Зубная история. Или лечите зубы до войны

Отрывок из Однажды в Карабахе

Это уже не твой зуб. Это даже не мой зуб! Это его зуб…

- Однажды наша разведдиверсионная группа ночью сделала вылазку с Кубадлинского района к позициям противника. И Балабеков тоже решил пойти с нами, устав протирать штаны в штабе. Те, кто воевал, могут подтвердить, что в этих горах, густо обросших вековой растительностью, могли затеряться не то что наша маленькая группа, но и армия Ганнибала Великого. Мы достаточно глубоко внедрились в тыл армянских позиций, оставляя за собой вражеские посты, и к рассвету решили окопаться в одной расщелине с целью отдыха и оценки обстановки. Тут и началась эта история...
Вдруг противно замычал наш учитель Джабраил. Ну тот, с кем мы происхождение ишака обсуждали, и заявил, что у него зуб разболелся. Мы сначала не придали этому значения и велели ему заткнуться, так как он своим ревом мог привлечь к нам какого-нибудь голодного армянского охотника. В этих горах, по обе стороны общин, крестьяне основательно промышляли охотой, компенсируя нехватку продовольствия в условиях войны.   
Джабраил ненадолго притих, но после так зарычал, что армяне всерьез могли бы подумать об инопланетном вмешательстве в карабахскую проблему. Мы в тревоге скрутили ему руки за спину, заткнули рот кляпом. И, столпившись вокруг “пленного”, задали себе сакраментальный вопрос всех времен - “что делать”?
- И зачем мы взяли этого борова в разведку? - спросил с досадой наш комвзвод Мирсадык, по прозвищу “Мулла”. До войны, в свободное от безделья время, он промышлял на кладбище, читая усопшим сомнительного текста и происхождения молитвы. Не знаю, как его старания воспринимали жмурики, но духовную кликуху он заработал честно. И теперь, степенно поглаживая свою козлиную бороду, он произнес вслух мучающий всех нас вопрос: 
- И как же мы его тащить будем обратно?
- Да его легче разделать, чем тащить, - взорвался Черный Магомед, видимо, с отвращением представляя себе эту картину. - Этот сукин сын весит полтонны…
- Слушай, джан кардаш , тут тебе не бойня, а Джабраил не баран, - огрызнулся на него Лезги Гюлахмед, намекая на его нелицеприятную профессию мясника. Они с Джабраилом были большими друзьями, друг в друге души не чаяли. И теперь он честно выполнял свой дружеский долг. - Откройте ему рот. О Аллах, он же задохнется!
Почувствовав поддержку, герой нашего рассказа начал мычать с удвоенной энергией, словно требуя прислушаться к Гюлахмеду.
- Если мы откроем ему рот, то армяне закроют наш, - глубокомысленно изрек невозмутимый Садык. В молодости он усердно занимался еще и йогой, и, хотя последнее никак не сочеталось с его солидным брюхом, нордический характер он сохранил.
Мы дружно посмотрели на нашего уважаемого командира, ожидая от него решения этой непростой задачи. Он, кстати, был в отвратительном настроении, так как страдал расстройством кишечника от немытых лесных плодов и некачественного самогона, извини, командир…

- Мог бы пропустить детали, - проворчал я.
Арзуман пожал плечами и продолжил свой рассказ...

- Так или иначе Балабеков наклоняется к Джабраилу и спрашивает:
- Если откроют рот, будешь орать?
Тот усиленно помотал головой, и командир начал осторожно вынимать кляп. Мы, уверовав, что божественная тишина леса не нарушится глоткой этого Тарзана, свободно вздохнули. Но ненадолго.
Не успели освободить руки мнимого учителя географии, он так заорал, что наши ушные перепонки зазвенели церковным колоколом.
- Вай мама! Вай, я умер уже! Аа-а!..
Мы вновь налетели на него и кое-как засунули этот кляп обратно. Начали прислушиваться к лесу - вроде тишина. Хотя вопль этого недобитого кабана могли бы услышать аж в Ереване.
- Глядя на тебя, братец, можно потерять веру в человека, - процедил сквозь зубы Мулла Садык. - Неужели у тебя нет капли мужества, чтобы пересилить эту боль. Чему ты учил детей в школе?
- Взяточничеству, - залыбился Балабеков, - он у них бабло собирал якобы на веники и на день рождения директора.
- Да он всех нас подставит, - завопил опять Магомед. - Надо от него избавиться по закону военного времени.
Все знали, что Черный должен Джабраилу энную сумму за приобретение российских коров. Потому нам было понятно его служебное рвение.
- Только попробуй, - процедил сквозь зубы верный Гюлахмед и схватился за свой штык-нож, торчащий у него как всегда почему-то над задницей. - Брат мой завещал твой долг мне, если с ним что-то случиться, правда, джан кардаш? - обратился он к пленнику.
Тот опять усиленно закивал, хоть и разрывался от болии страха, и Магомед разочарованно сник. Все знали, что с Лезги Гюлахмедом лучше не связываться, когда он не в кондиции.
- Что же нам все-таки делать, командир, - обратился я вновь к Балабекову, - он действительно сорвет всю операцию. Если даже сумеем вернуться, таща этого кабана на себе, над нами будет смеяться вся часть.
Мы всегда надеялись на смышленость Балабекова. Он находил выход даже в самых щекотливых ситуациях и нередко этим спасал наши шкуры. И на этот раз он не подвел.
- Гюлахмед, - недолго думая, командир обратился к нашему суровому воину, - ты взял с собой кусачки?
Дело в том, что бравый горец на гражданке зарабатывал с помощью деревообрабатывающих инструментов. Проще говоря, был плотником. И в знак благодарности к ремеслу, которое его кормило, всегда носил в своих необъятных карманах небольшие кусачки и молоток. Тот недоуменно кивнул.
- Надо удалить зуб, - решительно объявил Балабеков. - Братец, ты к этой процедуре наиболее подготовленный. Мы подержим его за копыта и грабли, а ты вырвешь этот поганый зуб, который отравляет и ему, и нам жизнь.
Наступила тишина, нарушаемая лишь душераздирающими стонами несчастного учителя географии, который все слышал и на наших глазах вдруг покрылся холодным, липким потом от ожидаемой его экзекуции.
Гюлахмед неуверенно посмотрел на свои волосатые лапища.
- Джан кардаш,он откусит у меня пальцы. Смотри! У него зубы как у молодого верблюда. И как я тогда буду зарабатывать! Не смогу! - он решительно замотал головой.
- Сможешь, - незаметно подмигнул мне командир, - жизнь друга в твоих руках. Если ты этого не сделаешь, придется…
Он неопределенно провел пальцем по горлу:
- Я не могу рисковать людьми ради одного зубастого верблюда. Выбирай, или он останется без зуба, или без головы.
Гюлахмед озадаченно почесал затылок. Человек он был наивный и кристально честный. Судьба друга его волновала не меньше, чем откусанный в перспективе палец.
Магомед заржал:
- Да что с тобой? Считай, ржавый гвоздь вытаскиваешь из паршивого ящика.
Джабраил опять замычал, не то из-за зуба, не то от обиды.
- Одень мой масхалат, он не такой грязный, - предложил Мулла Садык. - Смотрите, какой у него умный вид! Настоящий врач.
- Ветеринар, - мстительно поправил Магомед.
- А если он все-таки откусит палец? - со страхом спросил опять Гюлахмед, глядя на скрученного друга, который вновь начал усиленно мычать и кивать головой.
 - Не откусит, - уверенно заявил Балабеков и вдруг, страшно выпучив глаза, наклонился к пленнику. - Слышишь? А то… - он задвигал пальцами, изображая ножницы, - еще кое-что удалим. Ты же знаешь, я держу слово…
Джабраил, кажется, был близок к обмороку и слабо вырывался, когда мы навалились на него. Делать было нечего. Гюлахмед вымыл руки тутовкой и решительно ухватился за его челюсть. И мы вновь осторожно вынули кляп. Тут столкнулись с новой дилеммой. Несмотря на адскую боль, Джабраил ни в какую не хотел открыть рот и лишь жалобно мычал.
- Открой рот, негодник! - потребовал у него Мулла Садык.
- Мы делаем это для твоего же блага, - сладко соврал Магомед.
Но он ни в какую. И тогда командир гаркнул:
- Хватайте кусачками за яйца!
Когда мы по инерции повернулись в указанном направлении, зубы несчастного непроизвольно разомкнулись, выплескивая наружу такой вопль, что сирена скорой помощи послышалась бы блюзом. Гюлахмед торопливо всунул кусачки в зияющее отверстие и схватился за чернеющий и опухший зуб. Повторный вопль несчастного подтвердил, что он не ошибся. Дальше произошли действия, очень напоминающие инквизиционные сцены из фильмов ужасов Спилберга, где хрип и хрюканье несчастной жертвы оглушался потоком проклятий незадачливого садиста. 
Зуб никак не поддавался. Крупные капли пота застыли на лбу Гюлахмеда, отражаяв себе бледные     отблески полной луны. Тогда он в отчаянии уперся коленом вгрудь Джабраила и с возгласом: ”Аллах акбар!” сделал нечеловеческий рывок. Джабраил в последний раз издал, словно предсмертный вопль потерявшего скальп индейца, и затих. Его друг и истязатель, поневоле не удержавшись, перекувыркнулся назад и скатился к колючим кустам ежевики.
Мы, застывшие, уставились на лежавшего без проблеска жизни товарища и ждали, когда он издаст хоть какой звук. Кровь из вырванного клыка сочилась из челюсти, проложив тропинку по шее. Из кустов слышались мычание и проклятие взбесившегося от колючек лезгина. Вскоре он появился перед нами в трясучке и с окровавленной добычей в кусачках.
- Вот это зуб! - удивился Магомед.  - Можно подумать, он из пасти доисторического ящера. Эй, воин, - неуважительно пнул он товарища, - подыми свои апельсины. Нам кушать надо.
Джабраил же, как лежал, так и продолжал лежать без движения. Смутное чувство тревоги начало заползать в наши грешные души. Садык наклонился и приставил ухо к груди Джабраила.
- Братцы!.. - вдруг страшно прошептал он. - Он, каж… скопытился!..
Я быстро схватил руку несчастного и пощупал пульс. Он не бился. Рука была, как из холодильника. Я почувствовал, что холод, как ползучий гад, постепенно проникает и в мою душу.
- Что будем делать, командир? - повернул я побледневшее лицо к Балабекову. Но и он застыл от нежданно обрушившейся на нас беды.
Вырвал нас из оцепенения Гюлахмед, который, вдруг, бросив кусачки с зубом в сторону, с воплем ринулся к грязным ботинкам погибшего:
- Вай, горе мне! Вай, чтоб я сдох с тобой вместе! Зачем ты нас покинул так рано! Вай Алла-ах!..
- Заткнись ты, армяне услышат! - с тревогой рявкнул на него всегда трезвый Мулла Садык. - Ему ничем не помочь, душа уже обитает в раю. Наверно… А ты со своими бабскими воплями и наши души туда отправишь.
- Вай, чтоб я ослеп!.. - продолжал убиваться и почему-то обнимать вонючие ноги Джабраила Гюлахмед. - Такой джигит умер от какого-то зуба! Почему ты не сдох от пули?
- А это мысль… - вдруг тихо проговорил Балабеков, дрожащими пальцами зажигая сигарету.
Садык с Магомедом пытались оттащить крикуна от тела и закрыть ему рот. Но безуспешно. Гюлахмед вдохнул грудью воздух и с новой силой вновь заорал, как нарочно, в сторону армян.
- Что я скажу твоей жене и детям! Как посмотрю им в глаза?
- А никак, - пыхтя, ответил Садык, - очки наденешь…
- А очки зачем? - озадаченно спросил я у него.
- А чтоб скрыть бесстыжие глаза. Убил родного друга, а теперь нагло ревет, - кивнул он на лезгина.
- Я убил?! - у Гюлахмеда глаза моментально высохли, а рот захлопнулся. Кажется, он вообще дар речи потерял.
- Не я же! - невозмутимо ответил Садык. - Кто зуб вырвал?
Гюлахмед, как ошпаренный, отпрыгнул в сторону.
- Ведь вы же сами… сами… - округлившимися от ужаса глазами он уставился на Балабекова и прозаикался:
- Б-б-братцы!..  К-командир!..
- А что командир? - безжалостно продолжал добивать его Мулла Садык, прикрывая грязным платком лицо покойного. - Он тебя вежливо попросил удалить этот проклятый зуб у страдающего раба Аллаха. А ты? Изверг! Ринулся на него, как на армянина...
- Я убью себя! - вдруг завопил Гюлахмед, дико тараща глаза. - Перережу кинжалом горло! И вас убью!..
Мы еле успели отнять у него штык-нож. Он дико отбивался и в потасовке успел въехать в глаз Магомеду. Наконец его тоже повязали, прислонили к трупу и засунули в пасть кляп. Глаза его продолжали безумно гореть и блуждать.
Мы, еле отдышавшись, сели неподалеку - кто куда и начали совещаться.
- Вот гад! Силен… - проворчал Магомед, трогая синяк под глазом. После помахал кулаком в сторону обидчика. - Чуть в говно не влипли!
- А мы и так влипли, - спокойно изрек Мулла Садык.
- Ты тоже хорош, - наехал я на него, - убил, убил…  А он поверил.
- Так, правда, убил, - ответил Магомед. - Он же мертвый! Кто ж его тогда убил? Сам что ли сдох? Если не он, то кто?
Все замолчали и дружно посмотрели на Балабекова. Чувствовалось, что мозг того усиленно работает. Ясно, ответственность лежала на нем. И приказ он отдал. Но мы деликатно молчали и ждали решения командира.
- Откройте рот этому… - наконец, указал он на Гюлахмеда. Нелицеприятную концовку фразы Балабеков озвучил беззвучно, но мы прочли по шевелению его губ. -  И объясните, что вы шутили. Пусть заткнется и не мешает думать…
Пока Мулла, с присущим ему терпением толковал Гюлахмеду, что молчание все-таки золото, Балабеков подошел и еще раз внимательно осмотрел труп. После сел рядом на какой-то пень и неторопливо произнес:
- Я, как командир группы, внимательно осмотрел труп нашего храброго товарища и пришел к выводу, что его убили армяне...
Наступившую тишину нарушали лишь лесные звуки. Где-то жаба квакала, где-то сова крикнула. После воя какого-то горластого шакала Магомед озадачено спросил:
- Я что-то не допетрил, командир. Мы что, в штабе скажем, что пригласили армянского дантиста в лес, и он во время операции по удалению зуба нечаянно убил нашего товарища?
Мы с Садыком тоже переглянулись. Сказанное как-то не укладывалось в наших котелках. Неужели командир рехнулся от страха?
- Нет, конечно… - словно отвечая нашим мыслям, нахмурился Балабеков. - Он погиб во время боя с превосходящими силами противника.
Я, будучи хорошо знаком с изворотливым умом нашего командира, решил промолчать и ждать, чего он еще скажет. Садык также перестал напрягать мозги и ждал развязки. Но Магомед опять не стерпел и взорвался:
- И в этом бою в рукопашной схватке какой-то армянский изверг схватил кусачки и начал вырывать зуб нашего Джабраила, который скончался от болевого шока… Я правильно понял, командир?
Я слегка пнул его ногой. Балабеков же сладко потянулся, по-видимому, он уже оправился от шока и терпеливо, как первокласснику, начал объяснять Черному: 
- Нет, дорогой. Во время разведывательных действий в тылу противника, мы наткнулись на дозор армян. Завязалась ожесточенная перестрелка, в которой был нанесен агрессору ощутимый урон в живой силе, исчисляемой… кажется, тремя убитымии, допустим… четырьмя ранеными. Мы же, ловко уйдя от преследования, вынесли с собой убитого в этом бою товарища. Пусть земля ему будет пухом!
 - Да, мертвого тащить обратно не так стыдно будет, - вернулся я к своей теме, уже поняв ход мыслей Балабекова, хотя путался в деталях. - Верно, все мы видели, как Джабраил храбро заслонил тебя от вражеской пули, отдал жизнь за любимого командира.
- Да, я это буду помнить до гроба, - пробубнил, как мне показалось, смутившись Балабеков. - Спи спокойно, брат. Мы отомстим за тебя и, в конце концов, освободим отцовские земли от подлого врага!
После, немного подумав, добавил:
 - Я думаю, наш святой долг добиться для семьи погибшего товарища приличную пенсию, квартиру и прочие льготы, попытаться хоть как-то компенсировать для родных эту горестную утрату.
- Да-а, при смерти от вырванного зуба, покойному хрен что дали бы, -  констатировал задумчиво Садык.
- Невосполнимая потеря для азербайджанской армии… - это я сказал уныло.
- Потеря для всех мусульман планеты, - наконец, поддержал нас и Садык, смиренно подняв руки, как при молитве.
До этого навостривший свои волосатые уши и внимательно слушающий нас Гюлахмед, не выдержав, опять разрыдался. Все-таки любил он своего закадычного друга.
Магомед напоминал раздувшийся шарик и в конце опять взорвался благим матом, плюнув на субординацию и прочие условности:   
- Тьфу!.. Вы что, идиоты, или меня таковым считаете? Где пулевые ранения, можете показать? Я понимаю, что вы хотите спасти свои трусливые задницы и списать Джабраила армянам, но не думаете, что у нас в штабе одни дауны сидят!
Наступившая пауза на этот раз былаеще продолжительнее и тяжелее. Наконец Балабеков встал и медленно подошел к вконец озверевшему Магомеду, который вдруг схватился за автомат, но не успел поднять его, уловив у себя на лбу два прицела - моего и Садыка оружия.
- Вы что, ребята! Я… - он с ужасом в глазах, уставился на Балабекова, который медленно снял автомат с его плеча и передал мне.
-Наши задницы, Черный, наши задницы… Я приказал, лезгин нечаянно убил, - показал он на в ступоре глядевшего на нас Гюлахмеда, - а ты держал за руки и ноги. То есть являешься соучастником непредумышленного убийства, козел. Теперь тебе ясно?
Пот градом лился и насквозь промочил бедолагу. Он, тяжело проглотив слюну, пробормотал:
- П-понял… О Аллах!..
- А наши доблестные особисты, пронюхав про коровий долг, пришьют тебе еще и умышленное убийство. И нас за тобой потянут, - окончательно добил его и я.
- О Аллах!.. Пощади!.. - он весь позеленел и кажется, выглядел хуже, чем наш покойник.
 - А семья его! О них ты подумал? - Садых уныло протянул. - Ведь ни копейки не дадут, если узнают, что в Карабахе во время войны умер от зубной боли. А дети? Их же в школе засмеют!
Магомед, набрав в легкие воздух, заорал:
- Проклятые армяне! Убийцы!
- Во-во!.. - похлопал по плечу озаренного Балабеков, - допетрил, наконец. Растешь на глазах! Только не ори.  Щас они услышат и толпой прибегут извиняться.
- А все-таки командир, как насчет следов пуль, а? Ведь и вправду, покойник чистенький, как гладиолус. Ни одной царапины, - не вытерпев, спросил я. 
- А-а, тоже проблема… - махнул рукой Балабеков. - Так застрелите! Какая ему разница! Он уже мертв. А нам надо задание выполнять.
Мы замолчали и поняли - Балабеков нарисовал готовую сцену выхода из опасного положения. Я лишь вздохнул:
- С заданием ничего не выйдет, группа деморализовалась. Один погиб, двое в шоковом состоянии.
- Пожалуй, ты прав, - немного подумав, согласился командир. После снял флягу, глотнул спиртного и скомандовал:
- Ладно, застрелите, надо возвращаться. Армянам повезло…
Мы посмотрели друг на друга, а после на покойника. Вроде действительно, какая ему разница?.. А нет, сердце у всех похолодело.
- А кто будет стрелять? - дрожащим голосом спросил Гюлахмед. Он, кажется, приходил в себя.
- Кто-нибудь из вас, - буркнул командир, - хоть жребий тяните.
- А почему не ты? - храбро возразил Садык.
- Я главный. Я приказываю, - просто ответил Балабеков.
- А я верующий. Мне вообще нельзя убивать, - уперся и Садык.
- Но ты же убивал в бою? - удивился я.
- Это другое дело, - “объяснил” слуга небес.
- А пусть застрелит тот, кто убил, - оригинально, но неосторожно предложил Магомед и посмотрел на Гюлахмеда.
Вы когда-нибудь видели, хоть по телевизору, выпущенного на арену дикого быка, который вдруг перед собой увидел матадора с красной тряпкой. Я даже при лунном свете заметил, как синие глаза горца медленно перекрасились в цвет спелого помидора, но не успел предотвратить его прыжок барса на своего обидчика. В следующий миг, придавив толстого Магомеда собой, он дико завопил:
- Чтоб я второй раз убил своего друга? Задушу, тварь!..
Мы смогли вырвать хрипящую глотку Магомеда из лапищ Гюлахмеда, лишь слегка стукнув того прикладом по башке. Мясник, еле отдышавшись, заорал:
- Клянусь, застрелю этого сукина сына, если еще раз дотронется до меня! Он уже достал…
- Да, еще одного трупа нам не хватает, - заворчал Садык. - Кто шел нам навстречу, когда на задание шли? У кого-то тяжелая нога.
- Вот у него, - указал на труп Джабраила Магомед, - 46 размер одевал. Детская могила.
- Может, ты застрелишь, - вдруг спросил у Магомеда Балабеков. - Как раз у тебя веская причина есть!
- У меня! Какая? -  Магомед вновь затрясся.
- А коровий долг? - серьезно спросил Балабеков, подмигнув мне. - Подумать только, теперь ты свободен. Никаких долгов не надо отдавать! Неужели ты в последний раз не окажешь услугу покойному, заодно и всем нам?
- А-а… А лезгин сказал, что он наследник? - подозрительно спросил Магомед.
- Да он пошутил. Правда, дорогой? - спросил я у Гюлахмеда. - Ведь ты не будешь взымать в это тяжелое для нашего народа время какой-то долг у родного товарища?
Тот аж поперхнулся. Но потом, немного поразмыслив, гневно сверкнул глазами:
- Пусть подавится! Чтоб у коров твоих молоко высохло! Чтоб баранов твоих волки загрызли! - после гордо, в позе правоверного мусульманина, уселся рядом с трупом.
- Правда? - обрадовался Магомед и схватил у меня свой автомат. - Да я насквозь прошью этого гада! Еще на проценты пытался меня посадить. Отойдите в сторону!
- О Аллах! - промолвил Мулла Садык, подняв глаза на чернеющее небо. - Прости неразумным детям своим грехи их. Не ведают что творят…
- Да причем тут Аллах? - завопил на него Магомед. - Чистеньким хочешь остаться?  А когда за деньги молитвы читаешь, небось, об Аллахе не думаешь?
Садых умно замолчал и не влез в неудобную для себя дискуссию.
Магомед же уже не мог остановиться и орал дальше.
- Подумаешь! Как же мы Аллаха боимся? Да не его боитесь вы, падлы, а прокурора! А мне все равно. Столько баранов разделывал, пришью еще одного. Вообще-то он свиньей был. С этим долгом все нервы вытрепал… Эй, отойди в сторону! - прицелившись, он крикнул Гюлахмеду. - А то и тебя грохну в придачу! Тоже мне, наследник хренов… Э-э… Что с тобой?
Вдруг мы заметили, что Гюлахмед, как-то странно выглядит. Он замер и округлившимися от ужаса глазами уставился на покойника. Его кудрявые редеющие волосы на глазах начали выпрямляться, подниматься и менять окраску, сливаясь с лунным светом. Эту жуткую картину дополнила медленно поднимающаяся рука лезгина, указывающая, как перст божий, на покрытое платком лицо покойника. Мы, присмотревшись в указанном направлении, замерли. Холодные мурашки проползли по нашим телам и душам…
Платочек в области рта еле заметно дрожал.  Ветра не было…
- Аллах велик! - загробным голосом промолвил наконец Садык.
- Господи! - почему-то по-русски обратился к Всевышнему Балабеков и чуть не перекрестился.
- Мама!.. - вспомнил свое, видимо, счастливое детство Магомед.
Мои уста нечленораздельно что-то прошептали, кажется, матом. Все же мы, словно приклеенные друг к другу, дружно начали дрожать…

- Кошмар! - Аталай пользуясь страхом, опять пристроила свою грудь к Ганмурату. - Он что, воскрес? Мамочка родная!..
- Щас… - ухмыльнулся Бакинец. - Воскресают святые, а у нас… они давно изжились.
- Ты точно не святой. По тебе преисподняя плачет, - опять не удержалась Гюля, но Бакинец галантно промолчал.
- Может, дослушаем рассказчика? - подал идею и этим всех удивил Зопаев.
Арзуман глотнул из своего стакана, смачно понюхал кусочек баклажана и важно продолжил...

- Когда начали шевелиться пальцы трупа, нам показалось, что приближается конец света. Сейчас все мертвецы начнут оживать и пожирать людей. Как в кино, ей-богу! Поди тут после разберись, кто хачик, а кто азербайджанец… 

- Мы-то не будем разбираться, - не удержался от реплики Бакинец, - если нам даже сейчас наплевать на всю эту туфту. А вот они даже в преисподней будут искать следы “древней” армянской цивилизации, и я не удивлюсь, если черти там окажутся потомками какого-то святого Вартапеда из Эчмиадзина.
- Слушай, ты сам хуже армянина! - разозлился на него Ветеран в тельняшке. - Дай человеку рассказать свою историю, да-а!..
Все зашипели на возмутителя спокойствия, и Арзуман продолжил:

- Когда труп несчастного Джабраила медленно начал подыматься, а платок спал и выявил дико вытаращенные глаза покойника, мы, бросив оружие, с гиком помчались в лес. Прежде чем нырнуть в ближайший куст, я услышал отчаянный вопль обезумевшего Магомеда, который даже не бежал, а от избыточного веса просто катился за нами:
- Вай мама!.. Он меня догоняет!..
В следующий миг, зацепившись за что-то, толстяк свалился навзничь, и мы стали свидетелями душераздирающей картины: прибавляющий все больше и больше скорость, оживший труп нашего товарища достиг, наконец, распростертого на поляне тела. Посмотрев сначала на восток, после на запад, он сломал увесистый сук у ближайшего дерева и начал методично обрабатывать выпирающую часть несчастного Магомеда. Отчаянные вопли незадачливого бойца откликнулись эхом по всему лесу и заставили затрепетать наши души, которые и так ушли куда-то в пятки. Вдруг труп обрел еще и голос и разразился таким благим матом, что мы окончательно уверовали в чудесное воскрешение нашего Джабраила.
- Помогите! - визжал и хрюкал истязаемый. - Убивают!..
- Он его действительно убьет, - прошептал рядом Гюлахмед. Оглянувшись, я увидел и других товарищей, которые со страхом наблюдали эту драму.
- Раз ругается, значит жив.  Где вы видели дерущегося духа, - опять сделал трезвые выводы Садык. - Пошли, поможем ближнему во имя Аллаха. А то не успел воскреснуть один, отдаст душу другой...
Мы ринулись к Джабраилу, кое-как его обезоружили и вырвали из его лап Магомеда, который сжался в комок и затравленным взглядом смотрел на напавшего на него не то мстящего духа, не то ожившего товарища.
- Вы все хотели меня убить, - визжал Джабраил, - я все слышал! Вы все преступники! Вы хуже армян! - продолжал орать в бешенстве он, оплевывая нас брызгами слюны.
- Тише, тише, брат, - успокаивающе пробормотал Балабеков, - ты же и так скопытился. Мы все видели…
- Тебя что, на том свете не приняли? - вполне серьезно спросил Садык.
- Я столько плакал… - прошептал растерянно Гюлахмед. - Аллах услышал мои молитвы!.. - вновь заревел лезгин. - Я-то думал, своими руками…
- Ты тут единственный друг, - так же растрогался Джабраил. - Дайка обниму тебя… Пустите меня! - опять наорал на нас воскресший, так как мы продолжали его держать. - Не трону я его, - смачно плюнул он в сторону Магомеда, - нужен он мне…
Пока друзья обнимались и плакали, мы безуспешно пытались разгадать эту головоломку. Наконец Садык не выдержал:
- А все-таки, братец, - обратился он к Джабраилу, - объясни-ка нам, черт бы тебя побрал, как это случилось, что, отдав концы, ты опять приперся обратно. Поверьте, товарищи, я по долгу службы немало жмуриков упаковал на тот свет и у всех у них был билет в один конец. А этот, - развел руки в недоумении мулла, - как будто еще и помолодел!
- А-а, все равно, не поверите, - махнул рукой и, кажется, смутился Джабраил.
- А ты рассказывай, ромашку не устраивай - поверим, не поверим, - проворчал Балабеков, - может и поверим. Тут всего насмотришься.
- Ну, как скажете, - призадумался Джабраил. - Честно говоря, я сам уже не верю, что все это произошло на самом деле. Уж лучше поделюсь. А то лопну или чокнусь…
Он хлебнул тутовки из заботливо протянутой Гюлахмедом фляги, подождал, пока мы пристроились поудобнее, и начал...

- В общем, братцы мои, Садык прав.  Я действительно, на какое-то время отдал душу…
- Дьяволу, - не удержался Магомед и быстро юркнул за дерево.
Мы зашикали на него. Джабраил недовольно буркнул:
- Надеюсь, все-таки Богу. Потому что там, куда я попал, на зеленой сочной поляне бегали приличные твари в лице овец, коров, верблюдов. Даже намека не было на таких ослов, как ты, Магомед, который из-за несколько коров готов был умертвить своего боевого товарища…
- Подожди, - нетерпеливо перебил его Мулла Садык, - ты хочешь сказать, что попал в рай?
- Если то, что я описал, соответствует, по твоему мнению раю, то я был в самом настоящем раю. Журчали речки, щебетали птицы, плоды вековых деревьев свисали до земли. На душе было так спокойно и радостно, что я прослезился…
- А гурии там были? - мечтательно разинул рот Гюлахмед.
- Ага… - ответил вновь неугомонный Магомед, который окончательно пришел в себя и мечтал расквитаться с Джабраилом. - 90-60-90. В бикини и без лифчиков…
- Представьте себе, - решил, видимо, не поддаваться на провокацию Джабраил, - не хотел говорить, но после замечания этого упыря, - кивнул он в сторону оппонента, - просто обязан сообщить об этом. Добавлю лишь то, что таких прекрасных существ на земле я еще не видел.
- Откуда увидишь, - все не успокаивался Магомед, - небось, у себя в деревне, кроме коров и ишаков, ни за кем не ухаживал…
Тут Балабеков так гаркнул на Магомеда, что тот чуть не уронил автомат, и впредь не мешал рассказу Джабраила. Тот, вздохнув, продолжил…

- Вдруг вижу пред собой высокого, с заметной горбинкой на носу старика, одетого сплошь в белое. Ветер играл его седыми длинными волосами и смешивал их с такой же длинной бородой. Старик, опершись на дубовую палку, в упор за мной наблюдал. Уловив взгляд, сердито спросил:
- Что приперся? Рано тебе.
- Тут так хорошо! - воскликнул я. - Не гони, Аллахом прошу…
Тот, кажется, еще больше разозлился и рявкнул на меня:
- Не смей своим поганым языком упоминать Его имя! И вообще, тут ошибочка произошла. Я лично доложу вышестоящей инстанции об этом, - старик ткнул палкой вверх. - Думаешь, мы не знаем, что ты людям в долг даешь на проценты? Думаешь, не знаем, что во время поста свинину жрешь с водкой?
Меня прошиб холодный пот. В последнее время, что греха таить, решил я так зарабатывать. Что делать? Работы нет, дети растут... Тут хоть какая-то копейка попадала. И на счет свинины верно было. Если сосед грузин тебя угощает шашлыком и чачей, как не пить и не есть? Тем более при такой голодухе. Но, чтобы из-за этого в вечную тюрьму на том свете сесть и жариться в геенне огненной…
- Я больше не буду! - заревел я и, упав на колени, обнял его ноги. - Не губи! Шайтан сбил с пути…
Старик противно покашлял и больно постучал палкой по моей голове.
- Брат Шайтан тут не причем. Он свою работу делает. А вот из-за таких, как ты, он скоро обанкротится. Сколько грешных душ можно забирать? Тут ни один бюджет не выдержит. Видишь, - обвел старик пространство палкой, - на сотни верст ни одной праведной души!.. Чтоб все деньги вернул! Нечестно заработанные!
- Верну, мамой клянусь, верну, - зарыдал я и опять припал к ногам Смотрящего. Но тот продолжал бушевать:
- Думаешь, я не вижу, как ты измеряешь глазами попочки и сисички наших гурий? Конечно, здесь захочешь остаться, если совесть потерял. А ты вспомни жену, ведь она еще молодая? Думаешь, тебя будет ждать - голодранца и нищего? Держи сердце в холодильнике! Мы ей покажем в видениях, как ты тут с гуриями развлекаешься, так она мигом тебе отомстит. Найдет себе применение. На, смотри, - обвел палкой по воздуху он…
Предо мной открылась следующая картина: наш сельский участковый, которого я терпеть не мог, в сумерках подкрадывается к моему дому. Около калитки воровато оглядывается. Торопливо вытаскивает расческу и приглаживает свою плешивую голову, после стучит в ворота. В руке у него какой-то кулек, видимо с гостинцами. Скоро моя жена Зарнигяр, прикрывая платком лицо, открывает калитку. Ее сопровождает верный Боздар - наш волкодав. Участковый отпрыгивает назад, опасливо глядя на ощетинившуюся собаку, что-то говорит, пытаясь протянуть кулечек жене, гад. Но та, решительно помотав головой, захлопывает дверь перед его носом.
- У-у, сука! Муж воюет, а эта сволочь к жене дорогу прокладывает. Вернусь, убью гада! - в гневе подумал я и такую тоску почувствовал вдруг по своей жене и детям, что навзрыд заревел.
А старик, внимательно наблюдавший за мной, ехидно спросил:
- Ну что? Теперь хочешь остаться здесь и развлекаться с нашими штатными гуриями?
- Не-ет! - заорал я и вскочил на ноги. - Ты меня хорошо проучил старик, я все понял! Спасибо тебе. Теперь я хочу только одного, отвоевать наши земли и вернуться в свое село, в свою бедную, но такую мне родную лачугу. И не нужна мне эта зеленая трава - у нас она не хуже. Не надо мне этих молочных рек - молоко моей старушки-коровы вкуснее. Не нужны мне сочные красотки - жена моя, гордая и непреклонная, люба мне больше всех твоих райских гурий. Лишь об одном прошу, верни меня назад к моей верной Зярнигяр.  Не дай моим детям сиротскую долю!
- То-то... - довольно крякнул старичок, и упрямые складки на его челе чуть смягчились. - Ладно, уговорил. Пойду, настрочу наверх прошение за тебя. Хоть и не люблю я за вашу неблагодарную людскую братию челом бить, но ради твоих детишек… - старик, кажется, даже прослезился. - Старый стал, сентиментальный стал... - проворчал он, уходя.
- Подожди, - расхрабрился я и решил еще и похлопотать для своей Родины, - скажи мне, пожалуйста, отец, что станет с нашим Карабахом? Когда Всевышний и Всемилостивый вернет нам земли? Ведь ты же знаешь, что наши бессовестные соседи, именуемые армянами, оттяпали самый лакомый кусок нашей отчизны…
Старика как будто змей ужалил. Резко повернулся и с неожиданной проворностью прыгнул в мою сторону. Глаза его горели и метали гром и молнии. Тыча палкой мне в нос, он закричал:
- Ты что, мать твою, думаешь Господь, бросив все свои дела во Вселенной, спустится на вашу вшивую планету и будет за вас земли отвоевывать? Если вы такие оболтусы, что веками воюя друг с другом и истребляя своих же, открылись перед соседями, Господь тут причем? Если вы не способны защитить свои отцовские земли, зачем они вам? Открой свои длинные уши, хорошенько запоминай и передай всем своим ленивым и безмозглым собратьям: пока вы не научитесь жить в мире друг с другом, пока не научитесь воспринимать интересы веры и родины выше своих жалких амбиций, пока не объединитесь единым фронтом против недругов, Карабаха не видать вам, как своих ушей! Ясно?!
Последние слова прогремели в ушах артиллерийским залпом и оглушили меня. Изображение старика, как на экране, начало расплываться, рассасываться и менять контуры. Я со страхом наблюдал, как со всех сторон на меня двинулись разные верблюды, лошади, бараны и другая живность, с широко раскрывшимися пастями, из которых изрыгались то огонь, то оглушительный гик и рев. Гурии, сладкие и нежные, вдруг превратились в страшных фурий и, раскачивая удлинившимися грудями, начали отовсюду на меня наступать, пытаясь заключить в смертельные объятия. Кажется, и небо пыталось слиться с землей и раздавить меня в лепешку. Голова дико закружилась, и я почувствовал, что падаю в глубокую бездну…
Потерял сознание. Когда очнулся, услышал причитающего у своих ног Гюлахмеда. Слышал и все ваши разговоры. Но управлять телом и подать голос не мог. Лишь когда понял, что вы собираетесь меня во второй раз умертвить, разозлился не на шутку. Кое-как собрав волю в кулак и втиснув душу обратно в тело, смог пошевелить пальцами. Остальное вы знаете...
Может минут пять никто из нас не шевелился, затаив дыхание под впечатлением рассказанного. Наконец Садык, по ходу закрыв неестественно отвисшую челюсть Гюлахмеда, прочистил горло:
- Бррр!.. Это не рассказ, - пробурчал он, - это какой-то фильм ужасов. У меня до сих пор волосы дыбом стоят!
- Как они стоят, если их нет, - напомнил мулле сей нелицеприятный факт Балабеков.
Садык обиженно промолчал. Я предложил:
- Надо собираться обратно. С такими впечатлениями на задание идти опасно. Мы спутаем армян с чертями. И уже рассветает.
- А что в штабе скажем? - задумчиво спросил Садык.
- А-а…  -  махнул рукой Балабеков, - что-нибудь придумаем.
- Ага… - противно скривился в лице Магомед. - Придумывать наш командир мастак.
Все уважительно замолчали и посмотрели на Балабекова. В ту незабываемую ночь мы смогли выполнить только один единственный пункт поставленной перед нами задачи. Это устами нашего штабного гласило: “Непременно вернуться назад живыми и здоровыми…”
Что мы и сделали назло врагу.
Все! Я закончил…


ПРИМЕЧАНИЕ

джан кардаш - обиходное у азербайджанских лезгин. Смысловое - очень дорогой, любимый брат.