Паранойя

Звонок просигналил утробно и фатально. Я не ждал гостей и был предельно взвинчен. Поэтому, прежде чем подойти к двери, раздумывал какое-то время. Честно говоря, трудно было справиться со своими долгоживущими косматыми сиренами страха. Особенно в ТОТ день. Но я все же осмелился посмотреть в дверной глазок. И что же? Выскобленный тип глядел на меня с той стороны всей своей вытянутой  жирафьей мордой. Глаза его были темны и тоскливы как пароходные трубы. Этот незнакомец появился у моей двери с какой-то определенной целью. И я медлил. Жаль, что умерла бабушка, у нее был железный характер. Уж она бы…

Однако незнакомец стоял и ждал. И даже еще раз громыхнул в звонок. Я приоткрыл скважину двери совсем чуть-чуть, но этого было вполне достаточно, чтобы услышать его добрый день или что там еще. Незнакомец уставился на меня с вызовом герольда и протрубил, что ищет соседского мальчика. Мне не понравился его тон и то, что он спрашивает об этом именно меня, я тоже, между прочим, чей-то сосед и у меня тоже есть свой ходульный козел войны. И он достаточно тяжел. Ах вот оно что! Извините, говорю, без понятия, и прочее, но, кажется, на него это не подействовало. Так вы не видели? Нет, говорю, ничего. Он мне не верит. В то же время я наблюдаю процесс удивительного органического синтеза и вижу, как его голова и шея превращаются в толстую трахеобразную кишку, усеянную озорными адскими угольками. Потоптавшись, он повернулся и ушел прочь. А я молча захлопнул дверь. Разумеется, все это была одна только видимость беседы.

Диагональная червоточина потолка, океанические блики на стене, ясеневый рай за окном, где среди кельтских ветвей безжизненно повисла обреченная римская когорта - все это одновременно застыло перед глазами. Вот он, пересвист людоедских флейт. Меня хотят сожрать. Этот хищный мир, наполовину выдуманный и запечатленный в наскальных картинках, гонится по пятам, задувая нежное и трескучее пламя свободы, трепещущее в моих бронзовых канделябрах. Я даже услышал стук костяных браслетов на его щиколотках. Надо бы успеть умчаться прочь из железного склепа этих монголоидных оранжево-черных улиц верхом на своем мотоцикле-слизне. А там, достигнув горной крыши, и цепляясь за каменистые уступы, взобраться, наконец, на Куньлунь, чтобы соорудить себе скромное обиталище отшельника-дилетанта, и навсегда затеряться в лабиринте банных пагод.

Я сижу в кресле, съежившись, как гомункул, и проглатываю бесформенные куски запредельного мрака, к которому так привык. Со стены напротив на меня изумленно смотрит Камю. О, я давно уже не отождествляю себя с этим, но иногда помогает. Комната в виде колокола аккуратно подвешена за язык, поэтому в окне я вижу лишь перевернутый ковш оврага и жемчужные дождевые капли, стремительно падающие вверх. Осененный предвечным моментом грядущей катастрофы, этот журчащий мир сохраняет на лице сахарно-страдальческое выражение, свойственное лицемерам и душегубам. Инстинктивно поддавшись его чарам, я вновь и вновь обретаю полноту власти вседержителя и прощаю себе всё. Это может быть сродни звездному блаженству, но только в том случае, если вдруг забываешь, что в ящике стола лежит заранее припасенный простой гладкоствольный механизм из вороненой стали...