "он".
Саньке было нечего сказать. Товарищ Наташа взяла девочку за руку и повела её в дом. Малышка, засунув пальчик в рот, оглянулась на дядю в последний раз и смешно наморщила носик на прощание.
Санька не мог сдвинуться с места, отказываясь верить в то, на что намекнула революционерка. Может, она всё-таки не погибнет? Не все же погибают... На душе стало муторно, и он решил напиться в ближайшем трактире.

Поздно вечером, отчаянно шатаясь, Пешков возвращался домой. Легче не стало, но хотя бы перестала мерещиться девочка со смешным носиком. Мысли путались: Санька не понимал себя. Он ведь знал: "Не будет крови — не будет революции", — так говорили марксисты. Но одно дело соглашаться с этим абстрактно, а другое — как сегодня... одной рукой держать жизнь, а другой смерть, словно адские весы... Что перевесит?
Лестница давалась тяжело. Наконец, он поднялся на третий этаж и замер на миг перед дверью, сквозь щели которой проникал свет. Он отворил дверь ударом ноги и увидел Варвару. Та, словно послушная жена, сидела у накрытого стола и ждала его.
От пьяного вида Саньки её лицо перекосилось от страха. Он сделал несколько шагов и с ненавистью заорал:
— Что сидишь-высиживаешь? Думаешь, поженимся, детей заведём? Так что ли?
Варвара встала, чтобы подхватить его и усадить на стул. Но он не мог смотреть на её участливое лицо.
— Не женюсь я на тебе, понятно? И детей у нас не будет! Никогда! Ненавижу!
Санька схватил Варвару за руки, повалил на кровать и начал срывать с неё одежду, не обращая внимания на её протесты. Несчастная женщина вдруг перестала сопротивляться и заплакала, закрыв лицо руками. Санька остановился, тяжело дыша. Потом грузно осел на пол, схватил себя за голову и завыл словно раненый зверь.