Зуб золотой

ОСМОТРИМСЯ ДЛЯ НАЧАЛА

У моей первой любви были странные увлечения. Сергей, ну, то есть Шеф, интересовался кибернетикой. На работе ему приходилось иметь дело с вычислительной техникой, но у него была мечта управлять с помощью кнопочки мозгом людей. О человечестве он был невысокого мнения и собирался его исправить на своё усмотрение.

Мы не знали, что это тоже фашизм.

Единственный компьютер, который тогда видела я, была огромная электронно-вычислительная машина в городском информационно-вычислительном центре, куда меня направили из службы трудоустройства, вручив листок с несколькими адресами. Нужно было где-то переждать до лета, тунеядство каралось.

Отдел был в центре, добираться удобно, но я решила съездить и на электро-ремонтный завод, многоэтажный, застекленный сплошь, от цоколя до плоской кровли, нависавший над морем на нашей стороне бухты. На другом берегу, за латунно сверкающей гладью, проступали из солнечного марева белозубые новые микрорайоны.

Стоял сухой солнечный день, и этот образчик промышленной архитектуры жизнерадостно сиял всеми своими окнами. За ним в чаще деревьев и колючках ежевики (у нас её звали ажина) сбегала вниз, к воде, тропинка, пересекаемая родником. Это была вкусная, холодная даже в зной, вода и лучший пляж. Море в четырёх минутах. Но стоял ноябрь, и даже такой экстремалке, как я, оставалось любоваться этим рычащим зверем издали, не отдавая ему свою плоть.

Да, это был ноябрь, я точно помню, потому что вся поликлиника "у танка" рыдала перед телевизором в день, когда я проходила медкомиссию. Мы прощались с дорогим Леонидом Ильичём, покинувшим нас в День милиции.

Не знаю, как где, а в Новороссийске генсека любили. Без него не началась бы строительная экспансия и не выросли бы кварталы, кварталы и кварталы высоток и панелек.

Мой выбор был сделан. В халате из серой дерюги и с кудряшками, убранными под косынку, я проследовала в цех, где под потолком по рельсам бегал тельфер, в огороженном отсеке были подвешены бухты, рассортированные по размерам и толщине проволоки.

На железных столах стояли пустые роторы, в пазы нужно было аккуратно намотать проволочные секции, помогая себе киянкой втапливать их в пазы.

Оказалось, это не просто. Проволока то не помещалась, то царапалась, мы замазывали повреждённое место лаком для ногтей, но звонок в глубине конвейера оповещал, что брак обнаружен.

Так что выработка у меня была небольшая. Зарплаты хватало, чтобы купить у морячек модную юбку-плиссе, маечку с надписью на латинице и дымчатые очки-капли.
кормили родичи.

Хамелеоны в тонкой золотистой оправе весом в ползарплаты я посеяла где-то в свердловской общаге.

В обеденный перерыв, набрав в столовой раскалённых пирожков величиной в хорошую мужскую ладонь, мы все поднимались на кровлю, подставляя, если не было ветра и дождя, лица и плечи декабрьскому солнцу.

Там всё и началось. Очередная точка бифуркации.

Мальчик из соседнего цеха, сам того не предполагая, привёл меня к Шефу.

НУ, ПОНЕСЛАСЬ!

Горделивая посадка головы, худощавость, выразительные брови из-под лихой чёлки. Блуждающая полуулыбка-полунасмешка. Золотая фикса. Такой же красивый абрис лица, какой она ещё встретит, только без детской припухлости, резче.

И рост. Сергей был высоким. Он как бы разделил свою внешность на тех двоих, в её следующей жизни. Любимые черты проявятся и в одном, и в другом.

Чёлка - единственная уступка его вольности, стригся он коротко. Учился в чертятнике и ходил, соответственно, в матроске с гюйсом. Но таким она его не застала, видела только на выпускном фото. На работе спецовка, но как он в ней смотрелся, кто ж знает - пропускной режим. Она проезжала его остановку, и в зависимости от смены, он заскакивал или не заскакивал в троллейбус. Часть пути была общей. Затем он пересаживался.

Познакомились они скандально. Она пришла в порташку с другой компанией, с другим Сергеем, который оказывал ей знаки внимания с новогоднего вечера. Бабуля потом возмущалась: из дому увел один Сергей, а привёл другой. Другой им не понравился: они решили, что он наркоман (вот откуда, бабуля, у тебя в восемьдесят втором было представление, как они выглядят?!) Ну да, имелся грешок. В той компании могли курнуть, да и дядюшка Джеф был в почёте. Так, баловство по выходным. Ещё ведь надо было достать. Работа у них была технически сложная, требовала скрупулезности, сосредоточенности.

С работой он не шутил.

ВСЕМУ ВОПРЕКИ

В общем, семье он не понравился. А как понравился ей! Она просто в космос улетела. Туда, откуда - она была уверена в этом - он прибыл.

Хотя он считал, что это её высадила летающая тарелка прямо в центр порташки, под страбоскопы.

Обычно она ходила танцевать в Маркова. Ух, какая там была дискотека! Со всего города приезжали. Чего их в тот вечер понесло в клуб портовиков?

А вот чего. Чтобы Сергей увидел её поверх голов, пробрался через весь зал и оттеснил всех, с кем она пришла. Тут же подгребли Фрукта, Квазимодо, вся его свита, этого королевича в вишнёвом просторном свитере маминой вязки.

- Абра-абра-кадабра, - пела банда Стива Миллера. - Тебя настичь и забрать бы.

Их знакомство - полная абракадабра, возмутительная несуразица.

Между танцами они выбежали наружу, чтобы прийти в себя на воздухе. С моря, с пустой катерной стоянки, тянуло колким январским бризом, но это не привело их в чувство.

- Ты с какой планеты? - спрашивал он, осторожно трогая руками её лицо, не решаясь тронуть губами. Потом осмелился. Мимо уже проходили всё новые и новые группки - дискотека закончилась. Свита «видовских» терпеливо ожидала в сторонке. Компания, с которой она пришла, попыталась быкануть, но драке не дали начаться.

Эти двое были сегодня под защитой земных друзей и внеземных сил, следовавших за ними на таком расстоянии, чтобы в случае чего вмешаться, но не спугнуть этот внезапный протуберанец нежности.

То ли сон, то ли явь. Он, видимо, сказал, где живёт.

Утром она написала на приснившийся адрес письмо и успела занести до работы на почту.

На следующий день в дырочках почтового ящика на их зелёной калитке белел конверт, и она успела выхватить его до того, как обнаружит кто-нибудь из родных.

В конверте было маленькое, как на удостоверение, с уголком, фото — её неземной принц оказался не сном. Он писал, где они увидятся.

ПРИКРЫТИЕ

Встречаться, не провоцируя кипеш, они могли, лишь проделывая совместную часть пути со своих работ.

Дальше их пути расходились и до выходных ей надо было придумать причину, чтобы выйти из дому и задержаться допоздна. Бабушка так настрадалась в оккупации, что вышла на первую группу в 39 лет, её сердце следовало беречь.

Выручала Ирка, худенькая глазастая полька, соседка, подруга детства, наперсница.

Они вместе записались на подготовительные курсы, и появился легальный повод уходить и по вечерам в будни. Шеф тоже там учился. Ему нужна была математика. Они пошли, само собой, на литературу.

После занятий спускались на Советов, оттуда — на Мира — и к морю.

В выходные он водил её в подтарельник - так назывался бар под модным рестораном «Маяк», именуемом в народе «тарелкой» - это был круг с панорамными окнами, сейчас здесь капитания порта, а в середине восьмидесятых снимали эпизоды шпионского фильма «Бармен из «Золотого Якоря».

Цены там были ломовые, собирались мариманы и цеховики. Заливное из осетра и икорку не заказывали, но на пару коктейлей для неё в креманках, на которых бармен лихо делал сахарный ободок,Шеф наскребал.

СПАЛИЛИСЬ

Однажды они с Иркой спалились. Согласились на кино, а сеанс закончился поздно. Возвращались они в последнем и потому пустом троллейбусе, в котором вместе с Шефом и парой его приятелей были, как на ладони.

На остановке стояли её бабуля и Иркина — баба Аня.

Смешно, ведь девчонкам уже было по восемнадцать.

В общем, больше они с Иркой не годились в качестве поручительниц друг за друга.

Пришлось обращать к Адику.

Особенно после того, как она сдуру написала маме про своего возлюбленного. Что он нежно брал её лицо, обхватывал их ладонями, обцеловывал лоб, глаза, особенно глаза и только потом приникал ко рту. И, кстати, он её не трогал. Хотя знал.

Ещё ему нравилось, что её ушки не проколоты. Он гладил шелковистые маленькие мочки своими пальцами пианиста, потом накручивал её завитушки на затылке на палец. И опять возвращался губами к глазам.

(Перед отъездом она всё же проколола уши — в ювелирке на Бирюзова ей смастерили из прабабушкиного широкого обручального кольца умопомрачительные серьги — золотые шары с тянувшимися из них почти до ключиц спиральками, на которых покачивались звёзды. В Свердловске она оставила серьгу в одном ухе, иначе было слишком богато, вторую закинула в сумку.)

Прочитав про всё это безобразие, мать написала бабуле.

Бабуля спрятала её паспорт под замок во избежание ЗАГСа.

Так она благополучно прошла очередную точку бифуркации, чтобы однажды в ней завязалась именно её дочь, никакая другая.

БЕССОВЕСТНАЯ

Про Адика.

Адик ходил за ней, как собачка на привязи. С самого детства. Их семьи дружили. И выписавшись из роддома с разницей в неделю (она старше), их матери разломили над головами двух младенцев лепёшку. Я не знаю, что это за обычай — семьи были русские, но теперь им предстояло однажды стать супругами.

Щас!

Тётю Валю она очень любила. В тётьвалином доме её принимали, как дочь. Все праздники, пикники, походы, поездки они были вместе. В итоге она воспринимала Адика как брата, как товарища детских игр. И что? Четыре брака на двоих, три развода. Может, не нужно было противиться судьбе?

Адик страшно обрадовался, когда она, увезённая родителями в старших классах на край света, туда, где люди не живут, наконец вернулась в свой город. Она тут же выпалила ему обо всём, что с ней стряслось летом. Он ей простил всё заранее и оптом.

Он учился в вышке, маячила загранка, жил в экипаже и в город выходил только по увольнительной.

Как же бездарно он тратил эти увольнительные!

На неё.

Адику её семья доверяла. Даже согласились бы на раннее замужество, тем более что предложение уже было получено, и не раз.

Хорошая семья, статусная, мать чиновница, общий круг, общий культурный код. Парень красавец (ну правда — вылитый Бутусов, которого тогда ещё никто не знал и не видел).

А в ней проснулась тяга к неправильным мальчикам.

Классика жанра.

Итак, Адик заезжал за ней, пил дежурную чашку чаю (у него здесь была своя), передавал родительские поклоны, забирал ответные, и они, наконец, уезжали. Чаще на моцике. В этом, безусловно, был умысел — ей приходилось обхватывать его за талию и крепче прижиматься к спине. Она злилась.

Высаживал у порташки.

Она обнаглела до того, что попросила его, во время ссоры с Шефом, помирить их. Они пришли в парк, где Шеф тусовался в тот вечер с компанией (впрочем, компания всегда была, следовала за ними на небольшом отдалении). Адик оставил её на лавочке под тамариксами и сходил за Шефом.

Эту девку надо было драть солдатским ремнём с бляхой. Так, чтоб звезда отпечаталась на спине. Я бы так и поступила. Сейчас. Когда я сочувствую и жалею всех мужиков, не сладко им в жизни. Теперь я заранее на их стороне.

Единственное обещание, которое она дала — и честно выполнила — Адику, это проводить его в армию. В огромной квартире собралась большая компания, он не хотел разочаровывать родню и бледно выглядеть перед друзьями. Она помогала тёте Вале на кухне, готовила коктейли. Пробки от шампанского летели в потолок одна за другой, затем молодёжь сбежала на косу (элитная многоэтажка стояла ближней к морю), купаться ночью в свете пограничных прожекторов, потом убегали от погранцов, не успев одеться. Мокрые, весёлые, хохотали ни над чем, над какими-то глупостями. Бесились, как поведённые. Так и влетели в лифт, в плавках и купальниках.

Адик попал в погранвойска, отслужил в кремлёвском полку. Иногда она отвечала на письма.

НЕ ОБЕРНЁТСЯ ДАЖЕ, НУ И ПУСТЬ

С Шефом они разругались перед самым отъездом. Уже некому было их сводить и мирить.

- Из-за тебя я становлюсь добрым, это недопустимо. Не хочу превращаться в тряпку, - нёс пургу Шеф, не выпуская её лица из ладоней.

Она пришла на вокзал. Но не показалась ему.

- Опоздала? -сочувственно спросили его друзья, когда поезд, увозивший
Шефа, уже скрылся из виду.

Щас!

Вскинув по привычке побородок, до боли закусив губу, она помахала им не оборачиваясь и пошла навстречу самой счастливой своей осени, где блеснёт фиксой в веселом рту другой. И где будет ждать Женя.