Глава 28

28.

В общем…

Девочка пришла. А это значило, что дальше рассиживаться за столом было как бы и неуместно. Имело смысл подняться и пройти навстречу этой самой гостье-помощнице… свежеприбывшей. Благо, недалеко…

Встаем-поднимаемся, из-за стола, от чаю… без всего, окромя сахара в кубиках, выложенного в хрустальную сахарницу – между прочим, вполне современную! Потом… Поворачиваемся и идем направо, к двери. Шаг за порог, далее стремительное путешествие по короткому коридору прихожей – надо поспешить, поскольку у резвой девчонки есть определенная фора!

В итоге, Рута Георгиевна встала напротив входной двери, как раз в тот самый момент, когда каблучки туфелек юной ее помощницы застучали по деревянным ступенькам крыльца. Девушка даже успела нацепить на лицо свое выражение эдакой барской надменности. Средство защиты от предполагаемой атаки – скорее всего, вербальной, но, возможно, и тактильной тоже!

Впрочем…

Не от чего защищаться. Это просто такой… Обычный аксессуар подобных свиданий. Привычный и понятный обеим сторонам. Просто потому, что некоторые сюрпризы – а они вполне вероятны, календарь тому свидетель! – обязательно будут. И лучше чуточку охладить желание девочки их устроить.   

Как бы, заранее.

Рута Георгиевна приосанилась – для пущего эффекта. Из серии, вдруг поможет?

Ну, по крайней мере, не повредит!

Она ожидала стука в дверь…

А вот вам хренушки! Хренушки-хренасики!

Дверь распахнулась наружу – благо, была не заперта! И на пороге появилась та самая девчонка – силуэтом на светлом фоне. Гостья-помощница немедленно перешагнула через это символическое препятствие – непреодолимое, как говорят, только для всякой нежити вампирского толка и обличия, а потому несущественное. Именно для нее. 

Войдя в дом, девочка повернулась налево и плотно притворила за собою дверь – хоть в чем-то она проявила в этот раз свою тактичность! Потом повернулась обратно и сделала шаг навстречу официальной служительнице сего Храма Муз. После чего, перешла к сюрпризам собственного изготовления.

К первой их части.

Или серии.

- Здравствуй, Барыня-Сударыня! – провозгласила она эдаким голосом народного велеречия…

Ну, или велеречивым народным голосом.

В общем…

Как-то так.

И сразу же отвесила Руте Георгиевне поклон. Поясной или же чуточку ниже.

Выпрямившись, гостья продолжила свои… издевательства. Над здравым смыслом и, естественно, над самой Служительницей Музея.

- Твоя крепостная пришла! – провозгласила она, ничтоже сумняшеся. – На барщину! И оброк принесла! Правда-правда! Вот он!

Девочка картинно отвела от боков и приподняла свои руки. И помахала ими в воздухе. Особенно той, в которой был тортик. Улыбаясь во весь рот, очень довольная этой своею… шуткой.

Хренасе, шуточки-пошутейки!

Нет. Предварительно принятые меры не сработали. Ернический тон и откровенно фиглярское поведение сбили Служительницу Музея с панталыку И ей...

Не оставалось ничего другого, кроме как напустить на себя окончательно суровый вид – скрывая желание улыбнуться незатейливой репризе. А потом заявить - негромко, но четко, раздельными словами:
- Не смешно.

Это возымело эффект. Немедленный и однозначный. Улыбка – дурашливая, почти придурковатая улыбка, это важно! – спала с лица гостьи. Она сделала несколько осторожных, несмелых шагов в сторону адресата своего крепостнического дуракаваляния. Подошла вплотную и немедленно обхватила недовольную своими руками, прижалась к ней, уткнувшись личиком своим… Э-э-э… В верхнюю часть груди своего адресата. Потом подняла голову чуточку вверх, обратившись лицом своим к лицу своей Старшей - по линии снизу вверх, упершись девушке подбородком, опять-таки, в ложбинку между грудей. Заглянула ей в глаза, жалобно, по-детски.

Почти всерьез.

- Рутик! – тихо произнесла она, крайне огорченным тоном. – Ну, Ру-у-у-тик! Ну, пли-и-из! Ну, я же знаю, что ты не сердишься! На самом-то деле!

- Сержусь!

Рута Георгиевна строго посмотрела на нее сверху.

Как-то… преувеличенно строго, откровенно говоря.

Разумеется, девчонка это сразу же почувствовала. И ее виноватая улыбка сменилась иной. Чуточку смущенной, но, скорее, довольной.

- Не-а! Не сердишься ты уже! – произнесла она. – И вообще, ты не сердилась. Просто потому, что ты не способна сердится. На меня!

Ну, что за ребенок!

Остается только обхватить ее руками в ответ. Прижать к себе…

Все равно ведь не отпустит, пока не получит свое.

Девочка на это… фыркнула-промурчала - с самым довольным видом, между прочим! И улыбнулась уже, с видом полного удовлетворения разрешением этой… прямо скажем, неоднозначной ситуации.

- Пасибочки, Рутик! – с чувством произнесла она. – Ты всегда такая славная!

- А вот не всегда! – как могла сурово ответствовала Рута Георгиевна. – И, между прочим, я никогда не обещалась тебе быть таковой! Вот!

И взгляд такой, суровый.

Хотя…

Наверняка, свет в коридоре – весьма умеренный, по сравнению с весенним солнцем улицы - несколько скрадывал впечатление. Ну, или же девчонка, в принципе, не предполагала за своей Старшей ничего подобного. В точности сказать трудно. Во всяком случае, гостья поставила все эти ее суровости – внезапные и, откровенно говоря, несколько наигранные - в полный игнор. Это можно было понять весьма точно. 

- А мне неважно, обещалась ты или нет. Ты такая, как есть. И я тебя люблю!

Произнеся эту фразу – вопиюще наглую! – она сразу же зажмурилась. Не в страхе, не в ужасе – еще чего!

В ожидании.

И улыбка на ее лице говорила о тональности этого самого ожидания. Более чем однозначно и недвусмысленно.

Ожидания тем и неприятны, что их реализация зависит от кого-то. Чаще всего. И если этот кто-то промедлит… 

Будет грустно. А может быть и больно. Тому, кто ждет.

Имеет ли смысл причинять эту… боль?

Рута Георгиевна, чуть нагнувшись к лицу девочки, коснулась ее носика своим. Так сказать, кончик в кончик. И коротко потерлась, движениями головы, вправо-влево. Аккуратно и… щекотно.

Адресат ее жеста – говорят, что некоторые северные народы приветствуют друг друга именно так! – улыбнулась шире и… поморщилась! Кажется, ей захотелось чихнуть.

В результате, девчонка отстранилась от своей Старшей и пальчиками левой своей руки потерла переносицу, снимая этот непроизвольный позыв. Перед этим коснулась... Можно сказать, даже стукнула девушку коробкой с «оброчным» тортиком. Чувствительно, уголком этой самой картонной коробки, прямо, так сказать по месту пониже спины и несколько ощутимо – как бы совершенно случайно. И, разумеется, даже не извинилась, полностью поглощенная собственными своими… движениями по предотвращению чиха не вовремя.

В общем, у нее получилось. А Руте Георгиевне пришлось только молча растереть то самое место, куда ей только что попали непрошеным презентом. И сделать вид, будто ничего такого не случилось – вдруг, девочка это все сделала и вправду, не нарочно!

Между тем, девочка с тортиком отступила на шаг назад и улыбнулась эдак смущенно… Или снисходительно... Сразу и одновременно.

- А могла бы, и поцеловать… там! – заметила она игриво-обиженным тоном. – Это… «эскимосский поцелуй», вот! А нужен… настоящий! 

- Не заслужила! - по-прежнему суровым тоном ответствовала «барыня-сударыня», все еще играя условную роль «жестокой крепостницы» - даром, что в современной одежде!

- Но ведь заслужу? – тон девочки сменился на просительный. – Ну… сегодня? Ведь так?

- Посмотрим на твое поведение! – откликнулась ее Старшая.

После чего, скинула с лица своего все и всяческие маски.

Все равно ведь, уже пришла. Со всеми этими своими сюрпризами… в голове. То есть, по части деяний, в ней задуманных. Так какой в них, в этих самых масках, теперь смысл?

Вот то-то и оно, что никакого.

- Нютка! - чуточку огорченным тоном произнесла Рута Георгиевна. – Ну, что ты себе позволяешь? Зачем тебе все это?

- За хлебом, - немедленно ответила девочка - дерзкая не в тему! – Или за забором. Выбирай!

- Что, выбирай? – нахмурилась девушка.

- Вариант выбирай! – откликнулась ее гостья-помощница. – Ну, если тебе так уж нравится это слово, «зачем». Только учти, что оба варианта неправильные. Потому, что не «зачем», а для чего!

Обозначив словесно этот немудреный каламбур, основанный на сходном звучании наречия цели и местоимения с предлогом – наверняка, подслушанный ею у кого-то из взрослых! – девчонка лицом своим изобразила некую пренебрежительную гримасу-дразнилку. Дескать, эх, ты! А еще с высшим образованием! А все равно, говоришь-выражаешься неправильно! Служишь в Учреждении Культуры, а сама… Какая-то даже некультурная! Или, может быть, культурная, но не совсем…

Что ответить на такое? Да еще так, чтобы без грубостей…

Вздохнуть, шагнуть вперед и… Просто положить шалунье руку на плечо. И сказать кое-что.

Нет, вовсе не гневным, не сердитым тоном. И даже без раздражения в голосе. Просто устало. Игнорируя предыдущую пошутейку с интермедией мимического толка.

- Нютка, милая… Зачем ты все время пытаешься меня рассердить? Сегодня что, день какой-то такой… особый?

Пробный шар, насчет сюрпризов. В смысле, сводятся ли они только к уже услышанному? Или же это всего лишь начало чего-то… куда более эффектного и масштабного.

Прежде, чем ответить словесно, гостья-помощница несколько мгновений колебалась. Собственно, это уже и был ответ. Вполне определенный, дескать, еще не вечер, не спеши, все увидишь. Что наводило, так сказать, на размышления.

Вслух же девочка произнесла следующее.

- Не рассердить, а… Как бы точно сказать… активизировать тебя. А день у нас и вправду, необычный. Но, скорее, приятный. Такое будет мое… мнение.

Тогда Рута Георгиевна положила ей на плечи обе руки. Жестом…

Не то, чтобы властным, но предлагающим перейти на другой тон и уровень. Заданный такой дистанцией общения. Вроде бы близкой, но чуточку отстраненной.

Девочка мигом присмирела. Куда-то исчезла с лица ее улыбка. И всякое выражение ерничества тоже куда-то пропало. Теперь она глядела на свою Старшую почти растерянными глазами.

- Переборщила?

Вопрос был задан тихим голосом. И по направлению снизу.

Ответ был дан поначалу тактильно. Рута-Георгиевна притянула-прижала ее к себе. Снова, но по-другому. Теперь уже девочка не отвечала на это объятие, что было необычно. Наверняка, она почувствовала, что пока что не вправе этого делать. Кажется, теперь она ожидала словесного обозначения истинного отношения со стороны своей Старшей. Пришлось исполнить это ее желание.

- Знаешь, иногда мне кажется, что ты просто капризный невоспитанный ребенок… Который ищет… Или просто ждет того, кто его приструнит. А иногда мне кажется, что ты просто имеешь наготове несколько масок… Одна из которых явный парафраз на известного мне героя Дюма. Кажется, будто ты играешь рядом со мною роль шута Шико при короле Анри третьем.

На этом месте Рута Георгиевна сделала паузу – явно для того, чтобы девочка как-то отреагировала на ее предположение.

Реакция была внятной и акустической. В виде усмешки. Кажется, одобрительной.

Выждав еще несколько секунд после этого, и не дождавшись продолжения, Рута Георгиевна добавила еще кое-что, серьезное и значимое.

- А иногда мне вообще кажется, будто ты… Вовсе не та, за кого себя выдаешь. Как будто в детском теле присутствует другая сущность, куда более взрослая и серьезная. Которая… Даже не прячется под разными масками, детскими и не очень. Просто играет ими. Играет в эдакий маскарад. Забавляясь моими реакциями на все твои выкрутасы и предлагая мне отгадать, а какого рода эта твоя… истинная суть.

Адресат ее слов усмехнулась громче и откровеннее. После чего, телом своим обозначила движение назад, попытку высвободиться из объятий. Старшая не стала этому препятствовать. После чего, гостья оказалась в шаге-полушаге от нее. И на устах у девочки снова была улыбка. Причем удовлетворенная.

- И то, и другое, и третье! – произнесла она. – Я такая… противоречивая! Кстати, неужто тебе не нравится такая игра… Моя с тобою?

- Это опасная игра.

Рута Георгиевна ответила на ее неумеренный оптимизм предельно сдержанной и скептической интонацией. Но продолжать эту тему иначе, чем намеком, не стала. Всерьез рассчитывая на сообразительность самой девочки.

Не без оснований.

- Не вижу никакой опасности! – откликнулась эта шальная девчонка.

Шальная в этот конкретный момент времени. Так будет точнее.

Вообще-то, Нютка и вправду бывает другой. Молчаливой, сосредоточенной, ни слова не говорящей попусту… Точной в каждом своем движении и совершенно адекватной.

Более, чем.

Но сегодня – вернее, прямо сейчас! – что-то с ней не так. И в этом, непременно, надо разобраться. Только чуточку позже.

Рута Георгиевна покачала головой. Опять-таки, в отрицании ее оптимизма. Но предпочла не спорить далее, просто оставив ситуацию на подумать о последствиях. Именно самой девчонке.

Потом она взяла ее за руку и потянула в сторону той самой комнатушки, откуда она только что вышла встречать свою гостью.

- Напою-ка я тебя чаем. И ты поешь свой… тортик, - сказала девушка дерзкой своей помощнице. – Глядишь, и желание нести всякую чушь и вытворять что попало, несколько поубавится. Это ведь у тебя сейчас просто нервы шалят, с голодухи? В школе-то так и не поела? Ведь, правда?

- В школе я действительно, не поела, - призналась девочка. – К тебе торопилась. Последние два урока отменили. Учителя дали нам дополнительные задания и распустили по домам. У них там какая-то совещаловка случилась… неожиданная. В общем, вышла оказия добраться до тебя раньше, и я упорхнула. Так что, от чаю не откажусь!

И благодарный взгляд. Дескать, спасибо за подсказку! А также…

За прощение и понимание.

Ладно…

Замнем для ясности. Но ухо будем держать востро!

Таков девиз Руты Георгиевны Костицкой на сей момент времени ее музейного бытия. Что, разумеется, никак не отменяет ни гостеприимства, ни необходимости трудиться… чуточку позже. Ну, раз уж помощница пришла прямо к ней, сюда, как говорится, собственной персоной. И, тем самым, убрала с повестки дня всякое желание немножко полениться, расслабиться и отложить на потом кое-какие рабочие моменты. Девочка явно жаждет действия. Значит…

Придется работать!

Но это и вправду, чуточку позже. Сейчас будет чай. И тортик. И много вопросов – аккуратных и серьезных.

Чтобы понять.

Тортик поделили пополам. Нет, не на двоих. Просто на два раза. На сейчас и на потом – когда работа будет сделана. Именно так высказалась гостья-помощница, как раз, по поводу их общих, совместных трудовых перспектив на сегодня. Вообще, Нютка очень хотела приняться, так сказать, за трудовые подвиги и свершения вот прямо сию минуту. Но…

В общем, голод не тетка. Именно по этой банальной причине, девочка милостиво согласилась на подкрепиться.

И это радовало. Вдруг, после принятия в организм порции сахаров-углеводов, она и вправду, станет как-то поспокойнее?

Хотелось бы в это верить.

В общем, половинка тортика и пикнуть не успела. Причем, самой Служительнице Муз досталось не более трети. Впрочем, Рута Георгиевна и не претендовала, поскольку, в отличие от этого странного ребенка, успела позавтракать сравнительно поздно. Ну… полувыходной день – в смысле, без посетителей. Даже техслужащие – в смысле, служащие, вооруженные щетками и тряпками – даже они сегодня придут только поздно вечером. Сейчас они с девочкой одни и могут спокойно поработать с интересными экспонатами, не торопясь и… не напрягаясь. Ни в физическом смысле этого слова, ни в части психологического комфорта.

А это ценно. Обычно в Музее полно народу. Но вот сегодня, в понедельник, традиционное затишье. И это хорошо.

- Тортик хорош! – провозгласила Нютка, облизывая пальцы.

- Еще?

Рута Георгиевна подхватила со стола длинный и массивный нож – занятный, кстати, экземпляр, когда-то преподнесенный ей «за монетку»* ее же нынешней коллегой по тортопоеданию. Девушка занесла сей остро режущий предмет над второй половинкой кулинарного шедевра, однако девочка энергично замахала руками, протестуя против такого действия.

- Нет-нет-нет! – воскликнула она. – Потом доедим! К тому же…

Она укоризненно посмотрела на девушку.

- Знаешь, - гостья покачала головой, - если бы якуты, у которых я выменяла для тебя этот нож, могли себе представить, что именно ты будешь им резать… Не знаю, не знаю…

- А что такого? – деланно изумилась адресат ее предположения. – Чем этот нож не подходит? Ведь режет? Режет, да еще как! Вот только…

Рута Георгиевна продемонстрировала девочке странный желоб, на правой стороне клинка. Он весь был забит кремом.

- Чистить его будет сложновато. Ну, потом.

- Да ничего подобного!

Нютка усмехнулась.

- Берешь ложку и… выскребаешь. Кстати, вкусно… должно быть! – со знанием дела сказала она. – Между прочим, это лучший торт у нас в городе!

- Торт как торт, - пожала плечами Рута Георгиевна. – Кстати, вкусный. Как он называется?

- «Захер», - ответила ее гостья-помощница – причем, самым невинным голосом. – Его у нас здесь делают очень даже неплохо. Правда, с оригиналом все-таки не сравнить.

- За… что?!

Рута Георгиевна возмущенно покачала головой.

- Ты что здесь у меня… Уже и ругаться начала? Да еще так… непечатно?

- И не думала! – удовлетворенно улыбнулась ее компаньонка по тортовому застолью. – Захер это просто фамилия автора. Придумал его Франц Захер. Очень даже приличный… кондитер. Австрийский.

Девчонка многозначительно улыбнулась.

- Ты… специально его выбрала, чтобы лишний раз меня поддразнить? – девушка выразила лицом своим и интонацией категорическое недовольство сказанным и сделанным. – Нютка! Ты переходишь все границы!

- Я и вправду… хотела подшутить, - примирительная улыбка на лице девочки выражала некоторое подобие извинений. С ее стороны. – Ты… В общем, Рута, дорогая! Ты далеко не первая, кто возмущается названию. Поэтому в прейскуранте он значится, как торт «Сахарный». Однако по рецептуре он приближен к оригиналу. Только конфитюр отличается. В Вене он… В общем, другой. По консистенции. Но по вкусу все равно получается очень близко! Уж ты мне поверь!

Нютка теперь смотрела на нее как-то сконфуженно. И даже обозначила глазами эдакое виноватое движение. Быстро-быстро мигнула – не полностью, до уровня прищура. Ресничками так… хлоп-хлоп! Дескать, а я-то тут причем? Все претензии к родителям того самого… австрияка!

Рута Георгиевна в очередной раз вздохнула. Шалость этого ребенка была шита белыми нитками. Но ругаться было уже как бы и неудобно.

- Шарашит тебя, однако, - пробурчала она. – То Вена… То Оймякон… Впрочем, что говорить за географические дали, если ты только сегодня мне за одно утро такого наговорила, что…

- Что?

Девочка исполнила то же самое ресничнохлопательное движение безмятежной невинности. Наверняка, издеваясь. Но вежливо.

-  В былые времена, - серьезно, без улыбки произнесла Рута Георгиевна, - девчонку с таким вот… внезапным уровнем дерзости… В общем, такую шалунью познакомили бы с лозой. И крепко! Вот!

- Крепко? – с сомнением в голосе – воистину артистическим! – произнесла адресат ее сентенции.

- Крепко, крепко! – утвердительно кивнула головой девушка. – Уж можешь в этом не сомневаться! Тогдашние порядки я знаю очень хорошо! Да и ты… тоже!

- Ага! – вздыхательно-грустным голосом – вот ведь актриса! – откликнулась девочка. – Меня… В смысле ее… Ну, ту шалунью… Подвели бы к ведру с розгами. Заставили бы саму выбрать лозу. Встать возле скамеечки на коленочки и произнести в твой адрес…

Нютка притворно всхлипнула, шмыгнула носом и пролепетала нежно-трогательным голоском:
- Рутик… Возьми прутик!

И протянула к своей Старшей дрожащие руки. С тем самым… воображаемым прутом.

А потом расхохоталась, убрала свои руки за спину и подмигнула адресату этого покорного жеста.

- Но ведь ты же борешься с древними жуткими обычаями и всяческими… предрассудками! – заявила она, нагло и откровенно. – И никак не способна на такое! Ведь так?

Вопросительное выражение ее лица и очередное подмигивание заставили девушку смутиться.

- А ты и рада пользоваться этим! – буркнула она.

- Да, я этим пользуюсь! – кивнула Нютка. – Пуркуа бы и не па**?

- Коверкаешь ты французский язык! – сурово произнесла Рута Георгиевна. С комическими нотками в голосе, не без того. – А ведь тебя же ему учили! Стыдись!

- Не-а! – безмятежно произнесла шалунья. – Я еще изучала английский… И немецкий тоже! Но кто мне запретит делать миксы? Так даже интереснее!

Рута Георгиевна вздохнула. Почти всерьез.

Нет, с этим ребенком совсем нет никакого сладу! Все время пробует границы дозволенного! И перманентно их расширяет!

Нютка почувствовала очередное ее неудовольствие и виновато улыбнулась. Тоже почти всерьез.

- Ру-у-утик! – протянула она. – Ну, что ты все время напрягаешься из-за моих шуток? Ну, с кем мне поговорить, вот так вот, пошутейно, если не с тобой?
 
- Не знаю, - сухо ответствовала ее Старшая. – С папой говори так. Или с мамой. Вдруг они оценят?

- Нет, - девочка посмотрела на нее каким-то особым, очень серьезным взглядом. – С батюшкой и матушкой так нельзя.

- Они что, тебя так уж непременно накажут? – с сомнением в голосе спросила Рута Георгиевна. – Вот прямо в таком… старинном стиле?

- Не накажут, - ответила девочка. – Вовсе не накажут… никак. Но разговаривать с ними так нельзя. Кому-то, наверное, можно, а мне нельзя.

- Почему? 

Рута Георгиевна добавила к вопросу особое, заинтересованное выражение лица.

- Знаешь, - сказала она, - возможно, это и не мое дело… Но я никак не могу понять твою манеру. Называть отца непременно батюшкой, а маму – матушкой. В конце концов, они ведь не священники. Отчего такая странная… почтительность? Ну, такая… старорежимная? Они что… принуждают тебя к этому?

Нютка посмотрела на нее отчаянными глазами и замотала головой.

Молча. Намекая на то, что об этом не стоит. Слишком уж все такое… личное. Но Рута Георгиевна в этот раз была настойчива.

- Послушай, Нютка! – сказала она. – Если у тебя с ними что-то не так… Нет, я уверена в том, что тебя не бьют… Такого бы ты просто не позволила. Но, может быть, они давят на тебя словесно? Или еще как-то, не причиняя тебе боли… формально?

Девочка тяжело вздохнула.

- Рута, - эту форму имени своей Старшей она предпочитала для серьезных разговоров и объяснений, - меня никто не бил. Никто и никогда. Мои родители на такое в принципе не способны. И не давили они на меня. Скорее уж пытались как-то… Заставить меня общаться с ними без пиитета. Но я сама решила, что буду обращаться к ним именно так. Это мой выбор.

- Расскажешь?

Рута Георгиевна снабдила свой вопрос вопросительной интонацией с нотками сочувствия в голосе. Нютка в ответ снова покачала головой, отрицая ее просьбу.

- Давай не сейчас, - твердо сказала она. – Может, как-нибудь, потом… Рута, я обязательно тебе расскажу, обещаю! Но чуточку позже. Хорошо?

Девушка в ответ пожала плечами. Дескать, дело хозяйское. На раскрытии каких-то личных тайн настаивать не стоит. Нютка оценила этот ее жест и…

Немедленно сменила тему.

- Насчет ножа,- сказала она. - Ты используешь якутский нож в корне неправильно! А уж хранишь его… Мои якутские учителя, они точно дали бы мне за такое… Подзатыльник, как минимум!

Нютка перешла на более чем серьезный, почти менторский тон. И это в отношении своей Старшей! Однако!

- В вашем таежном лагере… там, в Оймяконе… Ну или в его окрестностях, не суть! – добавила Служительница Муз, заметив неодобрительное выражение лица девочки, желавшей немедленно уточнить географические координаты того самого места. – Там что… Практиковались те самые… Старорежимные методы?

- Да нет! – усмехнулась ее помощница. – Просто… Знаешь, искусство выживания в дикой природе, которому нас там немножко учили – причем, в самом щадящем режиме, это понятно! Это искусство требует подчинения ментору. Ну, наставнику. Там… В общем, все достаточно сурово. И ты это видишь сама – безо всяких там разных угроз и принуждения. Все требования просты и логичны. Тон им задает вовсе не желание наставников покуражиться над городскими недотепами, отнюдь нет! Все запреты, советы и приказы имеют внятную и понятную силу. Необходимо попросту знать все капризы природы-погоды и прочего… Из серии, форс-мажор. Поэтому, лагерь наш действовал не зимой – когда там плевок на лету застывает! Но и летом в тайге все тоже весьма и весьма опасно. Особенно для нас, приехавших ненадолго из города, не выросших в тамошних реалиях, не привыкших к ним с младенчества. Так что, если что-то тебе просто советуют… С улыбкой на устах и без грубостей… Это надо выполнять. Без споров, капризов и кривляний. Чтобы не устроить проблем, ни себе, ни товарищам по обучению… Ни ментору, который за всех нас отвечает.

- В общем, там, в Оймяконе… ты все сама сообразила. И не нарывалась, - подытожила Рута Георгиевна.

- Ага! – безмятежно откликнулась девочка. – Ты же знаешь, я умная!

- Значит, твои сегодняшние… скажем так, перформансы… Это тоже результат тонкого расчета. С твоей стороны, - подытожила ее Старшая.

Девчонка многозначительно улыбнулась. Но промолчала – тем самым подтвердив ее догадку.

А потом продолжила свои рассуждения.

- Так вот, - сказала она, - якутский нож следует хранить в ножнах. Ухаживать за ним. Править его – ну, хотя бы об те самые ножны. Знаешь, как это делают якуты?

- Просвети!

Рута Георгиевна приняла правила игры – снова заданные ее гостьей! – и всем своим видом показала, что готова внимать.

- Там, на ножнах, спереди, прикреплена полоска закаленной стали, - охотно пояснила ее помощница. – Ее используют для правки ножа – обычно со стороны дола, прямо по плоскости… Ну, или под небольшим углом, если времени нет, а нож совсем уж затупился… А с выпуклой стороны снимают заусенец – об корпус ножен. Я покажу тебе, как это правильно делать. Меня научили***! 

Гордая улыбка свидетельствовала о том, что девчонка и вправду считает свои прошлогодние летние приключения в якутской тайге поводом для некого… Скажем мягко, самолюбования.

Ну что же… Нормальное подростковое желание самоутверждения никто не отменял. Это нормально. Так что здесь, что называется, без сюрпризов.

- А… Вена? Твои Рождественские похождения в Европе тоже были своего рода… экстримом?

Рута Георгиевна решила, в свою очередь, воспользоваться стилем и манерой общения юной собеседницы. А что? Девчонке можно, а ей, взрослой, нельзя? Нет уж! Дудки! Пускай все будет в точности так, как эта самая девчонка задумала!

Только… с другой стороны диалога!

- Вена… - мечтательно улыбнулась гостья. – Нет, там было другое! Там же я была не одна, а с батюшкой! Так что… В общем, вела себя я там как паинька. Однако наблюдала все вокруг и тоже, многому училась!

- В общем, там ты тоже не нарывалась, - сделала очередной свой вывод ее Старшая.

- Батюшка взял меня с собой в служебную командировку, - ответила девочка. – Не могла же я осрамить его перед иностранными коллегами-архитекторами!

- Логично! – согласилась с ее мнением Старшая.

И сразу же сделала еще один словесный выпад, с целью прощупать позицию собеседницы.

- А меня срамить… Это как бы допустимо. Да?

Лицо девочки вмиг стало совершенно серьезным.

- Я никогда… Слышишь? Никогда не буду тебя срамить, - ответила она. – Все, что я сказала… Ну, сегодня… Это слышали только мы двое. Если я тебя задела… Это наши с тобою дела. Мы справимся.

- С чем?

Вопрос был точный и однозначный. И предполагал подобный же ответ. Максимально простой и точный. Адекватный.

Разумеется, все вышло иначе. Девочка, как обычно, сменила тему. Придравшись к формулировке и уклонившись от всех и всяческих объяснений.

- С нашей работой на сегодня! – сказала она эдаким веселым тоном.

Преувеличенно веселым.

- Пойдем, займемся экспонатами! – потребовала эта… скажем мягко, авантюристка и манипулятор! Прерывая череду вопросов своей Старшей. – Где там у тебя все эти… причиндалы? В смысле, ведро и тряпки?

В общем… Трудовые будни продолжились. Разумеется, в Музее, как и в любом другом Доме, имеется в наличии много вещей – всяких разных, сложных и непростых в своей конфигурации! Тех самых вещей, которые тупо надо драть.

В смысле, отдирать…

Пардон, за неточное слово…

Драить :-)

Примерно так, как драят матросы. Палубу, медяшку. Прочее… внешнее и внутреннее. На корабле.

Вот в точности так происходит значительная часть трудовых будней музейных работников. А вы как думали? Что все там, в музеях, происходит как-то…

Возвышенно…

Научно…

Эпистолярно-постатейно-монографически…

А вот хрен вам! Тот самый хрен, который, в условиях русскоязычных среды и общества, весьма и более чем информированный овощ…

Ручками. Все ручками. Как в дедовские времена. То есть, как говорят музейщики, по старинушкам.  Или же по старинушке. В общем, в целом, так сказать, старорежимно.

Весьма и весьма.

Тряпочкой. С водичкой и мыльцем. Или со специальными средствами и особыми щеточками.

Но всегда ручонками своими, да по поверхности. Иногда вглубь.

Нет, не в глубины Истории – с Большой буквы!

Просто, в глубину отверстых зев псевдоисторического экспоната.

Каждого конкретно и индивидуально. Во все его, так сказать, укромные уголки. Снаружи и изнутри.

Как-то так…

Да. Именно в этом и состоит обычная, повседневная часть работы музейных трудяг-работяг-сотрудников. Рутинной и повседневной. А вы как думали?

Ах, да…

Все это… за недорого. А часто и вообще, бесплатно. В порядке волонтерской поддержки. Из любви к искусству и…

Любви к тому самому прошлому, которое – будем откровенны! – частенько та еще… мразота.

Труд… Труд… Труд…

Ручной… Ручной… Ручной…

И не сказать, чтобы сильно… Благодарный.

Всякий раз, проходя мимо музейного экспоната…

Задумайтесь, сколько рук его дрючили…

В смысле, сколько народу чистили его, штопали-зашивали… Полировали и подгоняли по месту и по ситуации.

Чтобы все было…

Красиво, а не как из помойки…

Откудова – если совсем уж откровенно! – эти самые экспонаты порою достают…

В общем…

Дальше было много сил. Со знаком минус. В смысле, убывания этих самых сил - физических и моральных. Ибо движения однообразно-очистительного характера это, конечно же, та еще, динамическая медитация…

Они, конечно же, созидательные. По сути своей. Но совершенно – в смысле, исключительно! - затратные.

Как минимум, в первом своем… В самом грубом своем приближении.

К результату. К тому, что должен увидеть зритель-посетитель. Которому, в принципе, пофигу, сколько сил было затрачено на всю эту предыдущую…

Зачистку-расчистку, расфасовку, подгонку, установку – безопасную, это важно!

И прочее…

Но Зритель…

Он главный в этой самой ситуации. Для него все делается. Для его впечатлений… Позитивных или же... не очень.

Что здесь сказать?

Нютка с самого начала была буквально идеальной сотрудницей. По вопросам чистки экспонатов. По низовой работе музейного рода.

Чистка, мытье, протирка от пыли…

Да, эта самая девочка… Она никогда такой грязной работы не стеснялась. Глядя на ту, кого сама – САМА! – выбрала себе в Старшие. 

Ведь сама Рута Георгиевна никогда не стеснялась делать все то же самое. Да, ручками. Да, грязно. Да, в плотном контакте с тем самым, откровенно говоря... новоделом.

Который имеет имманентное свойство грязниться, пылиться и всячески хреначиться. Как, собственно, и положено нормальному музейному экспонату.

Вот Нютка никогда не стеснялась – ничего такого! Грязь… Да и хрен с ней, с грязью, вычистим! Пыль… Да сметем, не вопрос! Главное – Старшая рядом. И тоже не пренебрегает ничем подобным.

Никогда.

Спокойненько так, чистит, моет, драит…

Да... Для этой девочки действительно, главное, в этой ситуации, именно то, что ее Старшая всегда с нею рядом. И делает все то же самое.

Не стесняясь обычной низовой работы. Подавая пример.

Вот теперь, по ходу этой самой работы – простой и грязной! – девочка видна как на ладони. Видно-понятно, что она ничуть не изменилась. Такая же сосредоточенная, внимательная и серьезная. В точности такая, какой она была в тот самый день, когда…




 
*У тех, кто является своего рода знатоком старинных обычаев, есть поверье, что нож дарить нельзя. Необходимо заплатить за него символическую цену. Монетку. Чтобы не рассориться. 

**От французского выражения, означающего буквально «Почему бы нет?». Русское разговорное.

***Якутский нож… Очень специфический предмет. Форму его некоторые историки прослеживают от эпохи неолита. От костяных ножеподобных предметов, которыми, по их просвещенному мнению, пользовались древние охотники. Клинок весьма своеобразный. Одна сторона с плоскостью и глубоким кованым долом. Другая – то, что ножевики называют «заточкой в линзу». Лучше всего справляется со специфическими задачами реза по дереву и сверления в нем отверстий. Для упряжи и прочего. Опять-таки, приготовление строганины и разделка крупного зверя, это тоже вполне себе целевые задачи такого функционального таежного ножа. 

Соответственно, теперь Уважаемым Читателям становится понятной шутка юной героини, насчет якутского ножа и тортика.