Глава13 красота

метро

Человек в оранжевом жилете построил дом. Он построил дом из картона и еще непонятно из чего. Вокруг одеяла, палатки, матрасы. А дом только у него. И даже что-то наподобие крыльца. Человек в оранжевом жилете сидит на крыльце и пьет чай. Допивает, ставит чашку рядом. Тут бы ему закурить, но в метро не курят, запрещено. В метро можно ставить палатки, ночевать в поездах, играть в футбол на рельсах, дрессировать собак и тихонько ругаться. А вот курить — нельзя. Человек в оранжевом жилете вздыхает и произносит — ни больше ни меньше — монолог.

— Вот ты говоришь — красота. Для меня это капля на листе. Утром, после дождя. Смотришь сквозь нее и там все вообще, понимаешь? Все, весь мир.
Смотришь на него ближе, дальше, с разных сторон. Он то больше, то меньше, и вращается так, как ты сам захочешь. Калейдоскоп, мозаика.
И яркий такой, как в детском сне. Вся красота мира в одной капле дождя. Ничего красивее я в своей жизни не видел.
А что такое солнце — знаешь? Солнце — это когда две трамвайные рельсы вниз с горы. Оно восходит, а свет мгновенно так, вспышкой — по рельсам. И к тебе.
А здесь листьев нет. И дождь не идет. Ни лета, ни зимы. Рельсы наверху ржавеют, солнце не отражают. Сижу вот, смотрю на ступени эскалатора. Пересчитываю. Их пятьдесят две. Иногда пятьдесят одна. Никогда бы не подумал, что буду это знать.
— Вы писатель?
— Я дворник. Разочаровал?
— Писателем, никогда бы такого не заметили.
— Я поэзию люблю.
— А она — вас…

И был вечер.
— Вот как тебе удается замечать во всем красоту?
— А что еще делать, вокруг столько грязи, а не замечать грязь можно только если смотреть на красивое.
Он смотрит на нее. Она делает большие глаза. Ржут.
Старый университетский ботсад, теплая осень. Они на лавке в невероятном сплетении тел и оргтехники. Он, она, свернувшись на нем, как котенок и где-то поверх всего — нетбук. Самые лучшие свои строки он написал именно так. Старик напротив с недоумением смотрит на эту конструкцию, интеллигентно отводит взгляд.
Что это?
Зачем это?
Разве так важно?
Но потом проходят годы, исчезает красота и льется потоком смерть. Дворники в оранжевых жилетах бегут в метро, сирены, вытягивают из душ радость, с неба не ждут ничего доброго, капли дождя отражают черный дым и приходит пустота. Киев ощетинивается ежами и блоками, но среди тревоги и страха зачем-то все еще вспоминается теплый осенний вечер, причудливый индийский танец на лавочке, да еще рассказ, секрет успеха которого знают эти двое.

И был день
И была старая школа в музее Пирогово. Время здесь растворяется, истончается, теряет значение. Маски сбрасываются, а роли можно примерить. Она вчытэлька, а он кузнэць. Не коваль, а именно кузнэць. Полтавский суржик нужно учить в Миргороде, но про Миргороод — больно. А пока у них лавстори из украинской глубинки 19 века. Вчытэлька гарна, молода, опаивает кузнэця приворотным зельем, и он безнадежно влюбен. Проезжий паныч увозит вчытэльку до Киева, а кузнэць, которому забыли дать противоядие, садится на лошадь и бросается их догонять. Не догонит — получится драма. Догонит — трагедия.
Они как дети, примеряют на себя прошлые жизни. В одной хате нет охраны, они проходят втихаря вовнутрь, ложатся на широченной лавке. Ветер трогает листву за окном, он трогает ее волосы.
— А где они детей делали? — спрашивает она.
— Здесь.
— А где дети спали?
— Здесь же.
Делать новых людей никогда грехом не считалось. В хате чисто, светло и легко дышится. Дыши, говорит она, не забывай — дыши. Живи. И волосы падают ей на лицо, и она уже их не поправляет.
В жизни селян, наверное, было все не так. В жизни вообще все всегда не так, как мечталось. Поэтому и есть такие места, как Пирогово — машина времени на стыке времен.

И было утро
А еще были Пуща, тишина, октябрь и мягкий мох под реликтовыми елями. Она спит у него на коленях, она не спала несколько ночей, а у него, как обычно, заснула. Он старается не стучать громко по клавишам, потом престает печатать вообще. Долго на нее смотрит и не выдерживает — начинает аккуратно давить буквы… Рядом с ней еще очень долго буквы сами собой будут складываться в слова, слова в предложения, а мысли — в рассказы.

Она просыпается, и они едут из леса в кафе — поедать пиццу с сырным бортиком и знаменитый шоколадный фондан. Он пробовал фондан в разных местах, но готовить умели его только в Пуще.

В клетках на веранде жили кролики и крысы, в аквариумах черепахи и вообще огромное количество всякой живности. Когда в кафе попал снаряд, оно загорелось. Горела пицца с сырным бортиком, шоколадные фонданы. Сгорели кролики, крысы, черепахи. Сгорела вся прошлая жизнь, без остатка.

Он послал ей фотографию горящего кафе, она не ответила. К тому времени у нее были уже свои памятные места с фонданами, сырными бортиками и прочими радостями, в которых она все также замечала красоту, но делилась ею уже не с ним.
Она любила и безумно любит аргентинские стейки, французские устрицы, вино, книги, фильмы, спектакли. Но ей абсолютно все равно, с кем это делить. Лишь бы одним из двоих была она.

Я влюблена, сообщала она всему миру. Я постоянно влюблена.
Постоянно влюбляться, постоянно предавать.
Бедный ребёнок…
Человек в оранжевом жилете берет в руки метлу и бьёт по дереву, сбивая с листьев хрустальные капли.
И стала ночь.

День восьмой…