Строители

ОГУРЕЧНИКИ
Наступило лето. Весеннее тёплое солнце, наконец, разогрело землю до такой глубины, что можно начинать готовить фундамент для будущее здание, под клуб. В Фофоново, в большой (даже по меркам семидесятых годов прошлого века) деревне, перед этим, зимой, снесли старый клуб и от него теперь осталось лишь намеченное место под строительство нового клуба. Полусгнившие брёвна, обломки кирпичей и остальной материал, местным разрешили забирать себе, из досок можно было выдернуть старые, но ещё крепкие гвозди, обломки кирпичей подходили для огораживания грядок, под огурцы и другую зелень, доски из которых была сделана крыша, не годились даже на летнюю растопку, труху и гниль собрали и недалеко от намеченной площадки закопали под посадку - будущую посадку деревьев, как же без деревьев и кустарников?, всё для молодёжи, для людей. Через некоторое время от клуба осталась лишь память, да выровненная площадка. Местная молодёжь, да и пожилые тоже в деревне рассуждали - к осени построят, пока усадка бруса, заштукатуривание, электропроводка то да сё - через год или два заблестит клуб, да и к этому времени покроется зеленью и всё остальное около клуба, надо потерпеть, а зимой можно и в тёплой одежде, а на что тёплая одежда в холода?, в прохладном клубе и танцы под гармонь, она ко времени - самое время влюбляться и начинать создавать семьи. А для строительства клуба осталось только подыскать достойную бригаду строителей. По поводу поиска толковых строителей собрали даже партсобрание (собрание из актива коммунистов). Собрание состоялось под протокол, в центральной конторе совхоза Шергинский, в парткоме. «Что-бы будка (место установки кино аппаратуры) из бетона, с перегородкой со зрительным залом, перегородка тоже из бетона, запасных дверей побольше и никаких решёток на окнах, печи понадёжнее, печников потолковее, с опытом, и брус просушенный, не поведённый и всё остальное, тоже крепкое» - напутствовал будущее строительство парторг Василий Феоктистович Оскорбин, жилистый, из бывших трактористов, досконально знавший хозяйство совхоза изнутри. «Всё будет, на высшем уровне, рамы и двери вместе с колодами, романовские плотники в центральной мастерской сделают, заранее - они хорошие бондари (мастера по изготовлению деревянных бочек), сработают на совесть, злектропроводку толковые электрики проведут, лампочек накрутят, светло будет, как днём, а строительную бригаду соберём из красноярского отделения, фофоновские хорошие огурцы выращивают, а строители из них неважные, на разборку годные,и  больше к технике тянутся к тракторам, сеялкам..., а тут будут рукастые и сметливые - построят как надо, и даже в первую зиму, людям в клубе будет жарко» - заверил партийное собрание директор совхоза Владимир Иванович Карпов, коммунист. «Так и будет, всё учтено сметой и строительной документацией» - подтвердил слова директора, прораб Михаил Иванович Оскорбин, строитель со стажем, тоже коммунист, потом продолжил - «клуб построим надёжным и компактным, но в один этаж, не как в Красном Яре в два, и печники есть Иван Соловьёв из Кычино (исчезнувшая деревня рядом с Фофоново), Сергей Степанович Конев, для подстраховки будет Андрей Иванович Вторушин из красноярских, фронтовик, опытный, а в помощники подберём помоложе и пошустрее, всё будет хорошо, и как положено с актами выполненных работ, под ключ, заходи и танцульки выделывай».


ЛЕБЕДЕВ
Машину потряхивало, грунтовка со следами гусениц от тяжёлых тракторов, гармошкой подыгрывала движению машины на ухабах дороги. Водителю приходилось снижать скорость, что-бы не угодить на обочину и ненароком уйти совсем в сторону от дороги, в канаву. И хорошо, когда медленнее, пыли меньше. В машине люди, все строители, кроме одного, в кузове, с торца уложен инструмент разный, для строительства - топоры, пилы двух ручки, механизации никакой, семидесятые всё же, ручной труд в почёте. Оно так выгоднее для всех, расценки - «гуляй Вася», совхозному начальству тоже всё равно, осваивай пока дают, главное убедить на верху, в министерстве и кого надо в районе, и, главное, вовремя заявки подавай, план!. Правда, строители хотели прихватить с собою пилу «Дружба» - так называлась с однотактным (один цилиндр) двигателем пила, отечественная, в отличие от современных с двухтактными (два цилиндра) двигателями пилами - импортные, не наши. Так вот хотели прихватить, да бригадир Николай Зиновеевич запретил - «Мне что в нарядах писать, в строке - ручная работа, да ненадёжная она, на заводку не ответная, человека рядом надо, толкового, а потом чадит, неспокойно с ней». Сидит бригадир сейчас рядом с водителем, в кабине, форточку приоткрыл, воздухом свежим дышит, окрестностями любуется, наверное фронт, войну вспоминает, а может забыл её совсем, и поэтому не переносит гарь от дружбы - артиллеристом был в войну, надышался вдоволь этой гадости. Строители тоже головами крутят, уводят в сторону лица, когда ветер хочет колыхнуть в их сторону заряд пылевого облака от машины. Строителей немного, мужики, за сорок, бригада - вместе с бригадиром пять человек. В бригаду зачесался паренёк лет семнадцати, школу закончил нынче, Васька, поступать пробовал в военное училище связи от военкомата, не прошёл по конкурсу, перед отъездом, на ковре перед комиссией стоял, генерал-майор - начальник училища, предлагал ещё раз сдать экзамен, Васька не согласился. Наверное недобор, подумал Васька, вот и уговаривают, взяли бы, но сдавать повторно экзамен по физике не стал. До училища почти не выезжал из деревни никуда, кроме военкомата, в район, а тут повезло, краешком глаза увидел незнакомое, к армии стал готовится, ума набираться, а учёба на профессию и всё остальное потом, после армии. В бригаду сам напросился, сказал бригадиру - «кирпичи подносить могу, раствор готовить, а до кладки печей, на подхвате у мужиков побуду», взял бригадир, добрый, свой, деревенский, да и в нарядах заморачиваться не надо - числился Васька разнорабочим. В кузове сидит ещё один,  кроме строителей, учитель - Лебедев Валентин Иванович, говорили, что он двоюродный брат Александра Твардовского по матери, да, тот самый, что написал поэму «Василий Тёркин». Народ, что полюбопытнее, гадал - за что попал он в наши дремучие места за Байкал, аж со Смоленска?. Фронтовики и повидавшие жизни в лагерях и тюрьмах мужики, женщины, наверняка, думали - за язык, не по своей воле, неугоден стал властям там в Смоленске, но вслух свои мысли не высказывали, а может даже сочувствовали ему, кто знает? - чужая душа потёмки. Со временем прижился Валентин Иванович в деревне, устроился в Красноярскую школу учителем литературы, да организовал из ребятишек инструментальный кружок, по праздникам играли ребятишки, кто на балалайке, желательно со своей, на родительские деньги купленные, а кто со слухом и на гитарах, тоже на родительские деньги куплены, выступали в сельском клубе, людей радовали, отвлекали от серой жизни в деревне - грамотный мужик, приняли его люди, но о своей прежней жизни он не рассказывал никому, может быть только со своей сожительницей Капитолиной Луктьяновной, тоже учителем, делился прошлым, сокровенным. «Подписку дал, точно подписку дал» - додумывали люди, кто поопытнее и испытавшие на себе давление от власти. Ваське приходилось ремонтировать Валентину Ивановичу технику, как-то раз принёс он утюг на ремонт, с волнением сказал - «вот утюг, не греет, помоги, мне надо срочно в клуб, сегодня мои выступают, а рубашка и галстук, видишь какие они, на мне, мятые, неудобно перед людьми, сам-то я не разбираюсь в технических мелочах, помоги, сделай». Минут через пять, держал в руках Валентин Иванович тёплый утюг - утюг заработал, простая неисправность, плохой контакт в вилке, бывает и довольно часто, но сейчас вилки литые, да и утюги импортные, практически не ломаются, а если сломаются, то приобрести дешевле, китайские. Странный он этот Валентин Иванович, подумал Васька - «на рубашке и галстуке не видно ни морщин ни складок и разве люди будут рассматривать его одежду, деревенских удивляла его лысина - на голове ни волоска, лысина блестит, как отмытый самовар, говорили даже промывает Валентин Иванович свою голову слабым раствором извёстки, как бы отмывает себя от чего-то, вроде как от прошлого, от паскудного, а может ещё от чего - поди догадайся». ­«Вот разглажу свою одежду и буду как при параде, спасибо, выручил, отблагодарю, а может деньгами?, сейчас я при деньгах, не то-что раньше, хорошие вы в деревне, простые, хоть о чём с вами говори, но не сейчас, потом перед отъездом поделюсь с тобой, ты поймёшь, ты молодой у тебя вся жизнь впереди и в технике разбираешься, мне бог не дал такого дара, а если-бы дал в мелочах разбираться, не угодил бы к вам деревню...» - закончил свой диалог Валентин Иванович. «Странный всё-таки Валентин Иванович, слова наговорил, будто на уроке литературы, но как говорил?, от себя, от души и в глазах твёрдость, убеждённость, удивляли людей и его глаза - чуть на выкате, голубые, большие, не наши, не местные, у наших глаза поуже, лица пошире, смесь европейцев с бурятами или с татарами, а он чистый европеец и говорит как по писанному, одним словом, точно родня Твардовскому» - подумал Васька, прикрывая дверь за Валентином Ивановичем.  


 ВЕРА
В кузове кроме Васьки, Валентина Ивановича, мужики - Иван Екимович, Дмитрий Михеевич, Алексей Сергеевич, остальные из бригады остались на лесопилке в Красном Яре - стробилы и обрешётку на клуб готовить надо, дело к крыше, можно и не до конца просушенный материал, на верху под крышей, не загнёт под солнцем, а летний ветер, теплом и влагой их на место поставит, пока фронтонов нет, да и гвозди в этом деле главные помощники. «Ты здесь потише - говорит бригадир водителю, молодому парню, (он недавно из армии демобилизовался) - тебе это не полигон, в деревню въезжаем, а за машиной пыль столбом, бабы окна не отмоют после тебя - понял, командир, сбавлю» - хотел было и руку приложить водитель ко лбу, как в армии, но вовремя сообразил - «тут тебе не армия, приказы не к месту, деревня, своя сторона». Пыль и копоть от машины почти исчезли, дома и палисадники открылись, кругом ясность, черёмуха уже отцвела давно, подходит очередь и яблони, скоро середина лета, торопит время завершать намеченные дела на лето, на тепло, сенокос уж на носу, опять косить на островах, вдалеке от дома, а тут стройка, вроде и конец скоро, а работы не невпроворот, задумался бригадир, нахмурился. «Смотри, командир, девчонка, а какая ладная, не наша, не деревенская, видел я таких на целине, во время службы, в Казахстане, увидишь и такая внутри тоска, тоска ..., а тут вот она рядом, притормозим, командир, на минутку» - загалдел водитель, потом нажал на тормоз, не надолго остановил машину.  Девчонка и вправду была хороша, глаза не оторвёшь. Куколка, не насмотришься. Не шла, а летела, будто в облаках, а вокруг яблони в цвету, здорово!, платье светлое, под яблоневый цвет, с ромашками, а волосы тёмные, разливаются под утренним солнцем, блестят, лицо неописуемое, брови черные, в разлёт, не выцветавшие на солнце, а фигура точённая и ножки как у балерины, в руках бидончик, тоже светлый. Мужики оторопели, даже бригадир улыбнулся про себя, наверняка, молодость вспомнил, довоенную, не измазанную войной, просветлел лицом, оживился. «Откуда это чудо, надо же, чистая какая, светлая, так-бы смотрел и смотрел» - проговорил с тоской Николай Зиновеевич. В кузове мужики тоже залюбовались красотой девчонки. «Это откуда такая пташка залетела в наши края, смотри Васька, чем не невеста, на всю жизнь радость, сватайся, пока по рукам не пошла» - острит Дмитрий Михеевич, озорно поглядывая на Ваську. «Куда ему, Ваське, теперь женитьба, не к чему, армия светит за спиной, а девка пропадёт в наших краях без присмотра, пойди найди толковых женихов теперь, они всё больше к водке тянутся, тут даже развлечения в клубе не помогут» - с сочувствием к девчонке произносит Алексей Сергеевич, приглаживая кудри, чёрные как смоль, цыганские, наверное, тоже как и бригадир вспоминает свои молодые года. Иван Екимович глаза не отрывает от увиденного, в голове возникает прошлое, лагерное, на Колыму попал по молодости, по глупости, за колосок хлеба, навидался там на Колыме разного, из деревни, губкой впитывал новое, ранее не испытанное, зрелости жизненной набирался, благо было у кого, кругом такие же как и он бедолаги, неокрепшие умом, да бывалые зэки, со стажем, сейчас же он поражён красотой девчонки, радуется за неё - «на свободе она, таких при первой встрече в лагере охранники или лагерное начальство к себе притягивали, подкармливали, использовали на полную катушку, а если заартачится зэкам отдавали, кто в прислуге у лагерного начальства был, отдавали на личное усмотрение, на переделку». Валентин Иванович, как и мужики разглядывает девчонку, развернулся всем телом в сторону девчонки, рассматривает с ног до головы, восхищается, глаза заблестели, замаслились - «такую не встретишь даже у себя на Смоленщине, откуда она здесь в гнилых местах, точно не по своей воле, как и я, по судьбе».  «Ты зенки свои прикрой, не ешь глазами девку, не по зубам она тебе, старому, али своей теперь не хватает, наверное, без подготовки, без ласки всем телом наваливаешься на неё» - услышал Валентин Иванович от рядом сидевшего Ивана Екимовича. Притупился, замер Валентин Иванович, «поделом мне, в самую точку угодил Иван Екимович, хоть и деревенский, красавец, простяга, а на расстояние чувствует нутро человека» - опешил Валентин Иванович, потом блеск в глазах заглушил, успокоился.  «Вера, Вера - кричит Васька девчонке - постой, постой, это ты?». Остановилась, блеснула глазами, взмахнула свободной рукой Ваське, узнала, заулыбалась, окончательно очаровывает всех девчонка - «приходи ко мне я буду ждать тебя, сегодня приходи, я дома, вот мой дом, рядом, найдёшь» - кричит Вера в след, удаляющейся, машине. «А голос, голос какой, ангельский, чистый, будто детский, чудо, девчонка» - вновь, растревожился Валентин Иванович и ему хочется уйти в свою молодость, наивную и чистую.  «А что вспоминать-то? Война всё поломала, не до мелочей, всё как в тумане, выжить бы, потом плен, фильтрационный лагерь, отпустили, на власть озлобился, диссидентом стал - статейки разные писал, в стол, выжидал, может понадобятся, напечатают, со временем, в какой-нибудь газетёнке, вслух свои мысли при учениках высказывал, донесли, статью приписали, даже брат двоюродный не помог, скоро всё закончится!, а чем новую жизнь начинать?, молодость позади, радость только со стороны, как от этой девчонки и вправду чистая, она эта девчонка...» - задумался Валентин Иванович, в сон потянуло его, не удержался, на минутку задремал, прислонился к Ивану Екимовичу плечом, окончательно успокоился, замер, замер до первой колдобины на дороге.


ПИЛОРАМА
Время к обеду. На лесопилке всё готово, мужики машину ждут, отдыхают сил набираются, руками грузить придётся напиленный материал, и как всегда, через пупок. Не то-что сейчас, без погрузчика или стрелы никуда, механизация кругом, даже винт какой подкрутить, шуруповёрт подавай, а окна теперь пластиковые, для мытья приспособленные, готовые, деньги только подавай на приобретение новизны по дому или куда ещё, и как всегда вовремя, и желательно побольше, на компьютере рассчитают профиль на фасад теперь, для дома и не только, хоть на что, и размеры окон просчитывают на нём же, без щелей окна будут, как у романовских бондарей когда-то, комар носа не подточит. Сидят мужики, в тенёчке о жизни рассуждают, рядом подростки крутятся, гогочут, на разных ногах подпрыгивают, воду стряхивают с себя и из ушей тоже, после купания в реке, в Селенге, у Креста. С мужиками тракторист с бульдозера - бульдозер единственная механизация, здесь на лесопилке, не считая пилорамы, «рама», так называет её Никита Павлович, он старший на лесопилке. На курсах побывал Никита Павлович, а «рамой» называет пилораму, Никита Павлович хваткий и рукастый мужик и за словом в карман не полезет, а это слово не принял душой, не запомнил. А разве главное здесь на лесопилке пустые слова? на лесопилке в почёте хлёсткие, по делу, даже и в момент тишины, разговоры, как сейчас в обед. «Вот сидим мы здесь, на лесопилке, омуль с запашком едим, огурцы фофоновские пробуем, по стопке пьём, о жизни рассуждаем, а земля под лесопилкой освещённая, непростая, теперь хламом заваленная, не правильно это, а кто помнит времена, когда колокол по престольным праздникам из  Кудары (Байкало-Кудара) ветром баргузинским душу бредил, завораживал. Кто?» - спрашивает Никита Павлович, то-ли себя, то-ли мужиков. «Я помню - говорит Александр Сергеевич, родной брат Алексея Сергеевича, светлый, в отличии от темноволосого и чернобрового брата. В деревне погодки называют Александра Сергеевича - Сашка Белый, зовут уважительно, по-свойски, Александр Сергеевич не обижается, погодки всё же, но бывало выпьет лишнего, начинает словами сыпать, других не слышно, мог и за топор схватится, мужики - строители об этом знают и вовремя прекращают пьянку. Тракторист о святости земли у Креста слышал краем уха, но вопросов об освещённости земли не задаёт - «давно это было, говорят ещё до войны, до моего года рождения и нечего голову забивать лишним...». Подростки заинтересовались, окружили Никиту Павловича и Александра Сергеевича вопросы задают, подробностями интересуются, сами трясутся от холода после купания, рубашки натянули поверх голов, слушают, рты приоткрыли, в себя впитывают рассказ Никиты Павловича, да головы разворачивают в сторону Александра Сергеевича, когда тот поддакивает Никите Павловичу, точно в одной бригаде работают они, друг друга без слов понимают. «Этим интересно, на всю жизнь запомнят, возраст подходящий для нового, что услышат, всё для них правда, а может и правда, святая под нами земля, освящённая?» - засомневался тракторист, повнимательнее прислушивается к разговору, папиросу закурил, задумался. ( о месте , о Кресте можно прочесть в рассказе ПАЛКА, или на ссылке).
9/

 ВОДИТЕЛЬ


Бригадир отправил Ваську за материалом на лесопилку в Красный Яр. Перед этим Васька и водитель пообедали с мужиками, мужики выпили по две стопке и Ваське перепало тоже, подали стопку, поделились. Водителю не подали, за рулём. Обед приготовили рядом со стройкой, на тагане, чистый воздух, уха из свежего омуля, да водка, сделали своё дело - на сон потянуло мужиков, в запасе ещё час или чуть побольше, и неважно сколько, на сдельщине, а работать на свежую голову и отдохнувшим одно удовольствие. Мужики о девчонке у Васьки не спрашивали, лишь изредка поглядывали на него во время обеда, присматривались уже не как раньше, по новому, почувствовал Васька, вопросы впереди, под настроение. Сейчас же он с водителем едет в сторону Красного Яра, как приказал Николай Зиновеевич, за материалом под крышу, который нужно ещё уложить после доставки, работы много и вряд-ли удастся Ваське попасть сегодня к Вере. «На душе муторно, но работа есть работа, сам напросился, а если бы не в бригаде был, не увидел бы сегодня Веру, судьба» - смирился Васька с ситуацией, с водителем заговорил, спросил о Лебедеве, довёз ли до места Валентина Ивановича, а в какое место довёз не стал спрашивать, зачем это Ваське, довёз и ладно. Водитель, чтобы не задремать за рулём, после сытной ухи, охотно разговорился с Васькой, потом вовсе верх берёт в разговоре, вопросы задаёт, всё о девчонке спрашивает, мол откуда знаешь, познакомить просит, потом советует Ваське на шофёра выучится перед армией, мол в армии шофёром можно и «мир» посмотреть, не то что около тумбочки дневальным или на пост с автоматом - служба за проволокой, за забором, тоска!. Прислушивается Васька к советам водителя, а у самого мысли о Вере, не избавится от них не отмахнутся, влюбился, что-ли?, о любви кое-что знает Васька, запомнил это чувство, парнишкой не раз влюблялся в девчонок, потом скоротечная любовь проходила, а это чувство к Вере застряло, как заноза в пальце, под ногтем, болит, саднит. Васька поделился с водителем о Вере, как познакомился и где и откуда их вместе с матерью выселили в Фофоново, с каких краёв. Потом пожалел, что поделился, сначала полегчало, а когда водитель замолк, пожалел. «Точно, она с Казахстана, с целинного края, много там таких, хоть половину выселяй в глухие места, повидал на целине, на уборке, в конце службы пришлось повидать - разговорился водитель, загорелся и полетело из него - сами в кабину, на нас солдатиков прыгали, не захочешь, а посадишь, целина!. Голая степь, без горок, а поля, поля - километры, без конца и края, комбайны с тряпками, повыше, на шестах - издалека видно, и как люди на параде, с флагами, а потом тоска, тоска..., если кабина без девчонки - водитель продолжал - твоя тоже, точно, не с одним водителем - солдатиком каталась по полям, раскрепощённая она, не то-что наши клуши, при встрече глаза в землю уткнут, гадай что у неё на уме, нравлюсь или нет, хоть и красившие Веры есть, но твоя огонь, на расстоянии греет!. Уступи, познакомь, тебе всё равно в армию, а Вере со мной в самый раз, со мной она как за пазухой у Христа, проверенный я жених, целиной, армией проверенный, надёжный, уступи, не уступишь, сам возьму, я знаю чем взять, без насилия возьму...». Молчит Васька, не знает что ответить, но точно знает, не подлежит его Вера дележу и тем более уступкам, хоть и в надёжные руки, не подлежит и точка. «Хорошо говорил про армию водитель, образно, убедительно - задумался Васька - а может точно шофёром, к весне выучусь, а вот на целину, если придётся, не ногой, только по приказу, лучше уж в части, за забором, у тумбочки, а то стану, как этот водитель, наглым и хамоватым». 


КЛУБ

В фойе клуба, в центре стол, сколоченный на скорую руку из досок, накрытой чистой скатертью, под досками опоры из низких козлов, высокие стоят у стен для конопатчиков бруса, стыки между брусом конопатятся мхом и мох между брусьями тоже, не пакля как теперь, сейчас пакля лентой, раскрутил вдоль бруса, шканты сверху, сразу через два бруса и ряд из двух брусьев готов. В семидесятые же, на точность глаз и твёрдость рук, на мастерство и опыт строителей больше надежды. Клуб под крышей, потолок на месте, на потолке толь, засыпанная сухой землёй, вместо утеплителя, под кирпичные трубы разделка, всё как надо, по пожарной безопасности и монеты насыпаны под матки - на стыке стен и матки, на счастье и на долгие года.  Васька укладывал монеты, попросил бригадир, «Ложи монеты в ряд, одна к одной, у тебя руки чистые, молодые, временем не замазанные, как и у твоей девчонки, дай бог, клуб простоит не один десяток лет, надо чтобы простоял и простоит, людей будет радовать» - говорит  с уверенностью Николай Зиновеевич, потом кувалдой загоняет брус-матку на шканты, на своё место.
За столом бригада и водитель рядом с Васькой, печники Иван Соловьёв, Сергей Конев, мастер по строительству Василий Ключерёв, короче, все кто непосредственно причастен к строительству клуба. Стол уставлен разнообразной закуской. О блюдах хочется подробнее и по порядку. Все яства приготовлены местными, фофоновскими хозяйками, всё натуральное, не то-что сейчас, из щуки, например, котлеты - не наешься, гарнир из свежей картошки, колобки, тоже из щуки, они эти колобки, белые, плотные от белков яиц, омуль отварной и солёный с душком, даже есть отварной осётр с головой, выловленный кем-то из строителей, в Селенге после Петрова дня, лежит он сейчас, разрезанный на дольки, лежит на длинном фарфоровом блюде, в центре стола, посмотришь, слюну не остановить. Икра омулёвая в пиалке, да не в одной. Мясо отварное, ещё тёплое, парит, лежит горкой, в посуде, тоже по центру, хлеб домашний, круглый, из русской печи с утра вынутый, порезанный ровно, без крошек на клочках газет, ближе к людям. И огурцы и помидоры, лук репчатый, головками, перья лука косой на столе распластались, всё свежее с грядок. И люди причесались, руки и лица помыли у входа в клуб, чистым полотенцем протёрли мозолистые руки, вместо салфеток на столе газеты, кучкой, кто захочет, тот достанет. На печке, в углу, которая ближе к столу, чай зелёный с молоком, чуть подсоленный, бурятский, в эмалированной кастрюле, млеет, шумит, своего часа дожидается. К чаю хворост, вафли, во рту тают после зелёного чая. А как же без достойного стола, ведь день строителя, да и работа по клубу к концу, к зиме - двери распахнутся, для людей, для молодёжи.  В другом конце фойе, тоже печка, немного протопленная как и первая, для просушки, так надо, печники знают как надо правильно прокаливать сложенные  печи. В фойе не жарко, хоть и август на носу, Ильин день прошёл, прохладой накрывает теперь по ночам, землю, нашу, сибирскую землю. С теневой стороны клуба, открыты окна, для свежести, для людей. Сквозняка не надо, не до конца просушенные печи не любят сквозняков и людям сквозняк тоже не к чему. Сегодня день строителя. Начало августа. Василий Ключерёв берёт слово первым, поздравляет строителей, про премию говорит, всем премия досталась, никто не в обиде. Клуб пока недостроенный, отделки требует, покраски, но главное позади, до дождей клуб под крышей, а отделку можно и в дождь, в дождь равномерно краска ложится на дерево и высыхает тоже равномерно. Клуб всё же, не сарай какой, глаз должен радовать, людей радовать, от серости деревенской отвлекать, так думал, наверняка, каждый из строителей и не только из строителей, забегали ребятишки, головами крутят, радуются, заходили и местные в возрасте, серьёзные - уходили успокоенными и довольными. Строители выпивают. Водителю, как и в обед, не подают - впереди развозка людей, водитель не в обиде, понимает, сегодня не его праздник, его праздник по пятницам, в конце рабочей недели и главный праздник - день шофёра, не за горами, в октябре. Он знает, что перед развозкой, сунет Николай Зиновеевич в его карман бутылку водки, завернёт осетра, омуля солёного в газету, скажет- «вечером выпьешь, дома, за нас выпьешь, сегодня наш день, наш праздник». После третьей за столом разговоры, разные, о работе молчок, наговорились вдоволь во время работы, а сейчас хочется отдохнуть, душой отдохнуть.
В середине застолья за столом песня, начинает Никита Павлович, мужики подхватывают, кто как может.  Лицо Никиты Павловича от природы красноватое, а тут пунцовое от водки и песни, поёт как будто сам в степи...
Степь да степь кругом,
Путь далёк лежит,
В той степи глухой
Умирал ямщик
И, набравшись, сил
Чуя смертный час,
Он товарищу
Отдавал наказ:
Ты, товарищ мой,
Не попомни зла-
В той степи глухой 
Схорони меня...
Льётся песня не хуже чем со сцены, хорошо Ваське, как будто вторую семью обрёл, легко на душе, спокойно и в армию идти не страшно, пытается подпевать, не получается, голос неокрепший, молодой, «ничего, голос окрепнет в армии, в строю, на парадах, там тоже песни поют, больше патриотичные, но эту пронесу, в душе пронесу, не забуду, как забудешь?, если за душу берёт...» - задумывается Васька, сливается с бригадой, душой сливается. 


ВАСЬКА


   «Хороший ты парень, Васька - говорит Иван Екимович - простой, добрый как я в молодости, плохо быть простым, всех оправдываешь, а тебе скоро в армию, а там не лучше, чем в лагере, рассказывали мне, знаю - потом Иван Екимович продолжил - тянись к тем, кто в поиске смысла жизни, а те, кто определился по жизни - не попутчики тебе, подставят в тяжёлый момент, а таких людей в армии, как и в лагере, пруд пруди». Слушает Васька Ивана Екимовича, на ус мотает, Иван Екимович в бригаде уважаемый человек, как говорят - неформальный лидер, его слова не обсуждаются, к нему прислушиваются, уважают, за его спиной мужики говорят - «добрый Иван Екимович, муху не обидит», и как не прислушаться Ваське к советам Ивана Екимовича, грех не прислушаться!. И Васька прислушивается, «девчонка у тебя - говорит Иван Екимович - чудо, береги её, да как ты сбережёшь её?, армия тебя ждёт - потом добавляет - тяжело тебе будет, но ты выдержишь, у тебя светлая любовь, с ней в лихих местах легче, даже если не дождётся тебя Вера, прости её». Другие мужики, из бригады, тоже советы дают, происходит это на следующий день, после застолья, и после того как они по приезду из дома, опохмелились после вчерашнего, расслабились, к работе пока не тянет, больше к разговору, вот и советуют разное, может и полезное, поди проверь!, у каждого своя жизнь, прожитая собственным сердцем и своим умом. «В морской флот просись, в море, служил я на море, четыре года отслужил, знаю - говорит Алексей Сергеевич - не служба, а мёд, командиры и матросы, все заодно, не то что на суше, море и мы матросня, всё едино - потом он продолжил - сейчас служба на флоте всего три года, не заметишь, просись, а про девчонку забудь, море поможет забыть!». «Наговоришь тут Ваське, расслабишь парня, а ему слабость не к чему, не ко времени - говорит Дмитрий Михеевич Алексею Сергеевичу - ему к трудностям надо привыкать, к лишениям», потом Дмитрий Михеевич делится своими годами во время службы в армии, на востоке, во время войны - «японец рядом, ждёшь его каждый день, жратва скудная, кто не выдерживал, на запад, на немца, добровольно, или построят в шеренгу, и каждый четвёртый в эшелон, на запад, на бойню, страшно!, а сейчас китаец рядом, про Доманский помните? от азиатов всего жди... - заканчивает Дмитрий Михеевич разговор, напутствием Ваське - женись Васька на девчонке, женись, пока она рядом, уплывёт, выскользнет из рук, всю жизнь потом жалеть будешь, проси её руки и под венец вместе, дождётся тебя она после этого, кольцами будите связаны, навеки, женись!».
  «Мы расстанемся - говорит Вера Ваське - скоро закончится наша ссылка, уедем, домой в Петропавловск (Северо-Казахстанская область Казахстана), сейчас предприятия уже построены, много их, для военных строили, нас выслали как неблагонадёжных, на время, скоро мы будем дома, нам придётся расстаться, мы не сможем встретится - город закрывается для посторонних». Вера говорит, а Васька не может от неё  оторвать глаза, в руках у него букет полевых цветов, он всегда приносит цветы Вере, Вера любит цветы, любит когда их дарят и другие, от Веры пахнет парным молоком, губы пропитались молоком, ей нравится  парное молоко, Вера от парного молока без ума, молоко покупают они с матерью у соседей, сразу после дойки, по утру. Вера носит молоко в бидончике, бидончик светлый и от Веры сейчас Ваське тоже светло, но до него не доходит смысл слов Веры. «Я найду тебя, прорвусь через закрытый город, дай время, я найду тебя, подожди всего лет десять, это так мало, только дождись, и мы снова будем вместе до конца жизни» - заверяет Васька Веру. Они расстаются, расстаются навсегда, между ними станет пропасть из времени и закрытый город, каких было полно в те времена, в советские. Васька окажется в этом городе, ровно через десять лет, он будет работать, по окончанию вуза, конструктором на секретном предприятии, он будет искать Веру, но он не найдёт её, закрытый город поглотИт Веру. Со временем Васька тоже полюбит парное молоко, оно будет напоминать ему о Вере, о фофоновском клубе, о строителях, но это будет в будущем, сейчас же, снова весна, но эта весна не для Васьки, Васька уходит в армию, сам уходит, он готов к испытанию армией, у него в кармане водительские права, в кармане простой кошелёк, в кошельке крестик, крестик зашила его мать, о нём узнает он по возвращению из армии, через два года, с этим крестиком в войну прошёл его дядя, через пекло прошёл, цел и невредим вернулся домой, к родным.
Машина с призывниками около дома Васьки, всё готово к отъезду, Мария Петровна, соседка напротив, молча тянет Ваську в дом к русской печке, открывает заслонку, в печке - чернота, Васька понимает без слов, что ждёт его впереди. Мария Петровна знает, что делает - она своих сыновей провожала в армию, а их около десяти и муж Ефим Егорович тоже в черноту заглядывал, когда на фронт уходил, все вернулись живыми и здоровыми, вернулись с наградами и благодарностями.
Машина колесит по деревням, собирает призывников с деревень, люди узнают это по платочкам в руках парней, парни машут платочками вслед приветствующих, прощаются с деревенскими, кто на время, а кто и навсегда. Призывники проезжают и по Фофоново, проезжают мимо клуба, клуб блестит краской, окна светлые, отмытые, стоит клуб теперь среди подрастающих деревьев, кустарников, около клуба газончики, цветы пока не распустились, но они распустятся, зацветут позже, к лету, уже без Васьки. Васька сжимает в руке платочек, комочком, он прощается со своей деревней, с клубом, и с юностью на душе у него спокойно и впереди у Васьки не только тревожные дни и ночи, но светлые дни и теперь он окончательно готов к службе в армии. 

Май 2020г