я не еврей

я не автор







-------- Пересылаемое сообщение --------
От кого: lilia arbuzova <lilia@lilia.us>
Кому: lilia arbuzova <lilia@lilia.us>
Дата: Понедельник, 30 мая 2022, 10:40 -04:
Тема: Я – не еврей
 
Этo нe повтop.  Этo нoвoe cлoвo.

 

From: Leonid Shvartsman
Sent: Monday, May 30, 2022 7:43 AM
To: AAAAAAA@AAA.AAAA
Subject: Я – не еврей

 

 Марюс Ивашкявичюс:  Я – не еврей.

Так я хотел бы внятно ответить всем тем, кто последние три месяца осторожно об этом расспрашивал моих друзей и близких. Категорически не еврей, то есть, нет во мне ни капли еврейской крови.  Ну и чего он завёлся тогда с этими евреями, что за муха его укусила? – это уже другой, часто звучавший, вопрос.  На него я могу ответить почти дословно:  меня укусил клещ. 

Три года назад я снимал одну сцену на старом варшавском еврейском кладбище, и там он в меня впился.  Мало того, заразил болезнью Лайма.  И так совпало, а может быть, заранее было спланировано коварным еврейским клещом, что, принимая курс антибиотиков, я заинтересовался евреями своего местечка, то есть, их судьбой в моём родном городке Молетай.  И у меня волосы встали дыбом, ужас меня охватил, я понял, что сорок лет прожил в полном неведении, под боком у величайшей беды, даже не догадываясь о ней.  Я знал, что здесь были местные евреи, потому что в Молетай осталось их старое кладбище, соxранились их давние „красные стены“ – длинная,
старейшая городская постройка из слепившихся лавочек, своеобразный торговый центр ушедших времён.

Я знал, что сколько-то было убито, наверное, это те – ярые сталинцы, думал я.  А куда девались другие?  Нет, я такого вопроса, похоже, вообще себе не задавал.  Уехали, эмигрировали в свой Израиль.

Была война, люди спасались, бежали, кто куда мог… И вдруг – клещ, Лайм и осознание, что никуда они не уехали, не сбежали, а были уложены в яму вот тут и застрелены, а на них были положены другие, живые, и тоже застрелены, и снова другие – дети и женщины на трупы своих только что убитых отцов, мужей, стариков… И не „сколько-то“, а несколько тысяч, две трети моего города исчезло за один день, самый кровавый день в молетской истории – 29 августа 1941-го.  И яма – она там до сих пор.  И они там лежат с того дня, уже семьдесят пять лет.  Лежат безнадежно, без подлинной, искренней памяти, ибо те, кто должен был помнить о них, их продолжить, – лежит вместе с ними.  Они не просто умерли или погибли, их история была прервана, она кончились.  Они просто исчезли.

Этим летом, когда мы с дочерью были в Панеряйском мемориале, она меня по-детски спросила:  во сколько раз больше людей было убито здесь по сравнению с Молетай.  Арифметика простая:  тут – сто тысяч, там – две тысячи.  Выходит в пятьдесят раз больше.  Тогда почему меня больше волнуют те, в Молетай?

Я не знал, что ответить.  Возможно, потому что те две тысячи мне как-то удалось воспринять, а сотню тысяч – ещё нет.  Ибо сто тысяч человек – это десять переполненных столичных „Siemens“ арен.  Это больше, чем весь стадион Маракана в Бразилии, на котором я никогда не был.  Чтобы такое воспринять, нужно время, я не могу так вот вдруг выскочить из той скорлупы наивности и безразличия, где провёл сорок лет.