Инь и Янь

                -- Папа, а что означает знак Инь и Янь?
                -- Ну, это, когда мальчику понравится девочка,
                он всё старается дёрнуть её за косички.



Он бил её с удовольствием, с каким-то наслаждением, не испытывая ни угрызений совести, ни жалости, ни какого-либо сочувствия к изуродованной человеческой плоти. Она уже не плакала, а только вздрагивала и выла, а он, уже изрядно подуставший, всё опускал и опускал на неё свои костлявые кулаки, пока не изнемог и не сел на неё, как на мешок с картошкой. И, несмотря на тяжесть его веса, для неё это показалось немыслимым облегчением…
   Он вышел на улицу...

Она была наполовину китаянкой и её звали Нинг, по русски – Нинка.  Мама ездила за тряпками в Китай, а приехала оттуда только через 3 года и уже с Нинкой.

Нинка вспомнила, как всего 2 дня назад они вечером возвращались с подружками из кино «Космос» в небольшом райцентре N, в котором и произошла эта история:
-- Нин, а по-моему, он козёл, - говорила ей Тоня. Я его вчера в магазине видела. Он как посмотрел на меня, так мне аж жутко стало. Взгляд, как у покойника.
-- Да, Нин, - поддержала Анка, - мама рассказывала, она голубей кормила на дорожке, а он шел, как зомбяк – даже не свернул. Всех голубей распугал. Странный он. По-моему, он помешанный. В армии своей с ума сошёл. А что? Это бывает.

Нинка посмотрела загадочно на уже вылезшую на темно-голубом небе звезду, прищурила свои и так узкие глаза, и отрезала: «Дуры вы, девки. Он очень и очень добрый. Просто сам ещё этого не знает. А ещё он несчастный. Всё, закрыли тему». И она подумала, как она хотела бы его обнять, растопить, спрятаться у него на груди и сделать его счастливым. И она решила, что каждый день будет ждать его возле его работы. И, пока он идёт к машине, он её обязательно заметит. Потому что как же её, Нинку, не заметить?..

Дождавшись когда он отойдёт, девушка попыталась отползти от места экзекуции, поскуливая, как собака, но не могла. Пол, покрытый дешевым линолеумом был забрызган кровью, обильно текущей у неё из носу, все её лицо превратилось в опухшую маску, на которой уже не выражались ни боль, ни ужас, а только безразличие, тоска и безвольная, вялая усталость. Он вышел на улицу.

Светили звёзды. Пели цикады. Он курил очень долго. Докурив одну сигарету – достал вторую. Он никак не мог понять , что происходит. Попытался вспомнить своё детство и не смог. Вспомнились только злые мальчики, издевавшиеся над ним совсем не по-детски. И как он хотел с ними дружить, а они делали вид, что принимают его в свою компанию, а потом снова ржали, издевались и били, били. Избив его, они уходили, очень похожие на собак, победно возвращающихся в стаю после того, как яростно облаяли проезжающий автомобиль. Мальчики не хотели принять его за равного с ними и глумились над ним постоянно. Тогда он не мог понять – почему? И ему казалось, что небо падает ему на голову, и весь мир ощерился против него. Весь мир презирает его трусость, слабость и никчемность.

После этого он твердо решил, что никогда не принесет в этот мир боль и насилие. Как-то, летним днём, сидя возле реки, он написал палочкой на песке слово "Мир", но играющие дети в погоне за укатившимся мячом стерли его своими босыми ногами. Он кинулся за ними и первый раз в жизни ударил мальчика кулаком по лицу. Мальчик смотрел на него широко раскрытыми серыми глазами, не в силах сообразить, что случилось, и почему незнакомый старший его на пару лет мальчишка вдруг ни с того, ни с сего пребольно ударил его в зубы. «Это тебе за мир», - проговорил он.

А потом он вдруг вырос. И пошел в армию. Эх, как ему повезло, что там деды были из одной с ним области. Он был их правой рукой. И никогда не упускал возможности воспользоваться этим. Два года службы кому-то показались адом, но не ему. Он был на фокстроте с корешами. И пряжечка у него ещё с первого года болталась, и пуговка верхняя расстёгнута, и сапоги в гармошку. Всё, как положено. Там он твёрдо осознал, что этот мир делится на тех, кто даёт в морду, и на этих, других, которым дают, а они терпят. И больше - ничего. И вся мудрость житейская в том, чтобы не стать этими чмошниками. Но, драться, по-настоящему, он боялся. Панически. Его начинало мутить, бросало в пот, и слабели ноги от одной мысли, что кто-то может ему ответить. Он придумывал миллион уловок, чтобы избежать драк и остаться на высоте. Чудом он пропетлял до конца второго года.

А когда вернулся, ему удалось устроиться охранником в банк. Деньги платили очень неплохие. Да и времена трудные в стране уже закончились. Он был педант, и это быстро заметили. Иногда он заставлял бедную уборщицу 20 раз перемывать пол, и ещё несколько раз в углах. Ему было приятно, что он может заставить её делать то, что она не хочет. Только вот друзей у него, как прежде, не было. Совсем. Он напивался дома один. Выходил в интернет и отрывался по полной на тех, кто был от него далеко. Иногда, подвыпив, он мечтал. Он представлял, как его обидчик, тот самый насмешливый и наглый мальчик из школы стоит перед ним на коленях и просит прощения. А он не прощает. Просто не прощает и смеётся. Мальчик просит, плачет, умоляет, а он так говорит ему: "Пошёл вон, шестёрка!" Нет, лучше вот как: "Пошёл вон,  сученок!" Нет, сучёнок - тоже слабо. Лучше - щенок!.. И он засыпал, проваливаясь в сон, как в обморок.  Так проходили день за днём.


Однажды, когда уже ему перевалило за 30, в голове тоскливо зашевелился вопрос: может что-то с ним не так? Почему он один, совершенно один?
Он, который столько лет мечтал утонуть в объятиях пышного женского тела, и там исчезнуть, раствориться, превратиться в звук случайно пролетевшей летучей мыши. Прошелестевший - и снова затихший до утра…

Он выбросил очередную сигарету и вошёл в дом. Вдруг он заорал на неё: «Зачем ты туда пошла?! Сука!... Сидела бы дома, чай с баранками пила. Что ж вам, ****и, дома не сидится!»  Он ударил кулаком в стену, из руки потекла кровь.

«Вы меня убьёте?» - спросила жертва, едва шевеля распухшими губами.
«Ты меня видела», - гулко пробубнил он.
«Я никому-никому не скажу», - шептала девушка.

Он сел в кресло, вздохнул, посмотрел на свои руки. Они были с короткими пальцами и редкими волосками с тыльной стороны руки.

Вдруг, он рывком поднялся, и подошёл к ней очень близко, встал на колени, приблизил своё лицо к ней, упёрся лбом в её лоб. Она не шевелилась. Он прошептал: "Выходи за меня замуж". Девушка молчала, её бил озноб. Потом, как бы очнувшись, посмотрел на неё,  лизнул её распухшие солёные от крови губы. Улыбнулся. Встал. Медленно, загадочно улыбаясь, он подошёл к столу, вытер тряпочкой невидимую пыль, переставил стакан и маслёнку, отодвинул финский ножик, чтобы они лежали ровненько, на одной линии, открыл ящик и достал оттуда пистолет. Она съёжилась и попятилась к стене. Он направил пистолет на неё:  "Пхх!" "Пхх!"
"Не ссы, - сказал он, кладя пистолет на стол и подходя к ней. - хреновый из меня маньяк". Он расстегнул наручники, толкнул её в плечо: "Иди на *** отсюда!" Она вдруг пролепетала:
- А вы?
- На *** иди отсюда!
- Ну я же вижу, что вы...
- На ***! На ***! Нааа хуууй!" - орал он в истерике. Она стояла около выхода. Тогда он подбежал к столу и запустил в неё маслёнкой. Та с треском разбилась о дверной косяк. "Уёбывай! Сука!" И только тогда она тихонечко вышла за порог, и вдруг, как бы поняв, что ловушка открыта, пустилась, прихрамывая, бежать. Он опустился на табурет. Всё как-то вдруг исчезло, стало сереньким, смешным и беспомощным. Душная, топкая, липкая бессмысленность стояла перед ним, окружила его, навалилась на него.

Минут десять он очень внимательно изучал взглядом пистолет. Что-то внутри сопротивлялось, как ребёнок цепляется за рукав: пап, ну пап, ну не надо, ну паап!
Он налил себе водки. Но пить не хотелось. Он посмотрел сквозь стекло стакана на свет, падавший в дом из открытой двери. Представилось, как сюда вбегают полицейские, родители этой девки: "На пол! Лежать! Руки за голову!" "Нелюдь! Маньяк!"
"На ***!" - произнес он и выстрелил себе в рот.

Он заорал и проснулся в кресле. Из угла, где лежала связанная жертва,  послышался   не то кашель, не то глухой хриплый смех. Он прижал руки к лицу, чтобы убедиться, что всё это был только сон.
--Развяжи, - как-то спокойно хрипло сказала Нинка.
Почему-то, он повиновался. Когда он расстегнул наручники, она с размаху влепила ему пощёчину:
-- Трус!  Тряпка! Баба! – наступала жертва. Ты так и не признаешься себе никогда, чего ты хочешь на самом деле?
Ошарашенный, он отступил и сел на диван.
Избавившись от одежды, она подошла к нему вплотную:
-- Ну? Ты так и будешь сидеть?

Она проснулась первой. Распухшее тело болело, во рту чувствовался вкус запекшейся крови. Она встала, накинула на себя его рубашку. Взгляд её упал на лежащий на столе нож. Она взяла его, посмотрела на вчерашнего своего мучителя и усмехнулась.  Подошла к холодильнику, достала хлеб и колбасу, сделала бутерброды.

Он открыл глаза, и, увидев у неё в руках финку, отшатнулся.
-- Не ссы, - передразнила она его, - знаешь, как по-китайски пишется «счастье»?
-- Как?
-- Иероглиф – женщина и ребёнок. Конечно, ты будешь меня ненавидеть. Но, любить будешь больше. - И она засмеялась.

Его рубашка оттеняла её соблазнительную наготу победительницы, как трофей, взятый на поле боя. И вдруг, он с изумлением обнаружил, что от этого поражения ему, почему-то, вдруг стало невероятно легко и спокойно.