Будни склепа

Наша санитарка Дуся была личность сложная.

       Во-первых, мускулистая. С прекрасным развитием многих групп поперечно-полосатых мышц. Практика, знаете ли… Ежедневная французская борьба с увесистыми, зачастую окоченевшими пациентами, их разрезание-зашивание, приведение в пристойный вид – это полезно. Для физисского развития.

       Во-вторых, по-женски мятущаяся и непредсказуемая. То придет в смертельном вечернем макияже (бирюзово-сизо-бордо-вороново крыло), с новым хахалем под ручку, и тащит его на экскурсию в морг – глянь, я тут работаю! То впадет в мизантропию и неделями рычит на нас с шефом, устно и очень непечатно кляня советскую власть и советскую же медицину – при них ОБЕИХ все мрут, и мрут, и мрут, а ты их, б@я, мой, шей, гримируй, скоро, б@я, маникюрить и педикюрить будем!

       И в-третьих, конечно, любимое - виноделие и дегустация сделанного. Виноделом Дуся была потомственным, судя по чертам лица и особенностям характера – много поколений виноделов сменилось, пока не произошла лично она.

       Итак. К делу. Ряд профессиональных моментов. Сродство с инструментом – оно в чем?. Играешь ли на скрипке чей-нибудь каприз, пилотируешь ли чегой-то такое сверхзвуковое – орудие труда надо чуять и холить. А оно должно чуять и холить тебя.

       И у нас, мастеров трупорезного цеха – та же фигня! Ножи большие, малые, мозговые, реберные, ланцетовидные, предварительные, окончательные, зонды пуговчатые, желобоватые, пилы имени Джильи, Карузо, Марио Ланца – все это должно лежать в руке удобно, мозолей не натирать, подчиняться воле патологоанатома, как, ептыть, скакун – норовистый, но укрощенный!

       Ага. А Евдокия при чем? А вот при чем. Она ТЕОРЕТИЧЕСКИ должна была весь вышеупомянутый реквизит мыть, точить, и на особом столике раскладывать. И, если что, изображать операционную медсестру. Типа, стоять наготове, и ловить отрывистые буркающие команды начальника. Большой! Малый! Ковшик – бум вычерпывать! Шланг, б@я, все загажено, да не туда, мне на руки! Подтяни перикард на держалках, я щас сердце пырну, если будут пузыри – кирдык анестезиологам – воздушная эмболия! И т.п.

       А ПРАКТИЧЕСКИ – ножи неделями были тупы. Уныло и скучно. Дуся… Ну, руки не доходили. Мужчина Петр бланш под левый глаз поставил. Телегу винограда купила, а он гнилой, вот же твари… И прочие события. А ножи тупые.

       И вот стою я, значить, у стола. И держу в левой руке одно из самых больших несчастий в жизни человека -  гангрену легкого. Поясняю для немедиков – это бывает у алканов, бомжей или просто невезучих, это вариант развития большой пневмонии, когда быстро и бурно флора типа синегнойной палочки, протея и некоторых других микробов превращает ткань легкого в страшное зловонное пюре. Больной обычно умирает. А пока он жив, и пока ДЫШИТ, его диагноз понятен всей палате, и всему отделению. Характерное амбре, знаете ли.

       И вот, значить, стою я у стола. А в правой руке у меня большой ампутационный нож. И собираюсь я им нежно и бережно рассечь легкое по длиннику на предмет взглянуть, есть и негангренозные участки, где-нибудь в области корня, поисследовать малость границу между гангреной и негангреной…

       И – режу. И - @&%$#:*&^%$#@ - !!!!!!!!!! Нож, с@ка, проходит сквозь серо-зеленую непередаваемо поганую массу, рассекает мне перчатку, и – нежно и бережно – разносит мне четыре пальца. Глубоко. Подушечки. Первые фаланги.

       Евдокия. Не предупредила. Она, видите ли,  вчера вечером, в припадке вдохновения, наточила ножи до невозможной бритвенной остроты. На каком-то сраном ремне направила. Чтоб любимые доктора ей потом улыбнулись и похвалили. И, с@ка, ни звука нам! Типа, забыла предупредить! Вот мой нож и ВОШЕЛ…

        И вот стою я у стола. Значить. Для справок – набор из синегнойки и прочего – известные антибиотики не берут. Лотерея, @&%$#:*&^%$#@.... Эники- беники… Выживу- не выживу… Базаров – Одинцовой – скоро мой мозг в отставку подаст, и прочие красивости…

        И вот тут Евдокия показала, на что способны НАСТОЯЩИЕ женщины. Снимай, б@я, перчатку! Щас! И – с лязгом ставит на край стола жутко ароматную десятилитровую кастрюлю. С полупроцентным формалином. А я все понять не мог, что за вонь сегодня какая-то особенная… И – руку в нее суй! Быстро!

       Сунул. По запястье. Эххх, залетные… Буря мглою чёй-то кроет. Белка сказки говорит. То как я, она завоет. Что за топот? Шеф бежит…

       Это было больно. Формалин вообще сопоставим с гистамином в качестве медиатора болевого ощущения. Так что, если хочется кого-нибудь наказать – капните указанной субстанции на царапину. Или ссадину. Врага. Супостата. Только не меня! С меня хватит!

       Шеф прибежал. Одобрил антисептические меры. Вставил Дусе страшных этих самых. А я?  Побегал взад-вперед.  Тальком посыпал. Перчатку натянул. Вскрытие закончил. Неделю дрожал. Раны затянулись со свистом – как на собаке. Опыт (данного случая) накопил.

       Выжил. А смысл?