Девятый

1. Домик и его обитатели.


  Если не спится, и выходишь из дому загодя, и утреннее зимнее небо еще черным-черно, то день может оказаться хорош. Парк занесен, снег падает беззвучно, ты его пожевываешь и смахиваешь с ресниц, и каждый шаг сопровождается милейшим, из детства, хрумканьем. В это утро, в этом парке, ты первый. За тобой следы, перед тобой тихий сладкий воздух. С лимонным привкусом, пожалуй.

  Домик, в котором был расположен морг, был совершенно отдельным от окружающего, был выстроен из желтоватого известняка, был лишен личного, вычурного или особенного, был – и его будто бы не было. Много позже я играл в ностальгию - подсылал к нему художников – мастеров городского пейзажа, а они проваливались и возвращали аванс. Им нечего было изображать.

  Как славно. Они его не видели. Я подхожу к двери, скрипя снегом и отряхивая его с плеч, и вижу свет. И звук. Ровный багровый свет, струящийся из щелей, и дующий размеренный звук, похожий на переливы альтов и виолончелей.

  Аб Ово, Мефитис, Унгерн фон Штернберг, Кикс, Ак-Мюнгуз, Любознат, Эф-Зеф, Бакенбард. Их восемь – по числу углов в секционном зале. Домовых в морге не бывает, а эти, иронические забавники, называют друг друга морговыми, артефактными, недоразумением, они вовсе не уверены, что где-то есть второй населенный морг, населенный, а не просто черное жерло – вход-выход. Отсюда – туда. Более того, они уверены, что уникальны. Группа весельчаков. И поэтому дают мне возможность поглазеть-послушать, и поэтому не дают мне быть высосанным нашим маленьким жерлом, и умереть нелогично и в одночасье, как это бывает у нас, прозекторов. Само-отверженных. Каково - сами отверглись…

  С ними – чудесно. После них живые как-то упрощены. Даже женщины. Собственно, женщины, сами того не зная, к ним очень близки – своими ударами жара или гениальной бездумной тактикой надевания на тебя ошейника. И – пренебрежением к правилам игры. Но – женщине рано или поздно приходится отвлекаться – что-то щебетать по телефону или прихорашиваться, а этим – отвлекаться не нужно. Они излучают. Излучают много, и бескорыстны, и щедры.

  Бестеневая лампа в восемь круглых окон-светильников висит на мощном трехсуставном шарнире, похожем на драконью ногу. Эти, когда я вхожу, начинают носиться вокруг нее радужными спиралями, и приговаривают – ахахах, ц-ц-ц, какая штучка, просто канделямбер, каков  футлярчик  для таланта,  будешь себя  вести хорошо - будет футлярчик твоим, ну, разве не класс – будешь у нас тут светоч, путеводный, маяк, чтоб организм внизу, вскрывающий другой организм, не порезался, не порезался раньше времени, кто знает, когда режутся вовремя? я знаю! могу и подтолкнуть, и ножик зазубрить, ты?  ты  зазубришь, как же,  всё – все по углам,  мальчик будет работать…

  Они – большие мастера поговорить, и норовят каждый день добавить еще что-нибудь к моей картине мира, например, взять, и сухо, и бесконечно логично рассказать о себе, о каждом, о всех восьмерых, о том, что теория имаго и мысли о реинкарнациях суть испражнение, а практика в том, что каждый из нас есть луковка, и в определенный момент с нее удаляется шелуха, и не только шелуха, а еще и вполне сочные доли, а часто – до жалкой нагой середины. Прелесть и азарт в том - понять, когда начнется шелушение – после похорон, или задолго до них.

  Аб Ово  – первый из них, не помнил о себе ровно ничего, кроме смутных видений, что он плавает в околоплодных водах, ему тепло, вокруг него все пульсирует, и ему очень не хочется, чтобы это заканчивалось. Злые языки – остальные семеро, уверяли, что он прожил  недолгую, но прекрасную жизнь убийцы-маньяка, который принимал ванны из крови, он очень хотел ТУДА, назад, его так и нашли – в эмбриональной позе, обмотанного кровавыми простынями, быстро прикончили, те же семеро злых языков говорили, что энкавэдэшники,  не  помня себя,  выпустили в  него несколько обойм. Как странно… Аб Ово, каким я его знал, был теплым круглым мужичком, беззлобным и дружелюбным.

  Мефитис  когда-то был шутом. Жилистый шустрый туземный мальчишка смешил солдат Траяна своими музыкальными попукиваниями. А потом обнаружилось, что он помнит ВСЕ. Имена декурионов, пакостные привычки ликторов , норму крупы на рыло в легионе Фульмината . За что был распят, причем отшелушивание ЛУКОВКИ произошло на глазах команды экзекуторов, отчего двое тронулись, а остальных пришлось навсегда оставить в  Дакии – с целью профилактики распространения вредных слухов. Мефитис был для меня лучшим ИСТОЧНИКОМ, он ухитрился запомнить себя на кресте, секвестрацию своей крови, появление прижизненных трупных гипостазов на коже своего живота, проникнуть в головы обезумевших римлян. Мефитис стал неплохим анатомом. Впрочем, все они  были выдающимися.  Анатомами – в том числе.

  Унгерн фон Штернберг  при жизни был денщиком барона Роман Федоровича, любил его беззаветно, по беззаветной любви попал вместе с ним вначале в буддисты, потом под расстрел. Уже бестелесный, он потратил много сил, чтобы стать кошмаром князя Сундуй-гуна и самого богдогэгэна, воззвать, ах-ах-ах, к их совести, совести предателей пресветлого Николая-Роберта-Максимилиана. В чем преуспел. Монголы доживали жалкую жизнь и умерли плохо. Семеро иронических друзей называли его коротко – Уф, и посмеивались над глубиной его чувств. Уф, со своей флегмой остзейского немца, вдруг становился порывист,  забывал, что он вовсе не барон, и начинал вещать об идее Срединной Империи, которую путал с Миттельойропа , а потом переходил к описаниям вкуса куска говядины, которую утром сунули под седло, а вечером употребили, чуть присолив ,  с глотком айрана. В Уфе я чувствовал особенно родственную душу.

  Самым малосимпатичным персонажем при жизни был Кикс. Он норовил, причмокивая, рассказывать о своей карьере сутенера в Варшаве, на Крахмальной улице , о проборах в ниточку, фиксатуаре, английских жилетках, о том, как раскаленной кочергой выжигал у неправильных девок на спине свое имя – Ромуальд, о том, как плохо и неэстетично его ПОГАСИЛИ. Погасили дословно, предварительно облив керосином, зажгли, подождали минуту, и,  уже обугленное – водой. Кикс втайне гордился сожжением, его сердцевина в результате была как-то особенно ароматной. Остальные семеро терпели его, находя целесообразным присутствие НЕДОСТОЙНОГО – как напоминание и живой, скажем, почти живой пример остальным. Как собеседник, Кикс был прекрасен – лучшие рассказы о  родословной польских магнатов  я услышал именно от него. Сутенер-патриот, вдобавок эрудит. Восхитительно.

  Единственным молчуном, или, пожалуй, резонером среди всей компании был Ак-Мюнгуз . Остальные, расшалившись, обзывали его орком, дергали за жидкую бородку и за серьгу в левом ухе – тогда, когда на его голове отрастало ухо, обычно по утрам. Ак-Мюнгуз был замом по дисциплинарной части у самого Тимура, и лет тридцать только и делал, что рубил. Никто лучше его за всю историю не умел так точно и экономно выбрать угол наклона клинка и силу удара, чтобы со свистом пройти между пятым и шестым позвонками, и при этом сохранить силы для еще двух-трех сотен провинившихся. Ему довольно долго было откровенно скучно, а потом все же случилось ПРОПИТЫВАНИЕ – часть крови казненных диффундировала ему под кожу. Ак-Мюнгузу вдруг надоела достойная и преславная жизнь воина и чиновника при эмире, а эмир был тоже не промах, весьма понятлив, и Ак-Мюнгуза от греха укоротили. На голову. Буднично. Семеро, веселясь, отмечали, что середина луковки в его случае была неправильной – с усекновением верхушки. Я очень ценил его за спокойствие и чувство долга высоконравственного человека. Бывшего.

  Петербургский профессор, Орден Белого Орла , пальцы, съеденные карболкой, долг перед человечеством превыше долга перед отдельным павшим человеком – это все Любознат. Вначале впрыскивал проституткам под кожу грудное молоко сифилитичек, радовался, как ребенок, увидев у них через неделю характерную розеолезную сыпь. Потом возгордился – стал начальником кронштадского Чумного форта. Однажды ветреным осенним вечером случайно разбил пробирку. Умирал неделю, потому что до этого всячески укреплял организм, питался простоквашей по методу Ильи Ильича Мечникова, был спортсмэном и попечителем Императорского гимнастического общества. Палочки Иерсена-Китазато  были в некотором роде оторопевши от всего этого меню, и поэтому предсмертные удовольствия покойного были как изысканными, так и продолжительными.  Любознат был клинически точен, описывая мне развитие собственной симптоматики, но даже его слегка передергивало от воспоминаний о последних двух днях. Вне этих мемуаров он был прекрасным членом восьмерки, ехидным, иногда шкодливым – сказывались подавленные инстинкты человека из петербургской научной элиты. Я его любил.

  Оставшиеся двое – это было чудо. Эф-Зеф, он же Эфир Зефирыч, это, собственно, был Пушкин. Редкая удача, не правда ли? Веселый поганец, фонтанирующий байками про лицейский свальный грех, Истомину, Воронцова, Бенкендорфа, василиска на троне - Николай Палыча, свое камер-юнкерство, местных волооких боярских дочерей, дурацкие современные ему способы лечения веселых болезней – и с Меркурием в крови! , гигиенические обычаи в цыганских таборах – это было здорово. Легко, играючи, он перечислял имена шестидесяти пяти убитых им на дуэлях, включая кишиневские, плюс где-то так тридцать с неизвестным исходом, увезли окровавленных, лекари над ними хлопотали, впрочем, что за вздор, вот Кло-Вужо  урожая несчастного года декабрьских событий – это было нечто особенное! А Бакенбард – был  донельзя нелепым, но достойным украшением восьмерки. Мелкий чиновник при генерале Инзове , дрожащий поклонник Алексансергеича, назначенный за ним присматривать и потихоньку перлюстрировать корреспонденцию, взял и отмочил – завился в мелкую кудель и отпустил на щеках растительность а-ля Солнце Русской Поэзии! Был длинным, худым, субтильным, нарочно сказался больным, сидел дома безвылазно две недели, чтобы баки хоть как-нибудь заколосились, и когда гордо появился на рауте у боярина Стурдзы , был встречен общим хохотом, как живая карикатура – удлиненный Поэт.  Эф-Зеф, тогда еще Аспушкин, мгновенно подскочил, мазнул лапкой по щеке незадачливого,  а утром убил. Из пистолета. Оба образовывали интереснейшую комбинацию, потому что Бакенбард вовсе не держал зла на своего кумира, а, ввиду прекрасной памяти ОБОЖАТЕЛЯ, немедля приходил на помощь Эф-Зефу, когда тот запинался, читая свои ноэли или стансы. Идеальная пара, причем с пуповинной связью. Оба были молодцы, и сообщили мне массу любопытного.

  Восемь. Поодиночке и вместе. Ничего не обещают. Просто готовят. Девятого.

2. Начало.

  Они своих намерений не скрывали, да и я соответствовал. Попробовал было пискнуть, а за что это я удостоен, вроде как биологически пока жив, да и умертвий явных или осмысленных, пока не так, чтобы много исполнил, а они, хором – ох-ох-ох, не цените Вы себя, коллега, времени впереди мно-о-го, погодим, шелуха-то и опадет. Облетит. Под свежим дуновением. При этом они изобразили упитанных гномов из «Белоснежки», и,  гудя, дунули. Восьмой гномик был явно лишним. Следы ожога с тех пор ношу.

  Второй вопрос, который, ясное дело, всегда важнее первого, потому что первый можно еще как-то объяснить импульсом, блаародным порывом, попыткой войти в КОНТАКТ, в общем – второй вопрос: а, может, пробовали уже кого, кто к смерти привычен, и ея не чурается? Многозначительно замолкли, слово взял Ак-Мюнгуз - по своей солидности и общественному весу – и молвил: а как же, пробовали, но – ты умеешь слушать, ты умеешь врать, ты ничего не забываешь, ты ничего не боишься, тебе, в сущности, все равно, что с твоим тельцем, что является отличием от прочих, а вот наш брат, римский прихвостень Вонючка, кое в чем авторитет,  в восторге от твоего топографического мышления, особенно, когда ты в разложившемся трупе нашел надпочечник -  за двадцать секунд, вылущил, и капсулу не повредил, а по совокупности предположим, что перехода ты, скорее всего, и не почувствуешь, а это особенно радует. А, может, переход уже случился, как тебе эта новость? Шучу, хоть и не к лицу это мне, Садр-эд-Дину-ибн-Мухарраму , Белому Клыку, слуге Железного, прекрати, слушай, задолбал своими именами-отчествами вперемешку с титулами, не слушай этого башибузука , меня, шляхтича, слушай…

  Для начала они научили меня локации и прогнозу, где, у кого, когда разверзнется дыра, через которую он в короткое время просочится ТУДА, потом подсохнет, и превратится в тонкую серую пудру. С их слов, большинство заканчивает порошкообразно, в том числе высокоморальные или богобоязненные, страху и кукловидности  в них многовато, вот и…

  Висели над ухом. Жужжали. Труженики и, главное, советчики. Тэк-с, мальчик, ручонку убери, не видно, ага, как тебе артерия лиеналис? мало того, что хрустит от склероза, так еще и спиралькой, быстренько покажи ее докторам, вот, каковы рожи, они такого не проходили, гыгыгы, двоечники, а теперь поври. Скажи им, что это неслыханный в медицине случАй  – аскарида выползла, обвилась вокруг поджелудочной, померла, солями кальция пропиталась, нет, фи, пропиталась – это вульгарно, лучше – имбибировалась, видишь, лица просветлели – знакомое слово услышали, вот этого ушастого вербуй прямо щас, пусть статью напишет. От своего имени, гагага, про аскариду-покойницу, светлой памяти…

  Им тоже бывало муторно. Семеро разбредались – разлетались по углам, кто-нибудь один был со мной. Сегодня это был Эфир, элегически грустный, аристократическим посылом отогнал Бакенбарда, подумал, помычал, пробуя глотку,  и – вполголоса, картинки прошлого.  С назиданием и дидактикой, разумеется.  Во благо.

  Пушкин вошел, с холода наглотался горячего вина, и попытался незаметно покинуть блестящую компанию в жарко натопленной гостиной дома Трифона Стурдзы. Им было вкусно, они много ели, дамы звонко шутили и визгливо смеялись, господа не испытывали ни малейшей неловкости от того, что половина была в провинциальных фраках, другая в расшитых, отороченных бобром кафтанах со стоячими воротниками и кинжалами за поясом. Обыденный французский был смешан с пьяными возгласами - то элленикон элефтерон!  - и трансильванским говором   на не пойми каком языке. Пушкин стоял в углу веранды, за портьерой, смотрел на дождь, уткнувшись носом в горячий затылок преданной ему здешней львицы, Авруши, княгини Авроры Кантакузино . Его пальцы вяло перебирали Аврушины перси, надо же, у нее есть перси, не то, что у ее горничной Маричики, впрочем, у Маричики другие достоинства, Бог мой, проклятый город, что за реготание в гостиной, душа моя, оставлю Вас на минуту, пойду взгляну. Вышел, увидел мозгляка в бакенбардах, подбежал, ударил, парблё , опять не высплюсь, кель дьябль , опять губернатор будет орать, грозить, и с размаху обрушивать кожаную папку для бумаг о стол, наверное, для шуму, и впрямь, шуму от нее предостаточно.

  В седьмом часу утра, когда все закончилось, Пушкин, по СВОЕМУ обычаю, побрел по вязкой грязи к убиенному. Секунданты, два жалких гарнизонных поручика, остолбенели, что за мовежанр , разглядывать вблизи РЕЗУЛЬТАТ, но, все же - пиит, не из этого мира, пусть его. Дыра  от пули была посреди лба, края неровные,  дымятся, еще бы, летит комок свинца , рука, разумеется, не подвела, хоть на ярманке народ удивляй меткостью, а почему мозгляк улыбается? что это? мне уготовано ЭТО  помнить?  В висках ударили молоточки, цокающие, знобящие, и – хор голосов, совсем не злых и ожидающих.

  С тех пор молоточки и голоса не оставляли его наедине  с собой. Они не мешали, он наделал  книг, детей и почитателей,  воспел моцартовского Черного Человека,  внутренне посмеиваясь,  потому что от голосов доподлинно  знал,  что Сальери помирал от гордыни самооговора .  И,  уже с развороченным животом -  ему, кстати, голоса подсказали, что это называется –  комбинация раневого  перитонита с забрюшинной флегмоной, ну, и, ясен пень, массивной кровопотерей – попросил клюквенного морсу , глотнул, и те же голоса поздравили, поздравили с НАЧАЛОМ, и с тем, что прикидываться хватит. И – с новыми знакомствами.

  Завтра мной займется другой.

3. Зачем нужны лошадки?

  Массовый убийца, он ведь чем хорош? Понятен и прозрачен. Весь на виду. Ему, в сущности, чего надо? Эффективности и комфорта в процессе. Ой-ёй, а я тогда чем отличаюсь? Не отвлекаться, не рефлексировать, вернемся к теме! Массовик. Словечко из лексикона ростовских следователей, годами носившихся вслед тамошним эндемичным душегубам.  Итак, массовик нуждается в некоторой технической поддержке, пусть даже живой. О чем это мы? Да! О лошадках! Сидя верхом, гораздо удобнее – закрывшись ладошкой от солнца, наметить следующий объект, рысью, или как получится, приблизиться к объекту, и что-нибудь в него воткнуть. Или отсечь. Люди на лошадках, особенно те, кто был впереди конных лав, или картинно, с холма, булавой указывали направление атаки – все поголовно были массовиками. Трудно быть гуманным или толерантным, когда задница в мозолях, навсегда пропах конским потом, и палаш опять надо отмывать от присохшей крови и точить… Бронзовые лошадники на постаментах и с букетиками у подножья – все без исключения были из ЭТИХ. Несмотря на истерики историков, суетно полагающих, что не все. Только что родилась незамысловатая закономерность – если кому возводят конный монумент – значит, массовик. Даже, если при жизни по совместительству управлял Императорской академией де сиянс, или коллекционировал фарфор, или растил смену…

  Эти двое взялись за меня всерьез. Уф и Ак. Немчик с острова Даго  и уйгур-подкидыш. Случайный буддист и номинальный мусульманин. Оба идейные, положительные и коневоды. Ак, ты  слышишь, я думаю,  родись барон пораньше, они  бы с твоим  сошлись, а? Уф,  перестань  фантазировать, мой  Колченогий   не терпел вокруг себя  соперников, позабавился бы для начала, а потом стер бы память о бледном  ажитированном  придурке, причем поручил бы СТИРАНИЕ мне, тащись потом ночью в пустыню с мешками, в одном голова, в другом – остальное, и еще неделю фильтруй - отлавливай каждого, кто запомнил крикуна. Недели хватило бы. За неделю базары Шахрисабза  и Самарканда , как правило,  о КОНКРЕТНОМ ораторе - забывают. Бескрылый ты человек, Ак.  Я вообще не человек, гыгыгы…

  Мы с бароном были, химмель унд хёлле,  похожи. Баронский папаша, по всему, постарался. Конечно, был охотник славный, гроза вассалов и их жен, так, Зефирыч? Из угла – не помню, Бакенбард, как там дальше? Наездник, чаши друг исправный?  Да. Уф, не отвлекайся, всем интересно. Матушка, как щас помню, была дебелая, чистоплотная, спокойная, как удав. Ну, забрел на мызу, продрогший  после прогулки - от мокрого ветра, а тут она. Как не отметить добрую бауэрнфрау ? Снизошел и поощрил. Я вырос немного длиннее барона, и на голове у меня росла не жесткая рыжая щетина, как у него, а белесые жидкие пряди, которые потом, в дацане  под Ургой, легко было сбривать, и вообще, подлинный фрайхерр Унгерн фон Штернберг цу Пиркель -  это я, всем молчать! Уф, заткнись, а? Доктор, валерьянки исполину духа…

  А мой был шутник. Когда мы взяли этого наглеца, Баязида Йилдырыма , ну и прозвище, что за диалект, можно язык сломать, Хромой не стал резать из него ремешки. Он просто поселил его в клетке-паланкине на помосте меж двух верблюдов. Катамаран, гагага… И прикрыл розовым шелком. От дурного глаза, гогого… Чтобы кто из воинов не перепутал обиталище великого султана с кибиткой обозных фей, и не возжелал лишнего… Или чтоб возжелал,  гагага… Хммм, я тут недавно задумался…, хор: о досточтимый сын никому не известного Мухаррама, тебе вредно задумываться, у тебя от этого головка не держится -  падает, вот сволочи, я ведь как раз об этом… В общем, я не держу на него зла. Перед тем, как меня СТЕРЕТЬ, он взял меня за бороденку, и впервые внимательно посмотрел в глаза. И был прав – вместо желтого волчьего взгляда, взгляда друга,  увидел жижу сомнений. Молодец, так и надо.

  А вот мне, считаю, повезло. Землепроходец практисски. Роман Федорович мотался по Евразии, как шайзе  в проруби. Ненавидел ванну. Мне приходилось подкладывать какую-нибудь дохлятину под кошму, на которой он спал, а потом внушать дураку, что это воняет лично его благородие. Интересно, где он сейчас? Пол-унции рассеянного порошка, или оформленный, одним куском, или точнее, облачком, гужуется где-нибудь? Дух изгнанья, туда его… А  живуч был несказанно. Когда монахи его обрили, на длинном тевтонском черепе, ммм, тойтониш лангшедель , Мефитис, как это по-медицински? из угла: долихоморф , да,  альзо, на его долихоморфном калгане обнаружилась косая борозда в палец глубиной. Это его какой-то пехотный в Николаевске-на-Амуре, шашкой. Пехотный – шашкой? Да, представь себе, пехтура – она тоже человек, так вот,  жрал пополам с землей, годами прел в толстом войлоке, не снимая, горел, как свечка, и, поди ж ты, только полфунта свинца от большевичков – его того-с… Изменили радикально. А еще полфунта – тебе, что ли, досталось? Да. Щас лопну от гордости. И на хрена, доннерветтернохайнмаль , ему понадобилось желтоватых в стаю сбивать? Надо было Срединную Империю в Богемии начинать и под мадьярским Кечкеметом ! И  в Штутгарте ! Это я вам говорю, ваш вождь!  Уф, охолони, опять его несет… Мальчик, ты терпишь?

  Я терпел.

4. Кофе с молоком.

  Следующим дежурить по мне вызвался Кикс. Ему не терпелось. Во-первых, неудовлетворенная страсть к произнесению речей, во-вторых, хамские одергивания остальных, которые обожали дразнить парию, в-третьих, нарастающее омерзение, которое он читал на моей физии – все это вдохновляло. Прелюбопытнейшая сцена – каждый раз, когда Кикс вещал, он распалялся настолько, что исчезал, превращаясь в дрожащее марево, посреди которого зиял мокрый рот под щеточкой усов, вспыхивала и гасла красноватая фикса на месте левого клыка. И – даже находясь в высшем градусе, он блюл вычурный лимитрофный этикет – я у него был Пан Доктор, упоминаемый в третьем лице, и непременно – в роли оценщика и участника происходящего. Со-участника. Уже приятно.

  Чашечка того, что называется «кава пшевруцона»  - кофе, в котором больше молока, чем воды, и рюмочка бенедиктина – чего еще нужно утомленному и одинокому коммерсанту? Сидишь на террасе в Лазенках , потягиваешь ликер, и услаждаешь себя зрелищем фланирующих дам, вполне невинно, не так ли, пан Доктор, что тут такого, грех ничтожный, две-три капли из чаши со святой водой, и ты опять годишься для Царствия небесного.  Главное – выбрать сектор, не обстрела, а диагноза, не подумайте, пан Доктор, я, святые угодники, никоим образом не примазываюсь к Вашему высокому искусству, мой маленький кусочек хлеба в том, чтобы с первого взгляда понять, кто из дам, приличных и полуприличных, и паненок  молочной спелости, нетронутых  или  свежепавших, может помочь мне. И себе. В конце концов, их тайная жизнь после моего великодушного вмешательства становится куда более пикантной и авантюрной, чем до встречи со мной. Хотя, возможно, несколько сокращается.

  Вот она идет, чуть подволакивает правую ногу, прекрасно, значит,  в правом яичнике только-только лопнул пузырек имени этого, как его, бельгийца или голландца, как его, пся крев, а, вспомнил  - Граафа!  Да, доктор, я горжусь. Гинеколог-любитель. Боже, как я корячился, одолевая фолиант – учебник женских болезней Краусхофера , я ведь ни уха, ни рыла в немецком,  надеюсь, Вы меня поймете,  завидую пану белой, как снег, завистью, у пана светлое студенческое прошлое, пир знаний, буршеншафт , ох, пардон, забыл, не было у пана буршеншафтов, в общем – я стал - знаток! Возвращаюсь, с позволения пана, к даме в стадии овуляции. Ей страшно, под глазами – синие тени, она провела ночь с амантом, со всей беспечностью юности, ах, эта юность, молоко и мед, пан простит меня, отвлекаюсь, но – мы же с Вами понимаем, каков шанс! Фертильность, знаете ли, максимальная! Как это по-русски… Плодовнощч… Фруктовнощч… Ну, пан меня понял… Я, методом несложных манипуляций, узнаю ее адрес, место службы мужа-рогоносца, молодцы эти французы, называют рогатых « ле кокю», какое изящество, хотя и отдает курятником, не правда ли, пан, опять пардон - я вновь отвлекся.

  А потом… Пан уже догадался? Я подхожу к самой квинтер-эссенции моего сбивчивого, но правдивого рассказа. Ровно  через три недели она начинает метаться, искать опытную повитуху с репутацией верной избавительницы от греховных приплодов, не знает, глупышка, что все эти крысы у меня на жалованьи, в нужный момент появляюсь я, целую ручки, разговариваю жестко, но метко, применяю плетку и марципан , мне всегда нравились эти наши общеславянские народные речевые обороты, и – дело в шляпе! Попутно я объясняю дуре, что в течение еще двух-трех недель она будет идти по самой высокой цене - для гурманов, видите ли, пан Доктор, то, что я сейчас поясню пану, не проходят в Ваших говенных университетах, дело в том, что женщина в первые семь-восемь недель беременности обладает исключительной привлекательностью,  пальпаторной   и  ольфакторной ,  как сказал  бы  этот  поганый  Краусхофер,   как  я вас всех  ненавижу,  кто  бы  знал,  как…

  А потом – все просто. Через месяц ей без церемоний обдирают, как сказал бы пан,  кавитас утери, то есть, что для нас, простых смертных, означает, хехе, полость матки, ждут, пока оклемается, и берут в оборот. Я был из первых в Варшаве, моя ГИЛЬДИЯ, каково слово, истинно европейское, не так ли, пан? состояла из двух сотен птичек. Пулярок. Несушек. Естественная убыль, конечно, была, как без нее, глупость бабья, и более ничего, приходилось ГЛАГОЛОМ  ЖЕЧЬ , эй, Эфир Зефирыч, я правильно цитирую?,  из  угла  -  да  пошел ты, гной поганый,  фи,  а  еще  камер-юнкер,  сатириаз  ты нимфоманический ,  а не камер-юнкер Высочайшего двора, знал бы пан, как трепетно я отношусь к власти,  даже такой, словом – к любой.

  А потом – был этот день. Они сожгли меня на куче опилок, рядом со столярной мастерской Пшиходского,  я умер очень быстро, общий ожоговый шок, плюс – вдохнул пламя,  это способствует, они еще только подходили с ведрами, чтобы потушить, никому ведь не нужен был большой пожар, а я уже распадался, сердцевина луковки рвалась наружу, все, финита, она же – баста, а знает ли пан, что Радзивиллы – католики случайные, и, скорее - упорные и закоренелые схизматики, хотя и цвет Речи Посполитой?

  После Кикса я запросил пощады.


5.  Интерлюдия.

   Мне остро захотелось чего-то родного. Запаха формалина, лизола и жареных в автоклаве пеленок. Коллегу захотелось.

   Спешите делать добро. Слова старого московского юродивого немца . Уф, ты когда-нибудь видел юродивых немцев? Еще сколько, сам такой, ясно, Уф, помолчи, продолжаю. Итак - бред. Привлекательная, благозвучная, и потому - опасная бессмыслица. Точнее, ложная цель. Не упустите шанс эксперимента – вот это я понимаю… Или – спешите пробовать новое! Или лучше, уберем физиологически вполне вероятный  элемент страха - не бойтесь пробовать новое!  Из всех углов – Любознат, плагиатор ты тухлый, Ганнибал Батькович  Лектер  гребаный,  гагага, чему мальца учишь, все заткнитесь, моралисты, особенно этот, горелый,  да и остальные…

   Он жил в особняке на Английской набережной , спальня была в псевдоготической башенке, в доме всё было теплых кремовых и золотистых тонов -  округлые кресла карельской  березы, мраморная волна над камином, чаша умывальника – всё. Он был из разночинцев,  долго жил впроголодь,  помнил об этом ВСЕГДА,  мстить за это не собирался, то есть, конечно, не собирался, а просто мстил. Ежедневно и всем.

   А эти, недолекари-недолитераторы, что из них лезет, позор, толпа Вересаевых с опухшей совестью и скверными университетскими баллами,  Любознат, брат мой, а ты велик – только что сочинил определение российского интеллигента , браво, профессор! Папрашу замолчать, вы все там, заугольники! Коллега, а тот, властитель дум, его еще Маяковский воткнул в список ненужных вещей,  морфинист-везунчик  - где у себя в Сычевке  эрзац-арцт мог увидеть и, главное, продиагностировать  саркому легкого?  Саркома… Звучит лихо, давайте читателя пугнем, зачем его пугать, он и так в холодном поту от клацанья моего корнцанга над ухом… А этот… Глыба… Не  медик, это его отчасти извиняет, хотя и насмотрелся в Севастополе… Не чтил предка, графа Петра Андреича, который, припоминаете,  царевича Алексей Петровича улестил, а потом на дыбу вздернул … Нагородил… Умирание князя Андрея – хоть святых выноси… Вуаля юн бель морт … Не так они мрут, с такими-то ранами… Выслушайте меня, батенька, не люблю пустописания,  дело люблю делать… Любознат, филлоксера души моей , а ты вдобавок клеветник, чернишь отечественную словесность, это я тебе как литератор говорю, не суйся, сиди себе в клистирах и припарках, Эф-Зеф, не смей более мешать, эфиопская ты  рожа!

   По утрам он душился лавандой, знал, что запаха хватит на полчаса - уйдет, виварий и госпиталь Медико-Хирургической академии любые ароматические изыски убирали без следа. Носил строгую черно-белую гамму, крахмальное белье, сияющие воротнички, тонкое гладкое сукно, перстень с сапфиром, и, когда поднимал бокал, обожал следить за взглядами  дам, прикованными  к его пальцам, длинным, сухим, изуродованным шрамами и коричневыми пятнами от кислот. Как всякий кухаркин сын, был строг в ритуалах и дресс-кодах, когда – застегнут доверху, и только Владимир  на шее сияет, когда – вицмундир, золото на обшлагах, три звезды, темно-синяя лента, шпага. К бабам был прохладен и почти безразличен, по соображениям гигиены и своего врачебного опыта – с содроганием представлял  себе ПОСЛЕДСТВИЯ. Те самые, НЕПРОСТЫЕ опыты с молоком сифилитичек, ему обошлись недешево, усталость страшная, первая седина, втайне надеялся посрамить самого Эрлиха , а кончилось все как-то серенько – диссертация,  зависть коллег,  Владимир – тогда еще в петлицу,  приглашение лечить великих князей. Ему было мало.

   В тот вечер он поел дома, пирог со шпинатом, бульон, глоток малаги, и отправился к пристани. Пароходик был тяжело гружен, ящики, склянки с эфиром, клетки с курами, он кутался в каучуковый плащ, и все равно промок.  Работать в лаборатории ночью, при неверном свете газовых фонарей было небезопасно, он все же решил поработать, тоска, сердцебиение, ландышевые капли. Долго переодевался в тамбуре, бахилы до паха, пристегнуть к поясу, три слоя серого холста, фартук, обмотать голову марлей, очки-консервы, а вот перчатки – дерьмо, тонкий латекс. Слишком тонкий.  Пробирка с шипением лопнула у него в руке, когда он обжигал горлышко на горелке, в пробирке – материал  из  маньчжурского очага, он, что было мочи, заорал – катастрофа! быстро, все вон,  дверь  задраить, к  двери  не подходить. Его приказ нарушили, не сразу, через два дня,  когда все стало ясно,  подняли,  перенесли в Пятый каземат, ухитрялись среди ЭТОГО находить вены, лили что-то струйно, потом всадили десять кубиков морфия, медленно и тщательно вскрыли, добыли селезенку и черную пульпу из бубонов , остальное не сожгли, как предписывала его же инструкция, а поместили в сулему , извели годичный запас, зато наверняка.

   Да-с. Как в кино.  Я отдохнул и приготовился к следующему.
 
6.  Компатриот.

   Мэй, Вонючка, подь сюды, дефект! Слово «мэй» - древнеримское, означает, в зависимости от настроения говорящего – эй, ну, ну ты ваще, бля. Быстрое – мэймэймэй  – произносится укоризненно, с покачиванием головы, переводится - и козел же ты, брат.

   Был ли Мефитис шпионом? Странный вопрос. Разумеется. Народно-освободительным информатором. После того, как легионеры Авла Меммия  методично вырезали всех мужчин в деревне, иначе никак, политика, эффективная романизация рубежей Империи, Мефитис, тогда  еще совсем сопляк, стал главой рода Унтилэ . Бабы потом ходили сплошь брюхатые, тоже  эффективная  романизация, солдаты вели себя с ними отменно, кормили,  даже роды принимали, давай, давай, вишь, какой  бутуз получился, профиль уже римский! Вырастет, послужит в Египте, там тоже неплохо…

   Мог ли Мефитис не быть шпионом? Никак нет. Исключено. Призвание. На всякий случай, правило – если о ком закрадывается подозрение, что шпион – не сомневайся. Он. Не сейчас, так завтра. Или вчера. Фокус был в том, что передавать услышанное надо было Мошу – вождю, а после прошлой зимы, он сам стал начальником себе, а заодно и двум десяткам воющих от ужаса баб. Начал копить впрок. И учиться.

   Когда ты, варварская рожа, прекратишь коверкать язык Гракхов и Цицерона? Золотую латынь! Не «домнуле», а «домине»  - это, когда ты обращаешься ко мне, или к любому в тунике и плаще, а не в ваших поганых меховых штанах и лаптях с шипами! Мефитис, я иногда гляжу на тебя, что-то в тебе такое есть, какой-то подарочек ты мне, или нам всем, готовишь, ладно, пустое, на каждого туземца силы тратить - сидели бы в Лациуме и ездили бы в Калабрию , как в дальнюю загранкомандировку, гагага! Эй, мерзавцы, а давайте посадим Вонючку на ночь в речку, пусть булькает! Вчера пробовали мыть песок, золота немерено, уже отослали с нарочным в Рим, а штаны говнюка – находка, к утру металл на них осядет, это ж прям-таки будет золотое руно, гагага! Я обалдеваю, не речка, а златоструйный  Пактол , фигня, видел я этот Пактол, по сравнению с вчерашней речкой – пустышка, Мефитис, тварь, я сказал – подать вина, что ты уши развесил, гнида, бегом!

   Он давно уже мог переодеться, вымыться горячей водой, мазнуть за ушами сирийской миррой - флакон украл полгода назад, начать чеканно выговаривать приветствия - про себя отрепетировал, уместно шутить, уместно похохатывать, но все это было нельзя, потому что означало смену образа и непредсказуемые последствия.

   Старую сволочь Вариния  снять с носилок,  раздеть, и на стол! Ишак, полез через границу, без СВЕДЕНИЙ и хоть минимальной рекогносцировки! Вот и уродуйся теперь, выковыривай из него стрелы! Экце спектакулюм дигнум , центурион Вариний прикинулся подушкой для булавок!  Мефитис,  мэй, встань справа, будешь помогать, руки вымой и ополосни уксусом, срань болотная, вымыл? смотри и учись.  Твои родственники, даки из заречья - талантливые ребята в том, чтобы засадить доблестному римскому солдату что-нибудь - полвершка кости, или  раздвоенный  медный  наконечник, Вариний,  прекрати орать,  брюхо толстое,  жира на три пальца, может, и обойдется, тэээк, Мефитис,  крючком оттяни край раны, чудненько, до брюшины не достало, рана  все равно грязная,  Вонючка, быстро, склянку с полынным настоем,  лей тонкой струей,  вот и все, хвала этой, как ее, Гигейе, и еще этой, Панакее , готово, Вариний, через неделю будешь опять, как конский фаллос - такой же живчик, и такой же сообразительный. Мефитис, ванну, и обедать.

   Мэймэймэй, твои жопные куплеты сегодня ни к чему, расслабься, мальчик, сядь, ты когда-нибудь ел пирог с жаворонками? сегодня особенный день, каша из полбы  – это будет завтра, центурия этого дебила Вариния постаралась, полдня трясли задами, повара, мать их, испекли РИМСКИЙ пирог и поднесли. Ешь, варвар. Вкусно. Сегодня двадцать лет, как я служу, я сегодня поэт… Слушай.  Ммм… …легат,  я  получил  приказ  идти  с когортой в Рим, по морю из Мессемврия, а  там  –  путем  сухим,  отряд  мой  отправленья ждет, взойдя  на  корабли,  но пусть мой меч другой возьмет, остаться мне вели!   Каково? Ты понял, мальчик? Н-да. Ты понял. Ты давно уже все понимаешь. Жаль.

   Он провел на кресте около двух часов, ни стона, ни одного УМЕСТНОГО звука, что тревожило ребят из дежурной команды. Ликтор, занимавшийся им всю ночь, и очень недовольный результатом , приказал было перебить ему голени  – УСКОРИТЬ дело,  они подошли, и в этот момент Мефитис издал жуткий медный клекот и загорелся. Вместе с крестом.  Отчет следственной комиссии по данному инциденту содержал рекомендации не выносить сведения о нем за пределы провинции, свидетелей изолировали, хирурга Одиннадцатого легиона, того самого, того, кто вначале опекал мальчишку, а потом ВЫЯВИЛ, тихо удавили.

   Хор:  Мефитис, непрошеная слеза, скупая и мужская, стекает по чему попало! Жаль, что среди  нас  нет  девушки,  она бы, когда тебя пришпилили, волосами бы окутала, и слезьми бы омыла , ну не гады? Гады.

   Я был сыт, но готов к продолжению. Продолжениям. Завершению.

7.  Девятый.

   Аб Ово  по утрам говорил  мне, что ему скучно. Еще бы. Памяти нет вовсе, вспомнить нечего, семеро в сотый  раз  несут жеребятину о том, какой он был плохой, просто-таки ужасный,  кстати,  какого хера у меня это имечко? ладно, посижу, послушаю.  Аб Ово, не зевай так явно, какой пример ты подаешь молодому поколению, давайте, трепитесь, так и быть.

   Подвиги Аб Ово были подшиты в сиреневые папки с красным грифом, десять томов, их не выкладывали в архив, хранились они у замминистра, в железном ящике с двумя разными ключами спецдоступа. Причина? В тридцать девятом, через год, после того, как его СМЫЛИ,  летеха – слушатель юридических курсов, сунулся, завис в читальной камере на неделю, а потом за сутки перебил население трехэтажного дома на Башиловке. Включая котов, канареек,  и случайных гостей. Свидетели, видевшие, как он входил в дом, отмечали ОЖИДАНИЕ на его лице, он щурился  и  невнятно полу-улыбался. На свиданку  пер,  што ли… Его успели допросить, он отвечал точно и обстоятельно. Дело в том, что мы живем неправильно. НЕ ТУДА.  Надо возвращаться. В первородную теплоту, пра-жизнь, пра-радость, воздух не нужен, кровь нужна, в крови полежишь, коллеги, то есть, граждане следователи,  молодеешь, минута в купели - годом меньше, хочу обратно, в Момент Ноль.

   Так и назвали серию аналогичных дел – Момент Ноль. Деятели юрфака МГУ, точнее, один козловидный доцент, еще из старого режима, предложили для самого первого фигуранта концептуальное - Аб Ово,  но название не прижилось. Специалисты отметили две характерные особенности – крайнюю контагиозность теории возврата, и высочайшую эффективность убийц первичных, а также вторичных, вовлеченных – тех со всей дури назвали Апостолами. Апостол номер раз, два, три. В сорок втором отловили пятерых, классика - один начал, четверо подхватили, решились на эксперимент, наскоро подучили,  и выбросили под Кенигсбергом. Пятеро гуляли по Остпройссен года два, пока немцы их не уничтожили. Лично райхскриминальдиректор, CC группенфюрер Небе  за ними гонялся, даже книжку написал.

   Вот, мальчик, и все. Устал, голуба наша, как не устать, а теперь о тебе, золотенький, будет тебе бубновый туз, Кикс, перестань молоть, сам перестань, морда скуластая, это ты мне, Садр-эд-Дину-ибн-,  всем – силянс! Мальчик, а ты, может, тоже ВОЗВРАЩЕНЕЦ? Аб Ово,  глянь,  твоего  полку прибыло, мы тут все – возвращенцы,  как все суетно, мама, роди меня инверсивно - ретроградно, профессор, не трясите атмосфэру, и так ни хера не понятно в речениях ваших, да, мы – плоды ошибок трудных , например наш остропахучий недоримлянин, ошибся разок – о-паньки, гвоздями и на солнышко… Ошибок и, пожалуй,   чувств.  Чувств-с. Бываем преданы без лести?  Бываем. Например, эти два мудака – любители лошадок, вот как дам саблей поперек организма, оба дадим! А что пиит с пиитским секретарем тихие сегодня, фонтан иссяк?

   Мальчик. Луковка наша. У тебя тут на днях сосудик один затромбируется, будет больно, но не фатально, две операции пройдут  средне, третья,  гхм, пока  видна  не  отчетливо, так что – будь готов, а зачем тебе, строго говоря, готовиться? С шелухой покончено, обладаешь  массой  ОПАСНОЙ  информации,  по понятиям – не жилец. Куда  ни  кинь, везде -  наклонная плоскость, Кикс, какой же ты болван, со своим пристрастием к славянизмам, ладно, Эф, больше не буду. Пришла пора имечко выбирать, Вы сомневаетесь? с выпущенными кишками или без? позвольте, я выберу за Вас … Любознат, скока можна невпопад цитировать этого сноба?! простите, коллега, не дает он мне покоя, впрочем, как и Вам…

   Итак, ты засветился, когда ворошил инфу о портретах кисти Франсиско де Гойя-и-Лусиендес, искал портрет доктора Пераля, домашнего врача герцогини Альба. И – пролетел. Правильно,  мальчик,  Пералей  было  двое, Гойя  их  писал, королевского судью  и  еще какого-то клерка, ему  было  скучно, серятина  на  лицах,  кафтанах  и  в воздухе, а вот Дон Хоакин , знаток и ценитель живописи  и  тела  Каэтаны де Сильва-и-Альварес де Толедо, правнучки  того  самого  упыря  –  это фуф.  Полный  фуф,  мираж,  его  не  было  никогда, а  хочется, чтоб  был,  нес  па?

   Посему  нарекаем  тебя  –  Дон  Хо,  гагага,  китаиса  какая-то  облазовалася,  да,  братья, кельк  шинуазри,  ан  пё… се  ридикюль , одним  словом… Эфир,  сын Зефира, нарисовался,  и  сразу  не  по-нашему,  мальчик,  будет  весело,  начнем,  пожалуй…

   Ну, что ж. Начнем.

Commentaria

Домик существует. Парк 1-й городской больницы Кишинева. Я провел там семь лет.

Обязан уточнить – в процессе ваяния произведения и комментариев - не обращался ни к сетевым, ни к печатным источникам, за одним исключением – стишок от имени римского врача.


- ab ovo (лат.) – дословно – от яйца, от начала.

- mephitis (лат.) – вонючий, вонючка. Например, скунс по латыни - Mephitis mephitis.

- декурион – начальник войсковой десятки, ликторы – от латинского ligare (связывать) – приставы – исполнители, зачастую палачи.

- легион Фульмината ( Молниеносный) – упоминается у Булгакова, в данном случае – фуфло, следов в Дакии не отмечено. Кстати – Авл Меммий – тоже фуфло.

- барон Николай-Роберт-Максимилиан ( Роман Федорович) Унгерн – герой гражданской войны, глубокий психопат и садист, хотел создания Великой Монголии, принял буддизм. О его  привычках  и обычаях  точно написал в своих мемуарах Врангель ( который Черный барон) – слизано оттуда.

- Mitteleuropa – срединная Европа под немецким руководством – весьма популярная перед Первой мировой войной в Германии концепция ( генерал Людендорф и др.)

- мясо под седлом - реальный рецепт у кочевников.

- Ак-Мюнгуз (тюрк.) – белый рог. Я содрал это имя (название горы) у Ивана Ефремова. По первоначальному замыслу, Ак-Мюнгуз – уйгур-подкидыш, обращенный Тимуром в ислам.

- Крахмальная - известная улица воров и притонов в Варшаве.

- орден Белого Орла – один из высших орденов России, слямзен у поляков, носился на темно-синей ленте через плечо, давали после Станислава и Анны первой степени, поэтому позже я упоминаю у Любозната три орденские звезды. Зачастую награждали ученых высшего уровня (в т.ч. Менделеева) и по табели о Рангах - не ниже действительного статского советника.

- палочки Иерсена-Китазато (Yersinia pestis) - чумные бациллы.

- и с Меркурием в крови! – цитата из одного из юношеских стихотворений Пушкина. В его время соли ртути (меркуриаты) применялись для терапии венерических болезней. По-видимому, Пушкин в молодости многократно заражался гонореей.

- Clos Vougeot – красное бургундское вино ( на основе винограда Пино Нуар ), одно из редких,  любимое вино Наполеона - чередовал с Шамбертеном.

- генерал Иван Никитич Инзов – наместник Бессарабии, покровитель Пушкина.

- Стурдза – боярский молдавский род, в т.ч. господари. Трифон Стурдза и Пушкин у него в гостях – фуфло.

- Садр-эд-Дин-ибн-Мухаррам – полное фуфло. Перевод имени Мухаррам – понятия не имею. Сильно подозреваю, что бред. Тем более, у усыновленного подкидыша – сын кого? Навеяла инфа о том, что во вскрытии могилы Тимура принимал участие классик таджикской литературы Садриддин Айни – конченая сволочь.

- башибузук - головорез ( с турецкого) – в Европе 18 века и позже – пугало, один из самых ненавидимых  персонажей.

- случай из моей практики. Долго издевался над докторами, выдавая кальцинированную селезеночную артерию за труп аскариды (Ascaris lumbricoides) – нематоды, которая действительно способна вызвать прободение кишки и попасть в брюшную полость.

- то элленикон элефтерон (греч.) – эллинское – (значит) свободное! – содрал из « На краю Ойкумены» Ефремова.

- в Трансильвании – смесь румынских, венгерских и немецких диалектов.

- Кантакузины – княжеский род, восходящий к Византийским императорам. В России был признан только в конце 19 века. Аврора К. – полное фуфло.

- рarbleu (фр.) – проклятье!

- quelle diable (фр.) – какого дьявола!

- mauvais genre (фр.) – дурной вкус.

- тогда стреляли безоболочечной пулей, которая при выстреле летела в виде бесформенной массы.

- Сальери умирал в помешательстве, поэтому цена его признаниям в том, что отравил Моцарта - никакая.

- по воспоминаниям свидетелей, Пушкин перед смертью попросил морошки, но я вкуса морошки не знаю, и заменил ее клюквенным морсом.

- Унгерн и его выдуманный денщик родились на острове Даго ( Хийумаа, Эстония).

- Хромой, Колченогий – на фарси Тимур-ленг или Тамерлан – железный хромой.

- Шахрисабз – место рождения Тимура.

- Самарканд – Тимур сделал его столицей своего государства.

- дурацкая цитата из фильма «Служили два товарища». Быков - Янковскому.

- Himmel und Hoelle ( нем.) – дословно – небо и ад, употребляется как: черт побери!

- из стихотворения Пушкина «Череп». Прими сей череп, Дельвиг, он принадлежит тебе по праву, и т.д.

- Bauernfrau (нем.) – крестьянка.

- буддистский монастырь в Забайкалье и Монголии.

- Тимур взял в плен османского султана Баязида Молниеносного ( завоевателя Балкан) и до конца его жизни возил с собой в клетке.

- Scheisse (нем.) – извините, говно.

- Teutonisch Langschaedel ( нем.) – тевтонский длинный череп, анатомический тип черепа.

- долихоморф (длинномерный) – конституционный тип, близкий к астеническому.

- Donnerwetter noch einmal (нем.) – дословно – трам-тарарам еще раз!

- Кечкемет – провинциальный венгерский городок, аналог отечественного Урюпинска или Мухосранска. Злой венгр Лайош Мештерхази называет Будапешт «супер-Кечкеметом».

- в Штутгарте родители Унгерна не то познакомились, не то его зачали.

- «перевернутый кофе» - больше молока, чем воды – содрал у Паустовского. Его им поила одна из бабок – полька.

- Лазенки ( польское – купальни) – парк в Варшаве.

- Граафов пузырек – зрелый фолликул в яичнике, скопление жидкости вокруг яйцеклетки, при овуляции ( середина цикла) лопается, яйцеклетка выходит в брюшную полость, период максимальной вероятности зачатия.

- учебник Краусхофера – полное фуфло. Навеяло то, что основные европейские пособия по медицине были немецких авторов. Очень хотел воткнуть реальное – Дедерляйна – потом передумал.

- Burschenschaften – студенческие братства в Германии 19 – начала 20 века.

- плетка и марципан – Кикс дает свой вариант выражения «кнут и пряник». Сильно подозреваю, что в польском это как-то по-другому.

- пальпаторной и ольфакторной (лат., греч.) – наощупь и обонятельно.

- …глаголом жечь сердца людей.. – цитата из пушкинского стихотворения «Пророк».

- сатириаз ( у мужчин) и нимфомания ( у женщин ) – патология, выражающаяся в полностью расторможенной сексуальности и непрерывных попытках ее удовлетворить .

- цитата из доктора Гааза. Он явно был юродивым в истинно  великорусском смысле, отчего даже митрополит московский Филарет его уважал.

- цитата из «Ганнибала». Точнее, из финала фильма Ридли Скотта.

- бывший особняк шведского посольства в Санкт-Петербурге. Внутри – комбинация готики с модерном – отсюда башенка и мраморная волна над камином.

- у Вайнеров в «Евангелии от палача» вычитал что-то вроде  – интеллигент – это плохо образованный человек, много думающий о благе народа. Изуродовал этот тезис на свой лад, учитывая вересаевские «Записки врача» - сплошные рефлексии на эту тему.

- Булгаков,  которого Маяковский ненавидел, с трудом излечился от морфинной наркомании, которую  приобрел  во  время свой практики в Сычевке под Смоленском, и эпизоды  которой, по-видимому, имели  место до  конца его жизни. Сладострастно  описывал ампулы  с содержимым  цвета  крепкого  чая.

- граф  Петр  Андреевич  Толстой, насколько я помню, был прямым предком Льва Николаевича, и  соблазнение  плюс  поимка  царевича  Алексея  была  осуществлена им (совместно с Александром Румянцевым).

- voila la belle morte! – цитата из « Войны и мира» - слова Наполеона, увидевшего под Аустерлицем раненого князя Андрея, прикрытого знаменем. Цитата - ни к селу, ни к городу, князь Андрей умирал много позже.

- филлоксера души моей – лирическое издевательство Чехова в одном из писем к Лике Мизиновой. Филлоксера – болезнь виноградной лозы, уничтожившая в Европе большую их часть.

- Орден Святого Владимира по статуту полагалось носить, никогда не снимая. Владимир на шее – третья или вторая степень – принадлежность к элите.

- Пауль Эрлих – нобелевский лауреат (вместе с Мечниковым), основатель гуморальной иммунологии и современной химиотерапии, создатель сальварсана
( препарата 606) – первого системного противосифилитического средства.

- бубоны – воспаленные и некротизированные регионарные лимфатические узлы при бубонной и вторично-септической форме чумы.

- сулема – хлорид ртути – один из самых мощных антисептиков, а по совместительству – ядов, при  приеме  внутрь  развивается  омертвение  канальцев почек – «сулемовая почка».

- мэй  и  мэймэймэй – разговорное  простонародное  молдавское, к латыни  никакого отношения не имеет. Издеваюсь.

- род Унтилэ – полное фуфло - современная молдавская фамилия. Римляне  действительно  уничтожали  мужское  население  Дакии.

- Domnule, Domine – молдавское  и  латинское  «господин». В  свое  время  я страшно  измывался  над  теоретиками  из  молдавского  Народного  фронта, убеждая  их,  что  они, а  не  какие-то  паршивые  итальянцы,  являются  носителями подлинной, почти оригинальной латыни.

- Калабрия – область южной Италии, глухая провинция.

- Пактол – река в Лидии, богатая россыпным золотом. По греческому мифу, царь Мидас омылся в ее водах, смывая известное проклятие (все, к чему прикасался, становилось золотым), с тех пор река стала золотоносной.

- ecce spectaculum dignum ad quod respiciat intentus operi suo Deus – цитата из Сенеки – вот зрелище, достойное того, чтобы Бог оглянулся, созерцая свое творение.

- издевательство над клятвой Гиппократа. Гигейя и Панакея – дочери бога Асклепия.

- каша была обычной пищей в Риме, в том числе и в армии; хлеб, а тем более пироги пекли по праздникам.

- изуродованная мной «Песня римского центуриона» Киплинга. Я туда воткнул порт Мессемврий ( вместо порта Исхия в оригинале) – чтоб географически было пристойно. А пропо – это единственный случай, когда, пися произведение, влез в источник, в данном случае - книжку Киплинга. Все остальное – из головы. Де профундис, извините за выражение.

- сочинил, что ликторы занимались и дознанием. Не уверен, скорее всего – фуфло.

- если распятый был жив, и нужно было ускорить смерть, ему кувалдой перебивали кости голеней; он повисал на руках, что ускоряло развитие сердечно-легочной недостаточности.

- что-то такое… евангельское.

- Артур Небе, глава крипо ( криминальной полиции Рейха) – один из талантливейших сыщиков в истории Германии, вдобавок диссидюга, Гитлер перед концом войны его казнил.

- и опыт – сын ошибок трудных, и гений – парадоксов друг, – из Пушкина.

- предан без лести – девиз Аракчеева, той еще сволочи, вдобавок барона.

- опять цитата из Ганнибала. Момент, когда он вешает Ринальдо Пацци, попутно вспарывая ему живот – имитируя средневековые изображения Иуды.

- Дон Хоакин Пераль – персонаж романа Фейхтвангера. Я действительно долго искал инфу, и убедился, что Фейхтвангер его придумал. Молодец! Полный фуф!

- quelque chinoiserie, un peu… c’est ridicule (фр.) – какая-то китайщина, немного… это смешно.