В вихре времени Глава 35

Глава тридцать пятая

Он не хотел себе признаваться, что его мучил страх. Гром как в детстве не прогремел, но он должен прогреметь. Это Николай точно знал и ждал. Ждал, когда ехал на работу, ждал, когда заходил в пустую квартиру, ждал, когда внезапно звонил телефон. Ждал ночью, когда слышал шум на лестнице. Он ездил в гимназию и задерживался там допоздна, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями и страхом.
Директор хвалил за усердие, но просил поберечь себя, потому что Елагин выглядел усталым и похудевшим. Николай и сам замечал, как заострились скулы и лихорадочно блестели чёрные глаза, окружённые синяками от бессонных ночей. Чего он боялся? Что его изобьют? Нет, он страдал от неизвестности... Только бы Машу не тронули... Да когда же она, в конце концов, приедет?
Сегодня он вернулся из гимназии пораньше, потому что не выносил вида Митрофанова. Тот едва здоровался из вежливости, но не подходил близко, не брал под руку, не рассказывал анекдоты. Наоборот, взгляд его был злым и опасливым одновременно, словно Николай сбежал из чумного барака...
Зазвонил телефон. Небось директор опять вызывает заменить заболевшего преподавателя.
— Коля, здравствуй! — услышал он до боли знакомый голос и чуть не застонал от счастья.
— Машенька, ты вернулась? — стараясь не выдавать волнения, спросил он.
— Вернулась вчера, но встретиться пока не получится, я занята: отстала по всем предметам на Высших курсах, да и на Пречистенке уже просят выйти на уроки.Ты знаешь, меня так приветливо встретили! Я ужасно соскучилась по ученицам. А ты преподаёшь там?
Николай замялся.
— Я понимаю... Да, недавно был на уроке...— Язык не повернулся сказать правду. — Машенька, а когда мы увидимся?
— Давай сразу на моём дне рождения! Приходи в субботу к пяти часам. Сможешь?
— Конечно, обязательно приду.
— Ну, и отлично. Всё, я побежала, до встречи!
Он только успел сказать ответное "до встречи", как их разъединили. Николай ещё держал в руках трубку, не веря, что ему это не приснилось. Но в груди стало тяжело, а голову словно сдавило железным обручем. Он соврал и снова ощутил гадкий, душный страх перед неизвестностью... Вернее, перед неизбежностью разоблачения и тяжёлым предчувствием разрыва.
Зачем ему идти и мучить себя? Похоже — Маша совсем не соскучилась и пригласила его, небось, только по настоянию Рябушинского. Тогда почему бы ей не сказать правду? Она боится отца, но он-то свободен... Нет, эту чашу надо испить до дна, а вдруг он ошибается? Безумная надежда согрела его душу. Вдруг всё будет как раньше? Они будут гулять, разговаривать, ходить в театр... А потом поженятся. Он горько усмехнулся. Стоит ли себя обманывать? Но идти всё-таки надо, чтобы выяснить отношения окончательно.

Капитолина выглядела довольной. Маша пригласила её на день рождения, и сейчас они выбирали подходящее платье из многочисленных нарядов в шкафу Рябушинской. Маше хотелось угодить капризной подруге.
— Капочка, выбирай, что понравится, — Мария открыла дверь большого шкафа и взмахнула рукой, словно фея волшебной палочкой.
У подруги жадно загорелись глаза. Она стала медленно ощупывать за рукава роскошные платья.
— Ой, а это можно?.. А это? — она вытаскивала по одному наряду и прикладывала к груди, крутясь перед массивным зеркалом, установленным специально для этих целей возле шкафа. Но подходило не всё. Маша была повыше ростом и чуть постройнее. Однако можно было и подкоротить, если что-то понравится...
— Ох, какая роскошь! — Капитолина заглянула в другой отдел.
— Это я из Парижа привезла, ещё ни разу не одевала, — тихо сказала Маша.
— Значит, мне только поношенные, как прачке? Или служанке? — оскорблённым тоном произнесла подруга.
— Что ты, Капочка, выбирай любое, — устыдилась Маша.
Девушка с недовольным видом рассматривала французские наряды.
— Мне вот это понравилось...— она указала на то платье, которое Мария приготовила для себя — бежевое из блестящей ткани, идеально облегающее фигуру. Маша уже примеряла его и даже представила, как элегантно она будет выглядеть в неброском, но благородном платье. К нему бы ещё бриллиантовые серьги и жемчуг...
Капитолина сняла шерстяной будничный костюм и принялась натягивать самый дорогой наряд, что нашла у подруги. Ткань приятно шелестела, струилась по телу, но... похоже —  оно не сойдётся на талии...
— Маша, не стой, как вкопанная, помоги! — с упрёком бросила Капитолина застывшей Рябушинской. Та очнулась и бросилась застёгивать пуговицы на спине. Однако как бы она не затягивала, заставляя Капитолину охать, платье упорно не сходилось.
После нескольких попыток Капа, наконец, признала очевидное, и, красная от бесплодных усилий и раздражения, сняла неподходящий наряд.
— Ладно, давай другое. Вот это, вроде, посвободнее.
Маша обрадовалась и стала суетливо помогать одевать следующее. Капитолина посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна — серо-голубое платье отлично подходило к её тёмным волосам и серым глазам, придавая им синеватый оттенок.
— Это даже лучше, — удовлетворённо произнесла подруга, оглядывая себя со всех сторон.
— Как же ты хороша, Капочка, — восхищённо прошептала Маша. Она и не думала, что подруга может так преобразиться. Но самой привлекательной была лёгкая очаровательная улыбка, запорхавшая на губах... Однако довольной Капитолина выглядела недолго, на лице вновь появилось капризное выражение.
— Что случилось? Тебе разонравилось платье?
— Платье хорошее, — ворчливо заметила Капитолина, — а посмотри на мою шею...
— А что на шее? У тебя прекрасная длинная шея...
— Да, прекрасная... Она голая. Сюда нужно украшение, и лучше всего подойдёт твоя незабудка, — подруга протянула руку к Машиной груди и властно потянула за кулон.
Маша невольно отпрянула, прикрыв рукой золотой цветок. Она не снимала его даже в Париже. Но теперь... может, и вправду отдать Капе? Николай заметит и меньше придётся объяснять...
— Что? Опять жалко? — ворчливо спросила приятельница.
— Нет, не жалко, — решилась Мария и уверенной рукой расстегнула цепочку.
Кулон на шее Капитолины смотрелся продолжением праздничного платья, но у Маши заныла душа...

Она любила просыпаться под привычные тяжёлые шаги Прокофьича, приносящего в гостиную вязанку дров. Он с грохотом сваливал их внизу у печки и возился, зажигая огонь. Из топки сначала доносилось весёлое потрескивание, а потом она начинала гудеть на низкой ноте, как орган.
Маша потянулась. Скоро в комнатах станет ещё теплее и уютнее. Вдруг она вспомнила: сегодня же мой день рождения! Сон окончательно слетел. Папочка в подарок устроил бал в её честь. Какой он добрый! И это несмотря на разногласия, которые поссорили их два дня назад.
После разговора со знакомым полицейским генералом папа решил запретить ей преподавать на Пречистенских курсах! Давно Маша не видела его таким рассерженным — от грозных нот его баса захотелось спрятаться под одеяло.
Внутри у неё всё дрожало, но Маша не подавала виду. Природное упрямство шептало: не сдавайся! И она не сдалась. Да и как такое возможно? Она только почувствовала себя самостоятельной личностью, полезным человеком для общества, а он — запретить!.. Нет, она с этим не смирится.
Маша села в кровати. Ей вспомнилось, как уважительно смотрели на неё девушки-подружки на Высших курсах, когда узнали, что она преподаёт неграмотным крестьянкам. Даже сейчас её щёки зарделись от удовольствия. Полиция считает народный университет неблагонадёжным! Она-то тут при чём? Маша мысленно поблагодарила судьбу, что Коля тоже туда устроился. Она напомнила об этом отцу, и только после этого он смягчился...

Она вскочила с постели, накинула воздушный пеньюар и стремительно побежала к маме пожелать доброго утра.
Сегодня ожидалось много гостей. В доме вовсю шли приготовления. Две горничные носили по комнатам подносы с горячими кирпичами и поливали их духами. Маша с удовольствием ощутила тонкий цветочный запах, разносившийся по всему особняку.
Ей захотелось одним глазком заглянуть в залу. Там уже танцевал мужик-полотёр, натирая пол мастикой. В столовой раздвигали столы. Гостиная и коридор были уставлены фарфоровыми и хрустальными вазами с цветами. Ах! Что-то чудесное сулили эти приготовления!
Мама не спала. За маленьким столиком в будуаре она пила кофий и задумчиво листала журнал.
— Доброе утро, мамочка! Как вы спали?
— Хорошо, Машенька. Доброе утро. Поздравляю тебя, моя девочка, будь счастлива! — ласково глядя на неё, произнесла Анна Александровна. С этими словами она протянула коробочку, — это от нас с отцом.
Маша с нетерпением открыла подарок. В бархатном футляре посверкивали серьги с небольшими бриллиантами — как раз к её праздничному платью! Радостные чувства переполнили её душу, и она бросилась на шею матери. Теперь бегом к себе, чтобы померить подарок перед зеркалом!
В едва освещённой зимним солнцем комнате на видном месте висело французское бежевое платье. Маша приложила его к себе, одела серьги и затанцевала, словно Золушка на балу. Хорошо, что её волшебный наряд не исчезнет в полночь с боем часов...

А ровно в пять часов открылись двери в особняк Рябушинских. На пролётках, автомобилях и даже верхом съезжались приглашённые со всего города друзья. И не удивительно: богатую наследницу и красавицу Марию желали поздравить немало тайных и явных поклонников.
Зажгли все лампы и люстру в зале. Беспрерывно звонил колокольчик, извещая о прибытии гостей. Душистые ароматы кофе, сладостей, французских духов растекались по коридорам и проникали во все уголки большого дома.
“Как хорошо, что батюшка пригласил так много молодых людей! А то придут скучные взрослые и слушай их разговоры. Сегодня всё будет по-другому, ведь это мой бал!” — думала молодая хозяйка. Она искренно улыбалась, подавая руку друзьям.
Наконец, пришёл Николай. Он был неотразим в чёрном смокинге. Глаза его жадно искали её взгляд, Коле хотелось поговорить, но Маша не могла посвятить ему много времени. И всё-таки первый танец был обещан ему.
Маша кружилась в вальсе, как в снежном вихре, чувствуя крепкие руки партнёра. Она замечала восхищённые взгляды гостей и упивалась счастьем, как вином.
После танца ей представлялись незнакомые молодые люди, пришедшие по приглашению отца, и те, кого взяли с собой её друзья.
 Пришёл и Саша Пешков. Он был во фраке и выглядел роскошно, не хуже Николая. Она радостно подала ему руку для поцелуя, и Александр задержал её в своей ладони чуть дольше, чем положено. Маша заметила, как помрачнел Коля, а Пешков только усмехнулся по всегдашней своей привычке. Друг другу руки они не подали и стояли как на дуэли, обмениваясь неприязненными взглядами.
 Капитолина обворожительно улыбалась и Николаю, и Саньке.
— Маша, ты представишь мне своих друзей? — кокетливо спросила подруга. Маша внезапно почувствовала ревность, но виду не подала.
— Познакомьтесь, это моя подруга Капитолина.
Николай сдержанно поклонился, а когда выпрямился, увидел на шее подруги знакомый кулон. Маша ждала его реакции и потому заметила, как он побледнел. Коля ничего не сказал, но от его вопросительного взгляда ей захотелось убежать. Она взяла шампанское, предложенное Пешковым.
— Коля, а почему тебя не было вчера на уроках? Про тебя спрашивали мои ученицы, им понравилось, как ты рассказывал про Минина и Пожарского, — затараторила она, лишь бы не молчать.
— Мария Степановна, а вы разве не знаете, — Николай Константинович больше не преподаёт в рабочей школе. Их благородию там не нравится...— насмешливо произнёс Пешков.
— Это правда? — Маша была ошеломлена. Её рука с бокалом шампанского застыла у рта.  — А почему ты не сказал?
Маша не знала, верить или нет Саше. А может, это шутка? Но Николай опять ничего не отвечал, с ненавистью глядя на Пешкова. Музыка ворвалась в их разговор, не давая продолжить.
Мария заставила себя улыбнуться и обратилась к Саньке:
— Александр Григорьевич, я вам обещала следующий танец... Он уже начался.
Санька немного по-шутовски подал ей руку, и они пошли танцевать, но Маша кружилась без удовольствия. Она заметила, что Капитолина приблизилась к Коле и что-то ему сказала. Тот поклонился и пригласил её на танец.
"Что ж, так даже лучше... Пусть отвлечётся от меня, глядишь, влюбится," — уговаривала себя Мария.
— Чего смотришь? Ревнуешь женишка к подруге? — заметил Санька.
— Ещё чего... Она сама навязалась.
— А девка симпатичная, и не такая худая как ты, — поддразнивал её Пешков.
— Слушай, может, пойдёшь и тоже её пригласишь? — разозлилась Маша, замедляя шаг и отодвигаясь от него.
— Тише, тише, — испугался скандала Санька, — ты помнишь, о чём мы договаривались? Мы же план составили...
Но у Маши резко испортилось настроение.
— Отстань, не хочу никакого плана. Будь что будет... Может, я и выйду за Колю замуж.
Она резко вырвалась из рук партнёра и выбежала из зала.
 В соседней комнате, за закрытыми массивными дверями были накрыты столы с закусками и напитками. Здесь стояла тишина, словно и не было никакого бала. Музыка звучала где-то далеко... Маша подошла к окну и стала смотреть на падающий снег.
"Как странно... У меня сегодня день рождения, а мне грустно, словно это в последний раз. А может, действительно, — моя жизнь изменится, и всё будет по-другому..." Она не успела додумать, что именно по-другому, как с шумом открылась дверь, и в комнату ворвалась музыка. Маша оглянулась — к ней решительно направлялся Пешков. Он не закрыл дверь, и были видны счастливые лица танцующих пар. Маше было невесело, и она отвернулась от улыбающегося Саньки. Он подошёл сзади и положил руку ей на талию.
— Маша, это тебе нужна свобода или мне? Решай, а я могу и уйти, если раздражаю, — на ухо прошептал он.
Она вдруг остро осознала, что нужно сделать выбор: либо она выходит замуж за Колю и живёт обычной мещанской жизнью, либо... идёт по той дороге, что и Саня — тревожной, новой, неизвестной... Её начала бить дрожь. Санька это почувствовал, повернул к себе, обхватил ладонями её лицо и начал целовать в нос, словно маленькую девочку. Ей стало щекотно, она рассмеялась и отстранилась. Пешков взглянул ей за спину и внезапно резко притянул её к себе, а потом, не давая опомниться, стал целовать её лицо и шею.
Маша сопротивлялась, но освободиться из его цепких рук было невозможно. Он запустил пальцы в её волосы и теребил их, словно жёсткий мамин гребень.
Наконец, Санька отпустил её и слегка развернул к выходу.
— Смотрите, Мария Степановна, кто за нами подглядывает, — тяжело дыша, произнёс он.
В дверях стоял Николай. У Маши внутри всё оборвалось — как он был спокоен... Он не возмущался, он стоял и задумчиво смотрел, будто прощался, а потом поклонился и вышел.