Личное имя и поэтический псевдоним

ЛИЧНОЕ ИМЯ И ПОЭТИЧЕСКИЙ ПСЕВДОНИМ В ЛИРИКО-ФИЛОСОФСКОМ ТЕКСТЕ

В лирическом и лирико-философском тексте личное женское имя часто выступает в качестве поэтического псевдонима. Эта традиция восходит к античности.

В античной литературе псевдоним символизировал некую идею, замысел автора и подчас тщательно скрывал прототипа, реальную личность, нередко заурядную, неприметную, а порой и недостойную любви великого поэта. Эта скрытность автора серьезно затрудняла работу исследователей по идентификации прототипа, стоящего за    именем возлюбленной поэта, как в случае с женскими псевдонимами - Цинтия (или Кинфия) у Проперция и Лесбия у Катулла. Аналогичная ситуация сложилась с определением реальной личности, спрятанной за мужским именем Стелла у Платона.

В средневековой итальянской традиции в качестве поэтонима использовали действительное имя возлюбленной и музы, часто идеализированной и воспеваемой за красоту и женские добродетели. Но часто поэты стремились увековечить в образе возлюбленной  музы, «ангела-хранителя», собственную устремленность к прекрасному идеалу и поэтической славе. Так исследователи обратили внимание на то, что в «Книге песен» Петрарки «любовь к Лауре и любовь к Славе <…> пребывали в тесном единении», на это указывает и устойчивая символика: «Лаура и лавр» [6: 7].

Имя умершей возлюбленной выполняет в поэзии функцию генерализации лирико-философского смысла («направляющего помыслы поэта к высшим целям» [6: 12]) и одновременной деперсонализации (обезличивания) женского идеала, т. е. функцию, противоположную индивидуализации (дифференциации, конкретизации), которая свойственна обычному имени собственному. Реально существовавшие Лаура и Беатриче навечно остались в поэзии, но не как живые характеры или самостоятельные, деятельные личности, а как прекрасные образы, созданные мечтательным воображением Петрарки и Данте. Именно как прекрасные образы Лаура и Беатриче обрели в культуре, литературе и искусстве, в художническом сознании, свою собственную жизнь, порой отдельную от жизни и личности своих создателей. Не подлинные героини, стоящие за конкретными именами, а их идеализированные и поэтизированные образы стали объектами поклонения для последующих поколений, а прославленные поэтами имена превратились в мифопоэтические клише. На грамматическом уровне имена Лаура и Беатриче, оторванные от конкретных исторических личностей, живых прототипов, имевших некогда собственную биографию и индивидуальные черты, сохранили статус классического антропонима, обрели свойства имени нарицательного с положительными коннотациями.

Примером поэтического псевдонима с отрицательным значением может служить имя Лесбия, которое идентифицируют с конкретной исторической личностью – римской матроной Клодией Пульхрой Терцией, уже при жизни заслужившей одиозную репутацию. В мировой поэзии Лесбия обозначает «опасную» женщину и олицетворяет «созидательную и одновременно разрушительную силу» любви. Как видим, по этому конкретному случаю, поэтический антропоним может сохранять «следы» единичности, индивидуальности, биографичности и даже автобиографичности. Благодаря стилистической окраске и оценочной (положительной или отрицательной) авторской характеристике персонажа, многократным эмоциональным обращениям к возлюбленной и упоминаниям ее имени, складывается характерная стилистика образа. Образная стилистика усиливается за счет эмотивного интонирования поэтического имени, вынесения его в название произведения (эмфаза), поляризации значений, использования контрастных приемов – идеализации, ангелизации и, наоборот, демонизации героя (героини).

Обретя дополнительные лирические коннотации, экспрессивные нагрузки, обрастая оценочными эпитетами, поэтический псевдоним проходит «круг метаморфоз» [5: 5], как имагинативных (образные трансформации), так и грамматических - на уровне переходов псевдонима из разряда собственных имен в разряд общих имен и наоборот, оформленных в соответствии с действующими в языке грамматическими правилами. Например, в поэтическом обиходе «моя Лаура» (аналогично: «моя Беатриче») воспринимается как обобщающая метафора, которую можно перевести как «моя любовь», «моя муза» и тому подобное.

Во французском тексте эпитетная конструкция «la Bеatrice de ma jeunesse» («Беатриче моей молодости»), которую встречаем у Ламартина, имеет нарицательное значение, о чем говорит определенный артикль «la» перед личным женским именем Bеatrice, которое носила классическая возлюбленная. Французский романтик, по собственному признанию, создал «свою Беатриче», мечтая пополнить ряды «бессмертных певцов сладострастия» (voluptueux immortels), собиравших розы и мирты уже при жизни [8: 16]. В качестве поэтического довода, а может, и оправдания честолюбивого намерения своей молодости, Ламартин выстраивает ряд поэтов, воспевших возлюбленную музу. Кроме Оссиана, Данте, Петрарки и Т. Тассо, вошедших в круг чтения молодого Ламартина, названы Анакреонт, Бион и Мосх, а также Проперций, заменивший имя реальной возлюбленной Гостии псевдонимом Цинтия (Кинфия). Также Ламартин упоминает Овидия, прославившего некую (вымышленную?) Коринну; Тибулла, который, по свидетельству Апулея, думал о Плании, а восхвалял Делию. Перечисляя примеры, Ламартин называет аббата-либертена Гийома де Шолье (Guillaume Amfrye de Chaulieu, 1639 –1720), имевшего на склоне лет роман и галантную переписку с м-ль Делоне (Mlle Delaunay), а также ныне забытого «галантного» поэта Ш. О. де Ла Фара (Charles Auguste, marquis de La Fare, 1644–1712), упоминаемого в специальной литературе как одного из «последних либертенов» и друга Шолье.
Завершает список Эварист Парни, известный своими «Эротическими стихотворениями», в которых, как и в поэзии Т. Тассо, фигурирует имя возлюбленной Элеоноры (Еlеonore), олицетворяющей радости и страдания любви. Особо следует сказать о поэтониме Элленора (Ellеnore, вариант имени Элеонора), который, благодаря Бенжамену Констану и его знаменитому роману «Адольф», становится романтическим символом несчастной любви и безысходного женского страдания. Для воплощения романтического идеала в поэзии используется также благозвучный псевдоним Эльвира (Elvire). Среди поэтических источников имени Эльвира называют песни Оссиана, где фигурирует его искаженный вариант Эвиралин, и стихотворения Экушара-Лебрена («Elvire et Azor»)[7: 655]. Также вспоминают лирические строки из Эвариста Парни: «Ecoutez-moi, Prudente Elvire…»). Ламартин скрыл за именем Эльвира знакомую итальянку - Антониэллу Иакомино [7: 655], которой посвятил несколько стихов по возвращению из Италии во Францию.
 
Часто авторы давали своим героям «говорящие имена». Ф. Сидни запечатлел в «звездных» именах поэта-рыцаря Астрофеля (греч., «влюбленный в звезду») и Стеллы, его дамы сердца и музы (Стелла в переводе с латыни означает «звезда»), отношения «земного» и «небесного». Такой выбор имен для главных героев Сидни был символичен для той эпохи перехода от геоцентризма к гелиоцентризму [4] и характерного для нее астрономического, звездно-планетарного дискурса. Символическое наполнение имен в смысловых координатах петраркизма, на наш взгляд, не противоречит мнению исследователя о том, что Сидни порывает с «традициями петраркизма как в стилистическом, так и в идеологическом аспектах» [1: 4–9].

В анакреонтических посланиях женское имя часто выполняло идеологическую функцию. У Г.Р. Державина идеологема эпикурейства воплощена в риторических обращениях к «Пламиде» (1770, 1808) [3: 72], «Всемиле» (1770, 1808) [3: 72], «Нине» (1770, 1808) [3: 73] и др., написанных в жанре «подражания», в частности, Клопштоку [3: 269], но иногда имевших реального адресата, как в стихотворении «Евтерпе» (1789), где за именем греческой музы лирической поэзии, стояла реальная личность – М.Л. Нарышкина [3: 38, 415].

Философы и поэты XVIII в. возродили прославленные греческие имена, среди которых обращает на себя внимание имя Диотимы, жрицы, известной из платонических диалогов о Сократе [2: 631]. Псевдонимом Диотима воспользовался Гельдерлин, чтобы скрыть за псевдонимом реальную женщину - Сюзетту Гонтар. Имя Диотима часто вынесено поэтом в название стихотворения, посвященного возлюбленной: «К Диотиме» («К нам иди и смотри на радость…» [2: 275], «К Диотиме» («Солнце жизни! Цветком…» [2: 276], «Диотима» («О приди и утешь», с. 276), «Диотима» [2: 282]. Письма Сюзетты Гонтар к Гельдерлину вошли в литературу под названием «Письма Диотимы» (1798–1800) [2: 395–466, 631].

Как видим, в лирико-философском тексте личное имя возлюбленной может выполнять различные функции: скрывать настоящее имя, сохранять значение символа, выступать в качестве поэтического псевдонима с неким нарицательным значением, интонировать тексто- или смыслообразующие мотивы и в целом участвовать в формировании поэтонимосферы лирического произведения.

БИБЛИОГРАФИЯ
1. Бурова И.И. Антипетраркистские тенденции в сонетном цикле Ф. Сидни «Астрофил и Стелла» // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 9. Вып. I. Ч. II. 2008, с. 4–9.
2. Гельдерлин. Гиперион. Стихи. Письма. М.: Наука, 1988. 779 с.
3. Державин Г.Р. Анакреонтические песни. М.: Наука. 1988. 472 с.
4. Лисович Л.И. Астрономический дискурс в сонетном цикле «Астрофил и Стелла» Ф. Сидни // Вопросы литературы, №5, 2012.
5. Отин Е.С. Словарь коннотативных собственных имен. Донецк, М.: ООО «А Темп», 2006. 440 с.
6. Томашевский Н. Петрарка и его «Книга песен» // Петрарка. Лирика. М., Правда, 1980. С. 5–16.
7. Французская элегия ХVIII–ХІХ веков в переводах поэтов пушкинской поры: сборник / сост. В.Э. Вацуро. М.: Радуга, 1989. 687 с.
8. Lamartine A. de. Mеditations poеtiques; par Jean-Marie, Coolmicro et Fred. Dеcembre 2006. 386 р. [Электронный ресурс]. Режим доступа: