Короткая жизнь мамы

Она умерла в 48 лет, не дожив до 50. Родилась в 1907-м в Санкт-Петербурге в семье работника почтамта, училась в женской гимназии, где учениц готовили в жены молодым буржуа. В голодном и холодном Петрограде 1917-го, когда нечем стало кормить семью, её матушка собрала 3-х своих детей и мужа и увезла в село, где когда-то родилась. Не за большие деньги купили дом, корову, лошадь. Сея и сажая, семья накормила себя, а где же обучать детей? В селе всего лишь 4 класса земской школы.

Младшим детям деревня пришлась в радость: река, поля, луга и лес, не шаркает по улицам транспорт, привольная жизнь не в тесноте домов. А старшая Лена попала в среду неокультуренной сельской молодежи. Нет тебе ни пения под фортепьяно, ни танцев с молодыми буржуа. Матушка сосватала ей парня из хуторян, кто много взял от природы. Делового по будням и бояниста в праздники на танцах и посиделках. Плохо ли – хорошо ли, молодых поженили, и началась у Лены хуторская жизнь. Кислая лесная земля достатка не обещала, и муж стал строителем. Лена родила ему 3-х сыновей и управлялась с ними по дому.

В Европе назревала война и шагнула через границу по нашей земле. Фронт неудержимо приближался. Немцы вот-вот будут здесь, по слухам они расстреливают всех мужчин. Каким видел их приход отец и сельские мужики, кого по возрасту не взяли в первый военный призыв? Под утро меня разбудил приглушенные голоса мамы и отца, что слышались из кухни. По отдельным словам я понял: немцы близко и отец уходит. Что уходил он надолго, я тогда не понимал. Мужики села Ситенки на берегу реки Луги после близкого прорыва немцев собрались и пешком пошли на Восток, удаляясь от близившегося с Запада фронта. Пассажирский транспорт с началом войны не работал. Пешком они пересекли Ленинградскую область и двинулись по Новгородчине, но моторизованные немецкие части клиньями, обошли их. Теперь Куда они шли, тоже были немцы, дальше идти было некуда. Они остановились в малой новгородской деревеньке. Немцы прочесывали сёла, оказавшиеся у них в тылу, забирали и увозили отставших красноармейцев и всех пришельцев. Этот слухи распространился мгновенно, и местные население видело в наших мужиках обреченных. После губительной гражданской войны Россия превратилась в страну вдов, и вдовы нашлись, как помочь нашим злополучным мужикам, они взяли их в свои дома и объявили мужьями.

До войны мама управлялась хозяйством в доме. В конце июля 1941 военные мобилизовали её и других женщин на Лужский рубеж обороны перед городом Луга и вдоль одноименной реки. На этом рубеже на подступах к Ленинграду работало всё население Ленинграда и области, не призванное в армию, сплошь женщины. Несколько дней подряд они под присмотром военных рыли там противотанковые рвы и ночевали там же на месте, без отпуска домой. Что пришлось пережить тем женщинам, у кого дома без присмотра остались некормленые дети!

На 3 недели этот рубеж задержал продвижение немцев, и кончилось как всегда, немцы обошли его и замкнули в котел. В конгломерате рабочих посёлков на берегах реки Луги, где мы жили, немцы появились не сразу. Мама каждый день рано утром уходила в дальнюю деревню к бабушке помогать ей по хозяйству, там постоянно жил её старший сын Евгений, а со временем и средний Георгий. Я оставался в доме один, бабушка держала корову, Евгений косил траву, всей семьей сушили сено на зиму и заготовляли дрова. Сколько дел лежит на тех, кто живёт постоянно в селе! Лишь беззаботные дачники жизнь в селе видят как сладкий отдых. С приходом немцы расклеили листки: за каждого убитого немецкого солдата расстреляют 10 заложников, а за убитого офицера 20, и подтвердили это, расстреляв 17 августа 1941 в Пскове 10 заложников за битого немецкого солдата. Кто в первую очередь попал бы в заложники? Не подростки ли и девушки, не отягченные малыми детьми? Они не стали ждать, ушли в леса, вырыли там себе землянки и ночами нападали на немецкий транспорт, разрушали ж.-д. пути и линии связи.

В разгар партизанского движения немцы внесли маму и других местных женщин в списки, предупредили от саботажа, и под конвоем возили их чинить порванные линии связи и разобранные ж.-д. пути. В феврале 1944-го Красная армия выбила немцев из-под Ленинграда. К весне при сходе снега оголились тела павших красноармейцев. Власть призвала маму и местных женщин захоронить павших в братских могилах. Похороны продолжались весну и лето. Когда вскрылась река, тела павших плыли по ней, их вылавливали и хоронили. Летом запах выдавал их останки в укрытых местах. К ним выходили, собирали совковыми лопатами, на носилках выносили и хоронили. Павших было великое множество, и хоронили их долго, очень долго. Цепь братских могил вытянулась по левому берегу реки Луги.

После мама уже вольнонаемной строила в поселке Толмачево новую среднюю школу, куда в 11 лет я пошёл в свой 5-й класс. Затем она работала на благоустройстве улиц и дорог этого посёлка. Прокладывая водосток под дорогой, пересекавшей овраг, её бригада для протяжки трубы подрыла края оврага и насыпь дороги. Мама работала на дне этого оврага, крутые стенки его вдруг рухнули и похоронили её заживо. Бригада бросилась откапывать, но ближе к её телу, лопаты отложили и землю над нею снимали руками. Ушло время. Когда маму откопали, она была сама не своя. Её ближайшим поездом отправили в Ленинград в институт Боткина. Там её подлечили, но здоровье в полной мере к ней уже не вернулось. Что маму надолго увезли в Ленинград, первым мне об этом сказал брат. Он уже обдумал, как будем жить без мамы, по пути где-то прочел, нужны веники. Цена на них позволяла купить хлеб. Он соорудил станок для быстрой стяжки и вязания веников. Ветки мы возили из лесу вместе как обоз, а затем брат подбирал и стягивал их проволокой, подрубая всё, что выступало из общей массы. Он стал предпринимателем.

В больнице маму подлечили, но здоровье в полной мере к ней не вернулось. По возвращению домой с ней случались обмороки. Первый такой обморок, когда она вдруг тяжело рухнула на пол, очень напугал меня и брата Георгия. С воплем “Мама!” он бросился к ней проверять дыхание и пульс. После обморока она медленно, очень медленно приходила в себя. Работать она уже не могла, разве лишь кастеляншей летом в пионерлагере. К ней не вернулась прежняя пластичность чувств и движений, часть нервных клеточек она утратила навсегда.

Пенсии по инвалидности ей не назначили и мы ещё раз расширили посадки картофеля и овощей, вскопав участок за домом. Мама всю жизнь отбирала и откладывала особо вкусные клубни для будущих посадок. Весной поселок наполняли дачники, они селились у соседей и в нашем доме, и чередой тянулись к нам, чтобы за 10 рублей купить большую бадью картошки, которая им полюбилась. Дачники оставляли нам деньги, чтобы прожить. Реже покупали козье молоко, курицу, зеленый лук, морковь, петрушку, тмин, сельдерей, иной раз клубнику или смородину.

В мой первый год учебы в вузе, моего отца вызвал к себе в Подмосковье его старший брат Иван. Получив земельный участок в Лобне, он строил себе дом по завету предков в два этажа, первый нижний этаж – из кирпича, а верхний из теплого дерева. Дядя Иван в прошлом авиатор, имея деньги, покупал стройматериалы и желал платить отцу за работу. Часть денег он пересылал мне в Ленинград в адрес вуза, где я учился. Какой ужас охватил меня, когда я позже случайно узнал, что мама за это время через суд взыскала с отца на меня алименты! Семейное право в стране Советов – это палка против мужчин, жены брали эту палку, желая побить мужа.

В летние студенческие каникулы я навестил маму, накосил сена, вместе мы сушили его, и старший брат должен был его подвезти, но когда приехал за ним на машине, на месте сена было пусто. Дети выросли и помогали матери, но беда пришла с другой стороны. С критикой Сталина оживились воры, он сажал их без вины. Об алиментах я узнал случайно с большим опозданием и готов был провалиться сквозь землю! Что мог подумать отец? Не о моем ли сговоре с ней! Не было у меня повода сказать ей, что отец пересылал мне деньги в адрес вуза, и я чувствовал вину, что не предупредил её. Суд даже не известил меня об иске, я жил отдельно в общежитии вуза, получал повышенную стипендию, в помощи не нуждался и от мамы денег не получал. Даже те деньги, что пересылал мне дядя Иван, я принимал как лишние, они смущали меня. С нуждами своими я уже справлялся сам, репетировал школьников в зимнее время и нанимался на тяжелый физический труд летом. Пока мама работала и общалась с людьми, подобных коварств в ней не наблюдалось, они проснулись в ней, когда она замкнулась в своём гордом одиночестве. Терзаемая, что муж во время войны якобы пренебрег ею, она низвергла на него это последнее зло. Гимназия, где училась мама, готовила девочек в жены молодым буржуа, а в селе, куда из голодного Петрограда вывезли её родители, таких не водилось. Там были лишь неокультуренные деревенские парни. Бабушка сосватала ей лучшего из них, и она родила ему троих сыновей. Но что-то было в ней самой, что не сулило ей счастья. Хоть и случилось бы ей выйти замуж за молодого буржуа, она пошла бы войной и на него, без не имея чувства снисхождения. Попал ли он случайно не в ту компанию или непозволительно взглянул на некую даму, и чувства мамочки закрутили бы её, закружили и зациклили её так, что и жизнь ей не мила и видеть его не может. Хорошо, если б перед этим успела родить, а то ждала бы её судьба Кармен, полная тайн и обмана, – вестник несчастья.

Люди в целом отвергают вздорную любовь и тянутся к любви в согласии и заботах, где родятся дети, а любовь Кармен бесплодна, ничего не родит. Война усугубила несчастье мамы тем, что занесла мужа на Новгородчину, где он, гадкий деревенский мужик, избегая немецкого концлагеря, осел в доме деревенской вдовы. Мама не отнесла это на грязь войны и негодовала, будто этим он сам пренебрег ею. Несчастную жизнь мамочка выбрала себе сама, отвергнув мужа. Что стоило бы сказать ей и другим женщинам, несчастным в одиночестве? – Это несчастье в вас самих. Не чувствуя в себе любви к ближнему, вы сами выбираете себе одиночество. Любовь мы черпаем из своей души и дарим её другим.

Я был студент второго курса, когда ко мне приехал мой старший брат Евгений и просил поехать с ним:, маме плохо. Маме часто бывало плохо, а со временем ей становилось лучше. Мы к этому привыкли, и я не понимал, почему на этот раз брат настаивал, чтоб я пропустив занятия в вузе и поехал с ним. Чувствуя что-то неладное я согласился. Уже в поезде, который быстро нес к нашему дому, брат достал из пакета, который все время держал в руке, бутылку водки, открыл и предложил выпить, чем снова удивил меня. После этого раскрылся и сказал: мама умерла. Как мало счастья выпало на её долю! Не приняв мужа, полного доброты и заботы, чтобы жить в счастье, она отвергла его, когда он с концом войны вернулся в свой дом, к своей семье, в своё гнездо. Как-то мама поведала мне 5-хлетнему несмышленышу, как много лет назад в их село приезжал юноша, кого приняла душой. При его отъезде она провожала его к реке и в лодке на другой берег до станции. Он обещал приехать, но не сбылось.

В мире полно мужчин, готовых беречь и любить вас, женщин, часто заносчивых и нетерпимых: этот стар, другой слишком молод, а тот росточком не вышел. Мерите вы мужчин как обувь на ноги. Вознеслись, и нет в вас снисхождения. В вас лишь то, чем природа наделила, и не развили вы в себе то, в чем природа обошла, – воспитания чувств. Гегель назвал союз мужа и жены договором, где каждая сторона отдает свое тело избраннику. Не сухо ли? Не определить ли семейный союз как допуск к сладостям бытия, дарованный мужу и жене в соитии и рождении детей?

Жизнь менялась, к труду мужчин на производстве после войны подключились женщины. Десятки лет спустя случилась такая история. Жарким июльским днем молодые муж и жена на кухне готовили завтрак. Под распахнутым настежь окном шла почтальонша, по виду сельская девица, не устроившаяся в городе: “Как вкусно пахнет!” Муж: “Заходите, вместе позавтракаем!” После завтрака, когда гостья ушла, жена пошла в пике: “Зачем пригласил?” – “Как было не пригласить? Она же голодная! Что я мог ответить на её слова, как вкусно пахнет? Не пригласить не мог!” Остановиться жена не могла, ни через день, ни через месяц. Девицу больше не видели, она принесла пенсионерке не полную пенсию, и её уволили. А семейная жизнь молодых пошла в разнос и кончилась разводом.

Не пробудился ли в жене атавизм? Как у львиц, отгоняющих от прайда чужих представительниц своего вида? В женскую фигуру вписана доисторическая забота древней матери о новорожденном. Видел ли кто, как шимпанзе кормит детёныша? О чем говорят наблюдения? – О сходном размещении молочных желез по телу приматов и других обезьян. Высасывая жир из сальных мешочков, детёныши стимулировали разрастание их в молочную железу, что в переходном виде сохранилось у хомячков. Наше прошлое раскрывают не только костные останки. Грудь женщины выдает, как ещё до появления homo sapiens наша древняя мама опекала новорожденного. Держала его в руках, согревая ночью своим дыханием и телом. Молочная железа сформировалась в том месте тела, куда в течение поколений миллионы лет припадали новорожденные, утоляя голод из сальных мешочков, формируя этим молочную железу.

Милые дамы, сама природа крепко привязала вас к детям, но по вам тоскует и взрослый человечек, кого вы избрали себе в спутники. Не забывайте и его! Чтоб он не зачах, не захирел, не очерствел, не одичал, и бог знает, чтобы с ним ещё не случилось. Приняв его заботу, не забывайте ответить ему тем же. Гневливость женщин не знает границ! Порой теряется человечность. Мужчины в этом далеко уступают. За кем числятся самые изуверские пытки и убийства? Кто запросил голову Иоанна Крестителя? Россия гендерно щадит женщин, не передаёт суду присяжных дела, где закон требует ВМН – высшую меру наказания.

“На свете счастья нет, но есть покой и воля. Давно завидная мечтается мне доля – давно, усталый раб, замыслил я побег в обитель дальнюю трудов и чистых нег”, – так Пушкин в 1834 оберегал покой своей жены Натальи Николаевны. Он отказался от эксцессов холостяка, склоняясь к труду и семейным радостям. Что мог ждать от неё поэт? Касаний её рук и тела? Ему и этого было достаточно. Мог ли он надеяться на отклик её души? В день дуэли 8 февраля 1837 следы их повозок пересеклись на Дворцовой площади, но в сердце её не ёкнуло. Спустя столетие душевный отклик, подарила ему другая женщина – поэт Марина Цветаева. Ныне некая Наталья Николаевна Гончарова, не Пушкина, пишет Пушкину стихи, восполняя то, чего не услышал он при жизни.