Глава 10

Флешбэк. Сны

Ей снились сны, она ими делилась. Обычно слушать чужие сны довольно тягостно. Но она умела рассказывать их как легенду, как сказку. Рассказывала и проживала заново, увлекала в свою жизнь, за собой. Говорят, что настоящий рассказ похож на сон. Все ее сны были настоящими рассказами. Некоторыми она делилась со всеми. А некоторыми — только с ним. И всегда первым — с ним. Светлые, тревожные, грозные, страшные. Глупые — никогда. Ее красивая головка четко сбивала в единую стройную систему все свои воспоминания, впечатления, прочитанные книги и накопленный опыт
— Я бы хотел тебе глаза вырвать, — повторял он фразу из любимого фильма, — и себе в череп вставить, чтобы видеть мир таким, как видишь ты.

— А не пробовал смотреть на мир своими? (Сколько же в тебе жизни, если б ты знал…)

Не такими уж их глаза были одинаковыми.
Свои сны он видел редко, а запомнил только один. Жена моет стекла со стороны улицы, а он смотрит в окно. Она поскальзывается, протягивает к нему руки, смотрит в глаза и медленно падает с десятого этажа.
Примерно так все и случилось в реальности. Этот сон он ей не рассказал, но она все равно его разгадала. Два свинцовых камня в животе тащили их обоих на дно, а в таких водах плавать они не умели.
Удивительно, что так долго продержались.

метро


Проспект Победы, Оля. Оля бухает второй месяц и в основном — боярышник. В последнее время она лежит в одной позе, изредка стонет и поднимает голову, когда Витя-муж дает ей немного выпить. Есть перестала неделю назад. Витя пришел советоваться к психологу. Получить помощь, как родственник пьющего человека.
— Сешен, сингл сешен, — говорит супервизор.
Моя ты радость какая тут сешен, тут же все ясно.
— Витя, кто ей носит выпить?
Витя путается в показаниях, из которых ясно, что выпить носит лохматый инопланетянин, похожий на него самого. Он же и дегустирует боярышник перед подачей его для Оли.
Витя, почему ты грустный? Оля пьет. А почему Оля пьет? Потому что я приношу.

Дальше становится не смешно. Олю трясет, у нее отеки, бешеная аритмия и на семь пальцев опущена печень. Дожить до победы у Оли не получится. Скорей всего, не получится дожить и до послезавтра. Время — 12, нужна госпитализация.
Все работники станции по очереди кричат: Оля, кончай бухать! Ребята, объясняет он, если Оля сейчас резко прекратит бухать, она умрет. Странно, говорят работники и через пять минут кричат снова: Оля, кончай бухать! Я никуда не поеду, кричит им Оля. Оля, поехали, там дадут выпить, говорит он.

Постепенно она, как типичный алкоголик, закручивает вокруг себя всех семьсот жителей станции. Разбуженные ее криками, они подходят и говорят: Оля, кончай бухать!
Скорая забирать Олю отказывается, скорую уговаривают до начала второго. Потом долго ждут, когда сработает сигнализация и откроются ворота. На ручных носилках Олю вшестером несут в машину. В Оле сто пятьдесят два килограмма, голая грудь свисает с носилок и тащится по полу. И это она еще неделю не ела. Когда закрывается дверь, доктор Саня говорит: все, пацаны, Дюймовочку сдали, пошли допивать боярышник.
Недалеко от станции слышны отлеты. Темно.
Через три дня Олю после медикаментозного детокса, вернут на станцию, и Витя принесет ей боярышник.

Флешбэк. Пятнадцать

— Целуй меня. Почему ты меня не целуешь?
Она вдруг становится пятнадцатилетней девочкой и целуется как пятнадцатилетняя. Похоже на первый поцелуй не с ней, а вообще — на первый поцелуй в жизни, где-нибудь летним вечером в пионерском лагере или на вечеринке, в темной комнате, под плакатом с группой Кино. Робкие, настойчивые губы, легкие прикосновения и вдруг за ними — сдержанная ярость далеко уже не пятнадцатилетнего подростка.
Второй день их первой встречи. Сколько же в тебе жизни…

тринадцать


Секрет молодости давно известен. Если в тринадцать лет вы начинаете пить и принимать наркотики, то в сорок вам остается тринадцать. Эмоциональное развитие нарушается и вечно пьяный будет вечно молодым. Интеллект долгое время может оставаться высоким, опыт будет копиться, но реагировать на жизненные ситуации вы будете на уровне подростка. Психика приспосабливается под химию и до определенного момента можно жить. Если выживешь.

Когда долго употреблявший человек завязывает, нейронные связи разбиваются вдребезги, приходится учится заново жить и реагировать на жизнь. Внешне — человек, внутри — эмоциональная развалина. Где-то здесь у них начался второй круг ада. Они уверенно пошли по нему и посредине сломались.

В какой-то момент казалось, будто она понимает, что делает. Уверено и мощно войти в жизнь женатого мужчины, после двадцати лет его брака и троих детей, вырвать из семьи, убедить поменять полностью отношение к самому себе и жизни вообще, поддержать, стать опорой, наполнить смыслом, помочь поверить в себя, в нее, в людей. Сломать все защиты и барьеры, которые он так долго строил, чтобы выживать в этом океане боли, который окружал с детства.

С его помощью и поддержкой решить свои собственные многолетние проблемы, перерезать одним махом прежние отношения, убить свой опостылевший брак, сменить места работы. Пройти вместе огромный путь предательств, слез, изломанных человеческих, детских и взрослых судеб.

А потом просто сказать: я ошиблась. И выбросить, избавиться жестоко и без сожаления, как избавляются от сообщника, как от свидетеля, как от напоминания.
Он читал ее тексты, которые пишут психологи, чтобы презентовать себя и приобрести клиентов и понимал, что счастье в неведении. Да, она сама верила, что живет так, как пишет. Когда-то в это поверил и он. Но вот они, как в зеркале — плоды всех написанных текстов, всех прочитанных книг, всех проведенных арт терапий.
Она оставила его изуродованный труп и еще много трупов в кровавой каше позади себя и начинает новый лист прекрасных и светлых, полных надежд отношений. Война, пишет, она, как много война обнажила. Милая, ты не представляешь — насколько.
В последнее время, словно больные Альцгеймером, они пытались пробиться друг ко другу в редкие фазы просветления. А фаз становилось все меньше.

— Если умрешь, к тебе не притронусь. Позвоню жене и попрошу забрать из офиса тело.

Рядом с ним чувство юмора ее давно уже покидало.
Они договорились дать себе год, поработать над собой, стать на ноги. Не идиот же он, она явно давала надежду.

— Я приду к тебе в гости, когда ты снимешь свою квартиру.

В переводе это значило — когда из побитого болезнью, клинической смертью и судебными исполнителями овоща, ты опять станешь молодым, дерзким и уверенным мужиком, который целовался с ней под фонарем.
А ведь он сделал это. И вот тогда она воткнула нож в спину.
Иногда не выдерживали, кидались друг к другу вновь, расходились, ругались, молчали. Время от времени возвращалась, обнимала, грелась у еще теплого, не совсем добитого тела и говорила: «Только это ничего не значит, пожалуйста, не нужно никаких надежд». Он молчал, прижимал еще крепче. И все бы хорошо, но ведь что же это, как не обещание на закате, что это, как не давать надежду?
Через какое-то время нашелся тот, с кем она опять почувствовала себя пятнадцатилетней девочкой.
Сколько же в тебе жизни? Зачем ее столько?

— Мы попробовали и у нас не получилось — сказала она.
— Я просто умирала, — с надрывом в голосе.
— Он уничтожал меня.
— Я ничего ему не должна.

Так солнышко. Все так. Только вот ему сообщить ты об этом забыла.
Он все еще ждал ее в своем доме, когда стали рваться снаряды, ракеты. Но ни одна ракета не взорвала его так, как известие о будущей свадьбе.

Он долго смотрел на скупую, раздражённую смс с просьбой не беспокоить никогда никогда никогда больше и понимал, что прямо сейчас, немедленно, нужно забанить и забыть. Забанить на фейсбуке несложно. Несложно удалить фотографии, чаты, смс. Сжечь всю одежду, которую она дарила, выбросить в реку все ее безделушки со смыслом, которые он таскал. Удалить, сжечь и забыть все рассказы, которые он написал для нее и о ней, порвать открытки, записки, письма, которые она написала ему. Все это можно сделать и он это сделает.

А вот что делать с родинкой между грудей?


Рецензии