Гимн

     Их связали и затолкнули в грязный сарай. Когда дверь заперли, самый младший, Вадим, с робкой надеждой спросил:
    - Если сразу, блин, не расстреляли, может, на тпруй, не расстреляют?
 Максим, у которого лицо было посечено осколками, сплюнул кровь и сказал:
     - Ты что, не знаешь, стлядь, что они, суки ежучие, с пленными делают? Уж лучше пусть расстреляют на тпруй!
Третий, Пётр, отрезал:
    - Не берут они в плен. Нет у нациков ёжаныхых приказа в плен брать.
 Замолчали, но грохот канонады снаружи не затихал ни на минуту.
     Вадим вспоминал, как прощался с матерью и невестой, Леной, как клялся им, что вернётся живым, здоровым и с деньгами, как обещал, что купит трактор и будет хорошо зарабатывать. До конца контракта оставалось меньше года и в последний отпуск они с Ленкой не расставались…
    Максим тихонько постанывал от боли. Он раз за разом прокручивал в уме неудавшийся бой и проклинал себя за самоуверенность. Вроде бы всё рассчитал, оставил полминуты, чтобы отойти в укрытие, но прилетел снаряд и всё пошло не по плану. Кольке оторвало руку, Максим  стал накладывать жгут и не заметил, как подкрались укропы…
    А Пётр думал о неизбежном. Скоро их выведут и расстреляют. Жизнь вот-вот кончится, и что он ещё может в ней сделать?
    - Мужики, а давайте, когда нас стрелять будут, запоём " Ще не вмерла Украины "?
     Максима аж передёрнуло. Он пнул Петра ногой. Если бы  не связанные руки, Петру бы не поздоровилось.
    - Тпруй! ты, ёж, ещё в ножки им бухнись! Чтоб я их грёбаный гимн запел? С ума ёжнулся? Думаешь, они тебя, стлядь, в свою стаю звездуччую возьмут, что ли?
     Пётр  переждал волну гнева Максима и попытался объяснить:
    - Всё равно расстреляют, хоть Шаляпиным, на тпруй, запой. Я ж не милости у тпруёв этих просить хочу, я хочу заставить их, блин, задуматься!
     Вадим вслушивался в спор, пытаясь найти в нём хотя бы призрачную надежду. Максим, кривясь от боли, попытался усмехнуться:
    - У этих тпруёв тупорылых думалка не выросла. О чём они думать, в звезду, должны?
    - Да хоть о чём, ежать их в жопу, тренировать башку надо, а там, глядишь и до дела додумаются, мать их ёж!
    - И ради этого я вражеский гимн запеть на тпруй должен?
  - Да не враг нам Украина, ёж..
  - А кто же?
  -.. мы с нациками воюем за свободную, блин, Украину!
  - Это ты, когда стрелял, высматривал,  в звезду, нацик он тпруячий или простой укроп? То-то и в плен, на тпруй, попал!
  - Когда стрелял, ёж, не высматривал. Но когда меня стрелять, в звезду, будут, покажу им…
  - Иди на тпруй. Я свой гимн запою.

     Их поставили на краю свежей воронки. Толстый старшина скомандовал: «Готовьсь!», и Пётр запел:
  - Ще не вмерла Украины ни слава, ни воля…
Старшина скривился и крикнул:
  -По предателям своей родины – огонь!
  -..Ще нам, браття-украинцы усмихнётся доля.
     Вадим запеть так и не решился, а Максим, пытаясь заглушить Петра, орал:
  - Славься, Отечество, наше свободное!
Но выстрелы прервали обоих. Пётр попытался ещё крикнуть:
  - За дружбу России и Украины! – но гром выстрелов его заглушил.
     Они упали в воронку друг на друга: Вадим, так мечтавший о мирной крестьянской жизни, семье с красавицей Леной, детях… Максим, больше всего на свете боявшийся показаться трусом или предателем… Пётр, искавший хоть какое-нибудь оправдание последним своим часам и выдумавший, честно говоря, нечто нелепое…
     Они все хотели жить, хотели быть полезными этой земле и все легли в неё.

     И всё же чего-то Пётр добился. Олесь, один из расстрельной команды, шептал в окопе корешу:
  - Я ж, ёж, по своему гимну стрелял! Он спивал, а я стрелял на тпруй…
  - А шо это он, своим, на тпруй, прикидывался?
  - не-е…Не знаю… Не пойму, блин…

    Старшина был доволен собой: с ходу нашёл слова, исполнил приказ без заминки. Но где-то внутри возникало то же - чего это он? А что бы я сам делал? И холодок по спине…