Очи конечности

Деяний ряды, идущих без пользы,
Провалы вперёдшие на ограни́цах зарассветных дней,
В межи погружаются с миганьем очей,
Репейником краснеющих от видения,
Того, что взгребается в единый брена кусок.

Замордованный взор от одного однобаченья
Снисходить усё нижей с наба на зёмь.
Кода-то и тебе было во нравость любопытства
Глазами встревать в чёрнящий небосвод с миганья светил,
Покровом серых оболок стеля́щихся под ними.
И на дневной свет солнц с зарниц
С жаждой приветать.
Но когда это было — глупость сей час,
В затёртом памяти куске,
Прямо кажущимся дурным развлеченьем
Твоих прошлых веков.

Хрусталик же твой нежен,
Зрачок обесцвечен в сравнении времени,
Всё меньше зеркалит притяженье затруд,
А болей чернеет от зрива серо́т.
Оно впитает внутренний дожжь,
Омоет око́ймы, да всё как и вновь
Сушённость и болечь, не возможность глядеть.
Опостыли противием миры этих Свет.

Усё с разо́м каждым разумеешь,
Что твоя речь не доходит до иных тел живых,
О том, что слова не выразительны, звуки скупы,
До очей ни своих, ни чуждых не достигают посылы,
Как пеплом в швыряясь — всё одно мутнота.
Али наискози́на...
Что ни пиши, как из уст облопавших не реки
— Единости целой невнятья конец.

И руци кривы,
Как ни правой, ни левой.
И ноги не те,
Деревяница слабости разных костей.
Не ходят, не делают потребного,
Как словно приставленные,
Ни на что не способные
Шматки материй людской.
А глава лишь навершие
Бренливой обшивки чахнущего остова отсутствия.
Коробка из под курева, неиначе никак.

Печаль огорчённой жалости ток прозябает тебя,
По целому телу, вытекает из глаз,
Печатает пальцами рук,
Гуденьем ноет в ногах...
Слова отпечатаньем проливаются
Как стрёкот стаи обнаглевших сорок.
Что проще уж выстрельнуть в надоевший оброк,
Да только и ясно, как забытое небо,
Что у каждой жизни свой срок...
Не мешай злой природе вести свой игр урок.