Тоска 8. Папа бы меня защитил

Предыдущая тоска:http://proza.ru/2021/11/29/1919

          Тоскливо мне. Чем старше, тем тоскливее. Все грехи и неправедные дела всплывают, обиды гложут. Причём, с годами тревожить начинает не то, как и чем обидели тебя, Бог с ними, а наоборот, кого ты обидел, кого объегорил, с кем поступил не по чести и правде, и есть ли возможность повиниться, объясниться в содеянном недомолвии, а лучше раскаяться и попросить прощения – может быть, отпустят тебе грехи, не будут помнить и вспоминать соделанного. Вот только, где найти всех, как встретить, как попросить, если уже и нет кого-то, многих нет. А родители наши самые обделяемые нами и обижаемые, и не только в юности переходного возраста. Перед ними бы покаяться. Не удалось, теперь уж только на могилах…

          – Папа бы меня защитил! – сокрушилась, в буквальном смысле слова завопила, завыла мать от безысходности и бессилия; от обиды и невозможности хоть как-то повлиять на происходящее.
          Мы выросли, выпорхнули, уже наши дела, заботы и семьи стали смыслом жизни, а её неустроенность в разваливающемся от времени быте мало не трогали нас: самостоятельных и преуспевающих, кичащихся своей праведной жизнью. Не замечаем, что раним матерей невниманием и отсутствием всякого интереса к их жизни, желаниям, бытовым проблемам и неустроенности. В детстве юбку её из рук не выпускали, потерять боялись, на ручки просились, за шею обнимали, на закрошках ездили, в щёки и нос целовали – куда попадёт… И куда-то теперь всё ушло, улетучилось, чуть ли не деловые отношения образовались: ты мне, я тебе – а иного и ничего, только пустота, вся любовь и почитание под сукно деловых отношений и встреч.
          – Нет! защитил бы, не позволил! – и зашлась слезами, подёргивая, как школьница, вверх плечи, становясь слабой и беспомощной, всхлипывающей от отчаяния.
          Постоянные уступки и приспосабливания к окружающим, к нам и нашим жёнам, вконец измотали её нервы, скопились и теперь неудержимой истерикой выплеснулись на меня, занятого устройством своего отпускного отдыха. Конечно, я должен был хотя бы сейчас в отпуске взвалить её проблемы на себя и тащить как можно дальше, освободив от хлопот и забот, наполнив дом радостью присутствия внуков; защитить её, оградить от нападок всего и всех: от вдовьей участи сжирающего дух одиночества, от нерешённых проблем, от рушащегося без хозяина хозяйства, превращающегося в ветхость, вообще, просто, забрать мать к себе, в семью…
          – Папа молодым умер, оставил меня ни то ни сё, ни старой, ни молодой; вот вы его боготворите, а я уже состарилась, одряхлела, немощной стала, ничего не могу: ни дать, ни взять, ни встретить, как положено, не сварить вкусно, не убраться чисто, горечь и слёзы готовы на каждый день и ночь. Всё отяжелело: и руки, и ноги, и голова, ничего не держится хоть мало-мальски в тонусе. Никому стала не нужна: ни себе, ни вам, в обузу для всех превратилась. Отец умер, а мне все это содержать, которое никому не нужно: ни дом, ни хозяйство. Столько сил и времени положено на него, и никому стало не нужно. В лучшем случае, продадите или на дрова распилите. Умру, и приезжать не будете, ни на побывку, ни просто так. Жёнки за могилой будут присматривать, пока помнят, а потом и всё бурьяном зарастёт, бытьём сровняется, оба холмика: и мой, и папин быльём уйдёт. Приедете под старость на родину, в последний раз взглянуть, и не найдёте; будете ходить и не запнётесь; начнёте сокрушаться, а не откроется; заплачете, а горьких слёз и не хватит, чтобы хоть как-то унять отчаяние. Головы приклонить негде будет, пожалиться, сокрушиться в безысходности не перед кем будет – всё не своё, всё чужое да невнятное. А душа-то потребует, захочет с былыми истоками встретиться перед уходом и не найдёт ничего; и вас уж не узнают, долго будут припоминать и расспрашивать: кто такие, но так и не вспомнят; скажут, что вроде бы были такие, жили где-то здесь, но кто и где, уже и вешек нет, за которые бы зацепиться можно было, всё одряхлело и состарилось, всё сгорело в топке жизни. Так одним днём и справитесь: и туда, и сюда и поговорить не с кем будет, пустыми уедете. Всё бытьём да быльём зарастёт, захламится до неузнаваемости…
          Мы искренне считали, что им – нашим мамам, да и папам – не интересно с нами, одёргивали их, когда они спрашивали про наши дела и переспрашивали, как зовут наших товарищей-сослуживцев и коллег по работе; не считали важным показать свои документы и пропуска со справками и характеристиками; не звали на весельем скучные для них посиделки с друзьями; осуждали за расспросы о результатах простых, рутинных дел; не тратили своё драгоценное на их искреннюю любовь к нам и желание быть рядом даже в стороне и просто понаблюдать за нами: как мы спим, сопя и похрапывая в подушку, как просыпаемся, умываемся, едим, ходим, как своих деток голубим…
          Мамам немного надо, когда мы здоровы и сыты; гордились, если достиг чего-то, любили, если и не добился ничего; всему были рады, лишь бы вина не пили да вовремя домой приходили и отзванивались.
          Им и не хватало только одного: побыть с нами подольше, рядом, на вторых и третьих планах и ролях, просто смотреть на нас и изредка ловить взгляд, пусть не заботливый, пусть просто скользящий мимо – им и этого было достаточно. Как и нам теперь со своими детьми…
          Круг замкнулся, начался новый виток спирали развития.

01.05.2022. 14:08, Рейс «АК «Россия» СПб.-Минводы

Тоска 9 http://proza.ru/2022/09/25/1550