Лицеист

   
    Храните, о друзья, храните
Ту  ж дружбу с тою же душой,
То ж к славе сильное стремленье,
То  ж правде – да, неправде – нет.
В несчастье  - гордое терпенье,
И в счастье – всем равно привет!
           А.Дельвиг «Прощальная песнь воспитанников
                Царскосельского Лицея», 1817

     Маленькая сельская школа...

     Римма Иосифовна, захлопнув серую обложку журнала, сняла очки. Выпрямившись, устало  потянулась, сердито проворчала:

- Сколиоз тут заработаешь с этими подсчётами да отчётами! Кому они только нужны?

- А тем, кто  уроки не  даёт, но зарплату получает! –   голос за её спиной не напугал, но заставил оглянуться. Конечно, это Лина, в пальто, в валенках, с покрасневшим от холода носом, блестящими глазами и справедливыми упрёками:
 
- Рим, ты опять позже всех! Я  успела к тебе домой слетать…

- Уже не бегаешь, а летаешь?  Прогресс! – не удержалась от иронии подруга. Подтрунивать она любила, но Лина не обижалась.

- А ты...с твоим режимом ты не то, что летать – ползать скоро будешь. Тётя Варя ждёт  с ужином, а ты?
- Я  работаю.
-  А мне с тобой посоветоваться надо. Поможешь? Ты одевайся. Мы по дороге обсудим.

- Надеюсь, нужна помощь в сердечных делах?  Мишка на свидание пригласил?
- Некогда мне о Мишке думать.

- И зря. То-то мрачный да злой. А ты о чём думаешь?
- О Пушкинском КВН!  Неделя всего осталась, я волнуюсь.

- Зря волнуешься.
 - Вопросы уже  подобрала. Взгляни, а?

- Перестраховщица. Я уверена: вопросы хорошие, только не усложняй. А  детишек  заранее надо познакомить с заданиями. Сделай стенд в коридоре.

 - Нет и нет! – рассердилась Лина. - Пусть тексты внимательней читают. И запоминают.


- Ишь  какая! Ты-то сама всё помнишь?

- М-м…  - плечи поднялись вверх  вслед за взглядом, словно на потолке она могла найти ответ, и  опустились со вздохом.

- То-то и оно. Всё невозможно запомнить. Ответы, естественно, не давай – лишь вопросы. А то представь: на сцене дети  будут бекать и мекать, стыдно станет за учителей, которые их  учили.

- Ну-у…, если  поду-умать, – сдаётся Лина от такого аргумента.
- Именно.

     Римма, как  всегда, была права.

    Обсуждение продолжали за ужином. Тётя Варя ухватом достала из русской печи горшок с пышущей паром картошечкой. Налила молока и Лине тоже.

   Присела к столу, подпирая рукой морщинистую щеку, с интересом  слушала, помаргивая ресницами. Ну чем не Арина Родионовна?

- Ну, так что ты предлагаешь?

- Конкурсы: «Узнай произведение по началу», «Путешествие с героями «Повестей Белкина», «Забытые вещи», «Угадай героя по его репликам», «Сложи открытку»…
- Как это?
 
- Детям дают  открытку - иллюстрацию к сказкам Пушкина, разрезанную на несколько частей разной формы. Кто сложит быстрее, тот победитель, то есть получает больше баллов. 
- Пойдёт. Жюри уже есть?

- Председатель – ты, а остальных  из комитета комсомола можно взять. Учителей – по желанию, а то в прошлый раз ворчали, что время у них отнимаем.

- Представляю. У  них хозяйство, дети, дела семейные, - и непонятно было, Римма осуждает или сочувствует. – А домашнее задание?
 
- Подготовить инсценировки.
- Только не длинные.  А я новые книги привезла.

   У Лины разгорелись глаза:
- И молчала!

   Римма бережно достаёт  с полки небольшой томик в суперобложке, бережно оглаживает его тонкими пальцами, всматриваясь в силуэты, в эпиграф, написанный  неподражаемым, летящим в вечность пушкинским почерком:

                И неподкупный голос мой
                Был эхо русского народа.

  Лина тоже всматривается и вдруг огорошивает выводом:

- А-а! Теперь я точно знаю, чей почерк напоминают мне твои  записи! Это же типичный Пушкин, разве нет? – И смеётся хитро.
- Скажешь тоже, - отмахнулась подруга.

- Нет-нет, не отмахивайся. В этом что-то мистическое, не зря ты так понимаешь его и любишь, столько знаешь о его жизни. Может, у вас какие-то предки общие?

    Римма смеётся заливисто, до слёз.
 
   Сблизив головы, они разглядывают, сравнивают. И, правда, в размашистой  лёгкости написания, в уверенной ровной строчке, даже в конфигурации  букв сходство было. 
 
- Вот не думала, а тут кто-то заметил, - миролюбиво  соглашается  Римма.

- И не кто-то, а я, - с гордостью констатирует Лина.

- Шерлок Холмс в валенках, - хвалит подруга и, не удержавшись, листая книжку, с увлечением  рассказывает:

 – Ты же знаешь, Пушкин был страстным и влюбчивым.  Вот в Лицее  он записывает  о Катеньке Бакуниной: «Как она мила была! как чёрное платье пристало к милой Бакуниной! Но я не видел её 18 часов – ах! Какое положение, какая мука! Но я был счастлив 5 минут!». А мальчику  всего 13 лет. Нам же до сих пор внушают, что у детей нет глубоких чувств. Нет, они переживают  часто   глубже, чем некоторые взрослые. Когда им не верят - это  рана и боль. Согласна?

   Этот небольшой томик Арнольда Гессена «Всё волновало нежный ум…» с подзаголовком «Пушкин среди книг и друзей» Римма подарила подруге, и он надолго стал любимой книгой Лины.

    Пушкин открылся ей с новой стороны - живой, страдающий, увлекающийся, с его страстями и сомнениями, ошибками и надеждами…

   Она по несколько раз перечитывала этюды, рассказывала детям на уроках, обсуждала с Риммой, Соней, Любой. Иногда с Яшей Арзамасовым...
   
    Именно с тех дней Александр Сергеевич  стал и для неё частью души – и навсегда. Ей хотелось передать эту любовь и детям.

    На литературе  рассказывала о Лицее, сравнивая с Угуйской школой: здесь ведь тоже почти пансионат, то есть интернат.

- Когда Саша стал лицеистом, ему было 12 лет. А вам сейчас?

     Сосредоточились, улыбаются.

- И был он таким же, как многие из вас.. И непоседливый, и не всегда усидчивый, иногда ленивый или озорной, обидчивый и вспыльчивый. Дрался и даже обзывался,  у всех лицеистов были свои прозвища

- Какие? Какие? – в глазах интерес неподдельный. Ещё бы!

- Ладно, так и быть, скажу. Только, чур, вы дурной пример не берите. Не сочиняйте прозвища, это обидно. А его называли «француз»  за отличное знание французского.  И  «обезьяна с тигром» за внешность и отчаянную драчливость.
 
- Выходит, вы нас зазря ругаете, что дерёмся! –  упрекает Волков.

- Так ты ж не Пушкин, - парирует умный Костромин.

- Лицеистов тоже ругали и... наказывали.

    Разве слушатели могли удержаться от вопроса?

- А как их наказывали? –  даже Пономарёв проснулся.
- Вы  хотите это знать?
- Да, да! - закричали все.
 
- В школах тогда были физические наказания: провинившихся били розгами! Если бы их сохранили до наших времён, ох, кое-кому пришлось бы худо! – Лина Сергеевна поглядывает на последнюю парту у самой печки, где потеплее и где любит греться Лёнька Чистопьянов. Тот, конечно, возмущается:

- Что, разве у меня одного  двойки? Вон на геше полкласса схлопотали…

- И очень печально, что схлопотали, - вздыхает огорчённо Лина Сергеевна. - Но директор Лицея Малиновский гордился тем, что добился  для своей школы отмены  этого наказания. Но зато  за одну из шалостей Саша Пушкин и его друзья  должны были в течение двух недель стоять на коленях утреннюю и вечернюю молитвы. Представляете: на-ко-ле-нях! Две недели! А во-вторых, их имена надзиратель занёс в большую «Чёрную книгу», книгу позора.

    Дети притихли, переваривая сведения. Люба Ипанова, оглянувшись, почти пропела, ехидно улыбаясь:

- А у нас вместо «Чёрной книги»  есть  «Смехотрон», а Толян, значит, надзиратель, чо ли?

   Толя Неупокоев, естественно, показывает Любе кулак. Люба, естественно, показывает ему язык. К счастью, конфликт этим и ограничился.

    Помолчав немного, Лина Сергеевна дополняет:

- Шесть лет провел Саша в Лицее.  Их  даже на лето домой не отпускали!

    Загудели, зачмокали, сочувствуя.
 
- Родители лишь на несколько дней приезжали проведать. А режим? Вы вот жалуетесь, что рано вставать, а в Лицее подъём – в 6 часов! Умывание. Потом шли строем в зал на молитву.

- А еслив  не хотели? – чей-то бунтующий возглас.

- Тогда Бог накажет! – строго отвечает Полина.

/"Ох, уж эти "еслив". Никак не отучу", - подумала Лина Сергеевна, но не стала отвлекаться на замечание./

- Каждый день семь уроков. Все предметы, как у нас.  Но кроме того - французский, немецкий и древние языки: греческий и латынь.

- Ого! И как в мозгах всё улягалось? – удивляется Кеша.

- Были ещё уроки риторики.
- Чево-о?
- Это наука красноречия. Красная речь – красивая речь.

- А у нас почему нет? Почему нас не учат? – возмущается Толя.

- Ты и так красно баить можешь, - это небрежная похвала Галки Гридиной.

- Толя, - поддерживает его интерес Лина Сергеевна, - а тебе ещё понравились бы уроки фехтования, плавания и верховой езды.

- Это мы бы запросто!

- Володя Неупокоев блистал бы на уроках танца. А Люба на уроках пения.

- Девок в Лицей не брали, - со знанием дела поясняет Саша Косых.

- Не девок, а девочек, - сердито исправляет его Галя Жерноклеева, бросая испепеляющий взгляд, от которого у Саши зарделись уши.

- Да, девочек там не было. Но в праздники устраивали балы, и тогда появлялись девушки, родственницы лицеистов или фрейлины царицы.

- А Пушкин учился хорошо? – робко спрашивает Надя Шунькова.

- Не по всем предметам, - честно отвечает учительница, – математика ему плохо давалась.
- И мне!
- И мне! – вздыхают  шестиклассники. – И зачем только её учить?

- Но зато во французском и русском, в литературе он был лучше других.

   А как же было не рассказать им о знаменитой лицейской дружбе! Пусть хоть в этом  возьмут пример. Где найти самые  важные слова?  У Пушкина! Пусть задумаются.

- А знаете, кто самые закадычные Сашины друзья? Эх, никакого урока не хватит рассказать о медлительном, добром Дельвиге, о смешном, вспыльчивом Кюхле-Кюхельбекере, о справедливом, серьёзном Пущине!..

   А как не вспомнить Владимира Вольховского, по прозвищу Суворочка, – кстати, в честь полководца Суворова. Был Володя невысокий, тщедушный, но с характером стальным  и с несгибаемой волей! – рассказывая, Лина смотрит на приосанившегося тёзку – Володю Неупокоева.

- Решив стать военным, Вольховский закалял и физическую силу, и силу характера. Был первым во всём! Неделями отказывался от мяса и пирожных. А вы могли бы так?

- Ещё чего! От мяса отказаться - силы не будет, - это Лёнька Чистопьянов шепчет сердито себе под нос.   

   И на уроках русского языка тоже стали привычными  пушкинские строки или рассказы о нём.

- Сегодня мы пишем изложение «Два поэта».

   Несколько секунд  Лина Сергеевна смотрит на класс.
   Вот её дети… Она научилась справляться с ними!

   … Вначале лёгкий шумок. Это ничего. Только никогда не надо злиться! Мрачная энергия рождает в ответ лишь зло. Что же тогда? Просто посмотреть достаточно строго.

   Ах, как не хотелось ей быть строгой! Хотелось улыбнуться сонному Лёхе, или растрёпанной Шурочке, или грустному Шкету на последней парте (Пушкин, кстати, тоже всегда сидел в последнем ряду), или озорным глазам Любаши Ипановой...
 
   Вон они какие все разные! Ровно выпрямился за партой светловолосый, сосредоточенный Саша Косых. Рядом – верный тёзка, широкоплечий Костромин, скоро и за партой уже не поместится. 

      Внимательны Галя Жерноклеева и Маша Неупокоева.

А Валюшка Белова успевает стрелять лукавыми глазками по сторонам.

От усердия наморщила лоб Полина.

Маша Бондарева что-то шепчет подруге.

Мишутка Пантюхов опять самолётик из тетрадного листа сделал, в руках вертит. На борту самолётика корявые буквы: "А.Пушкин".

 Маша Николашина в окно засмотрелась...

 Володька Неупокоев, выпрямившись, посматривает скептически.

    Рядом с ним  толстогубый Пономарёв с  задумчивым  взглядом. И тем, как опирается он на кулачок пухлой щекой и смотрит рассеянно куда-то вбок, напомнил он молодой учительнице знаменитый портрет – гравюру Гейтмана.  Да, что-то   есть  в ленивом Валерке от юного Пушкина. Несомненно! Если пофантазировать…

    Она улыбнулась Валерке особенно ласково.

   Впрочем, пора начинать. На доске – иллюстрация: репродукция знаменитой картины Репина. Читает Лина Сергеевна текст по книге Гессена, а иногда и своё добавляет: 

    - Представим  мальчика с кудрявой головой и арабским профилем перед знаменитыми сановниками того времени…  Впрочем, через три года после поступления Саша уже не мальчик, он вырос, повзрослел. Он пришёл на первый выпускной ЭКЗАМЕН!

   8 января 1815 года  в актовом зале Царскосельского Лицея встретились два поэта. Один был очень стар, другой – очень молод. Звёзды, ордена, лента через плечо украшали парадный мундир знаменитого Державина.

- А лента зачем? – не удержался от вопроса дотошный Кеша.
- К ней прикреплялся орден. Не перебивай, пожалуйста.
- А еслив  непонятно?

- Тогда спрашивай, но сначала подними руку.… За парадным столом  Державин  дремал: ответы многих были скучными, да и слышал старый поэт уже плохо.

    Но вот на середину зала вышел Александр и стал читать свои стихи «Воспоминания в Царском Селе», он читал так выразительно, звонко, торжественно:

Навис покров угрюмой нощи
На своде дремлющих небес;
В безмолвной тишине почили дол и рощи,
В седом тумане дальний лес…

     На картине как раз тот момент, когда Державин, услышав звонкий голос, пробудился, невольно привстал, приложил ладонь к уху, чтобы лучше внимать.  А когда Александр окончил, Державин вышел из-за стола и со слезами на глазах бросился целовать мальчика.

   (Позже  в книге М.Басиной «Жизнь Пушкина» Лина Сергеевна прочитала другое описание  этого эпизода:
 «Пушкин от волнения не помнил, как дочитал. Державин был в восторге… хотел прижать к груди кудрявого раскрасневшегося мальчика, но того уже не было. Он убежал».)
   
    А как было не рассказать о благороднейшем Жуковском, уже по окончании Лицея подарившем юному Пушкину свой портрет с надписью «Победителю ученику от побеждённого учителя»?

   И Лина Сергеевна заключает рассказ словами:

- И я тоже хочу гордиться вами! Гордиться каждым из вас!

  Так говорила её душа!