Монолог Бабушкина подушка

Цикл «Сафроновские басни»

Ну, тут важно с чего всё началось, прежде чем закончится, так и не начавшись. Но давайте по порядку.
Мама моя, нерадивая швея, которая еле закончила свой несчастный техникум, и вышла замуж за папу, молодого лейтенанта, закручивавшего усы на манер Чапаева, чем совершила весьма мудрый шаг в своей жизни. В постоянных переездах ей, к счастью, стали и ненужными знания швейного мастерства, в коем её постоянно упрекали, ибо она умудрялась перекашивать модели столь ярко, что и пошитые налицо, они казались вывернутыми наизнанку. Вскоре она забыла и то, что не знала. Всё же участь носить одежду её изготовления постигла меня в большей мере, чем других. Поэтому, моя ладная в папочку фигурка, сначала малыша, потом подростка и юноши, всегда казалась то излишне полной, то долговязой. Когда же я понял все минусы маминого производства, я сразу превратился в красавца и киногероя!.. За что, ещё раз, спасибо папе! А вот, что язык подвешен – это дар от мамы, хоть здесь не подкачала! Но теперь каждую деталь к себе, я подбирал подобно строгому режиссёру, монтирующему из кадров высокохудожественное произведение искусства. Мама всё-таки, нет-нет, да и пошивала частным образом, и её нередко приходилось оправдываться перед своими разобиженными клиентами; причём делала она это так искусно, что последние ни за чтобы не догадались, что она оправдывается, если бы слишком часто у неё, то не хватало ткани и приходилось выкраивать из обрезков, - причем выкраивалось это и в мою пользу, - то… легче вспомнить саму историю.
Например, однажды мамочка не смогла отказать толстой жёнушке одного важного офицера. Этот случай я запомнил, потому что он касался меня самого. Мамочка очень искусно вплела меня в своё повествование. Из двух кусков богатой материи, которые компоновались «так и сяк» в платье по последней моде, мама умудрилась пошить наряд, прикрывший, ну, разве что самое то, что не прикрыть уже совсем было бы нехорошо, а так как материи про этот случай пошло раза в три меньше против имеющейся, и про обрезки не могло быть речи, мамочка свалила всю вину на меня. Я, оказывается, - глупый ребёнок, - порезал ткань ножницами так, что ею только можно было только набить подушку. Так как тётя потребовала личного освидетельствования порезанной ткани, пришлось шить две подушки, одна из которой была отдана пострадавшей. Та, представьте, не поленилась распороть её, и когда обнаружилось, что подушка набита поролоном и ватой, смешанными с другими обрезками, моя мамочка тут же выдвинула другую версию в своё оправдание. Оказывается, я – маленький мерзавец, - подменил подушки, и так, которая была набита, якобы, порезанной мной тканью, по ошибке ушла бандеролью в Севастополь к любимой бабушке, мамочке моей мамочки. Севастополь, к счастью, закрытый город, тётенька туда не поехала, но встречаясь со мной, она поимела привычку хватать меня за ухо, выкручивать его и приговаривать: «Ах, ты, маленькая дрянь! Что это ты сделал с моим платьем?» Причём сделать это она старалась даже тогда, когда я был не один, правда, в этом случае, она улыбалась. Эту улыбку – оскал я запомнил на всю жизнь; и до сих пор толстые тётеньки вызывают у меня желание или смыться, или нахамить!